- Я потом, потом расскажу, поехали. - За этот вариант Рыжий схватился как утопающий за соломинку. Он понял, что зачем-то понадобился Ворону. И Ворон был единственным человеком на Земле, кто мог его спасти от возмездия, от тюрьмы, от самого себя.

- Ты что, падло, порезал кого-нибудь? Что же делать? Мы так не договаривались, он может нас за это..., - призадумался Коля.

- Да нет, нет, все херня, поехали, я самому там все расскажу. - И, заметив на дорожке в темноте знакомую "Волгу", Рыжий решительно двинулся к ней. Сел в машину, за ним влез не на шутку встревоженный Коля. Водитель, молча, ни во что не вникая, выжал сцепление, и машина тронулась в темноту, в неизвестность...

... Страшным ударом Ворон сбил Рыжего с ног, выслушав его путаный, но до кошмара конкретный рассказ.

- И ты после этого посмел приехать сюда? Ты, волчара позорный, приперся сюда после того, как порешил человека? Да за тобой сюда менты могли приехать, ты об этом не подумал?

- А что мне было делать? - всхлипывал протрезвевший Рыжий. - Куда мне деваться? Мне же хана теперь. Выручай, Ворон, братан, выручай, я что хочешь для тебя сделаю...

- Ты и так уже сделал, ты постарался дальше некуда. Ты домой не мог пойти после того, как помахались с тем парнем? Ты не подумал, что такие как он обязательно возвращаются? Ты приключений ищешь! Из-за таких, как ты, все хорошие дела на нет сводятся! Ну отблагодарил, паскуда, волк, сила окаянная, за мое добро, нечего сказать.

- Ну выручи, брат, Ворон, дурак я, мудила грешная, что с меня взять? Жизнь за тебя положу, гадом буду, век свободы не видать, б... человек!...

- Тебе же на воле не сидится! - возмущался Ворон, начисто забывая о том, что сам два дня назад пошел на расстрельное дело, убив лейтенанта ГАИ. - Ты спешишь к хозяину, в дом свой родной, харя твоя неумытая, это ладно, но ты и нас всех туда с собой тащишь, не спросив, хотим мы туда или нет. Да я тебя сейчас утюжить буду, пока ты не сдохнешь, а потом мы тебя втроем закопаем где-нибудь, земли у нас много. О таком варианте ты не подумал, сучонок, когда в тачку залезал весь в крови? Почему на месте им ничего не рассказал? Нет, мы тебя уроем, общество ничего не потеряет, спасибо скажет только. - С этими словами он сильно ударил Рыжего в живот, а когда тот согнулся, ударом в челюсть сбил его с ног. В комнату всунулись рожи Николаши и водителя, не понимающих, в чем дело, но обязанных реагировать на всякий подозрительный шум.

- Все путем, ребята, идите на кухню, пейте чай. А наша гостья не проснется, она долго спать будет. Я тут с этим кровопийцей беседую по душам...

Подручные удалились, а Ворон крикнул им вдогонку:

- Эй, Николаша, будь наготове! Помидор! Не вздумай напиться, наверняка, ехать придется. И далеко.

Тут, наконец, до Рыжего дошло, где он видел этого водителя, молчаливого, как рыба, малого. Они встречались в том самом СИЗО "Матросской тишины", где Ворон заступился за него, когда его хотели опетушить. Неказистый, здоровенный как бык, Помидор спал тогда на нарах неподалеку от Ворона и молча выполнял все его приказы. Потом до него донеслись слухи, что взят был Помидор по сто второй статье, но на суде оправдан и освобожден из-под стражи, так как убийство его не смогли доказать. А вменялось ему в вину зверское убийство молодой женщины с целью ограбления. Его лупили на допросах, выбивая признания в убийстве, но он не признался ни в чем, а на суде опытный адвокат сумел доказать его алиби, его признали невиновным. Как ни странно, но присутствие здесь личности Помидора, почему-то вселило в Рыжего надежду. И вообще, то, что Ворон начал бить его и угрожать ему, означало вполне конкретную вещь - убивать он его не станет, а даст какое-нибудь задание, приблизит к себе. Если бы Ворон хотел его убить, он бы разговаривал не так, он был бы тих и вежлив, а потом они вместе с Помидором вывезли бы его куда-нибудь за город и тихо, без всякого шума, шлепнули бы. Обоим это раз плюнуть. А раз так - понимает, что завязан теперь Рыжий намертво и будет выполнять любые приказы Ворона.

Это было чистой правдой. Ворон любил держать при себе тех людей, которым некуда деваться, у которых нет выбора. Это был его проверенный метод, он не любил гордых, независимых, он не верил таким, у которых может быть своя, не связанная с ним, Вороном, жизнь. Делал он исключение лишь для легендарного Хряка, да и то в последнее время он стал вызывать у него большие сомнения, а теперь ещё был и свидетелем убийства милиционера. Эти же - другое дело. Этим отрезаны всякие пути назад. Именно Ворон помог Помидору выпутаться из сложной ситуации на суде, помог адвокату представить такие доказательства в пользу обвиняемого, что суд вынужден был оправдать его за недостаточностью улик. Здесь, конечно, дело другое - случай дикий, нелепый, убийство не ради дела, а просто грязная бытовуха. Таких дел Ворон не понимал и презирал их. И, возможно, выгнал бы Рыжего, но тот знал дорогу сюда, а марать руки об эту сволочь у Ворона не было ни малейшего желания. Лучше уж использовать его для дела. Теперь он будет предан да конца, как цепная собака. Даже самые неприятные обстоятельства Ворон умел оборачивать в свою пользу.

Отлупив недоумка как положено, он посадил его на стул, а сам вышел на кухню.

- Николаха, Помидор, собирайтесь! Нам отсюда срочно линять надо! Этот гад только что человека замочил. Нам тут оставаться нельзя. Едем в безопасное место, ляжем на дно. Только бы слежки за ним не было... Но вряд ли... Его бы и безо всякой слежки повязали давно.

Он вошел в гостиную, где мертвым сном спала Катя, даже не шевелясь под воздействием сильнейшего снотворного, которое подмешал ей в второй бокал вина Ворон. Несколько минут он стоял и пристально глядел на нее, такую красивую, разрумянившуюся во сне, с черными прядями волос, спустившимся на лоб. Непроизвольно, но очень глубоко вздохнул, задумался... Потом резко встряхнулся.

- Заводи машину, Помидор! - крикнул он, взял Катю на руки и пошел к выходу. - Рыжий, Николаша, смотрите, чтобы нам никто не встретился. Если что, подадите знак, ну, чихните, что ли... Идите вперед меня!

Им повезло, никто не встретился на пути, время было позднее, шел уже второй час ночи. Ворон бережно нес Катю на руках и чувствовал, что в нем пробуждается какое-то страстное желание, совсем не похожее на обычный половой инстинкт. Он ощущал некую нежность к этой красивой девушке, так похожей на покойную Машу, отдавая себе отчет в том, что это именно от лишил жизни Машу, мать этой девушки, красивую, молодую ещё женщину. Все это словно молния пронзило его сознание, когда он нес на руках теплую и мирно сопящую во сне Катю. "Вернуть бы жизнь назад", - впервые в жизни подумал Ворон. Тут странная мысль поразила его. Ведь только роковое стечение обстоятельств сделало его Вороном, сделало его инвалидом. А могло бы и не быть лагерей, преступлений, убийства. Он впервые пожалел о нелепо прожитой жизни. Он мог бы быть женатым на любимой женщине, жил бы с ней в своей квартире, как все люди, работал бы где-нибудь, каждый вечер видел бы её, любил бы её, имел бы от неё детей. Он бы очень любил этих детей. По его скромным подсчетам у него было пятеро спиногрызов в разных городах России, и он порой путал их имена и понятия не имел об их судьбах. А этих бы он любил... И деньги бы у него были, в такое время он бы сумел раскрутиться и другим путем... И мать... Почему-то он неожиданно вспомнил о своей матери. И при этом воспоминании лицо его перекосило в бешеной гримасе, он вздрогнул и чуть было не выронил Катю на каменную лестницу.

Что это его сегодня так разобрало?! Стареет он, что ли?

Ворон не любил жалеть о совершенных ошибках, он был фаталист и считал, что вся человеческая жизнь предопределена свыше, и чему быть, того не миновать. Он усилием воли отбросил от себя глупые мысли, спустился на лифте вниз, вынес Катю из подъезда, бережно посадил на заднее сидение "Волги", сам сел рядом, а с другой стороны посадил Колю. Рыжего, брезгуя его поганым присутствием, посадили на переднее сидение рядом с Помидором. Помидор искоса поглядел на забрызганного кровью Рыжего, но не произнес ни слова. Тронул машину с места, вперед, в темноту...

9.

Когда Хряк проснулся через пару часов... в доме никого не было.

"Смотался, наконец, новых приключений себе искать на одно место. И слава Богу", - подумал Хряк, блаженно потягиваясь после крепкого сна. "Как же без него клево, спокойно! Дышится легче..."

Хряк вытащил из холодильника бутылочку чешского пива "Старопрамен", налил себе в красивую кружку, но пить не стал, а пошел к рукомойнику умываться. Долго плескался, обтирался, и только потом надел на себя красивую белую с какими-то надписями на груди футболку, обтягивающую его мощный торс, и сел за стол. К пиву он подал сам себе жирной скумбрии холодного копчения, соленых орешков и черный хлеб. Включил телевизор, растянулся в кресле и стал кейфовать.

"Сцапали бы его где-нибудь, падло это", - мечтал он. - "Опаскудел, сил нет... Под полтинник ведь уже, а не сидится на месте, верченый какой-то, бешеный. Сделал бы что-нибудь путевое, банк грабанул, что ли, да ушел бы на дно. А, однако, вижу, что мокруха для него не в новинку, меня не проведешь... Хоть никто и не слышал, что за Вороном мокруха есть... А тут на расстрельное дело пошел, глазом не моргнув..."

Хряк понимал, что жизнь его так или иначе близится к закату. И очень не хотелось ему новых приключений, тем более - командировок к хозяину. Он устал от всего этого.

"А что, если к Лариске сегодня съездить?" - пришло ему в голову. - "И Павлика давно не видел. Как он там? Лариска говорила, что он в институт поступил. Молодец сынок! И она тоже молодец, одна парня на ноги поставила, пока я по лагерям мотался. Эх, только бы не стал таким, как я..."

Хряк давно уже не навещал свою бывшую жену Ларису, все недосуг было. Ворон платил ему неплохие деньги за извоз и за помощь в делах, в аэропорту он таких денег не заработал бы. Впрочем, Хряк не отказал бы ему и без денег, это было не в его правилах. Он с детских лет усвоил истину - старому корешу надо помогать, нравится это тебе или нет. И он ездил с Вороном, участвовал в его делах, но в душе каждую минуту жалел о том, что тот появился у него на горизонте. Он ничем не был обязан Ворону, когда-то они вместе сидели в колонии строгого режима, держали марку, делились опытом. Оба были в авторитете. Несколько лет назад Хряк освободился и стал заниматься частным извозом, никогда не отказывая в помощи бывшим друзьям. И это дало ему какой-то особый статус в преступном мире. А Ворон встретил его совершенно случайно, словно дьявол его подкинул. Он просто поднял руку, останавливая машину, и именно в этот момент по этой улице ехал Хряк. Ну, досада, ну судьба-индейка! И какая же сила заставила его остановиться около голосующего на оживленной улице плотного человека в кепке? И ведь в деньгах не нуждался, зачем стал останавливаться? Все от жадности. И как он его не узнал? Узнал бы, ни за что не остановился... И пошло, поехало... Хряк не единым жестом не выдал своего разочарования от этой чудесной встречи, помогал Ворону, тот платил ему, и все шло более или менее, пока Ворон по своей привычке не втянул его в гнуснейшую историю. Сначала он заставил Хряка подрезать машину Корниловых, объясняя это тем, что там сидит его кровный враг, машина кувырнулась с моста и люди погибли, а потом вообще начался какой-то беспредел. Но сам-то, сам-то он что? Чем думал? Почему не остановил машину, когда увидел в "Волге" женщину? Попер вперед, как запрограммированный... А вот на трассе, наоборот - зачем остановился около этого гаишника? Проехали бы, уж хуже не было бы...

По дороге на станцию он наведался к приятелю, который давно предлагал купить у него "шестерку" в приличном состоянии. Машина не очень понравилась ему, было жалко своей, ухоженной, проданной за бесценок барыге. И последние сбережения надо ухнуть, чтобы эту купить. Но без тачки ему не жизнь. Тачка его кормит, а квартиры бомбить он больше не собирается.

С Белорусского вокзала он позвонил Ларисе. Дома никто не подходил, он позвонил на работу. Лариса работала парикмахершей, хорошая работа, не пыльная и более или менее денежная.

- Привет, пропащий человек! - сказала Лариса. - Ты уж совсем нас забросил...

- Извини, Ларочка, дела..., - виновато ответил Хряк.

- Все-то у тебя дела... А я вот пальто себе собралась покупать, ходить не в чем. Деньги нужны, ты обещал...

- Ты понимаешь... Я машину грохнул, меня, вернее... Пришлось срочно продать за гроши. Скоро новую беру. Потерпи насчет пальто, я займу у кого-нибудь, сама знаешь, мне для вас ничего не жалко.

- Ладно, езжай домой. Я после восьми приеду. А у Павлика сегодня тренировка, он позднее будет, возьми ключ у Сидорчуков, дома найдешь, что покушать... Ночуешь, надеюсь?

- Конечно.

Хряк сел на метро и поехал домой к Ларисе. Жила она в двухкомнатной малогабаритной квартире в Кузьминках. Взял у соседей Сидорчуков, которые его хорошо знали, ключи и вошел в квартиру. Чисто, уютно, любо-дорого смотреть. В комнате Павлика письменный стол, книги, боксерские перчатки и груша для тренировок. Молодцы они... Хорошо у них... Может быть, и ему сюда перебраться? Две комнаты, как-никак...

Но Хряку больше по душе была жизнь за городом, он, насидевшийся в переполненных душных камерах, любил уединение. Свежий воздух палисадничек, огородик... Жалко только, что все не свое...

Он заварил себе крепкого чаю, сидел на маленькой кухоньке и пил чай с баранками и малиновым вареньем. Включил маленький телевизор.

"Криминальные новости. Первого ноября на двадцать пятом километре Киевского шоссе был застрелен лейтенант ГАИ Орлов. Преступники с места происшествия скрылись. Их поиски пока результатов не дали. Просьба всех граждан, кто может что-нибудь сообщить по данному делу, позвонить по телефонам... или 02."

Да, в самое время включил... Выслушав сообщение, озадаченный Хряк немедленно выключил телевизор и призадумался. "А дело-то, видать, дохлое. Никто ничего не видел, иначе про мою "шестерку" тоже бы передали по телевизору. А так... сплошной вопрос. А вот у барыги могут возникнуть подозрения, зачем это я ему тачку за такие гроши отдал... Сообразить может, падло... Неподалеку ведь от места происшествия живет", - вертелись мысли у него в голове. - "Да нет, заложить не должен, он мужик проверенный", успокаивал он себя, отхлебывая горячий чай, но все же на душе было очень тревожно.

Подвернулся же ему этот черный ворон со своими гребаными приключениями, когда он решил налаживать свою семейную жизнь, когда он снова сошелся с Ларисой и предложил ей снова замуж за него.

Поглядел он на произошедшее и с другой, тоже очень неприятной, стороны. Ведь теперь не только он в руках у Ворона, скорее, наоборот Ворон в руках у Хряка, а никакого риска Ворон не любит... Зачем ему такой свидетель? Вот и наведается к нему как-нибудь вечерком в его уютный загородный, в лесу стоящий домик и пришьет - спасибо не скажет... Такие они паскудные дела... Коготок увяз - всей птичке пропасть...

Хряк призадумался и удивился, как эта простая мысль не пришла ему в голову раньше. Ведь Ворон измерял людей только мерой их полезности ему, Ворону. А как только они переставали быть ему полезными, он расставался с ними. А если человек может причинить ему вред? Встал вот на его пути совсем незнакомый лейтенант ГАИ, так он его просто кончил, и все... А кто теперь ему опасен? Кто знает, что он в Москве? Кто знает, что он собирается трясти бывшего завмага Мырдина? Кто знает, что он терроризировал Корниловых и довел их до смерти? Именно он, Хряк...

Вспомнив про гибель Корниловых, Хряк прикусил губу. И зачем он, не зная подробностей этой давней темной истории подписался на такое? Это ведь именно он отправил под мост двух незнакомых ему и не сделавших ему ничего плохого людей, оставил сиротой их дочь... Ради чего, ради кодекса воровской чести?...

Но главное, что всегда будет тревожить Ворона, так это то, что он застрелил при Хряке милиционера. Неожиданно Хряк и об этом подумал с другой стороны. "Сука позорная, парня ни за что застрелил, у него, небось, семья была..." А теперь могут застрелить и его, и Лариса с Павликом останутся без его могучей поддержки...

Тут неожиданно странная мысль осенила его. Словно шаровая молния проникла она ему в мозг, напугала огненным вихрем и исчезла, чтобы со временем возродиться вновь и закрепиться в мозгу. Но сейчас Хряк отогнал эту мысль прочь.

"На кой черт Ворону убивать меня?" - подумал он спокойно и рассудительно, отхлебывая чаек из огромной чашки с цветочками, своей личной чашки. - "Неужели он может подумать, что я пойду и заложу его? Тем более, я же соучастник..." Нет, не может он такое подумать, тем более знает, что меня как в ментовке не лупили, я за всю жизнь ни одного кореша не заложил. А ведь как лупили, почки отбили, издевались, падлы, как могли, вспомнить страшно. И смолоду таким был, жить бы не смог, если бы заложил кого-нибудь, всегда вину на себя одного брал, если попадался. Неужели Ворон всего этого не знает?

Так-то оно так... Варианты проскальзывали в его голове один за другим, светлые мысли снова сменялись черными. "И все же он рискует сильно. А вдруг меня заметут, хотя бы по наводке барыги, которому я тачку толкнул? И именно меня заподозрят в убийстве мента? Это вышка. А пойду ли я на вышку ради Ворона?" Вопрос... Ох, вопрос... Так вот такой же вопрос и Ворон может себе задать. И ясно, как он на него ответит. Так что ходит он, Хряк, по тонкой проволоке...

... Самое главное, что ведь он толком не знает Ворона, далеко не вся его биография известна в уголовном мире. Есть периоды в его жизни, полностью покрытые мраком. И знает Хряк одно - верить Ворону нельзя, от него можно ожидать чего угодно и в любой момент.

Ладно, будь, что будет. Будем думать о хорошем, плохое само придет.

Хряк почаевничал со знанием дела, потом, лежа на диване, посмотрел телевизор, послушал минут пять про демократию и гласность и закемарил сладко... Комната наполнилась ядреным мужским храпом...

- Пап, привет! - гаркнул над его ухом юношеский басок Павлика.

- Ого, сынок, здорово! - протер заспанные глаза Хряк. - Я тут вздремнул...

- Минуточек шестьсот! - пошутил Павлик.

Хряк поглядел на часы.

- Какие там шестьсот? - засмеялся он. - От силы минут сорок. Как дела-то?

- Отлично!

- Ты где учишься-то? Я и забыл, извини, сынок...

- Инженеров транспорта...

- Молодец - с гордостью за сына произнес Хряк. Поглядел на Павлика. Чертами лица похож на мать, а вот волосы у него точно такие как у него, густые, вьющиеся. И ростом удался, и крепок в него. Студент, боксер, красавец... И ведь его фамилию носит - Павел Дмитриевич Рыщинский...

Пришла Лариса с сумками, полной всяческой снеди. Втроем поужинали, а потом Павлик ушел...

Хлопнула за Павликом дверь. Хряк прижал к своей мощной груди Ларису, поцеловал в щеку. Лариса была женщина полная, ещё очень свежая и красивая в свои сорок лет. Белокурые крашеные волосы, тугие щеки, прекрасный бюст, точеные ноги...

... На этой большой двуспальной кровати, перевезенной ещё со старой однокомнатной квартиры они девятнадцать лет назад зачинали Павлика...

Им и сейчас было прекрасно... Каждый раз, когда Дмитрий приезжал к Ларисе, он все больше и больше восхищался ей. Она с годами становилась ещё красивее. Какой там бабий век?

- Как ты хорош сегодня, Димочка! - восхищалась Лариса, лежа на спине.

- Да что ты, как всегда, - улыбался Хряк, равнодушный к похвалам. Он знал себе цену и в похвалах не нуждался.

Скольких женщин знал в своей многоопытной жизни Хряк. Но такой, как Лариса не видел никогда. Они были рождены друг для друга. Они всегда находили общий язык. И никто другой так не возбуждал Хряка, как возбуждала его Лариса. Вот целыми днями бы так - пить пиво и любить друг друга, пить, есть и любить... Вечный кайф. Какие там приключения, пропади все пропадом... Только в этом счастье, а все остальное - фук, химеры одни. Это только Ворон в такой собачьей жизни удовольствие находит...

Долго ещё Дима не давал Ларисе покоя, показывая ей чудеса любовного искусства. Только около двух часов ночи они успокоились и, усталые от любви, заснули крепким безмятежным сном...

Проснулись поздно. То есть, проснулся только один Хряк. Он ощущал под своей рукой голову Ларисы, прижавшейся к нему, такой теплой, такой родной, так сладко сопящей во сне. Хряку стало удивительно, как это человеку может быть так хорошо. Ему скоро пятьдесят, а что он видел в жизни хорошего? Калейдоскопом воспоминаний промелькнул послевоенный Ташкент и семилетний пацан Дима Рыщинский, укравший лепешку на базаре, потому что очень хотел кушать... И страшный удар ногой по спине, который он получил от здоровенного парня, торговавшего этими аппетитными теплыми лепешками. Как отчетливо помнит он эту жуткую боль, эту горькую обиду, когда он размазывал по грязным впалым щекам слезы, а тот кудрявый рыжий парень хохотал над ним. И никому не пришло в голову заступиться за него. Помнит он и своего первого следователя, огромного, усатого, с пудовыми кулаками, золотыми во весь рот зубами и сальной улыбкой. Следователю не нужна была правда, ему нужно было унизить, восемнадцатилетнего парня, растоптать его и тем самым доставить себе удовольствие. Как грамотно и профессионально отбивал он Диме почки, а потом, не давая и присесть, благостно курил ему в нос, тихим голосом расспрашивая о подельниках ограбления магазина. И Дима, будущий Хряк, уже не рыдал, как в детстве на Алайском базаре, он всеми силами пытался улыбаться менту в лицо. И получил удовольствие от того, что, наконец, на этом спокойном улыбающемся лице садиста появилась гримаса бешенства от упорства восемнадцатилетнего подследственного. Он понял, что победил. И сел один по статье "грабеж", больше никого не удалось поймать. Его могли сделать инвалидом, но не сделали - времени не хватило, что возиться с пацаном? Ненависть к ментам зародилась у него уже тогда. Ни в какую справедливость, ни в какой закон он не верил, верил только себе, своей смекалке, изворотливости и крепости духа. Прав тот, кто силен и удачлив вот и вся мораль. Но мораль-то была, та мораль, о которой он не задумывался, но с которой ни на секунду не расставался. За всю свою воровскую жизнь Хряк никогда не выдал товарища ради своей выгоды, никогда не сдрейфил. Он десятки раз был на волоске от смерти, и тем не менее, остался жив и здоров. И больше всего на свете любил свободу. Так он считал. А вот теперь. Оказывается, он ещё любил и уют, домашнее тепло, любил Ларису, любил сына. О домашнем тепле у него оставались весьма смутные воспоминания - отец, главный инженер ташкентского завода, который пошел в сорок четвертом добровольцем на фронт, прорвавшись сквозь все жуткие брони и погибший за несколько дней до окончания войны в Праге, брал его, трехлетнего на руки и подкидывал, а он, Димочка, заливисто хохотал. А ещё они с мамой купили ему маленькую черную собачку, и он гонялся за ней по квартире, пытаясь схватить за хвост. Помнит смерть мамы уже в мирное время, в сорок девятом - у неё был рак легких. Мама была всегда такая грустная, усталая, он хорошо помнит её теплые шершавые руки, помнит, что она приносила ему такие вкусные кисленькие леденцы. Вот практически и все. Остальное заслонила другая жизнь - веселая, разгульная, блатная, крутая, жуткая. Никакого дома, никакого уюта, никакого распорядка жизни. Уголовник Хряк, крутой веселый парень двадцати восьми лет от роду женился на девятнадцатилетней Ларисе. Пожили недолго, потом родился Павлик, и вскоре Хряк угодил за решетку, грабанув квартиру, на четыре года. Лариса ждала его, не изменяла, растила сына, изворачивалась, как могла. И дождалась, наконец. Вернулся Хряк из зоны каким-то озверелым, словно с цепи сорвавшимся. Он начал гулять, веселиться от души. Жить с ним было совершенно невозможно, каждый день он преподносил какие-то сюрпризы. Павлик был на пятидневке, а он водил в квартиру баб. В один прекрасный день вернувшаяся раньше с работы Лариса своими глазами увидела его на бабе. Как крут ни был Хряк, но ему твердо указали на дверь. Он препираться не стал, повернулся и ушел, бросив на стол все имевшиеся у него деньги. Да, надоели ему тряпки, воркотня, крик ребенка - скука все это дикая. Его манила иная жизнь. Любил он кабаки, загулы, любил шальные деньги, чтобы быстро с риском сшибить, а потом со смаком прокутить. Будучи классным водителем, стал специализироваться на угоне машин. Несколько тачек толкнул прекрасно, а потом все же попался на продаже, подставили. Опять - в зону. Вышел, а потом опять, уже на грабеже квартиры, как в молодости. Так и шла жизнь по спирали, пока Хряк не понял, что начинает выдыхаться.

Вернувшись в очередной раз из зоны в никуда, он встретился со старыми корешами, и те отдали ему причитавшийся долг. Этой суммы хватило на покупку машины, и Хряк начал заниматься частным извозом. Он вошел в сонм бомбил в аэропорту Домодедово, дело это ему приглянулось, потому что он понял, что умеет зарабатывать деньги не только угоном машин и взломом квартир. Он мог бы работать и слесарем, и строителем, но больше всего он любил автомобиль и получал от этой работы удовольствие.

Однажды ему пришло в голову позвонить Ларисе и узнать, как у неё дела. Первый разговор получился неласковым, столько обидных слов наговорила она ему, и десятой доли которых он не стерпел бы от других. Он вообще не любил поучений в свой адрес, тем более, что, когда был на воле, щедро посылал на содержание сына из своих ворованных. Старался помогать и во время отсидки, хотя это было куда сложнее. И она эти деньги брала, назад не отсылала. Тем более, что и отсылать было некуда.

Смачно матюгнувшись по её поводу, Хряк бросил трубку и долго не звонил ей. А однажды, проснувшись утром со страшного похмелья в неуютной комнатухе, которую он снимал в Москве у одной бабки, он внезапно понял, что ему надо делать. Он сел на свою машину, гоня изо всех сил и нарушая все возможные правила, примчался к ней домой. Она оказалась дома, и Хряк, бросившись перед ней на колени, просил простить его и вновь сойтись с ним. Он внезапно понял, что любит её и не может без неё жить. Все получилось, разумеется, не сразу, они объяснялись долго и трудно, слишком уж много плохого было между ними. Объяснения эти длились не менее года. Лариса не подпускала его к себе, хотя с сыном общаться разрешала. Хряк за это время снял тот самый домик в Подмосковье неподалеку от кольцевой дороги, привел его в порядок, обустроил его. Он хотел уюта, хотел жить по-человечески. Уговаривал Ларису переехать жить к нему. И, наконец, она не выдержала. Они помирились, и он часто навещал её, иногда и она приезжала к нему. И теперь собирались снова расписаться.

И вот он лежит здесь, в её квартире, рядом с ней и наслаждается покоем, уютом. Павлик давно уже в институте. И они вдвоем - он и самая дорогая на свете женщина.

Стала просыпаться и Лариса. Они встали, веселые, удовлетворенные и пошли пить кофе, чувствуя себя молодыми и счастливыми, словно и не было долгих лет несчастья, разлуки, измен и тревог.

У Ларисы был выходной, и Хряк приглашал её сейчас же поехать с ним, но она отказалась, было много дел.

- Хорошо, - сказал он. - Я поеду один, в субботу покупаю тачку и на ней сразу еду к вам. И поедем ко мне. А в понедельник подаем заявление. Годится?

Лариса согласилась, и Хряк на метро поехал на вокзал.

Погода в этот день начала улучшаться, и хоть было довольно холодно, зато солнечно и ясно. Эта свежая ноябрьская погода бодрила Хряка, настраивала его на боевой лад. Не хотелось думать ни о чем плохом после такого прекрасно проведенного вечера, после такой замечательной ночи.

... Топая от станции к своему дому, он думал о Ларисе, о Павлике, о том, как им будет хорошо втроем. Хряк был полон надежд и планов. С удовольствием курил на свежем прохладном воздухе, табачный дым хороших сигарет приятно кружил ему голову...

... Когда он увидел около своего домика черную "Волгу", у него, разумеется, не открылся от удивления рот, слишком уж он был умудрен опытом. Напротив, он плотно сжал зубы, выплюнув с остервенением сигарету. "Размечтался, мудак, о любви и покое, как школьница", - подумал он. Глаза его налились кровью, сжались мощные кулаки. Он ещё не знал, что его ждет внутри дома, но прекрасно понимал, что ничего хорошего. И цвет этой машины вызывал скверные ассоциации.

Несмотря ни на что, по своей привычке идти вперед, напролом, он открыл дверь своего домика...

... То что он там увидел, поначалу даже обрадовало его. Все же это были не менты, а это главное...

Первым делом взгляд его упал на диван. На нем лежала красивая девушка лет семнадцати, одетая в джинсы и свитер, с черными волосами, разметавшимися по подушке и крепко спала. За столом сидели Ворон и Помидор, запасной водила Ворона, молчаливый угрюмый дебил, которого Хряк не выносил органически за его звериную тупость и бессмысленность. Сбоку примостился ещё какой-то рыжий парняга, весь в конопушках и державшийся очень напряженно. Хряку сразу бросились в глаза пятна запекшейся крови на его рубашке и брюках. "Хороша компашка", - подумал он. - "Слава Богу еще, что Лариса сюда не приехала. Сразу бы все кончилось, так и не начавшись."

- Здорово, Хряк, - улыбался какой-то особенно скверной улыбкой Ворон. - Садись с нами чаевничать. Ты уж извини, что мы похозяйничали. Приезжаем, понимаешь, а дверь заперта, света нет. Пришлось самим открывать. Ты не беспокойся, открыли аккуратно, все специалисты высокого класса. - Он подбородком указал на сидящих.

Хряк, и глазом не моргнув, молча снял дубленку и повесил её аккуратно на вешалку. Внимательно, пристально поглядел на спящую на диване девушку, потом перевел взгляд на Ворона и выразительно глядел ему в глаза, не мигая, не вопрошая, не осуждая, но и не отрывая взгляда.

Ворон также своими немигающими голубыми глазами нагло глядел на Хряка. На тонких губах играла блудливая задорная улыбочка. Хряк едва заметно нахмурился.

- Что-то тебе не нравится, Димочка? - тихо и вкрадчиво спросил Ворон.

- Глупости, Ворон, - спокойно отвечал Хряк. - Приехали гости в дом, как это мне может не нравится. Только вот угостить такую большую компанию мне нечем. - При этих словах он ещё раз многозначительно поглядел на спящую девушку.

- Да, спасибо, мы сытые, - произнес Ворон, словно не замечая этого взгляда. - Вот, знакомься, это Рыжий, тоже... наш человек. Встань, Рыжий, познакомься с хозяином Дмитрием Степановичем. Это Хряк, слышал, небось.

Имя Хряка было хорошо известно в зоне. О его смелости и порядочности ходили легенды. Рыжий подошел к ветерану, уважительно глядя на него.

- Здорово, - мрачно произнес Хряк, но руки не протянул, пристально глядя на его забрызганные кровью рубашку и брюки. - Оч-чень приятно. Дмитрий Степанович.

- Эдик. Рыжий, - представился гость, дернув было руку для пожатия, но сразу, сориентировавшись, опустил её.

- Ну, а это наш дорогой Помидор, вас знакомить не надо, - улыбался Ворон.

- Здорово, Помидор, - чеканя слова, произнес Хряк, подавая ему руку.

- Здоров! - буркнул Помидор.

- Садись, Димочка, в ногах правды нет, устал, наверное, на своих двоих. Чайник вот только что вскипел, мы тут твои сырок, колбаску порезали, ты не в обиде на нас? - улыбался Ворон.

- Какие вопросы?

Хряк присел на стул, налил себе в стакан чаю, прихлебнул.

- Ты не всех присутствующих представил, Ворон, - внимательно посмотрел на него Хряк, слегка прищурив глаза под густыми черными бровями. Ворон тоже пристально глядел на него. Шла борьба взглядов. И каждый из них в этот момент чувствовал во взгляде другого нечто враждебное. Да, много знали эти люди друг о друге, но знания эти были далеко не в пользу Ворона, и он это прекрасно понимал.

- Это наша гостья, Дима. Она устала с дороги, извини нас за бесцеремонность вторжения. Пусть поспит. Я думал, ты не будешь против, елейно и вкрадчиво заговорил Ворон, продолжая смотреть на Хряка напряженным немигающим взглядом без обычных темных очков.

- Да я и так не против, - слегка усмехнулся Хряк. - Пусть спит.

- А я потом тебе все объясню. Потом, - пообещал Ворон и надел очки. Ему не нравился пристальный насмешливый взгляд Хряка.

Хряку и не надо было ничего объяснять. Он хорошо узнал дочь Аркадия и Маши Корниловых, погибших при его деятельном участии. И вновь что-то паскудное затеял Ворон, на сей раз с этой красивой девушкой. Никак он не оставит эту семью в покое... Видать, под корень решил её извести. Что-то там у него не то, что он рассказывал Хряку, что-то совсем другое...

Хряк спокойно и вальяжно попил чаю, пожевал бутербродиков, чинно, молча. Это был уже совсем другой человек, чем тот, который совсем недавно оживленно и весело болтал на кухне у Ларисы, который изнемогал от страсти и нежности в её постели, проявляя сексуальные подвиги, который восторженно глядел на своего Павлика. Здесь был иной человек - спокойный, неприступный, насмешливый. И вокруг были другие особи - не люди, а волки, лютые звери. И самым опасным зверем был Ворон, этот всегда был готов отблагодарить за гостеприимство и помощь. И очень не повезло Хряку, что он стал свидетелем происшествия на Киевском шоссе, не жить ему теперь спокойно.

- Пускай девчонка покемарит, - сказал Хряк. - А мы с тобой пойдем во двор покурим. А они пусть здесь посидят, покараулят... гостью. - И еле заметно усмехнулся одним краешком рта.

- Пошли, подымим, - спокойно согласился Ворон.

Они вышли. Было солнечно и прохладно. Они закурили, помолчали. Хряк глядел на Ворона, пытаясь проникнуть сквозь его темные очки, но это было довольно трудно, слишком темны были стекла. Наконец, Ворон сам нарушил молчание.

- Да, да, дочь это их, - подтвердил он мысли Хряка. Ворон сам не понимал, но почему-то ему было неприятно говорить об этом с Хряком. Видимо, потому что Хряк был умен и видел все насквозь. Но не мог же он видеть того, чего не понимал пока и сам Ворон. А ведь он в глубине души не понимал, для чего он все это затеял. Все было совершенно нелогично, против здравого смысла, а он чувствовал, что не мог поступить иначе.

- А что тебе от неё нужно? - в лоб спросил Хряк.

Ворон слегка замялся. "Какой же он мастер задавать неприятные вопросы! Имеет право, однако..." Он слегка закусил губу и посмотрел на Хряка исподлобья.

- Да сдам я е Эллочке в бордель. Она мне за неё большой куш отвалит. Там, Димочка, таких красавиц и не видели. Порода, понимаешь ли. Вот так. А там видно будет, - весело и непринужденно говорил Ворон, лишь бы не молчать. - Я от тебя ничего не скрываю, ты парень честный, и я с тобой честно.

"Господь сохрани от твоей честности", - подумал про себя Хряк, а сам промолчал. Долго думал, выкурил ещё одну сигарету, а потом сказал:

- Не дает, вижу, тебе покоя семья Корниловых, и живых и мертвых.

Ворон весь напрягся, но губы его при этом кривились в усмешке.

- Ты, вроде бы, как учить меня собрался, Хряк.

- Да нет, что тебя учить, ты мужик ученый. Но, между прочим, неплохо бы и меня спросить, хочу я таких гостей или нет. А если бы ты меня спросил, то я бы тебе ответил - нет, не хочу. Помидора твоего, сам знаешь, я бы век не видел, а у чмошника этого рыженького пятна крови на одежке. Вы тут дела затеваете, а у меня, между прочим, жизнь проходит. Мне полтинник скоро. Да и тебе, кстати, тоже, - добавил Хряк.

- Ты прав, - глядя в сторону, говорил Ворон. - Я и сам этого духарика не очень хотел бы видеть. Но так уж вышло. Из-за него, собственно, мы сюда и приехали. Я боялся, что следят за ним. Дело на нем мокрое - бытовуха, шмару не поделили с таким же гусем, тот её, этот его. Но сюда мы приехали без хвоста, я отвечаю.

- Хороши дела, - вздохнул Хряк. - Час от часу не легче. И что, эти бакланы будут жить у меня и девку сторожить?

- Если надо - будут, - жестко ответил Ворон. - Ты что, выгнать нас собираешься?

- Я никогда никого из своего дома не выгонял, - рассердился Хряк. - Ты же меня знаешь. Но мешать себе жить я тоже не дам. У меня свои дела, своя житуха. А если бы я не один сюда сегодня приехал, тогда что? Хотел, между прочим...

- Ты с этого тоже поимеешь, все тебе зачтется.

- Ты и так мне должен, верю, что отдашь, Ворон. Жду, не тороплю, а, между нами, воздух мне очень нужен. За постой я денег с братков не беру, а остальные проблемы сам решу. Это ты сам ничего решить не можешь, раз собрал вокруг себя таких бакланов, как эти. Хорошо еще, Николашу с собой не прихватил до кучи.

Ворон прикусил губу от этих резких слов. Он не привык, чтобы с ним так разговаривали. Однако, смолчал. А смолчал он не только потому что сейчас во многом его дела зависели от настроения Хряка, а ещё и потому что по сути дела Хряк был абсолютно прав, и все, совершаемые им действия ему самому напоминали агонию. Тучи сгущались над ним, он сам это прекрасно понимал, но дорога назад ему была отрезана.

- Что же мне теперь делать? К покойным родителям везти? - мрачно пошутил он. Хряк помолчал и наконец, промолвил:

- А, между прочим, так и лучше было бы. Сейчас её спящую свезти в Москву или ещё куда-нибудь и оставить на скамейке. А с чмошником этим в грязных штанах ты и сам сумеешь разобраться, не мне тебя учить. А не сумеешь, пусть катится отсюда и сам за свои подвиги отвечает, нам-то он кто такой? Тебя он не выдаст, побоится. Да и что ему будет? Дадут ему немного, посидит с наше - поумнеет. А тебе, Ворон, не дергаться надо, а сгинуть отсюда побыстрее - лечь на дно. - Он проникновенно и внимательно поглядел Ворону в его единственный глаз под темными очками. - Чем быстрее, тем лучше, Ворон...

Эти мудрые слова не понравились Ворону. Его, наконец, заело самолюбие. Он даже побагровел от гнева. Не в его правилах было о чем-то жалеть, и даже если он и натворил ошибок, отступать назад он не собирался. Вся его жизнь была полна приключений, без них он не мог существовать, сил в себе чувствовал ещё много и хотел её побушевать в этом мире. Для него деньги не были самоцелью, как для других, главным для него была кипящая вокруг, опасная и интересная жизнь. А вставать у него на пути было опасно.

- Ты что-то начинаешь гнать, дружище Димочка, - тихо произнес Ворон, снял очки и бешеным взглядом поглядел на совершенно спокойного, выговорившегося и оттого остывшего Хряка, чувствующего свою правоту по любым законам. Единственный зрячий глаз Ворона буквально горел огнем, и таким контрастом рядом с ним выглядел другой глаз, покрытый мутной пленкой, равнодушный и странный. - Если ты мне указываешь на дверь, я уйду, насильно мил не будешь. Но впаривать себе не дам.

- Ладно, - усмехнулся Хряк, поняв, что слегка перегнул. Однако, спокойно выдержал этот ужасный взгляд двух разных глаз. Нет, этого волка не переубедишь, себе дороже. - Пошли в хату, холодно. Выпить надо бы...

Послали гонцов за водкой и закуской, потом долго гудели, напиваться, однако, никому не давая. Каждый думал о своем...

... А тем временем Катя начала потихоньку просыпаться...

Она открыла глаза и увидела перед собой жуткую картину - за столом перед ней сидели четверо мужиков довольно свирепой внешности и пили водку. Узнала она только одного - Петра Андреевича, который накануне пил с ней красное вино и так сочувствовал по поводу смерти родителей. Она внезапно вспомнила, что родители её погибли, но плакать не могла, лишь беззвучно застонала от горечи страшной потери. "Что происходит? Не сон ли все это? Где я?"

Она находилась в деревенском домике, в комнате было чисто прибрано, лишь за столом кипела жизнь, звенели стаканы, слышались мужской бас, негромкая ругань. Она долго не могла прийти в себя, снотворное давало знать о себе. Но когда окончательно пришла в себя, поняла, что с ней происходит нечто непонятное и страшное... Почему она здесь? Кто эти люди? Почему они сюда её привезли? Чего им надо от нее?... Ей захотелось закричать, заплакать, броситься к выходу и бежать отсюда, от этого кошмара на волю, на свежий воздух, хоть пешком бежать домой, в Москву, узнать, что же произошло на самом деле. Но она понимала, что это невозможно, раз уж её сюда привезли, то так просто не отпустят. Она тихо лежала и думала.

Между тем, Ворон сразу заметил, что она проснулась и негромко окликнул её.

- Катюша, проснулась? Добрый вечер. Вставай, иди к нам, перекуси, тихо, вкрадчивым голосом произнес он, внимательно глядя на нее.

Катя чувствовала ужасную слабость в теле, но, тем не менее, она попыталась встать.

- Давай, я тебе помогу, - подошел к ней Ворон.

- Я сама, - тихо произнесла она.

Поднялась и села на диване. Долго сидела, глядя прямо перед собой. Никак не могла осознать, что все происходящее не сон, а странная и страшная правда. Папа и мама погибли, а она здесь, непонятно где, среди этих людей уголовного вида.

- Где я? - спросила она. - Чем вы меня вчера напоили? Что вам от меня надо?

Ворон приветливо улыбнулся.

- Ты среди друзей, Катюша. Это дача моего приятеля. И ничем я тебя не поил, ты просто устала, вот и заснула крепко. И мы перевезли тебя сюда, на свежий воздух. И ничего нам от тебя не надо. Мы просто хотим помочь тебе перенести твое несчастье.

- Мне было бы лучше дома.

- Ну не скажи. Понимаешь, Катя, дома все будет тебе напоминать о твоей утрате. Эффект присутствия, так сказать, вернее отсутствия. А здесь, среди друзей, на свежем воздухе тебе будет легче. Ты поживешь тут некоторое время, пока не заживут твои раны. А потом мы отвезем тебя домой.

- Вы что, издеваетесь?

- Да нисколько. Я же тебе говорил, я старый друг твоих покойных родителей. Мой долг помочь тебе в твоем горе. Вот и все. То, что там происходит, может сломать тебя, лучше всего этого не видеть. Я опытнее тебя, старше, поверь мне, я знаю, что такое терять близких, - почему-то решил солгать Ворон, который никогда не переживал ничьей смерти.

Катя промолчала, взглянула на сидящих за столом. Двое из них просто вызывали у неё животный страх. Один, коренастый, коротко стриженый, угрюмый, злой, другой молодой, рыжий, конопатый весь, с маленькими злобными глазками, уже пьяненький, тупо и сладострастно глядящий на нее. Лишь третий, мощного сложения, с почти совсем седыми кудрями и густыми бровями, глядел на неё с сочувствием. Она стала непроизвольно искать поддержки в нем. А вкрадчивого Петра Андреевича в темных очках она уже опасалась не на шутку. Что же ей делать? Что она вообще может сделать? Да абсолютно ничего. Только держаться, вести себя достойно. Это бандиты, и что-то им от неё надо.

- А ну-ка, ребятишки, выйдите в соседнюю комнату. И ты, пожалуйста, Димочка, тоже, ненадолго, - попросил Ворон. - Мне надо побеседовать с нашей гостьей.

Трое вышли. Катя встала и села за стол. Ей было не по себе и от того, что она была неумыта, непричесанна, ей было стыдно за себя. Ворон внимательно глядел на нее.

- Покушай, Катенька. Вот бутербродик, картошечка вот, остыла, правда, немного. Может быть, немного выпьешь? Легче будет, поверь мне.

- Я уже вчера выпила с вами, - глядя ему в глаза, ответила Катя. - А в следующий раз, если выпью, то засну, наверное, уже навечно.

- Да что ты?! - рассмеялся Ворон. - Да зачем мне это?

- Не знаю, зачем вам вся эта игра? Я хочу домой, у меня горе, у меня дома бабушка, родственники. Вы же привезли меня сюда и не выпускаете домой. О чем же мне ещё думать?

- Послушай, Катя. Я не могу сейчас так прямо с ходу тебе все рассказать. Тебе пока не надо ехать домой и не настаивай на этом. Договорились?

- Нет, не договорились. На каком основании вы взялись все за меня решать?

- На правах старого друга вашей семьи, Катя, на правах мужчины. Нотки в его голосе стали меняться. Он не привык, когда ему перечат, в голосе появился металл.

- На правах сильного, вы хотите сказать? - покраснела Катя от гнева и от осознания своей беспомощности. С ней никогда никто так не разговаривал.

- Да, на правах сильного мужчины, если хочешь. И не будем заниматься игрой слов, Катя. Так надо для твоего же благополучия. Если не хочешь, чтобы были неприятности, ты просто поживешь пока здесь, и все. Понятно?

На сей раз в его голосе прозвучала совсем уже явная угроза, и Катя, уже не в силах сдерживать себя, толкнула его и бросилась к двери. Открыла и выскочила было, но Ворон быстро настиг её, крепко, но достаточно бережно схватил за обе руки и насильно посадил на стул. Из соседней комнаты высунулись рожи мрачного и рыжего.

- Помочь? - угодливо осведомился Рыжий.

- Пока не надо, - ответил Ворон. - П о к а. - И он угрожающе поглядел в глаза Кате. - Тихо, Катенька, не делай глупостей. Это люди бывалые, они на все способны. Но они же будут исполнять все твои желания, если ты будешь вести себя тихо.

- Пустите меня! Пустите! У меня одно желание - чтобы вы выпустили меня отсюда! - Она стала бросаться на Ворона, пытаться укусить его. Он вызывал у неё чувство бешеной ненависти, заглушавшей даже страх. Она никогда не испытывала насилия над собой и совершенно не думала ни о каких последствиях.

- Эй, Рыжий! Помидор! Идите сюда! - крикнул Ворон. - А ну-ка, свяжите нашу гостью! Она что-то не в себе. Только аккуратно, не переборщите, как всегда.

Те послушно выполнили приказ. Ворон и Рыжий держали её, а Помидор крепко и умело привязал её к кровати с железными шариками, стоящей в противоположном углу. В дверях комнаты, сжимая кулаки, стоял Хряк, мрачно взирая на происходящее.

Когда её крепко привязали к железной кровати, Ворон подсел к ней.

- Ты учти, катя, с тобой здесь не шутят. Твоя жизнь в наших руках. И ты будешь делать все, что тебе скажут. Ты не хочешь по-хорошему, придется по-плохому. Поняла? - Он грозно поглядел на неё сквозь затемненные очки. Она все больше и больше нравилась ему, она была одинаково прекрасна и в горе, и в гневе и в вынужденной покорности. Но он понимал, что никогда не сбудутся его заветные тайные мечты, в которых он боялся признаться даже самому себе. Она не будет принадлежать ему по доброму согласию. Он не обратит её в свою веру, он может изнасиловать её, продать за большие деньги в бордель, потребовать от родственников за неё большой выкуп - квартиру Корниловых, например, вместе с дачей, наконец - убить, но никогда ему не жить так, как живут другие люди - по любви... Никто никогда по-настоящему не любил его, кроме матери, о которой он никогда не вспоминал, это было выше его, казалось бы, беспредельных сил. Его боялись, ему продавались, а любили других, недостойных любви, по его мнению. Его бурная натура жаждала страстей, а страстишки-то получались весьма ограниченные - кровь, насилие, разврат. Ворон стал находить удовольствие в том, что корежил судьбы людей, потому что не мог найти удовлетворения ни в чем другом. И сейчас, он уже в который раз за последние дни чувствовал, что делает совсем не то, что нужно, даже не то, что хочется. Все катилось по инерции, и все это было очень скверно и мерзко. Он делал, упорно делал не то, что нужно, и это ещё больше раздражало его.

- Поняла? - переспросил он, глядя на неё сквозь свои темные очки.

- Поняла, - глотая слезы бессилия, произнесла Катя.

- Вот так. А пока полежишь вот здесь и крепко подумаешь. Подумаешь о том, с кем можно и с кем нельзя себя так вести. Я тебе не добрая бабушка... Я могу быть очень жестоким. Все! Лежи!

Он встал, подошел к столу, налил себе рюмку водки и с отвращением выпил. Вышел во двор покурить, раздраженный, недовольный собой. Там уже спокойно покуривал Хряк.

- Осуждаешь? - спросил Ворон.

- Тебе-то что до моего мнения? Я здесь так, не пришей... рукав, фыркнул Хряк, пуская клубы дыма.

- Вижу... Осуждаешь. А что делать? Как с ней иначе?

- Дам совет, если позволишь. Гони отсюда своих бакланов, мы с тобой и вдвоем с ней справимся. На кой ляд нам они, всю комнату только провоняли. А вдвоем мы с ней легче договоримся. Я тебе помогу. А они только панику наводят, ты погляди на них, с ними же приличному человеку в одном помещении и находиться-то западло. И как ты с ней думал общаться при них? Ты же умный чувак, Ворон...

- Да? - призадумался Ворон. - А куда мне этого гаденыша с кровавыми пятнами девать?

- Отправь с Помидором, пусть он его пристроит. Что, места ему не найдет, пусть упадет в какой-нибудь притон. Или пусть у него пока поживет, он же один, насколько мне известно. А когда, понадобится, вызовешь.

- Может быть, может быть, - размышлял Ворон. - Может быть, ты и прав. Точняк. Так и сделаю. Вот что, пусть свезет его к Николаше, пусть там ошивается, пока не нужен. Он вообще-то понадобится, сейчас с Катюшей дела решим, и другие дела будут, серьезные дела...

- Можно и так.

- Хорошо, - сказал Ворон. - А пока... А пока, Дима, нам с тобой до зарезу нужен воздух. Жить-то нам надо на что-то. И тебе я должен, а в должниках ходить не привык. Мы с тобой сейчас возьмем "Волгу" и навестим нашего друга Мырдина. Пусть долг отдает. Пора пришла.

- Вот это дело нужное, - согласился Хряк.

- Я на полном нуле, - признался Ворон, снял очки и протер их носовым платком. Хряк заметил, что единственный зрячий глаз Ворона задорно блестел, как бывало всегда, когда он затевал нечто паскудное. Ну, наверное, от того, что настала пора бомбить старого должника. По его словам, Мырдин, всем обязанный Ворону, должен был ему очень даже круглую сумму.

- А эти здесь останутся? - спросил Хряк.

- Ну, постерегут её, разумеется. Да мы её скоро отпустим, что она нам? Так, затмение какое-то нашло, дурь... Сейчас быстро сгоняем, к вечеру вернемся. А завтра и домой её отпустим.

- Это годится, - сказал Хряк, недоверчиво глядя на Ворона, снова надевшего очки.

- Ну, давай, Дим, иди к тачке, я сейчас скажу, чтобы Катю развязали и ключи возьму у Помидора, документы на машину... Сейчас...

Хряк пошел к машине. Через несколько минут вышел и Ворон. Протянул ему ключи и документы.

- Поехали. Нам недалеко, в Кунцево. Там эта гнида обитает. Он не знает, что я на воле. То-то сейчас закрутится, волчуга позорная.

- А что с Катей? - спросил Хряк.

- Да нормально. Развязали. Очухалась. Я сказал ей, что завтра домой поедет. Ну ладно. Поехали.

- Под кайфом я, однако, - пожал плечами Хряк. Почему-то ему совсем не хотелось сейчас ехать к Мырдину.

- Откупимся. Ты думаешь, я совсем пустой. Есть ещё кое-что. - Он похлопал себя по карману. - А ты что, дрейфишь? Мазы нет? Так я Помидора возьму, он на что угодно подпишется...

Отказываться от дела Хряку не хотелось. Он молча тронул машину с места.

Доехали быстро. Ворон распорядился припарковать машину в соседнем дворе и пройти пешком.

- Позвонить надо было, - резонно заметил Хряк. - Его, наверняка, дома нет.

- Это мне виднее, как лучше, - спокойно ответил Ворон. - Ты не обижайся, я его лучше знаю, и манеры его шакальи знаю. Только неожиданно, только внезапно. А то его потом днем с огнем не сыскать. Это бобер ещё тот.

Они подошли к подъезду пятиэтажного дома.

- Ты иди и вызови его сюда, - сказал Ворон. - А я тут подожду.

Хряк пожал плечами и поперся в подъезд. Все происходящее ему активно не нравилось, было похоже на детскую игру. И совсем не похоже на Ворона.

Дальнейшее тоже оказалось весьма странным. Хряк поднялся в восемьдесят первую квартиру на третьем этаже и позвонил в дверь. Открыл ему высоченный человек кавказской национальности.

- Здравствуйте, - сказал Хряк. - Мне нужен Андрей Андреевич.

- Андрей Андреевич? - потянулся открывший и смачно зевнул. - Так он уж год, как не живет здесь. Я у него квартиру купил. Решил. Понимаешь, в столицу перебраться. Столица, как никак...

- А где Андрей Андреевич? - тупо произнес Хряк, ощущая себя полнейшим лохом.

- Не знаю, брат. Клянусь, не знаю. Наверное, купил себе получше квартиру. Наверное, в центре, наверное, четырех или пятикомнатную. Он крутой, не нам чета... Не пропадет, брат, не беспокойся. Такой крутой... Клянусь...

- Ладно, я пошел, - махнул рукой Хряк.

- А то, может быть, коньячка, брат? У меня грузинский коньячок есть. Жена с детьми уехала в гости, к жене брата, то есть, к мужу сестры, я забываю... Один я, давай, составь общество...

- Я за рулем, - буркнул Хряк. - Спасибо. - И побрел вниз.

- Ну? - спросил Ворон, как ни в чем не бывало.

- Он здесь не живет, - ответил Хряк, отводя взгляд.

- А где же он?

- Я не знаю. Я пойду, позвоню Ларисе, чтобы пока ко мне не приезжала. А то ещё нагрянет сегодня...

- А, может быть, сам к ней поедешь. А я уж до завтра побуду у тебя с твоего разрешения, - предельно вежливо попросил Ворон.

- Да нет... - Хряк внимательно поглядел на Ворона, но ничего не прочитал в его лице. Взгляд его был скрыт за темными очками, тонкие губы были плотно сжаты. - Нет, я позвоню. Поедем вместе обратно. - Он понял, что главной задачей Ворона было удалить его из собственного дома. Вот тебе и причина задоринки в единственном глазе.

Звонок Ларисе не понравился. Она поняла, что у Димы опять появились какие-то темные дела.

- Что случилось?

- Да ничего такого особенного, радость моя. Приехал тут один... Остановиться, понимаешь, ему негде. Побудет дня два-три. А тебе, знаю, он не понравится, старый кореш, понимаешь, а я уж, извини, друзьям отказать не могу. А дня через три я сам к вам нагряну.

- Ох, Димочка, не нравятся мне твои друзья...

- А мне, думаешь, нравятся? А что делать?

- Ну ладно, целую.

- И я тебя. Соскучился уже.

Вернулся к машине, молча завел, поехали. Ехали молча, покуривали. Только выехали за кольцевую, машина вдруг задергалась и встала. Уже стемнело. Хряк вышел из машины, открыл капот, долго возился с зажиганием. Ворон оставался в салоне, курил, слушал музыку.

- Что там, Дим? - спросил только, приоткрыв окно.

- Не знаю, - еле сдерживая себя ответил Хряк.

Возиться пришлось долго. Машина чужая, нужных запчастей нет. Однако, сделал. Машина завелась и поехала.

- Ну ты мастер, - подивился Ворон.

- Что, не ожидал? - выдавил из себя Хряк.

Ворон промолчал.

В кромешной темноте подъехали к дому. Чувство тревоги у Хряка все нарастало и нарастало. Он выскочил из машины, подбежал к двери, открыл её. Навстречу ему выскочил неизвестно откуда взявшийся Николаша. На нем буквально лица не было, он был бледен, весь трясся.

- Они... Они..., - захлебывался он. - Они изнасиловали ее! Я чувствовал, чувствовал...

На его бледном лице Хряк заметил огромный кровоподтек.

- Вы что? - кричал Коля. - Она же... Она же ещё ребенок! У неё родители погибли! Вы что делаете, гады?!

Хряк оттолкнул его, пробежал в комнату. Увидел страшную картину. Катя лежала на кровати, накрытая одеялом и дрожала, словно в лихорадке. За столом сидел распаренный Рыжий и пил водку. Помидора не было. Хряк все понял. Несколько минут в оцепенении стоял и глядел на все это. Катя повернулась лицом к нему, и он содрогнулся от этого ужасного взгляда. Волосы её были растрепаны, лицо исцарапано, взгляд словно из другого мира.

Хряк сделал было движение вперед, но тут из-за его спины выбежал Ворон, бросился к Рыжему и сильным ударом сбил его с ног.

- Ты, падло! Ты что? Волчуга позорная!

Он начал бить ногами валявшегося на полу Рыжего. Тот, не понимая, в чем дело, только фырчал, прикрывался руками от ударов и увертывался, весь извиваясь. Ворон выбросил его на улицу. Около машины откуда-то появился и бродил с глумливой улыбкой Помидор.

- Волчуги! Падлы! Убирайтесь отсюда! - кричал Ворон. - И ты, Николай, убирайся с ними! Ты чего сюда приперся? Езжайте! Вон отсюда все! Вот и надейся на вас!

Хряк сделал шаг по направлению к лежащей Кате. Он хотел как-то утешить её, но совершенно не знал, что сказать. Говорить глупости он не привык, а сказать что-то серьезное не имел права, скованный цепями этой проклятой дружбы с Вороном. Наконец, якобы взволнованный, тяжело дышащий, вошел Ворон.

- Все! Хватит! - крикнул он и бросился к Кате. Обнял её за плечи. Каковы мерзавцы, а, Дима?! Ну, твари! Что же они?... Как же так? На несколько часов оставили, и на тебе! Все, Катя, все, их больше здесь не будет. Мы тут вдвоем останемся с Дмитрием Степановичем. Ты прости меня, это я виноват, не доглядел... Они ответят за все, я тебе обещаю, ответят по полной программе... Иди, иди туда, умойся, там вон у Дмитрия Степановича рукомойник... А потом к столу, вот чайку сейчас поставим. Иди в ту комнату...

Катя тихо встала, взяла одежду, которую с неё сорвали Помидор и Рыжий и вышла из комнаты, пошатываясь. Она чувствовала, что сходит с ума.

Она долго мылась, потом оделась и вошла обратно. Мысль была одна любым способом покончить с собой. Жить не имело смысла. Родители погибли, она... Не имеет права после этого жить. Не для кого ей жить...

Т а к а я она Андрею не нужна...

Села за стол и выпила чашку чая. По телевизору передавали крутой боевик, она, ничего не соображая, глядела в экран. Не видела при этом страдальческого выражения лица Хряка, который не мог оторвать от неё взгляда. Не видела и глаз Ворона, который снял очки. Но на Ворона поглядел Хряк, и ему показалось, что не только зрячий левый глаз, но и мутный правый сверкает бешеной радостью.

- Только на улицу не выходи, Катя, хорошо? - попросил тихим голосом Ворон.

- Хорошо, - прошептала Катя, ничего не понимая, находясь в неком полузабытьи. Всего этого ей было слишком много для её семнадцати лет...

10.

Андрей Зорич не спал всю ночь. Лишь под утро пришло нечто, весьма отдаленно напоминавшее сон, но это был не сон, а сущий кошмар. Перед глазами шевелились какие-то страшные рожи, какие-то призрачные бестелесные видения, а где-то сзади, в глубине этого кошмарного сна он видел огромные, с ужасом глядящие на него глаза Кати. "Андрюша!" - кричала она. - "Андрюша! Помоги!" А призраки непонятного вида шелестели и шуршали у его ушей и приобретали такой ужасный вид, что он проснулся, крича от страха. Присел на кровати, весь в холодном поту. "Слава Богу, что это сон", - подумал было он, но, вспомнив про то, что явь гораздо страшнее сна, до крови прикусил губу и застонал. Господи, какой все это ужас! Это похищение, этот звонок, это сообщение о гибели родителей Кати... Правда ли, что они погибли? И что теперь делать ему? Пойти все же к ней домой? Или идти в школу и вести себя, как ни в чем не бывало, как приказывал ему неизвестный? Ведь если начнутся поиски, то неизвестный может выполнить свою угрозу. Но откуда он узнает о действиях Андрея? Однако же, узнает, этот призрак вездесущ. Он же узнал адрес Андрея, он не побоялся явиться к нему домой, разговаривать с его родителями, выведывать, когда они приедут. Кто это такой? Если он все же узнает, что ведутся поиски, он может предпринять свои меры. Какие?! А что если это маньяк? Он изуродует Катю, разрежет её на куски... Какой кошмар! Только вчера она, её прекрасное нежное тело принадлежало ему, Андрею, оно приносило ему столько счастья, а сегодня оно во власти этих страшных людей, призраков ночи. И он абсолютно ничего не может сделать, ничем не может помочь любимой девушке, самому дорогому на Земле человеку...

Он метался по постели, опять забывался предутренним кошмаром. "Помоги, помоги, помоги", - как в бреду, в горячке шептала ему Катя, а лицо у неё при этом было зеленое, как у покойницы, и глаза какие-то страшные, нечеловеческие. Да это же вообще не Катя! А кто это?! Кто это?!!!

Он опять сидел на постели весь в поту. Он физически ощущал, что волосы его становились дыбом.

"Нет, если не искать, она погибнет!" - решил он твердо, но, тем не менее, вскоре опять передумал и, наспех одевшись, потащился в школу. Родителей на его счастье дома уже не было, потому что разговаривать с ними было выше его сил.

- Ну, как съездили? - хитро улыбался Мишка Савелов. - Ты чего это такой бледный? Устал, небось, от приятных впечатлений? И не выспался? А Катюши что-то и вообще не видно. Куда это ты её дел?

- Отвали, - буркнул Зорич, садясь на свое место. Юля Воронцова с недоумением глядела на него.

Предстоящее объяснение с Юлей выглядело чем-то нелепым и инородным на фоне всего того, что произошло и казалось Андрею каким-то бредом. Ему ничего не хотелось, он испытывал настоящее чувство отчаяния.

- Юленька, - тихо произнес он. - В моей жизни кое-что произошло. Только, умоляю, сегодня меня ни о чем не спрашивай. Я не в состоянии ни о чем говорить.

Юля мрачно, злыми, сузившимися глазами молча смотрела на него.

- И не надо так на меня смотреть, - прошипел Зорич, уже не в состоянии сдерживаться. - Ради Бога, не надо на меня так смотреть...

Ему было невероятно трудно сдерживать себя от возникшего напряжения, от всех чудовищных мыслей, которые лезли к нему в голову. "Нет, так нельзя", - думал он. - "Я должен найти Катю. Но только каким образом? Что же делать? Что же делать?!"

Сидеть в школе он больше не мог, и после второго урока побрел домой. Дома заварил себе крепкого кофе, закурил, задумался. До него стало потихоньку доходить, что сидеть просто так и ждать, неизвестно чего, он не имеет права. Он решил действовать, вопреки угрозам незнакомца. И тут его мысли прервал длинный звонок в дверь.

... На пороге стояли два мужчины крепкого сложения.

- Мы из уголовного розыска, - тихо произнес один из них. Я капитан Гусев. Вот мое удостоверение. Мне нужен Андрей Зорич.

- Я... Андрей Зорич.

- Разрешите пройти в квартиру. Вы должны дать нам кое-какие показания. Поговорить надо.

Андрей сразу почувствовал облегчение. Помощь сама пришла к нему в дом.

- Вы, полагаю, и сами понимаете, зачем мы к вам пришли, - сказал капитан Гусев, садясь в кресло. - У меня к вам один вопрос. Где Катя Корнилова?

- Я не знаю.

- Как это вы не знаете? По нашим сведениям, первого ноября этого года вы с Катей Корниловой уехали в Петербург. Вы здесь, её нет. Ее ищут родственники. А вы ничего не знаете...

Зорич понял, что должен рассказать все. Что он и сделал.

- Так... Вы запомнили номер машины?

- Нет, было темно, и он был забрызган грязью.

- Почему вы не обратились к нам ещё вчера?

- Я же объяснил вам. Этот ночной звонок... Я просто боялся за Катю.

- Вот что, Андрей... Валерианович, - произнес Гусев, подумав немного. - Все, что вы нам сообщили, нуждается в серьезной проверке. Я не могу верить вам на слово. Вам придется проехать с нами на Петровку и побеседовать со следователем. Дело, сами понимаете, серьезное. Собирайтесь.

- Но за что? - испугался вдруг Зорич. - Я? Почему? Вы меня, что, арестовываете? Я должен хоть родителей предупредить.

- Мы вас пока не арестовываем, а просто просим проехать с нами и дать показания следователю. А вашему отцу мы уже звонили на работу, это именно он нам сообщил, что вы с Катей Корниловой ездили в Петербург. Поехали, Андрей.

Зорич взглянул в недоверчивые глаза капитана Гусева, перекинул взгляд на его безмолвного спутника, огромного, мрачного, и ему стало жутко. Он понял, что попал в переплет. Никто не может подтвердить его слов, у него вообще нет никаких свидетелей. Просто Катя ушла в субботу с ним, а теперь её нигде нет. А остальное - только его слова, и не более.

У подъезда их ждала черная "Волга". В машине Андрей почувствовал настоящее отчаяние, он понял, что ему не верят. За все неполные семнадцать лет, прожитых им на свете, он не испытал и сотой доли тех переживаний, которые испытал за эти два дня. Но сколько всего ещё было у него впереди!

... Вот и знакомое по фильмам здание на Петровке. Не думал он, что будет идти по его длинным коридорам в качестве подозреваемого в таком серьезном преступлении...

Капитан Гусев открыл дверь кабинета и впустил туда Зорича. За столом сидел очень худой мужчина в сером костюме и белой шерстяной водолазке.

- Я майор Николаев, - представился он, мрачно глядя на Андрея.

Гусев вкратце передал ему показания Зорича. Тот слушал бесстрастно, не мигая, постоянно куря "Кэмел".

- У вас сохранились билеты? - неожиданно прервал рассказ Гусева Николаев.

- Да..., - хотел ответить было Зорич, но вдруг похолодел, вспомнив, что билеты он выбросил из окна такси, когда они ехали из Шереметьева. "Зачем нам вещественные доказательства?" - ещё пошутил он. - "Нас и в Питере-то вовсе и не было." Зачем он это сделал, идиот? Его-то родители и так знали, куда он уехал.

- Нет, не сохранилось, я их выбросил, - глядя в сторону, пробормотал Андрей.

- Послушай, Андрюша, - поморщился майор Николаев. - Не морочь мне голову. Дело-то, небось, выеденного яйца не стоит. Наворотили вы с Катюшей дел по молодости ваших лет, и прячется она где-то. А с родителями такое несчастье, и она ничего не знает. Бабушка, дядя её с ума сходят, у них похороны на носу, а Кати нет. Не время сейчас до ваших игр, Андрей, ох, не время. Говори, где она, мы туда съездим с тобой и заберем её. Ну, говори, скорее, где она. Честное слово, я так занят...

- Я вам сказал правду, - монотонным голосом пробормотал Зорич, понимая, что никто тут не верит ни единому его слову. - Ее похитили вчера около её подъезда. Их было двое, вернее - трое, водителя я не видел. "Черная Волга", звонок ко мне домой. Да, и человек, явившийся ко мне домой и узнававший, когда мы с Катей приедем. Спросите моих родителей, опросите соседей по дому, которые наверняка слышали шум, видели машину...

- Спросим, спросим, - покачал головой Николаев. - А пока я буду вынужден задержать тебя, Андрей Валерианович.

Он нажал кнопку, и вошел дежурный милиционер.

- Отведите его в свободную камеру.

- В камеру?! Меня в камеру?!!! Да за что?! - крикнул Андрей, холодея от ужаса, услышав это слово.

- Посидишь, подумаешь. А как захочешь нам рассказать правду, дай знать. Надоело слушать твои байки, у меня серьезных дел по горло. Ее родственники не захотели сами поговорить с тобой по душам, а обратились в органы. А родственники эти люди очень влиятельные. Вот я и вынужден с тобой время тратить, Дон Жуан доморощенный. Уведите его!

- Руки за спину! - скомандовал высоченный милиционер.

Андрея повели по коридору, около одной из камер приказали встать лицом к стене. Открылась дверь камеры, и он вошел туда. Дверь со скрежетом закрылась.

...Маленькая камера, три кровати, тусклая лампочка. На двух койках сидели двое парней постарше его, лет двадцати.

- Здравствуйте, - сдавленным голосом проговорил Зорич, находясь в каком-то затуманенном состоянии.

- За что тебя? - не здороваясь, спросил один, крепкий, белобрысый, коротко стриженый. Другой, черноволосый, кавказского типа мрачно глядел на него круглыми масляными глазами.

- Меня? Да ни за что! Не знаю я, за что, - сбивчиво отвечал Андрей.

- Мозги только нам не пудри, - сказал стриженый. - Что тебе предъявляют?

Для полного счастья ему не хватало рассказать этим дебилам о своих страданиях и терзаниях, которые он испытал за последние сутки. Он даже имени Кати не желал произносить в этих стенах, даже думать о ней было как-то стыдно, настолько все это не сочеталось.

- Ограбление ларька, - буркнул Андрей, чтобы те от него отвязались.

- А где ларек-то? - мрачно осведомился стриженый.

- Ларек-то? Да... там... у... на Киевском. На вокзале.

- Свистишь, парень, никакого ларька там не бомбили. Сами там пашем. Нашел, кому заливать. Ты что нам лапшу вешаешь? А ты не по сто семнадцатой ли часом проходишь? Что-то похож больно... Красавчик...

- А не пидор ли ты? - уточнил чернявый.

- Какой я тебе пидор, сволочь?! - встряхнулся, наконец, Зорич от своей спячки. Они стали его всерьез доставать.

- Тихо, тихо, ты, - подошел к нему стриженый, буравя его своими бесцветными коровьими глазками. - Ты чего, братку, нам гонишь? Мы тут тебя живо в разум приведем, фраерок. Говори, падло, за что взяли?

- Ничего я тебе не скажу, кто ты мне такой?! - обозлился Зорич, сжимая кулаки.

- Ну, смотри, - пригрозил стриженый, загадочно улыбаясь. Второй продолжал мрачно и красноречиво глядеть на Андрея. Его черные как маслины глаза были словно затуманены, видимо, наркоман.

Не нравилась Андрею вся эта ситуация. Не зря его посадили именно в эту камеру. "Надо быть настороже", - подумал он, вспомнив книги и фильмы про тюрьму.

Ночью он и не пытался заснуть, все равно бы не получилось. И это спасло его. Только он было начал задремывать, то есть видеть сквозь мутную полудрему свои обычные кошмары, как почувствовал, что его душат. Он сразу открыл глаза, и увидел перед собой перекошенное от злобы лицо стриженого. Пальцы были крепкие, словно железные.

- Сейчас мы с тобой поговорим по-другому, сучонок, - шипел стриженый, извергая зловоние в лицо Андрею. - Я знаю, за что ты сидишь, и почему нам не говоришь. Сто семнадцатую тебе предъявят, понял? Изнасилование, причем, несовершеннолетней. А ты нам гонишь... А за это... Сейчас...

Андрей слышал, что тех, кто сидит за некоторые статьи, в том числе за изнасилование несовершеннолетних, опускают в зоне. Правда, он не ожидал, что такое может произойти здесь, в камере на Петровке... Он встряхнул с себя остатки кошмара, виденного в полусне, обратившись к кошмару наяву. Он резко оторвал железные пальцы стриженого от своей шеи и быстро вскочил на ноги. Тут же получил сокрушительный удар в челюсть от черноволосого. Увернуться не успел и грохнулся на пол. Молнией черноволосый бросился на него и попытался ударить его ногой в живот, но тут Андрей сумел провести прием защиты, и черноволосый тоже полетел на пол. Андрей бросился на него и заломил ему руку мощным приемом, который он освоил особенно хорошо, тренируя его многократно. Еще одно движение, и рука черноволосого хрустнет пополам.

- Уйди, падло! - крикнул он стриженому. - Одно движение, и я сломаю ему руку. Движение, разумеется, было сделано, и Андрей провел прием. Рука хрустнула, и черноволосый отчаянно завопил. Дверь открылась, и в камеру вбежал дежурный. Стриженый успел прыгнуть на свою койку и накрыться одеялом.

- Ой-ой-ой! - истошным голосом орал черноволосый. - Он мне руку сломал! Он ненормальный!!!

- Точно псих! - как будто спросонья, говорил стриженый. - Гражданин начальник, мы спим, а этот припадочный бросился на него, и вот...

- Ты что? - тихо спросил милиционер с угрозой в голосе. - Иди за мной.

Андрея вывели из камеры. Милиционер ввел его в какое-то маленькое темное помещение. Там сидел ещё один, безликий, лупоглазый. Закрыли дверь. Комната освещалась тусклым светом лампочки. В помещении было две табуретки, и больше ничего. И двое перед ним. Молча, ни говоря ни слова, первый ударил его дубинкой сзади по почкам. Жуткая боль пронизала все тело, и ужас, главное - ужас от всего происходящего, от этих метаморфоз жизни. Ведь только вчера он был самым счастливым человеком на Земле, рядом с ним была его любимая Катя, и вот - как же причудливы повороты злой судьбы! Кати нет, она неизвестно где, а он здесь - в этой мрачной камере, и его непонятно за что стражи порядка лупят дубинкой. Ему нанесли несколько сильных ударов и, главное, совершенно молча, ничего от него не требуя, ни о чем не спрашивая. Просто били, и все. То один, то другой. Лишь какие-то гортанные звуки извергались из их уст. Типа "н-н-н" или "м-м-м" и изредка глухо затаенное в недрах глубокой души словечко "блядь".

Андрей понимал, что сопротивление здесь совершенно бесполезно и ни к чему хорошему бы не привело. Он молча, стиснув зубы, все терпел. Терпел и тогда, когда, потеряв равновесие, упал на холодный бетонный пол, и они стали бить его сапогами по ребрам. Терпел и глядел в их холодные коровьи бессмысленные глаза и не понимал, получают ли они от всего этого хоть какое-то удовольствие, или им вообще чуждо всякое понятие об удовольствии, даже об удовольствии издеваться над беспомощным человеком, а просто у них работа такая - бить совершенно неизвестного им человека непонятно за что.

Без всяких эмоций два блюстителя порядка пинали и лупили его, а потом так же спокойно отвели обратно в камеру. Открыли перед ним дверь, и он почти вполз в дом родной, где теперь оставался только один обитатель стриженый, делавший вид, что спит. Второго, видимо, отправили в лазарет. Это обстоятельство немного ободрило Андрея. Он лег на койку и прикусил губу, чтобы не застонать от боли и унижения, которые он испытал. Что происходит? За что все это? Зачем они все это делали? Ведь они должны искать преступников, искать Катю, которую похитили! А вместо этого заперли его здесь и лупят ни за что.

Его сокамерник молчал, сопел, хотя было ясно, что он не спит. Связываться, однако, боялся, а, может быть, берег силы для нового броска. Но Зорич не боялся его, знал, что один на один он с ним справится без проблем, не зря он несколько лет занимался и дзюдо, и карате. Вот и пригодилось...

Он не спал всю ночь. Он думал. Пытался переосмыслить все, что с ним произошло. До вчерашнего дня он считал, что весь мир понятен и уютен, что он предназначен для него, для его спокойной и радостной жизни. Оказалось все совсем иначе. Он понял и то, что на его долю выпали испытания, то есть, кто-то свыше послал их ему. Возможно это расплата за его недолгое, мимолетное счастье с Катей. И он должен с честью пройти через эти испытания, чего бы это ему не стоило. Против него было все - и люди, и обстоятельства. За него - только правда, только его душа, только его любовь к Кате. Катя... Катя... Катя! Что с ней?! Что с ней?!

Он вдруг вскочил как ошпаренный.

- Ты чо? - испуганно спросил стриженый. - Ты чо, правда, больной, что ли?

- Заткнись, гнида, - очнулся Зорич.

- Я заткнусь, - пообещал стриженый. - Ты погоди, фраер, это здесь тебе лафа, скоро тебя переведут в СИЗО, там с тобой по-другому побазарят. Ты и за Юрика ответишь, что руку ему сломал...

- Я и тебе сейчас что-нибудь сломаю, - пообещал Андрей.

- Смотри, не споткнись только, - предупредил стриженый. - Ты не у мамочки дома. С тобой побазарят... Юрик чувак известный, ты за него ответишь, фраерок недорезанный.

Зорич не слушал его. Он лег на койку и думал об одном: "Где Катя?!" Он даже поражался себе, как он мог вообще думать о чем-то другом - о себе, о своем теле, ноющем от побоев резиновыми палками и милицейскими сапогами, о своих счетах с этими дебилами, о своем будущем, о перипетиях коварной судьбы. Он должен был думать только об одном - о том, чтобы спасти Катю. Она же в руках бандитов! Надо было во что бы то ни стало спасать её, убедить майора Николаева искать её, а не тратить на него время. Пусть его держат здесь, пусть бьют каждый день, издеваются, морят голодом, только бы искали ее!

Утром он потребовал свидания с майором Николаевым.

- Зачем тебе? - как ни в чем не бывало осведомился тот дежурный, который так умело лупил его по почкам и ребрам.

- Рассказать кое-что хочу, - скривил губу Зорич. - О деле, о деле, вспомнил кое-что на досуге... - Он взглянул дежурному в глаза. Никакого выражения в этих водянистых глазах не было.

- Скажу, - пожал плечами дежурный. - Только он сегодня навряд ли будет. - И вышел.

На завтрак принесли водянистую кашу и стакан жидкого чая. Андрей выпил чаю, пожевал хлеба. Стриженый наяривал кашу за обе щеки...

Целый день он просидел сиднем в камере, молча. И сокамерник тоже молчал. Так мучительно, сонливо, бесполезно прошел целый день. Потом снова наступила ночь... И опять день... И опять ночь...

... Только на третий день его вызвали к майору Николаеву.

- Здравствуй, Андрей, ты что-то перекореженный весь какой-то. Заболел?

- С сокамерниками подрался.

- Да? - помрачнел Николаев, и глаза его заблестели злостью. - Ну, допустим, так... А что ты хотел сообщить мне? Какие новые сведения?

- Нет у меня никаких новых сведений! - закричал Зорич. - Вы Катю не ищете, вот в чем дело! А она в опасности! Если вы мне не верите, пошлите кого-нибудь в Ленинград вот по этому адресу, позвоните туда, наконец! Меня там видели многие люди и в субботу и в воскресенье. Чем вы вообще занимаетесь? Время только теряете!

- Успокойся, Андрей, успокойся... Допустим, вас двоих видели в Ленинграде, и я верю этому. Но в Москве-то вас вдвоем не видел никто.

- Можно найти водителя, который вез нас к Кате домой. Я помню марку машины, цвет, приметы водителя. В Шереметьево ограниченный контингент водителей, я знаю...

- Допустим... Допустим он довез вас до дома. Но дальше-то что? Темнота и мрак. Ниточка обрывается. Ты идешь утром в школу, а её нет. Нигде нет. И ты её не ищешь. Да, хорошо, водитель привез вас к её дому, а потом вы направились в другое место. И там вы поссорились. И ты её, допустим, не нарочно, а случайно... убил. Ну что, не бывает? У нас тут такое бывает... Тебе и не снилось, что тут у нас бывает...

- Обалдели вы, что ли? - вытаращил глаза Зорич. - Я убил Катю?!

- А почему бы и нет? Ну не умышленно, разумеется, а мало ли что - от ревности, от обиды. Дело молодое, страсти, все кипит, слово за слово и... Сколько такой бытовухи через нас проходит... Вот недавно на улице Гримау нашли два трупа. Женщина с ножевой раной под сердцем, а мужчина вообще весь ножом изрезан, смотреть страшно. И прекрасно известно, кто убил. Сожитель её, ранее судимый, видимо, из ревности. Вопрос только, обоих ли он или только его, а тот её, ну это проверить легко. А сам в бегах, ищут. Бытовуха, Андрей Валерианович, самое страшное и массовое дело - дикий у нас народ. Чуть поссорятся, словами дело решить не могут, сразу за кулаки, потом за нож, топор, монтировку, ну, словом, что в руки попадется.

- Да вы меня за кого принимаете? У меня отец доктор наук, дед был профессор Петербургского университета, и прадед тоже, какая там может быть бытовуха?

- Мало ли что? Навели мы о тебе справки, с родителями твоими говорили. Да и ты с виду неплохой парень. Только..., - сузил он глаза. - Кати нигде нет, - резко выпалил он. - У нас и знаменитая киноактриса по сто третьей проходила за умышленное убийство. Всякое бывает...

... Андрею пришлось провести в камере ещё два дня. Прошли они уныло и тягостно. Гробовое молчание с сокамерником, трехразовая отвратительная кормежка, постоянно горящая лампочка... И мысли, мысли, мысли, доводящие до исступления, до бреда, до кошмара. Неотвязные сны, скрежет зубов по ночам, глухой стон страдания, стиснутые кулаки...

На третий день Андрея вызвали к майору.

- Так, Андрей Валерианович, - сказал Николаев, глядя на Зорич более приветливо и даже улыбаясь. - Мы нашли свидетелей в вашу пользу. На ваше счастье один человек видел всю сцену Катиного похищения, драки. И несколько человек видели долго стоявшую во дворе черную "Волгу" с забрызганным грязью номером. Проверили мы и то, что вы с Катей действительно были в Петербурге, и водителя нашли, который вез вас из Шереметьева. Так что вас скоро отсюда выпустят под подписку о невыезде. Подождите пока в коридоре, а мы тут оформим кое-какие документы.

- Но как с Катей? Ищут ее?!

- Ищут, ищут, но не так все это просто. Черная "Волга" без номера, а, может быть, она ещё и не черная - темно же было. И двое мужчин - хилый в плаще и шляпе и молодой, крепкий... Трудновато по таким приметам найти, тем боле мотивы преступления совершенно непонятны. Никаких звонков, требований...

- Да, второй молодой, рыжий, конопатый, мерзкий такой. Волосы кудрявые...

- Рыжий? - усмехнулся Николаев. - Что-то везет мне сегодня на рыжих. Ну ладно, выйдите в коридор, сейчас я документы оформлю и пойдете домой. А то родители с ума сходят, телефон обрывают...

Андрей вышел из кабинета и сел на стул рядом с дверью. Сердце его яростно билось - слава Богу, он свободен... Но Катя, Катя... И вдруг сердце его забилось по другому - от радости... Потому что по коридору вели... того самого рыжего, с которым он сцепился у Катиного дома, который преграждал ему путь, которого он ударил ногой в спину. Это был он, Андрею хватило тех минут, чтобы его запомнить, безусловно, это был он!

Андрей вскочил со стула и бросился на Рыжего. Конвойный опередил его и заломил ему руки за спину.

- Ты что?!

- Это же он!!! - кричал Андрей. - Майор Николаев! - крикнул он ещё громче. - Вот он! Вот он!

Из кабинета выскочил майор Николаев.

- Вы что, Зорич, с ума сошли от радости? Мы на вас сейчас уголовное дело заведем за хулиганство. Забыли, где находитесь?

- Товарищ майор! - кричал Андрей. - Это же он! Тот самый!

- Рыжий, что ли? А ну-ка, дежурный, отпусти его. Сюда обоих.

Их ввели в кабинет. Николаев велел сесть.

- Говорите, Зорич, - приказал он Андрею.

- Это тот самый человек, который участвовал в похищении Кати. Это с ним мы сцепились около машины.

- Ваши фамилия, имя, отчество? - спросил майор.

- Жабин Эдуард Николаевич, 1972 года рождения, судимый, проживаю в Москве на улице Хулиана Гримау, дом...

- Вы знаете этого человека?

- В первый раз вижу, - спокойно отвечал Рыжий.

- Он утверждает, что вы второго ноября этого года участвовали в похищении гражданки Корниловой Екатерины Аркадьевны.

- Он обознался, гражданин начальник.

- Да это он! Он это! Я его лицо запомнил! Говори, сволочь, где Катя?! Говори, гад! - кричал Андрей, выходя из себя от олимпийского спокойствия Рыжего.

- Гражданин майор, я не желаю это слушать, я повторяю, я этого человека вижу в первый раз, - спокойно, с каким-то презрительным достоинством говорил Рыжий.

- Хорошо. Зорич, выйдите, подождите в коридоре. Хотя нет, раз тут такое дело, дежурный, уведите его в камеру. Вам придется подождать. Вы не волнуйтесь, вас сегодня выпустят. Попозже. Мне надо побеседовать с этим человеком. А вы можете понадобиться.

Зорича вывели из кабинета и вновь повели по длинному коридору. И вновь тяжелая дверь камеры захлопнулась за ним. На него внимательно смотрели коровьи глаза стриженого.

Андрей присел на койку и обхватил голову руками. Сердце колотилось словно маятник...

11.

Было уже около десяти вечера, когда Помидор привез Рыжего вместе с хозяином в николашину халупу. Яростно заливалась хриплым лаем шелудивая собака, пытаясь схватить незваных гостей за ноги.

- Скажи, чтобы заткнулась, убью, - процедил Помидор.

Коля молча прошел в свое жилище. Он и всю дорогу промолчал. То, что он увидел дома у Хряка, потрясло его. Он своими глазами видел, как эти два ублюдка насиловали Катю, она кричала, звала на помощь, он пытался ей помочь, но получил от Помидора мощный удар в челюсть и отлетел в угол комнаты. Тогда он, обхватив голову руками, выскочил из дома на улицу, столкнувшись в входившим Хряком. Голова его горела как в огне. Он ничего не смог сделать, чтобы спасти Машу, ничем не мог помочь её несчастной дочке. Происшедшее за последние дни почти свело его с ума.

... Проскочив в свою комнатушку, Коля схватил дрожащими руками стоявшую на столе бутылку водки, налил себе полный стакан и стал пить водку огромными глотками. Водка текла по его обветренным губам, по птичьему подбородку, организм уже не мог принять эту водку, но не пить он не мог, слишком уж чудовищной была действительность. Он осилил стакан, закурил "Приму", потом затушил бычок прямо об стол и выпил ещё полстакана. А после этого бросился ничком на грязную постель, прямо в плаще и шляпе.

Когда Помидор и Рыжий, посудачив и позубоскалив на улице по поводу прелестей изнасилованной ими Кати, которую им подсунул Ворон, вошли в дом, удачно миновав зубы и когти верного облезлого сторожа, Коля уже спал, похрапывая и постанывая.

- Готов уже, падло! - пробубнил Помидор. - Ну и срач же у него здесь! Живет, как свинья!

- Мрак один, - согласился Рыжий, мечтательно улыбаясь, вспоминая Катю. Да, это телка что надо...

- Так, - сказал Помидор, подмигивая ему. - Теперь вот что, парень. Мне велено тебя сюда доставить, я доставил. Сиди тут и не рыпайся. И смотри, никуда не выходи. Скажешь Николашке, чтобы за продуктами сам в магазин бегал. Глядите мне оба!

- Да я что, козел, что ли? - огрызнулся Рыжий.

- Не знаю я, кто ты, да и знать не хочу. Поработали с тобой на пару..., - он усмехнулся блудливо, - и ладно. И гляди - выползешь отсюда, хана тебе! Хреново здесь, а у хозяина хуже. Сиди и не рыпайся, - повторил он, видимо, эти слова доставляли ему удовольствие. - А я поехал.

Помидора ждали в Москве теплая комната, страстная сожительница, сытный ужин с водкой и пивом, и он убрался восвояси.

У Рыжего в кармане было немало денег, но в магазин идти было нельзя. Да и поздно уже. Делать было совершенно нечего. В доме холодно и мерзко. Рыжий заглянул в дореформенный николашин холодильник и обнаружил там один огромный сморщенный соленый огурец и несколько предметов вообще непонятного происхождения, напоминавших засохшие говешки. Больше ничего не было, только шустрые тараканы сновали и в холодильнике и на столе. В углу яростно шуршала мышь. На кровати сопел и стонал Николаша в шляпе и плаще. Последней надеждой была водка в бутылке на столе. Рыжий допил её и включил телевизор. Как ни странно, телевизор работал, и Рыжий посмотрел фильм про шпионов. При этом Николаша захлебывался в жутком храпе. Было даже странно, как это из такой хилой груди может извергаться такой мощный храп... Посмотрев фильм, Рыжий прилег покемарить на продавленном колином диване с торчащими наружу пружинами.

Проснувшись утром, он снова обнаружил Колю в совершенно непотребном состоянии. И, нарушая все запреты, он вышел из дома. Хотелось жрать, курить, выпить, было просто невыносимо тут торчать...Палкой отбился от собаки и побрел по одинокой сельской дороге. Нашел сельский магазин, купил там водки, пива, сигарет, сосисок, хлеба, колбасы...

Шел рыжий по дороге, месил ботинками грязь и не ведал того, что приметила его продавщица, так как фотографии его уже были развешаны около отделений милиции. И уже через день, когда они с Николашей сидели друг против друга, потягивали пиво и мрачно молчали, к дому подъехала машина. Залаяла собака, и тут же в дом ворвались люди в форме, быстро повязали Рыжего, заломили ему за спину руки и повезли его, куда следует. Рыжий как-то особенно и не удивился, знал, что рано или поздно его возьмут. Николаша так и остался сидеть за столом с вытаращенными глазами. Только вздох облегчения раздался из его хилой груди.

Рыжий же сидел в воронке и пытался сообразить, что ему говорить на допросе. Понял, что отпираться от содеянного нет ни малейшего смысла, и самым лучшим в этой ситуации было бы говорить правду. Он знал, что есть такая статья - сто четвертая, убийство в состоянии аффекта, сидел у них в зоне один такой. Так и что? На его глазах Микола убил Люську, как же не возникнуть этому самому состоянию аффекта?

Сюрпризом для него стала встреча на Петровке с тем самым парнем, который был тогда вечером с Катей. Но вот от участия в похищении девушки он решил отказываться категорически. Рыжий понимал при всей своей тупости, что лучше сесть за убийство, чем выдать ментам Ворона. Если он заложит Ворона, жизнь его в зоне будет ужасной, тот таких вещей не прощает. К тому же и групповое изнасилование на нем.

- Гражданин Жабин, - сказал майор Николаев, когда из кабинета вывели Зорича. - Вам предъявляется обвинение по статье сто второй УК Российской Федерации - убийство двух человек, совершенное с особой жестокостью. Гражданки Юськовой, проживающей по улице Гримау и гражданина без документов, обнаруженного с множеством ножевых ран в её квартире. Вы признаетесь в этом преступлении?

- Да, - спокойно отвечал Рыжий. - Я признаюсь в том, что второго ноября в квартире Юськовой Людмилы после того, как этот неизвестный гражданин при мне убил ножом Люську, я, обозлившись, зарезал этого гражданина. А потом с перепугу сбежал. А сами подумайте, гражданин майор, что мне было делать? Этот гад мою Люську зарезал, а я его... в этом самом... в состоянии аффекта.

- Ух ты, какие слова-то знаешь, - подивился его эрудиции Николаев. - В зоне нахватался?

- Может быть, и там. А что, не так что ли? Обозлился я сильно, гражданин майор. Я любил её, мы жениться собирались, понимаете, а она... а они... а он... Пришел, понимаете ли и зарезал прямо при мне. А что мне делать, я железный, что ли? Убил я его, признаюсь, себя не помню, злой был ужасно.

- Давай, рассказывай все подробно...

Рыжий все подробно рассказал, опуская некоторые пикантные детали. Узкое лицо майора, составлявшего протокол допроса, оставалось совершенно каменным на протяжении всего этого гнусного повествования.

- Прекрасно, Жабин, прочти и распишись. А теперь ответь на другой вопрос - принимал ты участие в похищении гражданки Корниловой Екатерины Аркадьевны из дома номер... по Ленинскому проспекту или присутствовал ли при этом второго ноября этого года около десяти часов вечера?

- Нет, гражданин майор, в этом я никакого участия не принимал, так как в это самое время я находился на улице Гримау в квартире Юськовой Людмилы. Я же в убийстве признался. Какая там гражданка Корнилова? Не мог же я быть одновременно в двух местах.

- Это все сочетаемо, Жабин. Сначала там, потом там... Отказываешься, значит?

- Конечно. Не было меня там.

- Проверим, Жабин, все проверим. Ладно. Пока все. Дежурный! В камеру его!

Рыжего увели. Через некоторое время Николаев вызвал к себе Зорича.

- Так, Андрей, вы свободны. Подозрение с вас пока не снято, и я беру с вас подписку о невыезде. Распишитесь здесь.

- Товарищ майор! А как же Катя? Вы допросили этого Рыжего?

- Говорит, обознались вы. Не было его там. Не могло быть.

- Я уверен, что это был он! У меня хорошая зрительная память. С ним был ещё один - худой, хилый такой, в плаще и шляпе. Надо найти его.

- Худой, говорите? В шляпе? Так... Вы идите пока. Идите. Будем искать. Сходите к Кате домой. А найти её - наше дело.

Зорич медленно вышел из кабинета, зажав в руке пропуск.

- Дежурный! Попроси ко мне лейтенанта Горелова, - приказал Николаев. Именно Горелов ездил задерживать Рыжего.

- Послушай, Павел, - задумчиво произнес Николаев. - Ты взял рыжего в поселке... по Киевской дороге. Кто ещё был в том доме?

- Там сидел какой-то алкоголик, весь трясущийся с похмелья и пил пиво. Хозяин этого домишки. Халупа - зайти страшно, запах - не приведи Господь! Человек совершенно спившийся, глаза отупелые...

- А из себя какой?

- Худой очень, хилый, руки тощие в прожилках все, трясутся, как в лихорадке. Поганый он очень, товарищ майор. И холодно у них ужасно в доме, так что этот ханыга сидит дома в плаще и шляпе, я ещё удивился - не в ватнике, а в плаще и шляпе.

- Худой в плаще и шляпе? - вскрикнул Николаев, приподнимаясь с места. - Срочно поезжайте туда. Немедленно. И привезите этого человека сюда.

- Слушаюсь!

... Когда группа вошла в дом, сопровождаемая яростными бросками злой собаки, дверь была открыта настежь. В комнате стоял такой же беспорядок, как и в прошлый раз. Валялись бутылки из-под водки и пива, окурки, на полу кто-то раздавил соленый огурец, и Горелов поскользнулся на этой мерзкой слизи и чуть не упал. Все было как и прежде. Только в комнате никого не было. И в другой тоже. Не было никого и во дворе, и в сортире. Николаша исчез...

12.

Уже несколько дней Катя жила совершенно непонятной, странной жизнью. Рядом с ней дневали и ночевали двое мужчин, постоянно следили за ней, но не обижали, не приставали, не трогали. Хорошо кормили, вежливо разговаривали, только никуда не выпускали. Ворон обещал Кате, что выпустит её на следующий день и отвезет её домой, но уже утром он вежливо, но твердо сказал ей, что это пока совершенно невозможно. Она возражать и требовать не стала.

Разумеется, Кате есть не хотелось, но Ворон настаивал на своем, и она боялась перечить ему. После еды она всегда чувствовала некоторую сонливость и полнейшее равнодушие ко всему, видимо, Ворон умел какими-то снадобьями действовать на её психику. Иногда, правда, она просыпалась ночью и произошедшее представало перед ней во всем своем кошмаре. Она боялась даже думать о родителях. Боялась вспоминать о том, как её насиловали два грязных отвратительных мужика. А потом вдруг снова засыпала и просыпалась в полнейшей апатии. Как-то днем она поглядела на себя в зеркало и ужаснулась - под глазами огромные синяки, лицо бледное. Все тело болело. Она поразилась себе, как она вообще все это в состоянии выдержать. Но, отведав кушаний, предложенных Вороном, она опять впала в состояние полного равнодушия ко всему происшедшему и происходящему.

Хряку же вся эта история надоела до кошмара. Он никак не мог понять, зачем все это нужно Ворону, он отчаялся убедить его отпустить Катю восвояси, и ему поневоле приходилось помогать, поддакивать, поддерживать, хотя бы для того, чтобы ситуация вновь не вышла из-под контроля. Хряк не мог никуда отлучиться, не мог съездить к Ларисе, не мог съездить купить машину...

Но действительно, для чего все это делал Ворон? Зачем ему все это было нужно?

Авантюрист по натуре, смолоду одержимый всякими безумными проектами, он жил, как заведенный, как запрограммированный, он крутился словно белка в колесе, ни на минуту не имеющий возможности остановиться. Эта жажда деятельности горячила ему кровь, именно она делала его человеком, иначе жить он не мог. Но теперь, когда ему уже стукнуло сорок шесть, он чувствовал, что надо потихоньку останавливаться и выбираться из этого колеса. Более того - ему захотелось остановиться. Он стал физически ощущать усталость, жуткую усталость от жизни, которую он раньше в своем вечном беге не ощущал никогда. Но не было никакой точки опоры - ни дома, ни семьи, не было ни одного близкого человека. Не было на Земле места, где бы он мог отдохнуть, не было на Земле человека, с которым он мог бы поговорить откровенно, никто не знал ни его настоящего имени, он и сам, казалось бы, забыл его, оно было где-то на дне памяти. Жизнь пролетела быстро. И она была не одна - их было по крайней мере две. Какие-то призраки той, первой жизни маячили перед ним - у него было тогда другое имя, у него была мать, он видел обоими глазами...

И вот он сидит здесь, в уютном домике Хряка, мужика верного, надежного, но такого скучного, чуждого всяких фантазий и смотрит на спящую или бодрствующую Катю, такую молодую, такую красивую и так напоминающую ему ту, первую его жизнь. Она здесь, она полностью в его власти. Он может сделать с ней все, что захочет - избить, поставить на колени, заставить просить пощады, изнасиловать, убить, наконец. В какой-то агонии бешенства он приказал Рыжему и Помидору в их отсутствие изнасиловать её, они сделали это. Жаль только, он сам не мог наблюдать за этим, как бы это разгорячило ему кровь... И тем не менее, он знал, что

э т о было сделано. Но, как ни странно, не только чувство сладострастного удовлетворения испытывал он, зная, что было сделано с Катей по его приказу, он испытывал то, в чем сам себе не мог признаться - чувство стыда, неведомое ему доселе чувство. Он глядел на нее, и ощущение полной власти над этой красивой гордой девушкой, так похожей на свою покойную мать, волновало его, заставляло яростнее биться его сердце. Сейчас весь мир сконцентрировался для него в ней. Когда он велел своим подручным похитить её, им руководила патологическая маниакальная жажда приключений, руководили и меркантильные интересы. Он мог продать красивую девушку в публичный дом Эллочки Жарковской или требовать с родственников денег. Заплатить они могли довольно много - продали бы квартиру, дачу - этих денег Ворону бы хватило на первое время, чтобы раскрутиться, а там бы видно было. И, разумеется месть, прежде всего месть, чувство, порой пропадавшее в беге времени, но возрождавшееся потом с новой силой.

Он ненавидел эту семью, он желал зла этой семье. Но теперь, когда Катя была здесь, рядом с ним, новые безумные идеи пришли к нему в голову. И не просто идеи, проекты, как раньше - тут было нечто иное...

Он глядел на неё и днем и ночью и ощущал, что испытывает к ней не то, что даже симпатию или страсть, влечение, он испытывал такое чувство, какого не испытывал никогда в жизни. Он сам себе боялся признаться в этом чувстве. Ему уже не нужно было никаких денег за нее, никакой власти над ней, ему нужна была о н а с а м а. Он понимал, что если выпустит её из своих рук, то выпустит уже навсегда, и жизнь утратит для него интерес. Он вдруг стал жалеть о своей бурно прожитой жизни, которой он всегда гордился. Эх, если бы он был чист, если бы не жил под чужой фамилией, если бы не был в розыске! Как это было бы прекрасно - жениться на ней, плюс завладеть её квартирой, дачей, деньгами. Как бы они тогда зажили! Он бы раскрутился, он нашел бы себя в этих новых условиях жизни, он бы открыл свое дело и осыпал бы её деньгами с ног до головы, она была бы королевой. Он бы ничего не пожалел для нее.

У Ворона было много женщин. С четырнадцати лет он жил активной половой жизнью. В двадцать лет он был опытным любовником, и ему ничего не стоило соблазнить женщину. Но только какую?! Оглядываясь назад на прожитые годы, Ворон понимал, что настоящих женщин, честных, порядочных, у него не было ни одной. А некоторые эпизоды жизни породили в нем как ни странно, но именно комплекс неполноценности... Кто-то в упор не хотел видеть его, им нужно было другое - семья, быт, положение в обществе, тихий любящий муж. А он со своей энергией, неукротимой мужской силой, жаждой жизни ко для кого был пустым местом или неприятным досадным эпизодом. Ворон считал это несправедливым, он считал, что только обстоятельства, только то, что он жил в этой совковой стране, не давало ему возможности стать подлинным хозяином жизни, представителем высшего общества. Но вот теперь наступило иное время - распался СССР, освободились цены, создавались частные предприятия, делались колоссальные деньги. И эта жизнь была именно для таких, как он. А он с ужасом чувствовал, что начинает выдыхаться, и новые приключения уже не доставляют ему удовольствия, а наоборот - вызывают чувство брезгливости и усталости от жизни. Он стал понимать, что существование его бессмысленно, но не для чего, не для кого ему предпринимать какие-то шаги, что-то изобретать, рисковать. Вся жизнь стала представлять собой некий порочный круг.

Он гнал от себя прочь мрачные мысли, впадать в депрессию он считал позором для мужчины. Но вот сейчас, сидя здесь в этом добровольном заточении, он передумал очень много. Ему вспоминалась вся его жизнь детство, когда он проникся лютой ненавистью к запрограммированной убогой нищенской жизни, которой жило подавляющее большинство людей. Он любил читать приключенческие романы и задавал себе вопрос - почему в книгах Дюма, Стивенсона, Сабатини люди живут такой интересной жизнью - путешествуют по всему свету, купаются в золоте, убивают ради этого золота, а они с матерью вынуждены стоять за молоком и сахаром в очередях, питаться кое-как, одеваться кое-как, во что-то серое и убогое и при этом слушать нелепые басни про какой-то там новый мир и светлое будущее. Из этого серого мира он решил вырваться во что бы то ни стало. Он искал себе приключений на каждом шагу, ни один аспект жизни не ускользал от него. Драки, спекуляции чем угодно, позже многочисленные любовные связи - все это и составляло его жизнь, он опрометью, сломя голову бежал от серости и скуки совкового бытия. Он вычеркнул из своей памяти мать, он не допускал в эту память никаких мыслей о ней. А когда по ночам в голову все же лезли жалостливые мысли о детстве, о том, как мама укладывала его спать, как сидела около него, когда он болел, как гладила его своими шершавыми руками, целовала в горячий лобик, как дарила ему на день рождения скромные, но всегда такие милые подарки, он скрипя зубами, гнал от себя эти мысли прочь. А утром, убегая от этих мыслей, шел на новые дела, на новые опасные приключения. Так и продолжалась эта жизнь в бешеном ритме, поскольку самым страшным для Ворона было остановиться и подумать. Потому что, если он начинал думать, то ощущал под ногами бездну. Что там позади? Несколько убийств, десятки крупных ограблений, заживо погребенная мать, искалеченная судьба семьи Корниловых... А для чего все это он делал? С чем он пришел к настоящему моменту? Ни дома, ни семьи, есть только сила и опыт, и для чего они ему?

Ворон глядел на Катю и испытывал огромный прилив сил от её присутствия. В то же время ужасался своим действиям - он отправил на тот свет родителей Кати, он приказал изнасиловать её, она не может выехать отсюда похоронить родителей, успокоить родственников, она, разумеется, в розыске, её ищут. И разумеется, она ненавидит его, ненавидит, даже не зная, что смерть её родителей на его совести. И ему плохо от этой её ненависти, ему безумно хочется хоть как-то понравиться ей, привлечь её внимание, но как это сделать, он понятия не имеет.

Его раздражало и то, что Катя лучше относилась к Хряку, чем к нему, у того она искала хоть какой-то поддержки. А с ним только ледяная вежливость, то ужас, то сонное равнодушие в глазах. Она боялась и люто ненавидела его он ощущал это каждую минуту. А ненавидеть она умела, Ворон чувствовал в Кате характер. Но ненавидеть-то ещё ладно... от любви до ненависти, как известно, один шаг. Но он холодел от мысли, что если бы он снял очки, и она бы увидела его безобразный правый глаз, покрытый мутной пленкой, она могла бы почувствовать к нему отвращение. А почему у него такой глаз?! Кто в этом виноват?! Он что, родился таким?!!! При этих мыслях в нем закипало бешенство, и вновь хотелось мстить, уничтожать, унижать... Но чем больше он распалялся, тем больше она нравилась ему.

Играть с Катей в молчанку далее становилось невыносимым, и он решил объясниться с ней.

Попросив Хряка сходить в магазин за продуктами, Ворон, наконец, остался с Катей один на один.

Она сидела на стуле и смотрела телевизор. Ворон заметил, как она бледна, как она ломает пальцы и закусывает губы. Ему вдруг стало безумно жалко её, он испытал к ней неведомое доселе чувство нежности. Эти бледные щеки, распущенные по плечам черные волосы, эта её беспомощность перед ним и в то же время молчаливая гордость, чувство собственного достоинства - все это волновало и будоражило Ворона.

- Катюша, - тихо произнес он. - Как ты себя чувствуешь?

Сам содрогнулся от пошлости своих никчемных слов и даже покраснел от досады на себя. Как она могла себя чувствовать, запертая здесь, изнасилованная, только что потерявшая родителей и не имеющая возможности их похоронить?!

- Прекрасно, - тихо ответила Катя, все ещё находящаяся под воздействием таблеток, подмешиваемых Вороном в еду. - Лучше некуда.

- Я понимаю. Я все понимаю. Только вот ты меня понять не хочешь.

- Ну отчего же? - как-то жутковато улыбнулась Катя. - Я прекрасно поняла, что со мной здесь сделали ваши друзья. Я прекрасно понимаю, что все это сделано по вашему приказу.

- Нет! - возразил Ворон. - Я здесь не при чем. Это дикари, скоты, оголодавшие в местах заключения. Ты же видела, как я бил этого Рыжего.

Катя равнодушно пожала плечами, даже не взглянув на Ворона.

- Ладно, - махнула она рукой. - А для чего вы меня здесь держите? У меня погибли родители, волнуется бабушка. Что вам от меня надо? Кто вы вообще такой?

- Я-то? - побледнел вдруг Ворон. - Да никто. - Снял очки и странно улыбаясь поглядел ей в глаза. Она невольно вздрогнула и отвернулась. - Я призрак, выходец с того света. Ты такого никогда не видела. Так вот погляди.

Что-то необычное было в его поведении. И что-то жуткое в его облике без очков - левый глаз яростно глядел на её, а правый, бессмысленный, покрытый белой пленкой тоже что-то выражал, непонятно только что. Кате стало страшно.

- Да, да, я призрак. Я никто. У меня ничего нет. Я вне общества, вне государства, вне нормальной жизни. У меня есть только тело, изуродованное лицо, душа и... ты, Катюша, сидящая рядом. Ты, которая так ненавидит меня.

- А как же по вашему я должна к вам относиться? - Его слова обнадежили её, она словно ждала от него чего-то. Робкий лучик надежды мелькнул в её душе.

- Это уж дело твое. Только не делай поспешных выводов. Я не могу рассказать тебе, кто я такой, кто мои родители, как я прожил свои сорок шесть. Если я тебе все это расскажу, ты содрогнешься и возненавидишь меня ещё больше. Я могу говорить только о настоящем. А о настоящем я скажу лишь одно - для меня в жизни сейчас нет никого, кроме тебя. Я л ю б л ю т е б я, Катя, и привез тебя сюда, потому что не могу без тебя жить...

Ворон неожиданно распалился от своей лжи, входя в роль и веря самому себе. Потому что, если бы он не верил самому себе, то уж Катя никак бы не поверила ему.

- Моя жизнь не стоит ни гроша, - продолжал он. - У меня нет ни одного близкого человека, и поэтому я готов отдать за тебя свою жизнь. Но моя никчемная жизнь тебе не нужна. Ты слишком молода и неопытна, чтобы знать цену жизни. Тебе нужны покой, стабильность, нужен этот парень, с которым ты ездила в Питер. У тебя впереди будущее - институт, карьера, любовь, дети. У меня ничего нет ни позади, ни впереди. Позади мрак, впереди туман. Только настоящее, вот чем я живу. А настоящее - это ты, красивая, молодая и любимая. И если бы ты полюбила меня, то я бы отдал тебе все, что у меня есть и будет, и прежде всего, самого себя.

- Что вы такое говорите? - пролепетала Катя. - Я... да не верю я вам. Вы по моему, просто глумитесь надо мной. Вы затеяли что-то жуткое.

- А ты поверь. Раз в жизни и навсегда, - говорил Ворон, постепенно ощущая, что говорит правду. Ведь действительно, сейчас ему ничего другого, кроме нее, не нужно было. А что будет, завтра, он не знал. - Пойми, Катя, человеку раз в жизни дается шанс. Человек раз в жизни встречает другого человека, который ему предназначен Богом. Вот и нам с тобой дается шанс, Катя. Твои родители погибли, у тебя никого нет. И у меня никого нет... Н и к о г о, - подчеркнул он, на мгновение потупив взгляд. - Давай, уедем со мной, далеко-далеко, я обещаю тебе красивую интересную жизнь, я буду всю жизнь носить тебя на руках, я осыплю тебя деньгами, я буду считать своим позором, если кто-то будет одет лучше тебя, если кто-то будет красивее тебя, если кого-то будут любить больше, чем тебя. - Из каких-то тайников памяти, из прочитанных в детстве романов извлекал Ворон эти слова, и слова эти становились для него единственной существующей реальностью. Все было в порядке вещей - Ворон был упрям, и иногда ему безумно хотелось чего-нибудь, денег, например, или какую-нибудь вещь... Теперь же он жаждал вещи одушевленной. И в процессе своего монолога сам для себя сделал вывод - он должен добиться своего, именно это и есть отныне цель его жизни.

Он снова надел темные очки и придвинул свой стул поближе к ней.

- Я знаю, Катюша, ты боишься меня, ты ненавидишь меня, ты считаешь, что это я подстроил то, что здесь произошло - видит Бог, это не так, сказал Ворон. Он не боялся Божьего гнева. - Я сам жертва обстоятельств. Я могу быть другим... Как ты красива! - вдруг закричал он. - Я сделаю так, как ты захочешь. Ты совершенно свободна, ты можешь сейчас же ехать домой. Только пойми одно - никто никогда не будет любить тебя так, как я. Твой парень нормальный сильный смелый человек, но у него вся жизнь впереди, а у меня ты - единственная, последняя любовь. Ты рождена для меня, Катя, ты должна быть со мной. Ты сама поймешь это.

Из всех слов, произнесенных Вороном во время его опереточной тирады, Катя очень хорошо поняла одно "ты свободна, ты можешь сейчас же ехать домой." Это был её шанс... Ей пришла в голову неожиданная мысль.

Поражаясь сама себе, она вдруг обняла его за шею и слегка потянула его в свою сторону. При этом он резко вздрогнул, как от электрического тока и внимательно поглядел в её глаза. От её прикосновения ему стало так хорошо, как не было никогда в жизни. Неожиданно вспомнилась мать, её теплые руки, гладящие его, её губы, целующие его в воспаленный болезнью лоб. А Катя поражалась сама себе. Она должна была предпринять что-то необычное, чтобы вырваться отсюда, она должна была играть роль, крепко держать себя в руках, понимая, что имеет дело с очень опасным человеком.

- Вы говорите странные вещи, Петр Андреевич, - прошептала она. - Я даже не знаю, как отвечать на ваши признания.

- Но ты веришь мне? - перешел на шепот и Ворон, гладя своей мощной рукой её черные волосы.

- Да. - еле слышно произнесла Катя. - Таким словам нельзя не верить.

Ворон вздрогнул всем телом и крепко обнял её, прижал к себе. Катя тоже вздрогнула, вдруг припомнив все, что произошло за последние дни. Но отталкивать его было очень опасно, и преодолевая ужас и отвращение, она тоже прижалась к нему.

Эту сцену прервал сильный стук в дверь.

Ворон быстро вскочил со стула и выглянул в окно. Затем открыл дверь, и в комнату ввалился, едва держась на ногах, Николаша, бледный, неумытый, в шляпе и плаще и с жутким выхлопом изо рта.

- Что случилось? - Он мгновенно стал тем Вороном, которого боялись и уважали окружающие.

- Понимаешь... Взяли, повязали твоего Рыжего. Сегодня утром приехали менты и... Налей водки, ради Христа, умираю...

Ворон налил ему стаканчик водки, тот залпом выпил и рассказал подробности произошедшего.

- Все, что ни делается, все к лучшему, правда, Катя? - произнес Ворон, немного подумав. - Надо нам разбегаться в разные стороны. Сейчас придет Дмитрий Степанович и будем собираться. Так-то вот, Катюша...

Катя испуганно глядела на него. Опять надвигались какие-то перемены. Куда он теперь её повезет?

Он почувствовала на себе какой-то пристальный взгляд. Повернула голову. В дверном проеме стоял Хряк с двумя сумками в руках и молча, печальными глазами глядел на нее. В его глазах Катя увидела сочувствие, увидела какую-то напряженную мысль.

... Хряк понял, что не может дальше продолжать играть в игру, навязанную ему Вороном. Уже несколько дней перед ним стоял мучительный вопрос, что ему делать - идти против законов товарищества или против законов совести. До него отчетливо дошло, что впервые в жизни он совершил убийство - двойное убийство людей, не сделавших ему ничего плохого. Ворон говорил ему, что Аркадий Корнилов стал виновником смерти его двоюродного брата. Подчиняясь законам братства, Хряк помогал Ворону и согласился на то, чтобы подрезать на мосту корниловскую "Волгу". Но в машине оказалась женщина, Маша Корнилова, хоть Ворон уверял Хряка, что Аркадий будет один. И увидев Машу, Хряк по инерции продолжал действовать. Правда, он не использовал всех возможностей классного водителя и безусловно оставлял Аркадию шансы проехать роковой мост. Но... Аркадий, видимо, не очень хорошо водил машину, к тому же Хряк заметил, что он очень испугался, увидев вблизи лицо Ворона и окончательно потерял управление. "Нет, нет, были у него шансы, были", - уверял себя Хряк. - "Я бы на его месте запросто проехал мост." Но тем не менее, совесть мучила его ужасно. А потом... застреленный гаишник, насилие над Катей... Хряк плохо знал биографию Ворона, но хорошо понимал, что в его собственную биографию Ворон внес несколько черных несмываемых пятен. И он твердо решил помочь Кате выбраться из лап Ворона...

... Он стоял в дверях и молча глядел на Катю.

- Вот и Дмитрий Степанович пришел, - улыбнулся Ворон. - Слышь, Дим, Рыжего-то повязали. Ты не беспокойся, у нас теперь от Кати секретов нет, она в курсе.

- В курсе чего?

- В курсе всего. Этот Рыжий оказался мерзавцем и подонком, мало того, что они здесь учинили, так он, оказывается, обвиняется в убийстве двух людей. Я-то думал, такой простачок-дурачок, ан нет - зверюга ещё та... Как же порой ошибаешься в людях!

- Что делать думаешь? - спросил Хряк.

- Да вот хотел с тобой посоветоваться. Заложить он нас может, надо бы разбегаться, я так полагаю.

- Я, так, например, никуда отсюда не поеду, - тихо сказал Хряк. - Мне бояться нечего.

- Да, да, Дима, разумеется... Я себя имею в виду. Да и Катюша поедет домой... Как у тебя с транспортом, Дима?

- Сам знаешь, сижу здесь, ничем не занимаюсь.

- Ты сходи, сходи к своему приятелю, возьми у него тачку... Очень нужен транспорт... А Помидора не хочу трогать... И ты, Николаша, вали отсюда. Все отрицай, про нас ни гу-гу... Не мне тебя учить. Да и Рыжему я верю, ничего он про нас не скажет, не так уж он глуп, побоится заложить. Так что, не бойся ничего, Николай, ты ещё немало ханки за свою жизнь выпьешь...

Николаша нырнул за дверь, а Хряк мрачно поглядел на раскрасневшегося вдохновленного чем-то Ворона и буркнул:

- Тачку взять, это не газету купить. Не знаю, дома ли он, и не продал ли он её вообще... - И вышел. Деньги всегда были при нем, оставлять дома последние накопления при таких гостях было более, чем неразумно.

И снова Ворон с Катей остались одни.

- Ты все ещё боишься меня? - прошептал Ворон, садясь рядом с ней.

- А как вы думаете?

- Да, конечно..., - пожал плечами Ворон, снял очки и протер их стекла носовым платком. Потом внимательно поглядел на Катю. Она слегка вздрогнула, слишком уж жуток был его белый правый глаз.

Загрузка...