Тайна стонущей пещеры

Переплетчик

Высокая лесистая гора защищает село Заветное от холодных северных ветров. У самой подошвы ее белеют два ряда одинаковых, как близнецы, домиков переселенцев. Ниже прячется в зелени садов старая деревня. А еще ниже и до самого города на берегу моря четкими рядами тянутся виноградники колхоза.

С одной стороны села — глубокое ущелье, по дну которого весело бежит маленькая, но быстрая речушка, с другой — начинается густой лес.

Было часов десять утра, когда Матвеев вышел на опушку леса и в полкилометре от нее увидел село. Неподалеку на проселочной дороге стояла старенькая, видавшая виды полуторка.

Матвеев огляделся по сторонам и пошел в заросли терна, окаймлявшие дорогу. С трудом продравшись сквозь колючие перепутавшиеся ветки, он остановился на маленькой полянке и снял с плеч тяжелую ношу. Сел, неторопливо смахнул с лица рукавом пот и развязал мешок; вынул из него затасканный клеенчатый портфель. Мешок завязал и спрятал под куст, тщательно прикрыв его сверху ветками.

Спустя несколько минут Матвеев остановился перед полуторкой, под которой лежал вверх лицом шофер.

— Что, браток, засел? — участливо спросил Матвеев.

Из-под машины выбрался паренек лег шестнадцати, с рыжей копной волос на голове и с конопатым, измазанным автолом лицом.

— Кардан шалит, — сказал паренек и вопросительно оглядел незнакомца.

— Фаэтон у тебя — что надо! — кивнул, смеясь, Матвеев на ободранную, всю в заплатах машину. — Закуривай! — протянул он пачку папирос.

— Это можно, — солидно проговорил шофер и грязными пальцами, осторожно, как стеклянную, взял папиросу. Он неумело прикурил и с первой же затяжкой до слез закашлялся.

— И давно ездишь на ней? — похлопал Матвеев по облезлому капоту машины.

— Два месяца как за рулем. Ее хотели в утиль списать, да я под свою ответственность взял, — сказал паренек подчеркнуто серьезно и с достоинством, которое совсем не вязалось с полудетским выражением его лица. — Председательша наша так и сказала: «Ладно уж: доламывай, Георгий Иванович!» — это, значит, я, Жорка. «Ты, говорит, спец по этой части». А я еще на ней пользу колхозу приношу. Правда, далеко от села нас не пускают, — любовно погладил Жорка выщербленный борт машины, — больше по внутреннему маршруту ходим: конюшня, огород, коровник.

Матвеев только понимающе кивал, потом прищурил глаз:

— А что? Ее еще на ноги можно бы поставить. Наверное, председатель денег жалеет.

— Да не председатель, а бухгалтер Рязанов. У-у-у, какая жила. Первый зажимщик финансов, — оживился Жорка. — На гайку и копейки не выпросишь. Подумайте только! Человек как человек: песни поет красиво, пляшет засмотришься, а стоит о кредите заикнуться — сразу задний ход дает!

Матвеев разочарованно свистнул:

— А я думал подработать у вас: журналы переплести, бухгалтерские документы… Переплетчик я. Выходит, не стоит и связываться?

— Да чего, попробуйте, — неуверенно протянул Жорка.

Он поднял с земли заводную ручку:

— Садитесь, подвезу!

С минуту Жорка усиленно крутил ручку. Машина вздрагивала, скрипела, но не заводилась.

— Я, пожалуй, пешком пойду, — улыбнулся Матвеев.

— Ладно. Я догоню вас, — смущенно ответил Жорка и еще энергичнее закрутил ручку.

Полуторка, наконец, чихнула и скрылась в клубах дыма. Матвеев оглянулся и увидел, что Жорка на четвереньках снова забирается под машину.

В комнате правления колхоза за столами сидели двое: у окна молодая белокурая женщина с темным родимым пятном на щеке что-то писала; в углу, под табличкой «счетовод» — тщедушный мужчина в старомодном пенсне на крупном лиловом носу ловко щелкал костяшками больших канцелярских счетов. Не поднимая от стола своей большой лысой головы, он испытующе скосил глаза на вошедшего Матвеева.

— Вам переплетчик нужен? — подошел к столу счетовода Матвеев и без приглашения сел на стул. — Я из города пришел.

— Из какой артели? — не меняя позы, спросил счетовод.

— «Картонажник».

— Как будем рассчитываться — перечислением или наличными?

— Лучше наличными. Работы много?

— Порядком, дня на три.

— Когда приступать?

— Пожалуй, завтра. Надо еще кое-что подготовить…

За спиной Матвеева открылась дверь с табличкой «председатель». В комнату вошла пожилая женщина. На кофте у нее были орден Боевого Красного Знамени и медаль партизана.

— Аполлон Никитич, сводка готова? — басовито спросила она.

— Готова, — подал счетовод исписанный листок. — Вот, тут переплетчика дня на два-три берем. Куда бы его на квартиру определить?

Председатель бросила взгляд на широкую спину Матвеева, который даже не повернулся к ней лицом.

— Да возьми к себе, Аполлон Никитич. У вас место есть. Или поговори с бухгалтером. Ему, холостяку, все веселее будет.

В коридоре затопали чьи-то быстрые мелкие шажки, дверь шумно распахнулась, и в комнату вбежала раскрасневшаяся, взволнованная Зинка. Как и накануне, при встрече с пионерами-туристами, светлые косички ее задорно торчали во все стороны.

— Где Леонид Захарович? — звонко и смело спросила она, увидев пустой стол бухгалтера.

— Зачем он тебе понадобился? — улыбнулась Елизавета Петровна.

— Нужен по очень-очень важному делу.

Елизавета Петровна вопросительно посмотрела на счетовода.

— В магазин побежал за папиросами. Сказал, что скоро будет, — ответил тот.

Зинка выскочила на улицу. Елизавета Петровна, усмехаясь, покачала ей вслед головой и скрылась в своем кабинете.

Женщина с родинкой на щеке кончила писать, осторожно положила ручку на стеклянную чернильницу и подошла к счетоводу.

— У Елизаветы Петровны в кабинете никого нет? — спросила она.

— Я не дежурный, не знаю, — бросил тот, даже не взглянув на нее.

Женщина подняла брови, виновато посмотрела на Матвеева, как бы извиняясь перед посторонним человеком за нетактичность счетовода, и вошла в кабинет председателя.

Матвеев встал:

— Может быть, покажете квартирку?

В магазине был только один покупатель — бухгалтер Рязанов, красивый, атлетического сложения, светловолосый молодой человек, одетый хорошо и со вкусом. Хорошенькая продавщица Леночка Локтева не сводила с него глаз.

Рязанов, склонив голову, пробежал пальцами по клавишам аккордеона и приятным баритоном пропел:

— Вы все про любовь, Леонид Захарович… Заслушаешься вас, — томно улыбнулась круглолицая Леночка.

— Вам, Леночка, я петь готов и денно и нощно, — с шутливой галантностью поклонился ей бухгалтер. — Эту штуковину оставьте за мной, — положил он на прилавок аккордеон, — чудесный инструмент. Так и быть — покупаю!

— Сыграйте еще что-нибудь, Леонид Захарович, — попросила Леночка.

— Вечером я вам с удовольствием сыграю, а сейчас дел — под завязку. Тороплюсь! — и Рязанов пошел к выходу.

На пороге его чуть не сбила с ног влетевшая в магазин Зинка.

— Вот он! — выпалила она и обернулась на улицу:

— Митька, сюда!

К дверям подошел как-то боком, придерживая живот руками, мальчишка лет двенадцати.

— Леонид Захарович, — затараторила Зинка в лицо ошеломленному бухгалтеру, — дирижер, Сеня завклубом, в городе, Колька-барабанщик в пионерский лагерь уехал, а у Митьки, нашего трубача, чирей на животе выскочил — надуваться не может. Вот! — показала она на мальчика, который виновато и умоляюще смотрел на бухгалтера.

— Постой, постой, — перебил девочку Рязанов. — Причем тут Колька-барабанщик и его чирей? Ничего не понимаю.

— Как при чем? К нам из города туристы в гости идут. Школьный оркестр встречать должен, а мы не можем… На барабан замену нашли: дед Пахом согласился. Дирижировать я сама буду. А чирей не у Кольки, а у Митьки. И теперь на трубе — некому. Только вы умеете… Попробуйте, пожалуйста, за Митьку.

Рязанов расхохотался.

— Правда, я не такой виртуоз, как Митька, но попробую. Тем более, что дед Пахом согласился. Пошли! Где ваш оркестр?

Зинка просияла:

— Нет, не сейчас! Это потом. Мы вам тогда скажем. Они еще там, в горах идут. В обед, наверное, только доберутся.