— Вы позор нашей гильдии, мастер Риджуэй! — бранился Томас Калвли, глава цеха цирюльников и лекарей. — Позор! Вы слышите — позор! Если бы все зависело от меня, я лишил бы вас цехового членства. Вы не только обесчестили дочь одного из наших цеховых товарищей, но и отказываетесь взять несчастную девушку в жены.
Калвли расхаживал по лечебнице Алена, топоча словно разъяренный буйвол, и вещал во весь голос, давая выход гневу.
— Мастер Лэкстон на следующем собрании ассистентов подаст на вас жалобу, — уничтожающим тоном продолжал Калвли. — И пусть сегодня вас пока что не изгоняют из гильдии, тем не менее вас ждет внушительный штраф, уж можете мне поверить.
Ален не прерывал тираду. С тех пор как около ста лет назад цирюльники и костоправы объединились в гильдию, цирюльникам было запрещено оказывать медицинскую помощь. И многие из них завидовали хирургам, ибо одними лишь кровопусканиями сыт не будешь и семейство не прокормишь. А нынешний глава цеха Калвли был именно цирюльником и использовал редкую возможность потаскать за вихры ненавистного костоправа.
Когда наконец Томас Калвли выпустил пар и, бросив на прощание еще пару угроз, убрался, Ален вздохнул с облегчением. Однако продлилось это недолго. Не успело миновать и двух часов, как Ален удостоился визита церковного настоятеля прихода Сент-Фейт, к которому принадлежал. Мастер Лэкстон, судя по всему, использовал все средства давления на непокорного коллегу по цеху.
— Строго говоря, мне надлежало давно разыскать вас и наставить на путь истинный, мастер Риджуэй, — строгим тоном заговорил настоятель. — Вот уже на протяжении нескольких лет вы не посещаете церковную службу, не говоря уж о принятии святого причастия согласно ритуалу англиканской церкви. Мне лишь остается предположить, что вы решили вернуться к прежней религии.
Так вот откуда ветер дует, вдруг осенило Алена. Теперь, чтобы загнать его в угол, в ход пошла религия!
— Вам известно, что мой долг — сообщить епископу о вашем непосещении церковной службы. Согласно указу о церковном единообразии 1559 года, любое непосещение церковной службы в праздничные либо выходные дни наказывается штрафом в размере одного шиллинга. На вас может быть наложен штраф в размере двадцати фунтов в месяц в случае, если вы и впредь будете отказываться принимать участие в англиканской церковной службе.
— Вы шутите! — в отчаянии воскликнул Ален. — Откуда мне взять такие деньги? Мне и за два месяца их не заработать.
— Ничего страшного — вы холостяк, и вам не нужно много на житье, сэр, — напомнил ему церковный настоятель.
— Не важно, мне необходимо вносить арендную плату за дом.
— К тому же для вас одного этот дом все равно великоват. Но если вы женитесь и обзаведетесь детьми, дело другое. Не в интересах епархии изгонять знающего и толкового ремесленника и разрушать жизнь его и его семьи, пусть даже еретика, не важно. Это было бы лишней головной болью для нас. Так что подумайте, мастер Риджуэй, крепко подумайте! Решение зависит от вас и только от вас.
Неприступный вид церковного настоятеля окончательно убедил Алена, что это не пустые угрозы. Иными словами, либо женись, либо ты отказник и мы отлучаем тебя от церкви. В последнем случае исключалась возможность даже обжаловать их действия в суде. Да, положеньице! Разве у него оставался хоть какой-то выход? Когда настоятель ушел, Ален шлепнулся на стул и в отчаянии схватился за голову.
— Прекратите же наконец упрямиться точно осел, — раздался строгий голос у Алена за спиной.
Риджуэй испуганно повернулся и увидел Иеремию. Он даже не слышал, как иезуит вошел.
— Ну, теперь ваша очередь мучить меня, — бросил он.
— Я слишком долго молчал, — не меняя тона, продолжал Иеремия. — И все ради нашей с вами дружбы. И еще оттого, что надеялся, что вы все-таки одумаетесь. Но теперь я говорю вам — не как исповедник, нет, а как друг, — на вас лежит ответственность за судьбу этой девушки и ребенка, которого она ждет. Ваш долг — жениться на ней.
— Есть и другие возможности…
— Их нет, Ален, поймите же меня наконец! — резко возразил Иеремия. — И как можно быть настолько себялюбивым?! Подумали бы о бедной девушке.
Лекарь обиженно опустил голову.
— Вам легко говорить, — пробурчал он. — А между прочим, следовало бы понять и меня. Если бы вас кто-нибудь попытался женить, вы бы чувствовали то же самое.
Фраза Риджуэя не на шутку разозлила пастора, тем более что она соответствовала истине.
— Это не одно и то же, — заявил он.
— Ну почему же? — возмутился Ален. — В моем положении все средства хороши, чтобы избежать этого брака. Да и вы, как мне сдается, как и я, не созданы для брака.
— В противоположность вам я не бегаю за каждой юбкой! — выкрикнул взбешенный Иеремия. — Вы по собственной милости оказались в таком положении. Я не раз и не два предупреждал вас изменить образ жизни, но вы и слушать меня не желали. И вот теперь добились своего — вам предстоит за все ответить. Смиритесь с этим наконец. Вы сами виноваты во всем, глупец вы этакий, что позволили вашей похоти решать за вас!
— Да катитесь вы к дьяволу! — вскричал Ален и бросился вон в сад, лежащий за домом.
Схватив топор, он, словно обезумев, принялся колоть дрова, чтобы хоть как-то унять бушевавшую злобу.
Отведенные лекарю Риджуэю на раздумье дни мало-помалу истекали. Вечером мастер Лэкстон снова появился у него в лечебнице с требованием взять в жены свою забеременевшую дочь.
— Прежде чем вы дадите ответ, — с угрозой произнес Лэкстон, — подумайте хорошенько. Если вы и впредь будете отказываться и вилять, я медлить не стану. Пожалуюсь на вас мировому судье за развратные действия и внебрачного ребенка. Вы отлично понимаете, что вам это с рук не сойдет. Вас проведут по городу как самого последнего преступника. А потом усадят куда полагается.
Ален побледнел как смерть.
— Ничего вы этим не добьетесь, — выдавил он. — Подобные наказания в нынешние времена не в ходу в Лондоне. К тому же и вашей дочери не удастся выйти сухой из воды. А уж это вам совсем некстати.
— Положение Энн избавит ее от суда. А вот вы, напротив…
— Вы никогда на это не пойдете!
— Может, поспорим? — издевательски осведомился Лэкстон.
Ален почувствовал, как на него отвратительной волной накатывает дурнота. Еще совсем недавно он случайно стал свидетелем тому, как преступника плетками гнали по Лондону. Этой жуткой картины ему не забыть до конца жизни. Ни за что на свете ему не хотелось бы испытать подобное. И какой мизерной ни была бы возможность подобного исхода для него, исключать ее полностью было нельзя. Нет, этого ему не вынести. Ален невольно на секунду закрыл глаза. Он в ловушке!
— Ну так как, мастер Риджуэй? Каков будет ваш ответ?
В голосе Лэкстона слышалось нескрываемое удовлетворение.
— Я женюсь на вашей дочери, — покорившись судьбе, ответил Риджуэй.
Будущий тесть не терял времени для подготовки к бракосочетанию. Он всеми силами стремился поскорее выставить дочь из дому и во избежание лишней огласки позаботился о соответствующем разрешении на заключение брака. А после представил своему коллеге по цеху и будущему зятю соответствующий счет. Едва миновала Пасха, как Ален Риджуэй и Энн Лэкстон тихо, как и подобало случаю, обвенчались в приходской церкви Сент-Фейт.
Иеремия не присутствовал при этом — католическому священнику нечего делать при совершении протестантского обряда, — и Ален в окружении почти незнакомых ему людей чувствовал себя страшно одиноким, как еще никогда в жизни.
Из церкви все направились в дом лекаря, и Ален был вынужден угощать своих непрошеных гостей, пока они, насытившись и напившись, не соизволили разойтись.
Собираясь домой, мастер Лэкстон хлопнул новоиспеченного зятя по плечу, да так, что у Алена дыхание сперло.
— Ладно, ладно, чего уж там, — добродушно рычал разомлевший от выпитого Лэкстон. — Вы, конечно, и распутник, каких свет не видывал, но я не сомневаюсь, что будете добрым супругом для моей дочери. И поладите с моей золовкой.
— С вашей золовкой?
— А как же! Энн родственница Элизабет по крови. К тому же вам не помешает экономка в доме. Энн сейчас в положении, так что ей непросто будет уследить за хозяйством.
— Но как же так… — пролепетал Ален. — Вы и не заикались о том, что сюда переберется и ваша золовка.
— Да не смотрите вы на меня так! — отмахнулся Лэкстон. — Мы ведь теперь породнились, так что извольте внести свою скромную лепту. В вашем доме куда больше места, чем у меня. Так что я завтра перевезу скарб Элизабет. А когда родится малыш, сами увидите, что ее помощь ох как пригодится.
Лопаясь от радости, что наконец-то пристроил золовку и дочь, мастер Лэкстон вместе с сынком покинули лечебницу Алена Риджуэя. Мартин Лэкстон на прощание наградил шурина злобным взглядом, давая понять, что ни о каком примирении и речи быть не может.
Ален сдержался, хоть и с великим трудом, и не стал устраивать скандал по этому поводу. Сыграло роль и выпитое за праздничным ужином вино — он не до конца осознал значимость затеи своего тестя. Вернувшись к своим — Иеремии, Николасу, Киту, Молли и обеим женщинам, — он велел служанке к утру подготовить свободную комнату наверху для Элизабет и проводить супругу в теперь уже их общую спальню. После этого подмастерью и ученику было сказано отправляться спать.
— Значит, старый пройдоха все-таки сумел навязать вам свою родню, которую сам терпеть не может, — сочувственно произнес Иеремия.
— Похоже, что так, — упавшим голосом подтвердил Ален.
— Но в этом, согласитесь, есть и нечто положительное, — попытался утешить друга пастор. — Рано или поздно нам пришлось бы нанимать экономку.
— Возможно.
— Вы не заходитесь. Все равно уже ничего не изменишь. Так что попытайтесь из плохого извлечь хорошее.
В ответ Ален пробормотал нечто невразумительное. Помолчав, Иеремия решил сменить тему.
— Не хочу наседать на вас, но вам необходимо как можно скорее обвенчаться и у меня.
— Время терпит, — бросил в ответ лекарь, даже не взглянув на Иеремию.
— Ален, вы прекрасно понимаете, что католическая церковь не признает этот брак, — напомнил ему иезуит. — И до тех пор пока не обвенчаетесь по католическому обряду, будете жить с этой девицей во грехе.
Но Ален упрямо покачал головой. Он четко осознавал, что стоит ему только обвенчаться с Энн по католическому обряду, как пути назад не будет. А так у него сохранялась хотя бы иллюзия свободы.
— Вы не упрямьтесь! — предупредил его Иеремия, с трудом сохраняя остатки терпения и сдержанности. — Обратитесь к рассудку наконец. Вы связаны с Энн до конца жизни — до тех пор пока смерть не разлучит вас!
— Это верно, — мрачно согласился Ален. — До тех пор, пока смерть не разлучит.
Сказав это, он повернулся и медленно стал подниматься в спальню. Энн уже лежала в постели под балдахином, притворившись, что спит. Но по беспокойному дыханию девушки он понял, что это не так. Без долгих раздумий Ален направился к кровати, раздернул полог и произнес:
— Я знаю, что вы не спите, Энн.
Она открыла глаза и, натянув одеяло до подбородка, уселась в постели.
— Ну как? Довольны теперь? — цинично вопросил Ален. — Вы ведь добились, чего желали: теперь вы моя законная супруга. Только я до сих пор понять не могу, почему вы так отчаянно пытались выскочить за меня.
Энн продолжала молчать, а Ален, постепенно распаляясь, продолжал:
— Вы ведь с самого начала все точно рассчитали, верно? Явились ко мне, предложили себя, рассчитывая зачать от меня ребенка. А я, дубина стоеросовая, клюнул!
Она продолжала молча смотреть на него.
— Ну почему именно я? — едва сдерживая бешенство, спросил Ален. — Почему именно меня вы решили избрать жертвой?
Теперь во взгляде Энн проступило откровенное презрение.
— Потому что знала: вы в таком деле не подведете.
Едва ли не ахнув, Ален опустился на стоящий тут же табурет и беспомощно закрыл глаза. Бог тому свидетель — она права. Он сам виноват.
— Может, все-таки объясните, отчего такая спешка? Что заставило вас помчаться под венец? В Лондоне полным-полно и других мужчин, моложе меня, которые были бы отнюдь не против взять вас в жены, — продолжал Ален, успокоившись.
Повернувшись, Энн одарила его гневным взором.
— Вы ведь познакомились с моей семейкой. И после этого еще спрашиваете. Мне хотелось уйти от них, рано или поздно. И лучше рано, чем поздно. А тут вы появились!
Единственный неженатый, у кого вдобавок в кармане монеты звенят, в отличие от своры оборванцев и пьянчуг, мысленно добавила она.
Укоризненный тон Энн окончательно обезоружил Алена. Ему как раз следовало бы понять, что это за семейка. Он не знал, как обходились с девушкой брат и отец, но ни о какой любви с их стороны говорить не приходилось. А тут еще нелепая гибель матери — единственного человека, кому она могла довериться! Поразмыслив над этим, Ален уже не мог рубить сплеча. Да, прав был Иеремия — ему следовало смириться с судьбой, только и всего.