Тайны Удольфского замка. Том 2

ГЛАВА LII

На другое утро Эмилия сидела в приемной, смежной с библиотекой, размышляя о происшествии вчерашнего вечера. Вдруг в комнату стремительно вбежала Аннета и, еле дыша, кинулась в кресло. Несколько мгновений она была не в силах вымолвить ни слова на тревожные расспросы Эмилии о причине ее волнения; наконец она прокричала:

— Я сейчас видела его призрак, сударыня, ей-Богу, я видела его призрак!

— О ком ты говоришь? — нетерпеливо прервала ее Эмилия.

— Он шел из сеней, сударыня, когда я направлялась сюда.

— Да кто такой? — повторила Эмилия, — не понимаю, о ком ты толкуешь?

— Одет он был точно так же, как бывало прежде, — прибавила Аннета. — Ах, кто бы мог подумать!

У Эмилии наконец лопнуло терпение. Она рассердилась на Аннету за ее вздорные фантазии, но тут вошел слуга и доложил, что какой-то незнакомец желает ее видеть. Эмилии сейчас же представилось, что это должен быть Валанкур, и она велела слуге сказать ему, что занята и никого не принимает.

Слуга, передав поручение, вернулся сказать, что незнакомец настойчиво просит свидания, уверяя, будто имеет сообщить нечто важное; Аннета, сидевшая до тех пор молча, точно ошеломленная, вскочила и закричала: «Это Людовико! это Людовико!» и выбежала вон из комнаты. Эмилия приказала слуге пойти за нею следом, и если это действительно Людовико, то позвать его сюда, в приемную.

Через несколько минут в самом деле явился Людовико в сопровождении Аннеты, которая на радостях позабыла даже правила приличия по отношению к своей госпоже и, никому не давая вставить слова, не переставая тараторила сама. Эмилия очень обрадовалась и удивилась, увидав Людовико здравым и невредимым; ее удивление епце усилилось, когда Людовико передал ей письма от графа де Вильфора и от Бланш; они рассказывали о пережитых приключениях и о том, что находятся в настоящее время на постоялом дворе в Пиренейских горах, где задержались по случаю болезни шевалье Сент Фуа и утомления Бланш; в конце письма упоминалось, что недавно прибыл туда сам барон Сент Фуа, чтобы проводить своего сына в замок, где он останется до полного заживления ран, а потом вернется в Лангедок; тем временем она с отцом намерены завтра посетить Эмилию в «Долине». Бланш заранее приглашала Эмилию к себе на свадьбу и просила ее приготовиться ехать с ними в замок Ле-Блан, по прошествии нескольких дней. Что касается приключений, испытанных Людовико, то она предоставляет ему самому рассказать их Эмилии; и хотя Эмилия сильно интересовалась, каким способом он исчез из северных апартаментов, но имела настолько выдержки, что решила потерпеть, пока он подкрепится пищей и питьем и побеседует с Аннетой, которая выражала такую неистовую радость, увидав его живым и здоровым, как будто он воскрес из мертвых.

Между тем Эмилия еще раз перечла письма своих друзей; их любовь и преданность к ней были утешением, в котором нуждалось ее сердце, терзаемое после свидания с Валанкуром нестерпимым горем и сожалением.

Приглашение в замок Ле-Блан от имени графа и его дочери было сделано с такой любезной настойчивостью (вдобавок было получено еще письмо от графини), и свадьба была, действительно, случаем таким важным в жизни ее юной подруги, что Эмилия никоим образом не могла отказаться. Правда, ей очень хотелось бы побыть в тихом уединении у себя дома, но она не могла не понять, как неприлично ей оставаться одной в своем имении, когда поблизости все еще находился Валанкур. Иногда ей казалось, что перемена места и общество друзей будет ей полезнее уединения и скорее успокоит ее нервы.

Когда опять появился Людовико, она попросила его рассказать подробно свои приключения в северной анфиладе покоев, и как случилось, что он сделался товарищем бандитов, у которых нашел его граф.

Людовико согласился. Аннета, еще не успевшая расспросить его об этом деле, приготовилась слушать с напряженным любопытством, решившись кстати напомнить своей барышне о том, что вот она не верила в духов в Удольфском замке, а вышло, что она, Аннета гораздо прозорливее и сразу поверила им. Между тем Эмилия, краснея от сознания своего легковерия, заметила что если бы приключения Людовико могли оправдать суеверие Аннеты, то его самого, вероятно, не было бы здесь, чтобы рассказывать о них.

Людовико усмехнулся над рассуждениями Аннеты и, слегка поклонившись Эмилии, начал свой рассказ:

— Вам, вероятно, помнится, сударыня, что в ночь, когда я караулил в северных покоях, граф и мосье Анри провожали меня, и пока они там оставались, не случилось ничего такого, что могло бы возбудить тревогу. Когда они ушли, я развел огонь в спальне, и так как спать мне не хотелось, то я уселся у камелька с книгой, которую принес с собой для развлечения. Сознаюсь, что я частенько ожирался, с чувством, несколько похожим на страх.

— О, еще бы, как же не бояться? вмешалась Аннета, — небось, ты трясся как осиновый лист!

— Ну, не совсем так, — улыбнулся Людовико, — но несколько раз, когда ветер завывал вокруг замка, потрясая старые окна, мне казалось, будто я слышу какие-то странные, необъяснимые звуки; раза два я вставал и оглядывал комнату; но ничего не было видно, кроме мрачных фигур на ковровых обоях, как будто хмурившихся на меня. Так просидел я с час времени; вдруг опять слышу какой-то шум, но ничего не видя, продолжаю читать… Окончив начатый рассказ, я почувствовал дремоту и заснул. Вдруг я был разбужен опять тем же шумом, что слышал раньше: он как будто исходил из той части комнаты, где стояла кровать, и затем — уже не знаю, было ли это впечатление от прочитанного, или от странных слухов, ходивших про эту ком

нату, — но когда я опять взглянул в сторону кровати, мне показалось, что мелькнуло человеческое лицо из-за темного полога…

При этих словах Эмилия задрожала, на лице ее отразилась тревога: она вспомнила то, что сама видела в этой опочивальне вместе с Доротеей.

— Сознаюсь, сударыня, у меня упало сердце в эту минуту; но повторившийся шум отвлек мое внимание от постели и затем я отчетливо услыхал звук, похожий на повертывание ключа в замке; однако, странное дело — я не видел никакой двери в том месте, откуда шел звук. Но в ту же минуту обивка у постели стала тихо колыхаться и показался какой-то человек из маленькой потайной дверцы в стене… Он постоял с минуту в нерешимости, с головой полускрытой обивкой — только глаза его пронзительно выглядывали пз — под ковра; вот он приподнял повыше ковровую обивку, и я увидел лицо другого человека, глядевшего из-за его плеча. Не знаю, как это случилось, но хотя мой меч лежал на столе, передо мною, я как-то ие находил сил схватиться за него, а сидел не шевелясь и следил за ними с полузакрытыми глазами, точно дремал. Мне кажется, они поверили, что я сплю, и стали совещаться между собой, как им поступить: я слышал, что они шептались, стоя в той же позе с добрую минуту. Потом, мне почудилось, будто я вижу еще и другие лица в полумраке за дверью, откуда несся громкий шопот.

— Эта дверь удивляет меня, — заметила Эмилия, — ведь я поняла из рассказов графа, что он приказал поднять всю ковровую обивку и осмотреть стены, подозревая, что там скрывается потайной ход, через который вы могли ускользнуть.

— По-моему вовсе не мудрено, сударыня, отвечал Людовико, что эта дверца осталась незамеченной; она была проделана в отделении, составлявшем по-видимому часть наружной стены, и граф проглядел ее; он вероятно думал, что бесполезно искать двери там, где не могло быть хода, сообщающегося с нею; дело в том, что ход был проделан в самой толще стены. Но возвращаюсь к тем странным людям, которых я смутно видел за дверью и которые недолго оставляли меня в неизвестности относительно своих намерений. Все они вдруг ворвались в комнату, окружили меня, — однако я все-таки успел схватиться за свой мечь. Но что может сделать один против четверых? Скоро они обезоружили меня, связали руки, заткнули рот и силой увлекли с собой в дверку, оставив меч мой на столе, нарочно, говорили они, чтобы те, кому вздумается придти за мною завтра утром, могли сражаться с духами, затем они повели меня многими узкими переходами и лазейками, проделанными, думается мне, в самых стенах, потому что раньше я никогда не видал их, и вниз по каким-то лестницам, пока мы не достигли подвалов, под замком; там, отворив каменную дверь, которую я по виду принял бы за самую стену, мы направились по длинному ходу и опять спустились по ступеням, высеченным в скале, далее еще отперли дверь и она привела нас в пещеру. Покружив там некоторое время, мы достигли входа в нее и я вдруг очутился на берегу моря, у подошвы скал, а наверху виднелся замок. На берегу ждала лодка. Разбойники вошли в нее, увлекая и меня за собою, и скоро мы подплыли к небольшому суденышку, стоявшему на якоре; там оказались другие товарищи моих похитителей. Препроводив меня на борт, двое остальных вернулись назад к берегу. Вскоре я смекнул, что все это значит и что эти люди делали в замке. Мы поплыли и высадились в Руссильоне; помешкали еще несколько дней на берегу, пока не прибыли другие разбойники, спустившиеся с гор, — те и захватили меня с собой в форт, где я оставался до тех пор, пока туда случайно не прибыл граф. Злодеи усердно старались о том, чтобы я не убежал, и завязывали мне глаза днем; да если бы даже они этого и не делали, то я, кажется, ни за что не нашел бы дороги по этому дикому краю. В форте меня стерегли как пленника и никуда не пускали, иначе как с двумя-тремя провожатыми, и мне так опостылела жизнь, что я не раз собирался покончить с собой.

— Но ведь тебе же не запрещали говорить, заметила Аннета, тебе не затыкали рта, после того как увели из замка, и я не понимаю, с чего это тебе так жизнь могла опостылеть… уж не говоря о том, что у тебя все-таки оставалась надежда увидаться со мною!

Людовико улыбнулся; Эмилия спросила, с какою же целью эти люди похитили его?

— Скоро все это я разъяснил себе, сударыня, — продолжал Людовико. — То были пираты, которые в продолжение многих лет прятали свою добычу в подземельях замка; последний, находясь на берегу моря, представлял для них удобный тайник. Чтобы избежать ареста и тюрьмы, они старались распространять слухи, будто в замке водятся духи, и, отыскав потайной ход в северную анфиладу покоев, которая стояла запертой с самой кончины ее сиятельства маркизы, им это удавалось без труда. Экономка и ее муж, единственные обитатели замка в продолжение многих лет, были так напуганы странными шумами, слышанными по ночам, что не ужились там. Скоро распространили слух, что в замке шалят духи; в окрестностях этому поверили тем легче, мне кажется, что маркиза скончалась, будто бы, какою-то странною смертью и ее супруг дал себе слово никогда не возвращаться в замок.

— Но почему же, — спросила Эмилия, — эти пираты не удовольствовались пещерой? Зачем им понадобилось складывать свою добычу в самом замке?

— Пещера, сударыня, была доступна всем и каждому, возразил Людовико, и сокровища их недолго остались бы там в целости; но в подземельях они могли лежать сколько угодно времени, пока держался слух, что в здании водится нечистая сила. Таким образом оказывалось, что разбойники по ночам привозили добычу, награбленную в море, и держали ее там, пока не являлся случай распорядиться ею по усмотрению. Пираты эти поддерживали сношения с испанскими контрабандистами и бандитами из диких областей Пиренейских гор и занимались разного рода таинственными оборотами. И вот с этими отчаянными головорезами я и должен был жить, пока не явился граф. Никогда не забуду, что я почувствовал, когда узнал, что он в форте. Я почти не сомневался, что ему суждено погибнуть. Но я знал, что если я покажусь ему, то разбойники узнают, кто он такой, и, вероятно, всех нас перережут, боясь, чтобы не открыли их убежища в замке. Поэтому я не показывался на глаза графу, а сам зорко наблюдал злодеев и решил, что если только они причинят какой-нибудь вред графу, или его семейству, то я сейчас же покажусь и буду драться, защищая их жизнь. Тут мне довелось подслушать, что некоторые из них строили дьявольский план с целью ограбить и перерезать всю партию; тогда я умудрился войти в сношения с одним из графских слуг, рассказал ему, что замышляют злодеи, и мы стали совещаться, что делать. Между тем, его сиятельство, встревоженный отсутствием графини Бланш, спросил, где она, и, не получив от разбойников удовлетворительного ответа, пришел в бешенство, а также и шевалье Сент Фуа. Тогда мы решили, что пора разоблачить замысел злоумышленников. Я ворвался в комнату, где сидел граф, крича: — «Измена, ваше сиятельство! Защищайтесь!» — Граф и шевалье выхватили оружие и завязался бой. В конце концов мы одержали верх, как вам уже известно, сударыня, из письма графа.

— Удивительное приключение! — проговорила Эмилия, — и нельзя не похвалить вас, Людовико, за вашу осторожность и смышленность. Но некоторые обстоятельства относительно северных апартаментов все еще смущают меня; впрочем, может быть, вы сумеете объяснить их. Не слыхали ли вы от бандитов чего-нибудь особенного про эти покои?

— Ничего не слыхал, сударыня, — отвечал Людовико, — а только один раз они при мне потешались над легковерием старухи-домоправительницы, которые однажды чутьчуть было не поймала одного из пиратов; это случилось вскоре после того, как граф приехал в замок, говорил он и хохотал от души, рассказывая про шутку, которую сыграл с этой экономкой.

Эмилия вспыхнула ярким румянцем и просила Людовико объясниться.

— Ну, вот, сударыня, один из ребят забрался ночью в спальню… Вдруг слышит, кто-то идет туда из смежной комнаты; он не успел поднять ковровую обивку и шмыгнуть в потайную дверь. Что тут делать? Он спрятался в постель по близости и лежал там, перепуганный…

— Это когда вы там были, барышня, — прервала его Аннета. — Да, наверное, он в ту пору изрядно-таки перетрусил, разбойник-то! Вдруг к постели подходит экономка и с ней еще какая-то особа. А он, думая, что они собираются поднять покров, сообразил, что единственное средство избегнуть ареста — это напугать их до полусмерти. Он и давай колыхать покров, но и это не помогало… Наконец, он взял, да и высунулголову из — под одеяла. Тогда обе барыни живо дали тягу! рассказывал он, точно самого черта увидали, а он потом благополучно выбрался оттуда.

Эмилия не могла удержаться от улыбки, услыхав про эту хитрую уловку, когда-то нагнавшую на нее такой суеверный страх; теперь она удивлялась, как она могла допустить в себе подобную тревогу, но известно, что кто раз поддастся суеверной слабости, на того потом действует всякий вздор. Несмотря на эти размышления, она все-таки с каким-то трепетом вспоминала таинственную музыку, слышанную ею в полночь у замка Ле-Блан, и спросила Людовико, может ли он как-нибудь объяснить это странное явление.

Тот отвечал отрицательно.

— Одно я знаю, сударыня, что пираты тут ни при чем; я сам слышал, как они глумились над этой музыкой и говорили, что, видимо, сам черт с ними стакнулся.

— Да, уж я готова поручиться, что тут действовала нечистая сила, — молвила Аннета, и лицо ее прояснилось; — с самого начала я была уверена, что это нечистый хозяйничает в северных покоях, и теперь сами видите, сударыня, я-таки осталась права!

— Ну, тебя не переспоришь, — улыбнулась Эмилия. — Но я удивляюсь, Людовико, что эти пираты продолжали действовать по-прежнему и после приезда графа; ведь они могли ожидать неизбежного ареста и заключения в тюрьму.

— Я имею основание думать, сударыня, — отвечал Людовико, что они давно уже решили не держать свои сокровища в подземелье и желали удалить их оттуда как можно скорее. Они уже начали перетаскивать свое добро вскоре после приезда графа. Но так как им приходилось посвящать на это всего несколько часов по ночам, да в то же время приводить в исполнение и другие замысли, то подвалы и наполовину не были опустошены в ту пору, как они захватили меня. Они очень гордятся возможностью поддерживать суеверные слухи про эти покои и старательно оставляли там все на местах, чтобы еще лучше надувать публику. Часто под веселую руку они хохотали над смущением и ужасом всех обитателей замка по поводу моего исчезновения; они нарочно увезли меня в такую даль, чтобы я как-нибудь не выдал их тайны. С этих пор они смотрели на замок, как на свою собственность, но из разговора некоторых их товарищей я узнал, что однажды они чуть не попались. Отправившись ночью в северные покои, чтобы поднять тот шум, который так пугал слуг, и уже собираясь отпереть потайную дверь, они услыхали голос в спальне. Граф потом говорил мне, что он с сыном находился в то время в этом покое и они слышали какие-то странные стоны; оказывается, их издавали эти ребята, все с той же целью — навести страх и ужас; его сиятельство сознавался, что ощутил тогда не одно удивление, а более жуткое чувство. Но так как необходимо было для спокойствия всего семейства не поднимать из-за этого тревоги, то он и сам молчал об этом и сыну наказал молчать.

Эмилия вспомнила перемену в настроении графа после ночи, проведенной им в северной спальне, и теперь только поняла ее причину. Сделав еще неоколько вопросов об этом странном деле, она отпустила Людовико, а сама занялась распоряжениями о приеме своих друзей на завтрашний день.

Вечером Тереза, несмотря на свои больные ноги, притащилась в замок, чтобы передать Эмилии кольцо Валанкура. Эмилия очень заволновалась, помня, что много раз видела это кольцо на его пальце в счастливые дни их любви. Однако, она рассердилась на Терезу за то, что та взяла кольцо, и наотрез отказалась принять его, хотя иметь его доставило бы ей печальную отраду. Тереза умоляла, убеждала, описывала отчаяние Валанкура, когда он вручал ей кольцо, и повторяла слова, сказанные им по этому случаю. Эмилия не могла скрыть своего горя при этом рассказе и горько плакала.

— Увы! дорогая моя барышня! — говорила Тереза, — и почему все это так печально сложилось? Я знаю вас с детства и, можно сказать, люблю вас, как родную и от души желаю вам счастья. Мосье Валанкура я узнала не очень давно, но ведь зато имею причины любить его, как сына родного. Мне известно, как вы любите друг друга, — так зачем же, скажите на милость, эти слезы и терзания?

Эмилия сделала ей знак рукою, чтобы она замолчала, а старуха, не обращая на это внимания, все твердила свое:

— И ведь оба вы так сродни между собой и по вкусам и по характерам, и если бы вы поженились, то из вас вышла бы самая счастливая парочка во всем крае… Ну, и что же мешает вам пожениться? Господи! Как это люди портят себе счастье, а потом плачутся, точно не сами во всем виноваты! Ученость, слова нет, великое дело, но куда она годится, если не может научить людей разуму! Нет уж, в таком случае можно и без учености обойтись!

Старость и долгая служба давали Терезе право высказывать свои мысли; но в данном случае Эмилия старалась остановить ее словоохотливость; она чувствовала справедливость ее замечаний, однако ей не хотелось объяснять причину, почему она переменилась к Валанкуру. Она только сказала Терезе, что ей неприятно возвращаться к этому предмету, что она имеет свои причины так поступать, но не желает их объяснить, что перстень непременно надо вернуть, что приличия не позволяют ей принять его. В то же время она запретила Терезе на будущее время передавать ей какие — либо поручения от Валанкура, если она дорожит ее спокойствием.

Тереза разогорчилась и опять пыталась, хотя уже слабо, вступиться за Валанкура; но лицо Эмилии выражало такую непривычную суровость, что старуха принуждена была отказаться от своих стараний и ушла, опечаленная и удивленная.

Чтобы развлечься до некоторой степени и отогнать печальные воспоминания, осаждавшие ее душу, Эмилия занялась приготовлениями к предстоящему путешествию в Лангедок; и пока Аннета, помогавшая ей, радостно болтала о благополучном возвращении Людовико, Эмилия обдумывала, как бы лучше устроить счастье молодой четы. Она решила, что если привязанность Людовико не изменится, как и привязанность к нему честной, простодушной Аннеты, то она даст своей камеристке приданое и поселит ее с мужем где-нибудь в одном из своих имений.

Эти соображения привели ей на память отцовское родовое поместье, когда-то, вследствие изменившихся обстоятельств, перешедшее в руки г.Кенеля; у нее часто являлось желание вернуть это поместье, так как сам Сент Обер бывало печалился, что коренные владения его предков, где он сам родился и провел свои юношеские годы, перешли другой семье. К тулузскому поместью она не чувствовала особенного влечения и желала бы избавиться от него, с тем, чтобы выкупить отцовское родовое угодье, если бы только г.Кенеля удалось уговорить расстаться с ним; а это казалось возможным, если принять во внимание, что он всегда мечтал основаться в Италии.