Тайная жизнь растений

21

Тогда, в двадцать один год, она повстречала в «Одуванчике» мужчину. Сначала она не знала, кто это. Посетители ресторана не особенно интересовали ее. Шанса узнать о нем не предоставлялось, а специально она никогда не расспрашивала о том или ином клиенте.

Люди, приходившие с ним, обращались к нему «господин секретарь». Это ей ни о чем не говорило. Она понятия не имела, где работают люди с такой должностью, да и не хотела знать. Он был одним из постоянных клиентов ресторана — не более того.

Однако с некоторых пор он стал обращать на нее внимание. Каждый раз, приходя в «Одуванчик», он звал ее. Он и до этого часто посещал ресторан. Поэтому нельзя было сказать, что он приходит специально, чтобы ее увидеть. По крайней мере, сначала. Обычно он появлялся в компании приятелей, они ужинали, выпивали и через пару часов уходили. Несколько раз он засиживался за полночь, но такие случаи были исключением из правил. Когда он начал посещать ресторан чаще обычного, в этом не было ничего особенного. Так бывало и раньше. Он то появлялся каждый вечер, то по полгода о нем ничего не было слышно. Однако до сих пор он никогда не приходил в ресторан выпить один. И такая перемена не могла не оказаться в центре всеобщего внимания — таким образом, сначала хозяева и работники ресторана, а потом и постоянные посетители узнали, кто был всему причиной, и мать стала объектом для черной зависти и сплетен.

Он был очень немногословен. Любил выпить, но ни разу не был пьян. Она наполняла его рюмку, он отпивал по чуть-чуть и наливал ей тоже. Однако никогда не заставлял ее напиваться. В любом состоянии он держал себя в руках. Это выгодно отличало его в глазах матери от надоедливых клиентов, которые, напившись сами, пытались напоить ее и вели себя по-хозяйски развязно. Они с матерью почти не разговаривали. Он спокойно ужинал или выпивал, посматривая на нее, а потом говорил, что ему пора и уходил. Иногда он приходил всего минут на двадцать — и вовсе не из-за срочных дел. В таких случаях он с самого начала рассчитывал, что скоро уйдет, — он забегал просто посмотреть на мать. Конечно, он этого не говорил. Однако мало кто еще не понял, что он специально выкраивает минуты, чтобы встреться с ней, а уж в «Одуванчике» об этом знала каждая душа.

Он ничего от нее не требовал. Не делал ничего такого, что раздражало бы ее. Если бы он напивался и ныл о своей любви, ее сердце бы не дрогнуло. Стремясь заслужить расположение девушки, которая ему нравилась, он вел себя так, будто ничего не знает и никогда даже не слышал о других мужчинах, которые бывают здесь и позволяют себе вольности по отношению к ней. Самое большее, на что он мог решиться, когда, выпив, бывал особенно весел, — это положить голову ей на колени. Между ними возникла симпатия, и она не возражала. Когда он клал голову ей на колени и безмятежно закрывал глаза, то становился похож на ребенка. Всегда напряженное выражение на его лице уступало место умиротворению. А она проникалась сознанием собственной значимости от того, что этот замотанный, вечно недосыпающий мужчина отдыхает лишь рядом с ней. Когда он пробуждался после получаса сладкого сна, она, видя его счастливое лицо, чувствовала, как ее тоже захлестывает счастье. Она узнала, что такое поддержать другого в минуты слабости.

Так к ним пришла любовь. Как набухают почки весной — незаметно, постепенно. Любовь ли это? Но если нет, то что же?

Как-то вечером он пришел в «Одуванчик» один. Насколько помнила мать, тогда впервые он появился в ресторане навеселе. Он стоял на ногах, но язык у него заплетался. В таком состоянии он вошел, сел и заказал выпивку. Мать сказала, что он уже и так хорошо выпил сегодня и больше пить не стоит, но он упорствовал. В тот раз он почему-то вел себя необычайно нервно.

— Хватит уже, — говорил он. — Я что, похож на клоуна, на марионетку? — кричал он. — Юнхи, Юнхи, — бормотал он. Так называли мать. Это имя дали ей в «Одуванчике». Сейчас так никто уже к ней не обращается. Ее настоящее имя — Со Ёнсук. — Юнхи, когда напротив сидишь ты, как же я жалею обо всем… больше я не буду тряпкой…

Она не могла ничего понять, потому что не знала, о чем он вообще говорит. Мать хорошо помнила, как, обращаясь к ней, он вдруг так крепко стиснул ее руку, что у нее онемела ладонь.

Вскоре, однако, он не выдержал и свалился на пол. Мужчина, который ни разу даже не пошатнулся в ее присутствии, напился так, что не устоял на ногах. Правда, мать подозревала, что его подкосила не столько выпивка, сколько что-то другое. Обрывки фраз, которые он произносил, пока еще был в сознании, наталкивали на определенные мысли. Она уложила его к себе на колени. Прошло около получаса, но он не просыпался, как обычно бывало, а мать была не в том положении, чтобы дерзнуть разбудить его самой. Но и позволить ему дальше спать у себя на коленях она не могла. Мать расстелила в комнате матрас и уложила его. Сняла с него костюм, носки, ополоснула водой его ноги. В этот момент, омывая его взопревшие ступни, она вдруг четко осознала, как любит этого человека. Мать не знала, каким он был с другими людьми, но с ней он был так безгранично слаб и доверчив, что, казалось, ему в каком-то смысле нужнее ее поддержка и защита, чем ей — его, и это разбудило ее чувство. Ей было все равно, насколько он был влиятелен и какое положение занимал в обществе — рассказывая все это нам с братом, мать говорила твердо, будто отвечая на допросе.

Утром, открыв глаза, он сел на постели и некоторое время собирался с мыслями. Мать рассказала, что сначала он не понял, где находится, но через мгновение на его лице отразилось смущение. Он принял из рук матери поднос с завтраком, но не притрагивался к еде. Он о чем-то напряженно думал, и мать не решалась с ним заговорить. Ей показалось, что лучше уйти, и она тихонько попятилась к дверям, но он окликнул ее:

— Юнхи.

Рассказывая нам свою историю, мать произнесла собственное имя тихо, будто разговаривая сама с собой — казалось, голос того человека до сих пор звучал у нее в душе. Много лет назад его голос коснулся ее имени с безграничной нежностью, и теперь она, в свою очередь, хотела ласково дотронуться до голоса, который так говорил с ней когда-то. Нечто большее, чем просто мягкость, звучало в нем. Он заставил ее содрогнуться, как от удара тока. Какое-то предчувствие пригвоздило ее к земле. Повернувшись к нему вполоборота, она ждала его слов. Но он не спешил продолжать. Повисла тишина, ей было тяжело дышать. С чего бы девушке, которой едва минуло двадцать один, задыхаться, если не от охватившего ее душу предчувствия, если не от мучительного ожидания слов, которые готовы были слететь с его губ, и которые она знала заранее? Наконец он решился:

— Ты не могла бы уделить мне немного времени?

Она не отвечала, он тоже не продолжал. Но он смотрел на нее, так искренне ища согласия, что она поняла — предчувствия не обманули. Почему-то в его глазах ей почудилось отчаяние зверя, загнанного на край пропасти. Если сейчас она откажет (хотя этого не могло быть), ему останется только броситься в бездну. Она поспешно закивала, смущенная его отчаянным взглядом. Он поблагодарил и поднялся на ноги.

— Пойдем, — взяв ее за руку, сказал он твердо, будто на что-то решившись, и она, подхваченная течением событий, не вырывая руку и не спрашивая, куда он идет, последовала за ним.