Тайный голос

1

На первое Рождество после войны Кора получила в подарок от младенца Иисуса четырёх кукол – новеньких, прикреплённых резинками к дну картонной коробки – будто на витрине магазина игрушек. Это были: целлулоидный младенец, выглядевший совершенно как новорождённый ребёнок; дамочка в платье из органзы с оборками и длинными спутанными локонами, которые вечно норовили упасть ей на лицо, отчего с носа и лба тотчас же стала отшелушиваться краска; маленькая негритянка в соломенной юбке; и, наконец, войлочная Красная Шапочка с корзинкой для бабушки, пришитой к правой руке, и букетом цветов, пришитым к левой.

На Кору эти стежки произвели очень странное впечатление: разве кукле не больно, когда ей втыкают в ладонь иглу с такой толстой ниткой?

Как-то раз сама она, споткнувшись, упала на ступеньках табачной лавки, и врачу скорой помощи пришлось наложить ей три шва на подбородок. От боли и страха Кора тогда вопила, как подраненная орлица, и бабушке Иде, которая держала её, пока доктор шил, пришлось дать внучке пощёчину, чтобы успокоить.

– Четыре куклы за раз! Не много ли будет? – ворчала, обращаясь к матери Коры, тётя Лючия, зашедшая поздравить их с праздником сразу после утренней мессы. – Так у неё не будет любимой. Вот тебе бы понравилось, родись у тебя сразу четверо близнецов?

– Господи помилуй! Даже думать об этом не хочу, мне и двоих многовато, – отвечала мама, поглаживая новый свитер, туго обтягивавший её живот. – Но что я могу поделать, когда бабушки, дедушки, тёти и дяди... – тут она вдруг поняла, что Кора всё слышит, и поправилась: – Что я могу поделать, если младенец Иисус вдруг так разволновался перед витриной, что решил не сдерживаться?

Первую фразу Кора пропустила мимо ушей: какое отношение бабушки, дедушки, тёти и дяди (все как один взрослые люди) могли иметь к подаркам? А вот то, что поразился младенец Иисус, выглядело гораздо логичнее: он же, как-никак, ребёнок! В витринах магазинов в этом году впервые можно было увидеть столько игрушек – и таких разных! Наверное, Иисус знал, что настоящей куклы, новой, её собственной куклы, у Коры раньше никогда не было и решил это исправить.

– Бедняжка! – качали головой и обе бабушки, и многочисленные тётушки, когда видели, как она играет с Муммией, названной так за то, что с головы до ног была замотана телесного цвета пластырем.

2

В своё время, ещё до войны, Муммия (которую тогда ещё не звали Муммией) принадлежала двоюродной сестре Коры, Луизелле (теперь она уже выросла и училась в гимназии). В семье рассказывали, что это была прекрасная кукла с длинными волосами, гладкой нежно-розовой кожей, синими стеклянными глазами, которые открывались и закрывались, и ресницами, выглядевшими совсем как настоящие.

Но потом с ней что-то случилось. Может, Луизелла слишком часто её целовала, забыв прежде утереть рот, или, может, купала (а купать кукол, если они не целлулоидные, строжайше запрещено); а может, виновата война – взрослые говорят, она столько всего разрушила. Но факт остаётся фактом: волосы у куклы куда-то исчезли, глаза провалились внутрь головы и, если встряхнуть, гремели, как погремушка, а прекрасная гладкая кожа облупилась, словно уши паршивой собаки.

По крайней мере, так вспоминали родители Коры, потому что сама она тогда то ли ещё не родилась, то ли была слишком маленькой, чтобы что-нибудь помнить.

А когда Коре исполнилось два с половиной года (возраст, по достижении которого каждый ребёнок, если верить родственникам, должен стать счастливым обладателем трёхколёсного велосипеда и куклы), всё из-за той же войны магазины игрушек были пусты, и ни одной куклы, кроме этой старой рухляди, найти не удалось, даже когда к поискам привлекли всех родственников и знакомых.

Рухлядь – вот как считали взрослые. Но сама Кора ни за что не стала бы использовать такое уродливое слово для своей любимой куклы – разве что размышляя о том печальном моменте её существования, когда она, как всякий тяжело больной человек, окажется на пороге смерти.

3

История о воскрешении Муммии была столь красивой и трогательной, что Кора никогда не уставала её слушать. Лучше всего эту историю рассказывал папа, он же был и главным героем. Мама, если честно, не верила в возможность восстановления бедняжки.

– Из этого старья ничего путного не выйдет, – говорила она. – Лучше выбросить.

Няня даже забрала Муммию и положила её в помойное ведро, собираясь спуститься во двор, – как раз подходило время, когда приезжал мусоровоз.

В этом месте у Коры, пусть даже она знала, что всё кончится хорошо, каждый раз замирало сердце. Она будто своими глазами видела, как несчастная Муммия, завёрнутая в грязную, измятую газету и выброшенная в ведро вместе с картофельными очистками и кофейной гущей, спускается вниз по лестнице, к окончательной гибели.

Неизвестно, была ли кукла тогда оскорблена унизительным маминым приговором или до смерти перепугалась и сквозь слёзы звала на помощь – никто из взрослых в любом случае её не слышал, потому что, будучи куклой, она могла кричать только Тайным Голосом, Которого Взрослые Услышать Не Могут.

Но Фортуне было угодно, чтобы именно в тот момент, когда няня с помойным ведром в руке спустилась вниз, собираясь отправить куклу в последний путь, дверь распахнулась, и в подъезд вошёл возвращающийся из конторы папа. Впрочем, это совпадение было бы совершенно бесполезным, если бы нога куклы вдруг не выглянула сквозь подвявшие листья салата.

– Что ты делаешь, транжира? – вскричал папа, поспешив спасти умирающую.

– Это синьора приказала: выбрасывай, говорит, – пыталась оправдаться девушка.

– О, женщины, какие же вы маловеры! Вот я вам покажу!

Воскрешение стало для папы делом чести. Он знал, что прекрасно умеет чинить самые разнообразные вещи, и был полон решимости доказать это всей семье. Перво-наперво он тщательно ошкурил лицо и руки куклы, а затем перекрасил их белой эмалевой краской для кастрюль, добавив чайную ложку сурика на банку «белого льда». Эту операцию Муммия перенесла стойко – никто не услышал от неё ни единой жалобы.

Однако краска, подсохнув, вся пошла ужасными буграми и потрескалась – экая неприятность. Тогда папа попросил у друга-доктора рулон пластыря и очень осторожно, стараясь обойтись без морщин, замотал им всё тело куклы, включая лицо и голову. Правда, в отличие от египетских мумий, ноги её он спелёнывать не стал.

Предполагалось, что пластырь будет выглядеть как новая кожа, но это оказалось совсем не так. Проведя пальцем по забинтованному лицу, Кора сперва грустно вздыхала:

– Бу, бедязка.

И только после того, как Муммия по меньшей мере дюжину раз ответила ей: «Нет, что ты, со мной всё хорошо, просто у меня такой цвет лица, ни на кого не похожий», – убедилась, что повода для печали нет.

Что же касается воскрешения, папа закончил работу, набросав на лице куклы химическим карандашом новую пару глаз, а для рта и щёк использовал помаду жены.

Кора, которой не с чем было сравнивать, приняла подарок с большим воодушевлением. Она просто влюбилась в куклу. А вот зашедший в гости несколько дней спустя дядя Нандо рассмеялся:

– Напоминает мумию из египетского музея.

– А то ты со своей лысой башкой тут главный красавец! – возмутилась кукла, не терпевшая критики.

Но поскольку говорила она Тайным Голосом, никто, кроме Коры, не мог её услышать. А Коре кто-то рассказал, что мумия, выставленная в египетском музее, – это мумия принцессы, погребённой вместе с горшочками мёда, мешками пшеницы, скамеечкой для ног и большой коллекцией париков.

– Ты моя принцесса! – воскликнула она, целуя куклу. – Моя прекрасная принцесса Муммия.

Так это имя и осталось за куклой.

4

Магазины игрушек были закрыты или пустовали ещё несколько лет, но Кора, её брат Джакомо и их двоюродные братья и сестры едва ли это заметили: дедушка Аугусто и дядя Нандо, повозившись у верстака в сарае, наделали для внуков и племянников колясок, кукольных домиков, а однажды даже смастерили деревянный трёхколёсный велосипед с настоящим рулём для Артуро. Ещё они тачали детские ботиночки из обрезков фетровых шляп и кожи от старых портфелей.

Бабушка Ида с приходящей швеёй кроила у себя дома из штор, обивки для кресел, старой одежды и пальто новые наряды для детей. Так у Коры появилось элегантное розовое платьице с цветочным рисунком из гармонично сочетающихся блестящих и матовых тонов, некогда бывшее покрывалом. И такое же – у её двоюродной сестры Летиции.

Оба платья сшили с присборенными юбками: во-первых, это красиво; и потом, девочки растут, а оборки можно распускать – одну за другой, год за годом. Всего оборок было четыре: бабушка надеялась, что дольше война не продлится.

Из обрезков тех же тканей няня делала одежду и для Муммии, так что к каждой юбке, жакету или пальто Коры у куклы была пара, чтобы они, выйдя вместе, могли не выглядеть глупо.

5

И вдруг в этом году, как раз перед Рождеством, магазины игрушек снова открылись. Под портиками на площади Италии и вдоль проспекта Виктора-Эммануила все витрины горели яркими огнями и ломились от кукол, поездов, труб, барабанов, луков со стрелами, трёхколёсных велосипедов, конструкторов, детской посуды, наборов «Юный химик» и волшебных машинок, которые, доехав до края стола, не падали, а разворачивались и возвращались обратно.

Эта загадка не давала спать не только Коре, но и Джакомо, мальчику и (в будущем) великому инженеру: как жестяная машинка может понять, что на пути препятствие? Как она принимает решения, доступные только человеку? (Честно говоря, Така-така, черепаха Летиции, доползая до края ступеньки, тоже поворачивалась и возвращалась, но она же живая, а не жестяная!)

Каждый день около часу пополудни Кора с няней выходили купить хлеба и встретить брата из школы. На обратном пути Джакомо застревал у каждой витрины, хотя было холодно, а время шло к обеду. Он уже присмотрел себе подарок: костюм ковбоя с парой пистолетов и портупеей. Будучи учеником второго класса и, следовательно, умея писать, он даже сообщил младенцу Иисусу о своём желании. В письме содержалось множество подробностей о подарке и обещание стать хорошим мальчиком, практически ангелом. Правда, Кора была уверена, что её брат не в состоянии вести себя прилично даже в течение получаса, но не исключала, что младенец Иисус, зная Джакомо не так хорошо, может ему поверить.

У самой Коры тоже было пожелание – вернее, два. Первое, безумно сильное («Жгучее Желанье», как пела иногда бабушка Рената), касалось того, чего в магазине не купишь, поэтому сейчас мы не будем его обсуждать. А второе – его можно назвать Желанием Второго Ранга – было связано с первым и в продаже имелось, но вовсе не в магазинах игрушек.

А чего хочет няня, не знал никто. Она тоже с интересом рассматривала игрушки в витринах, но если бы её спросили, какая ей нравится больше всего, она только фыркнула бы в ответ:

– Пфф! Я хочу совершенно другого.

6

Кора, конечно, не могла написать такое же подробное письмо, как её брат, поэтому шестнадцатого декабря она попросила мать сообщить младенцу Иисусу, что именно ей хотелось бы получить в подарок:

РАНЕЦВКОТОРОМТЕТРАДКАКАРАНДАШПЕРОПРОМОКАШКАЧЕРНИЛАКОРОБКАПАСТЕЛИДЖОТТОИКНИГАДЛЯЧТЕНИЯУФФ!

(я написала это так, потому что Кора выпалила всю фразу на одном дыхании, боясь, что ей не хватит смелости попросить настолько дорогой подарок).

– Но ты же ещё не ходишь в школу! Что ты будешь со всем этим делать? – возразила мама. – И потом, разве такие вещи дарят на Рождество?

На самом деле это была обычная отговорка, поскольку неписаное правило гласило: то, что тебе необходимо, в подарок получить нельзя. Так, до этого Рождества младенец Иисус дарил Коре, Джакомо и всем их двоюродным братьям и сёстрам самодельные игрушки из старых носков, тряпок и картонных коробок (частенько находя их на верстаке у дедушки и дяди Нандо или на чердаке тёти Карлы), но никогда не преподносил в подарок что-нибудь полезное, чем должны обеспечивать своих детей родители. Однако такое правило действовало не во всех семьях. Например, Донателле младенец приносил шерстяные перчатки, шарфы, домашние туфли – и, в довесок, несколько никому не нужных орехов, завёрнутых в фольгу, чтобы было похоже на шоколад (а это, считала Кора, самый настоящий обман).

– А ты точно не хочешь игрушку? Подумай, – настаивала мама.

Кора решила, что пора перейти к Желаниям Третьего Ранга.

– Тогда я хочу велосипед и барабан, – заявила она.

– Но это же игрушки для мальчиков! – возразила мать.

– Тогда собаку.

– Уже лучше. Посмотрим, сможет ли младенец Иисус её найти.

Кора поняла, что мать думает об игрушечной собаке. Вокруг было сколько угодно настоящих собак: улицы на окраинах так и кишели дворнягами, которые только и ждали хозяев. Даже во дворе дома бабушки Иды только что родились пятеро щенков. Труднее всего было добиться разрешения держать их дома. Кора хотела Собаку Из Плоти И Крови С Прилагающимся Разрешением На Содержание и надеялась, что младенец Иисус её поймёт. Но даже если это будет игрушечная собака, так и быть: она Коре тоже понравится.

В принципе, было ещё много других подарков – так сказать, Желаний Четвёртого Ранга, – которые при минимальных усилиях со стороны дарящего могли бы доставить ей удовольствие, хотя не сказать чтобы их ей так уж хотелось: например, плюшевый мишка, конструктор, набор марок, пара ботинок... в общем, довольно длинный список, и только в самом конце его, на самом последнем месте, была кукла – кукла из мыла, которую Кора видела у лоточника на площади Диаса. Она была так мала, что могла поместиться в кармане, и, наверное, при купании дала бы много пены. А заодно, по словам Джакомо, скоро бы смылась, вернее, смылилась. Тогда, думала Кора, у Муммии не будет никаких причин ревновать.

Проблема только в том, что младенец Иисус появлялся тогда, когда получатели его подарков спали. Ни Джакомо, ни Кора, несмотря на свои самые твёрдые намерения, ни разу не сумели дождаться его – они просто засыпали! И то же случалось со всеми знакомыми детьми. Никто даже не знал, как он выглядит: больше похож на фигурку из вертепа или на свой портрет, который висит в комнате прислуги, новорождённый (ведь это же Рождество!) или двух-трёхлетка, уже умеющий говорить? В любом случае никому пока не удавалось увидеть подарки в момент доставки или предъявить претензию, если содержимое не совпадёт с заказом.

7

Поэтому когда, проснувшись рождественским утром, Кора увидела четырёх незнакомцев, выстроившихся рядочком со связанными руками в изножье её кровати – а в те дни она ещё спала в детской кроватке с откидными бортами, доставшейся в наследство от кузена Артуро (если хорошенько попрыгать, она качалась, словно лодка на волнах, и издавала мелодичный звон), – в общем, когда Кора увидела эти четыре новых лица, гладких и улыбающихся, она сперва решила, что произошла какая-то ошибка.

Она села и пошарила глазами по комнате в поисках собаки, настоящей или игрушечной – или медведя, или ботинок, – но ничего не увидела.

Тогда она встала и заглянула под кровать. Пусто.

В комнате она была одна: видимо, Джакомо уже проснулся, забрал свой подарок и отправился завтракать. Интересно, а он получил то, что просил?

Кора пошла в гостиную, где стоял вертеп, – может, её подарки вместе с теми, что предназначены для взрослых, лежат возле пещеры? Но ни собак, ни медведей, ни обуви там не было, так что она не увидела ровным счётом ничего интересного.

– С Рождеством, соня! – воскликнула мама, которая получила в подарок свитер из ангоры и пару настоящих кожаных туфель (наконец-то не на пробковой подошве!), которые и надела немедленно, хотя идти никуда не собиралась. Она сидела в кресле и болтала со своей сестрой Лючией. Эту тётю Кора любила, хотя мама говорила, что та слишком уж болтлива. Приходя к ним в гости, тётя Лючия всегда находила повод задержаться, и приходилось приглашать её к столу, даже если на обед было всего шесть кусочков телятины (по одному на каждого члена семьи и два для няни и Анастасии, кухарки).

Поскольку для обеда было ещё слишком рано, мама держала в руке чашку кофе, а тётя Лючия курила.

– С Рождеством! – сказала она. – Что принёс тебе младенец Иисус?

– Пока не знаю, – ответила Кора, наклонившись, чтобы заглянуть под комод, на котором стоял вертеп.

– Как это не знаешь? – изумлённо переспросила мать. – А новые куклы?

Кора сделала вид, что не слышит. Но тут фигурка младенца Иисуса подмигнула ей из вертепа.

– И что же ты хочешь найти? – спросила она Тайным Голосом, Которого Взрослые Не Могут Услышать. – Тебе что, мало четырёх кукол? Четырёх! И все новые, прямо из магазина, даже в коробках. Что ты за жадина, если ждёшь каких-то ещё подарков?

И, поскольку Кора вовсе не была глупой, то поняла, что делать нечего: в этом году она не получит ни собаки, ни плюшевого мишки, ни любой другой игрушки из списка Желаний Третьего и Четвёртого Ранга. Придётся оставить этих, нежеланных.

8

Кора глубоко вздохнула и задумалась, как отреагирует Муммия на перспективу делить её любовь с четырьмя захватчиками. Почувствует себя обездоленной? Станет ревновать?

О ревности Кора знала даже слишком много: чуть ли не каждый день кто-нибудь из взрослых отводил её в сторонку и, глядя не в глаза, а кто на ноги, кто на руки, спрашивал, неловко улыбаясь:

– Когда у тебя появится маленький братец, ты же не будешь ревновать?

Откуда, спрашивается, ей сейчас знать? Кора, конечно, надеялась, что не будет: маленьких детей она любила. Но в любом случае нужно хотя бы увидеть лицо этого маленького братца и посмотреть, как к нему отнесутся взрослые: вдруг он станет их любимчиком, а про неё все забудут?

И потом, что значит «когда появится»? Завтра? В ближайшее воскресенье? Или придётся подождать, пока она станет достаточно взрослой, чтобы пойти в школу?

Так что Кора сразу решила не уделять новоприбывшим слишком много внимания и не забывать бедную Муммию. Оставив их в кроватке, она отправилась искать свою любимицу, которую вечером уложила спать, накрыв одеялом, в плетёной коляске, припаркованной между стеной и комодом. (Что касается коляски, то стоит упомянуть, что она была очень старой и досталась Коре от тёти Карлы: та ради племянницы откопала её на чердаке, а затем вымыла жёсткой щёткой и собачьим мылом, чтобы устранить то, что назвала «пылью веков».)

Но сейчас коляска была пуста. Встревожившись, Кора подняла одеяло и пелёнки, заглянула между колёсами, даже легла на пол, чтобы посмотреть под комодом, – ничего.

– Где Муммия? – спросила она у коляски Тайным Голосом, Которого Взрослые Не Могут Услышать.

– А я почём знаю? – ответила та. – Я спала, ничего не видела.

Кора подумала, что, может быть, няня с её вечной тягой к порядку, пока она спала, спрятала куклу в большой зелёный шкаф, и, распахнув дверцы, вытащила стопки маек и трусов.

– Муммия! Ты где? – позвала она. – Муммия, отвечай! Хватит играть в прятки! Давай, это не смешно! Выходи!

Тишина. Вдруг Кору как громом поразило: «Она же спряталась, потому что ревнует! Увидела тех четверых и обиделась. Думает, я сама попросила младенца Иисуса принести мне их, и теперь злится».

– Зелёный шкаф, – спросила она Тайным Голосом, – а ты видел, где спряталась Муммия?

– Я – нет, – ответил Шкаф. – Спроси у кровати Джакомо. Она стоит так, что ей видно всю комнату.

– Я видела, как ты вечером клала её спать в коляску, – сказала Кровать, – а потом уснула.

– Муммия, Муммиетточка, выходи, — позвала Кора. – Хватит глупить. Ты же знаешь, что я тебя люблю и всегда буду любить.

Но Муммия так и не появилась.

9

Зато пришла мама.

– Что это за беспорядок? Вся комната вверх дном! И почему ты ещё в пижаме?

– Я не могу найти Муммию. Она спряталась и не хочет выходить.

– Не будь такой глупой. Как игрушка может хотеть или не хотеть? И потом, Муммии всё равно больше нет. Тебе что, не нравятся новые куклы?

– Как это больше нет?! – растерянно переспросила Кора.

– Младенец Иисус забрал её. Она была такой старой и потрёпанной...

– Это была моя кукла! – закричала Кора. – Моя кукла! Кто разрешал её трогать этому?.. – она почти расплакалась от ярости.

– Ой, перестань, – отмахнулась мать. – Младенец Иисус – не «этот», и ему не нужно разрешения, чтобы сделать то, что он хочет. Смирись. И потом, он принёс тебе взамен четырёх прекрасных новых кукол. Знаешь, на что готовы другие девочки, чтобы их заполучить?

– Мне плевать на других девочек! Я хочу Муммию! – «плевать» было запрещённым словом. Его разрешалось говорить только взрослым, когда они сердились. Но мама, казалось, не слышала.

– Кончай уже ныть и шмыгать носом, – сказала она. – И надень тапочки, не то простудишься. Вот ведь неблагодарная! Да знаешь ли ты, сколько денег потратил младенец Иисус, чтобы купить этих кукол?

Но Кора не желала прислушиваться к голосу разума. Лицо её покраснело, из носа текли сопли.

– Хочу Муммию! – слышалось сквозь плач.

– Тем хуже для тебя. Значит, останешься без рождественских подарков, – раздражённо бросила мама и вышла из комнаты, хлопнув за дверью. В воздухе повисло облачко, а в нём буквы, как в комиксах в журнале «Малыш». Кора сразу поняла, что это значит, хотя и не умела читать. Вот что там было написано:

СКАЖИ СПАСИБО, ЧТО СЕГОДНЯ ЛУЧШИЙ ДЕНЬ В ГОДУ, ИНАЧЕ НИЧТО НЕ СПАСЛО БЫ ТЕБЯ ОТ ХОРОШЕЙ ПОРКИ.

10

Через двадцать минут Кора появилась в дверях гостиной в траурном платье, толкая перед собой плетёную коляску. «Трынь-трынь, трынь-трынь-трынь», – пели деревянные колеса, потерявшие за время войны свои шины.

Было прекрасно видно, что коляска пуста. Кора громко пела, на ходу выдумывая слова:

О, Муммиетта, моя золотая,

Сладко усни, красота дорогая,

Спи, Муммиетта моя,

Я люблю только тебя.

Пусть короли к нам приходят в свой срок,

Мы даже не пустим их на порог.

Новые – злые, кривые, тупые,

В доме моём им не место отныне,

Только тебя я люблю,

А их зарублю на корню.

– Только попробуй! – пригрозила мама Наказывательным Голосом.

– «Тупые» плохо рифмуется с «отныне», – заметила тётя Лючия.

– Вот только твоей поддержки ей и не хватало!

Кора, обидевшись ещё сильнее, проследовала в коридор. «Трынь-трынь, трынь-трынь-трынь», – пели колеса.

– Прекрати! У меня от этого звука голова болит! – воскликнула мама. – Сегодня ты просто невыносима.

Как всегда в праздники, она была на взводе и срывалась по пустякам. Джакомо, нашедший у кровати ковбойский костюм, который просил, а также целый арсенал игрушечных пистолетов, и тотчас же решивший их опробовать, был отправлен во двор ещё час назад.

Грохот пистонов, которые Джакомо щедро раздавал соседским детям, слышался даже на четвёртом этаже, несмотря на закрытые окна. Для пистонов ведь не нужно пистолета. Это такие небольшие петарды, вклеенные между длинными тонкими полосками розовой бумаги – достаточно ударить по ним молотком или даже камнем (в этом случае, конечно, нужно тщательно прицелиться, чтобы не попасть по соседнему пистону), и эхо взрыва разнесётся по всему двору.

С каждым ударом мама вздрагивала и раздражённо кривила губы. Чашка кофе в её руке, дребезжа, танцевала по блюдцу.

– А ведь я говорила, что подарки надо выбирать с умом! Если бы ещё меня хоть кто-то слушал, – сердито сказала она тёте Лючии, которой, будучи её сестрой, могла позволить себе высказать всё и обойтись при этом без оскорблений.

– Скажи спасибо, что кое-кому, и ты прекрасно знаешь, кому именно, не дали купить ребёнку барабан... А ведь этот кто-то хотел, – ответила тётя, стряхнув пепел в пепельницу.

Потом она сочувственно обернулась к племяннице. Сигарета у неё в руке почти догорела.

– Успокойся, Кора, – сказала она, – я постараюсь отыскать младенца Иисуса и попросить его вернуть твою Муммию.

– Это невозможно, – обиженно вздёрнула подбородок мама, – он забрал её туда, откуда не возвращаются. Она была такая грязная, что вовек не отстираешь. Ты что, не слышала о гигиене?

Тётя Лючия фыркнула так, что сигаретный пепел упал на пол.

Кора снова расплакалась. Она так пнула коляску, что та врезалась в стену и опрокинулась. Мама вскочила. Лицо её стало самым что ни на есть Наказывательным.

– Хватит! Праздник или не праздник, а своей порки ты добьёшься.

Но Кора уже выскочила в коридор, распахнула дверь и побежала вниз по лестнице.

– Не обращай внимания, – бросила мама тёте Лючии. – Как обычно, побежала плакаться к Донателле.

11

Донателла была на три года старше Коры, носила фамилию Гиганти и жила на первом этаже, в квартире точно такого же размера, как у подруги. Правда, ютились в ней целых пять семей, потому что бабушка Донателлы и её дяди лишились своих домов в результате бомбардировки, и им пришлось жить всем вместе.

По вечерам по комнатам (и даже в коридоре) расставляли раскладушки, а пол устилали матрасами – идеальное место для игры в прятки или догонялки перед сном: Гиганти привыкли к беспорядку и не возражали. В этом доме детям разрешали прятаться везде, даже внутри шкафов, и не снимать обувь.

– Плачевная антисанитария, – качала головой тётя Карла (тётя Коры), которая во время войны служила медсестрой и знала о микробах всё.

Родственники Донателлы, как и подобает истинным гигантам, друг с другом разговаривали громко, почти кричали, и очень бурно реагировали на любую мелочь. Когда Кора спускалась вниз, чтобы поиграть с подругой, кто-нибудь из взрослых непременно брал её на руки, звонко чмокал в щеку и предлагал полетать.

Всем известно, что есть два типа полёта: «как ангел» и «как самолёт». Ангел летит вертикально вверх, и его держат под мышками, самолёт же – горизонтально по кругу, с захватом под грудью и за ноги.

Как-то раз, когда Кора летала «как ангел» на руках у дяди Диомеда (дяди Донателлы), она зацепилась бантом за люстру.

– Эй, люстра, поберегись! – воскликнула Кора.

– Сама берегись. Я же не могу отойти, – ответила люстра. И рухнула на пол.

Но вместо того, чтобы разозлиться, хозяйка квартиры, мама Донателлы, расхохоталась, хлопая себя мокрыми руками по животу. Руки у неё всегда были мокрыми, и фартук всегда был мокрым, потому что она целый день проводила на кухне за мытьём овощей, стиркой или готовкой вместе со свекровью и невестками. Ведь нужно накормить стольких людей, а после – непременно перемыть посуду!

Тем утром взрослые Гиганти по большей части ещё валялись в постелях, потому что ходили на всенощную. А вот дети уже проснулись – кто уже оделся, кто щеголял в пижаме.

Никому из них младенец Иисус не принёс четыре подарка – по одному на нос, и скажите спасибо хотя бы за это, как выражался дядя Диомед, раздавая конфеты. В этом году вместо полезных вещей самые маленькие получили игрушки – правда, всякую мелочь. Не то чтобы Кора такие презирала, но всё-таки, как ни крути, откровенная дешёвка, и младшие Гиганти хорошо это знали: оловянные свистульки, тряпичные куклы, дудочки да глиняные шарики, которые разлетятся после первой же игры.

Не удивительно, что у их обладателей глаза на лоб полезли от удивления, когда Кора рассказала о четырёх новых куклах – особенно у девочек, которые громко вздыхали (даже совсем уж великовозрастные Франка и Флоренца, 12 и 13 лет соответственно). Они-то хорошо знали этих четырёх захватчиков, поскольку не первую неделю высматривали их в витринах, не надеясь хотя бы раз в жизни к ним прикоснуться.

Но Коре они не завидовали – завидовать вообще было не в характере Гиганти. А когда услышали, какой ценой Коре досталось такое богатство, узнали о трагическом исчезновении Муммии, их сочувствие просто не знало границ.

12

– Если хочешь, можем завтра поиграть с папиной Ногой, – радушно предложила Паолетта. Отец этой счастливицы, двоюродной сестры Донателлы, был Инвалидом Войны. В своё время он храбро воевал на греческом фронте, был, как Гарибальди, ранен в ногу, и её пришлось отрезать. Так что теперь он носил протез, сделанный из того же розового целлулоида, что и куклы. Протез надевался поверх остатка настоящей ноги, который назывался «культя», закреплялся резинками, словно дамские чулки, и позволял передвигаться без костылей.

Но всё-таки Нога оказалась не очень удобной – к счастью, объяснила Паолетта, она хотя бы не натирала, но кожа под ней чесалась, как после ветрянки. Теперь папа пользовался ею, только когда выходил на улицу, а пока он был дома, Нога стояла за дверью спальни.

Ростом ровно с Паолетту, но при этом достаточно лёгкая, чтобы та могла её поднимать и переносить, внутри Нога была полой. Белый носок в тонкую полоску на ней тоже отштамповали из целлулоида. Получилось удивительно похоже, ниточка к ниточке – будто локоны у куклы. А вот ботинки отец надевал настоящие, чтобы их можно было снять.

Детям Инвалида разрешали играть с этой удивительной Искусственной Ногой, к вящей зависти их двоюродных братьев и сестёр, а также соседских детей, – при условии, конечно, что они станут относиться к ней уважительно и не будут выносить из дома.

Лишь в исключительных случаях Паолетта с братьями могли позволить кому-то прикоснуться к ней, но Коре такая возможность пока не представилась.

– Если пообещаешь быть осторожной, я даже разрешу тебе отнести её на кровать и нарядить, – уговаривала Паолетта.

Наряжать предлагалось в шерстяной носок и обувь на выбор: сандалии, мокасины, ботинки и тапочки любого из мужчин семейства Гиганти. Иногда Паолетта, чтобы Нога не замёрзла, кутала её ещё и в бабушкину шерстяную шаль.

13

Но тем утром Кору не могло прельстить даже столь щедрое предложение. Её снедало единственное желание, даже не желание, а настоящее Жгучее Желанье – отомстить за поругание любимой Муммии.

Самый простой способ мести, подумала она, – это поскорее избавиться от четыре оккупантов. Разумеется, мама, обе бабушки и, вероятно, даже тётя Лючия рассердятся; разумеется, она будет отшлёпана и наказана. Но это Кору не слишком-то заботило.

– Выброшу их в мусорный бак, – заявила она самым жёстким и решительным тоном.

– Какая жалость! – вздохнула Чечилия.

– Почему бы тебе их не продать? Можем после обеда устроить развал: дождя вроде бы нет, – предложила Донателла.

Такое они уже проделывали не раз. Товары выставляли прямо на тротуаре, возле заложенной кирпичами двери. Подшивки комиксов, рисунки, наклейки, старомодные очки, бусы из макарон, камни странной формы –в ход шло всё. Что-то покупали пожарные из казармы на углу, да и строители, восстанавливавшие разрушенные дома, иногда брали какую-нибудь мелочь.

– Ты с ума сошла! Рождественские подарки продавать нельзя, – набросился на сестру Гавино. – Младенец Иисус обидится.

Что небожителей обижать очень опасно – это знал каждый. Наказание может быть ужасным, вплоть до Всемирного Потопа. Хотя, наверное, Ною было весело плавать со всеми этими зверями в своём сундуке (что «ковчегом» называют сундук, Кора узнала в церкви). Впрочем, не исключено, что они просто спрятались в сундук от дождя, а тот возьми да и поплыви.

Когда-нибудь ей непременно хотелось бы поучаствовать в Потопе. Но не сегодня.

– Пусть младенец Иисус обижается сколько хочет. После того, что он сделал, мне на это наплевать! – воскликнула Кора, забыв от гнева понизить голос на запретном слове.

– Ты выругалась! Разве не знаешь, что это смертный грех? Попадёшь прямиком в Ад, – сурово бросил Никола: начав посещать уроки катехизиса, чтобы подготовиться к первому причастию, он стал настолько религиозным, что вечно поучал не только двоюродных братьев и сестёр, но даже и взрослых.

В Ад Коре не хотелось – местечко, судя по всему, было не из приятных. Анастасия как-то объяснила ей в подробностях про чертей, пламя, вилы и так далее. Почему, интересно, кухарка так хорошо знала об Аде, хотя сама там никогда не была? Сама она уверяла, что ей всё рассказала во сне одна Пропащая Душа, давно умерший друг, которому пришлось провести этом ужасном месте целую вечность.

А Кора после смерти очень надеялась попасть в Рай. Поэтому сразу же пожалела, что сказала плохое слово, и благоговейно прочла литанию, на которой настоял Никола. Правда, слово «литания» звучало даже хуже, чем «плевать». Литания, надо же. Неужели так может называться молитва в стихах? Вот что в ней говорилось:

О, Иисус любимый,

Тебя я не покину.

О, добрый мой Иисус,

Сними обиды груз.

– И что, даже поменяться нельзя? Неужели Иисус обидится, даже если Кора сменяет новых кукол на другие игрушки? Или, может, на книги? – спросила Паолетта, которой, хоть она и не умела читать, как-то подарили книжку с картинками под названием «Сон Марио».

– Нельзя. Обменять – то же самое, что продать, – настаивал Гавино. – Ты получаешь не деньги, а что-то другое, но это всё равно продажа. Можно только подарить.

– Точно, отдать бедным! – радостно закивал Никола. – Вот было бы похвально, особенно сегодня, в светлый день Рождества.

– Ты говоришь, как священник, – прикрикнула на него Флоренца.

– А ты попадёшь в Ад.

– Если в Раю все такие зануды, как ты, хоть развлекусь немного.

Остальных, впрочем, больше интересовал другой вопрос.

– А мы достаточно бедные? – спросила Чечилия с надеждой: Красная Шапочка нравилась ей больше всех прочих кукол в витринах.

– Стыдись! Их нужно подарить какой-нибудь нищенке в лохмотьях, – упорствовал Никола.

– Не надо их дарить! – вмешалась Франка.

Никто не заметил, что во время разговора две старшие девочки понимающе переглядывались, как это делают взрослые, когда думают, что дети говорят ерунду.

– Слушай, Кора, иди пока домой. Скоро позовут обедать, так и так ничего не успеем, – велела Флоренца по праву тринадцатилетней. – А после обеда спустишься к нам с этими четырьмя куклами. Обещаю, мы с Франкой всё исправим.

14

Непросто нести четырёх кукол сразу, если прижимаешь их всей кучей к груди. Пришлось Коре перекинуть оккупантов через руку – кого головой наружу, кого внутрь (куклам ведь всё равно, набьют ли они себе шишек).

– Несёшь показать Донателле? Молодец! Поняла, наконец, какие они чудесные! – заметила мама Добродушным Голосом, Склоняющимся К Прощению, Потому Что Сегодня Рождество.

Впрочем, она всё ещё была на взводе и даже заперла Джакомо в комнате после обеда: тот ныл, что у него отобрали последние пистоны и не пускают во двор.

– Давай я тебе помогу, – предложила тётя Лючия. – Завернём твою юбку спереди, вот так, и немного заложим внутрь. Получится что-то вроде кармашка. Смотри, теперь ты похожа на маму-кенгуру, – рассмеялась она.

«Не дай Бог такую мамашу! И вообще, никакие они мне не дети. Моя единственная дочь – Муммия», – подумала Кора. А сказала Капризным Голосом Маленькой Девочки, которым пользовалась, когда хотела, чтобы её жалели:

– Но ведь так видно трусы!

– Господи, дай мне терпения! Думаешь, в такой час ты встретишь кого-нибудь на лестнице? Да и потом, увидят – и что?.. Они ведь чистые.

Гиганти уже её ждали. Взрослые как раз покончили с кофе и теперь играли в карты прямо на неубранном столе, среди крошек и мандариновых корок.

Игру пришлось прервать, чтобы рассмотреть кукол. Они переходили из рук в руки: даже мужчины поднялись, чтобы рассмотреть детали.

– Видали? Трусы из той же ткани, что и платье, – это было сказано о дамочке.

У негритянки особо отметили блестящие карие глаза с маленькими черными зрачками и белоснежными белками. А ещё её можно было купать.

– Да-да, можешь брать с собой в ванну, и даже намыливать. Только не клади сушиться на плиту, иначе целлулоид расплавится, – напомнил главный эксперт, дядя Козимо.

– Ты уже решила, как их назовёшь? – поинтересовалась мать Донателлы.

Но Кора и не думала давать имена этим отвратительным захватчикам. Придумать имя значило признать в кукле свою дочь и пробудить в ней Тайный Голос. И как потом от таких отказываться?

– Давайте играть! Пойдём в нашу комнату, – нетерпеливо дёрнула её за рукав Флоренца.

Ребята плотно закрыли дверь и, поскольку ключа не было, подпёрли тумбочкой, заклинив ручку, чтобы никто не мог войти и помешать им. (Я пишу «ребята», а не «девочки», потому что там были и мальчишки. Конечно, они ни за что не согласились бы играть в куклы со своими сёстрами и кузинами, но когда речь заходила о разрушениях, тут им равных не было.)

15

Четыре сакральные жертвы лежали рядком на кровати.

– Уверена, что они тебе не нравятся? – спросила Франка. Кора молчала.

– Смотри, потом ничего уже не поправишь, – заметила Флоренца.

– Подумай хорошенько. Что скажут твои мать и отец? – волновалась Паолетта.

– Мне всё равно.

– Ну, в конце концов, они – её собственность, может делать, что захочет, – заверила сестру Донателла, крепко взяв Кору за руку. Она была старше и чувствовала, что должна защищать подругу. Та, в свою очередь, восхищалась Донателлой и высоко ценила её мнение.

– Ну, решили? Можно уже начинать? – нетерпеливо хмыкнул Гавино.

Флоренца на мгновение задумалась, оглядывая четырёх кукол, а потом приказала:

– Раздеть их!

Задача оказалась не из лёгких, потому что на одежде не было пуговиц. Платье дамочки, похоже, шили так, чтобы его нельзя было снять – во всяком случае, производитель такой возможности не предусмотрел. Соломенная юбка негритянки была приклеена прямо к животу. А у Красной Шапочки вообще не было границы между телом и одеждой: так, например, под зелёной войлочной курткой скрывался лишь толстый слой ваты. Только с младенца удалось легко снять трусики и шерстяную кофточку.

Тем не менее, после пяти минут кропотливого расклеивания и распарывания с помощью перочинного ножика, великодушно одолженного Оттавио, куклы остались в чём мать родила (а Красная Шапочка – и ещё более раздетой).

Никому даже в голову не приходила мысль противостоять этой феерии разрушения – даже Чечилии, так восхищавшейся куклами и прекрасно осведомлённой о том, каких безумных денег они стоили. А Кора, видя, как унижают этих самодовольных выскочек, и вовсе чувствовала ожесточённую радость.

– И что теперь? – спросила Донателла, оглядев любопытные лица остальных.

Торжественно, как священник, который ведёт Священную Литургию, Франка открыла верхний ящик комода. Не хватает только орга́на и запаха ладана, подумала Кора.

Флоренца медленно сунула руку в ящик и вытащила толстый рулон пластыря. (Пластырь она позаимствовала в комнате родителей Николы, в чемодане, который тётя Эстер, работавшая медсестрой в больнице, из-за нехватки места держала под кроватью.)

– Значит, Муммия исчезла? – спросила она, отчётливо произнося каждое слово. – Прекрасно, так пусть сегодня появятся четыре новых Муммии!

16

На то, чтобы полностью замотать четырёх кукол, ушёл почти час: Франка, руководившая операцией, всё время придиралась и при появлении малейшей морщинки сразу же приказывала начинать сначала.

Периодически в дверь стучался кто-нибудь из взрослых.

– Играете? Ну, играйте, только не балуйтесь.

Впрочем, войти никто из них не пытался.

Кора с замиранием сердца следила за превращением четырёх оккупантов. Теперь, конечно, нет смысла их выбрасывать, обижая младенца Иисуса. Их можно оставить, и Муммия, когда с ними познакомится, не будет страдать от ревности. Можно даже придумать каждому имя, услышать их Тайный Голос...

И тут, вспомнив, что Муммия ушла навсегда и больше ни с кем не познакомится, Кора почувствовала комок в горле.

– Что-то не так? – спросила Франка, услышав, как она шмыгает носом.

Коре стало стыдно. Две большие девочки, двенадцати- и тринадцатилетняя, были так добры к ней, а она их даже не поблагодарила. Но что тут поделаешь? Такую глубокую скорбь невозможно скрыть.

– Давай, утри сопли, настало время последнего сюрприза! – воскликнула Флоренца. И, ко всеобщему удивлению, вытащила из-под кровати большой бумажный пакет, из тех, в которые зеленщик складывает овощи. – Угадай, что это здесь!

Но Донателла всё поняла, даже не открывая пакета.

– Муммия! Муммия вернулась! – воскликнула она. – Как же вы её нашли?

– Это секрет, – в один голос заявили старшие сестры. И подмигнули.

Разве можно признаться, что младенец Иисус выбросил любимую куклу Коры в большой мусорный бак, стоявший во дворе, и что сестры, зная привычки соседей, первым делом пошли искать Муммию именно туда?

Разве можно так разочаровать своих младших братьев и сестёр, которые, несмотря на войну, нищенские подарки и орехи, замаскированные под шоколад, верят в Божественного Младенца?

Поначалу они подумывали о том, чтобы отвести Кору в сторону и ей одной открыть, кто на самом деле приносит и забирает игрушки, сваливая всё на младенца Иисуса, объяснить, что он не причастен к исчезновению Муммии и не заслуживает обвинений в злом умысле, но потом решили этого не делать. Заслуги младенца, по их мнению, и без того способны были перевесить любую клевету.

17

Домой всех пятерых кукол Кора отнесла так же, в завёрнутом подоле юбки. Она уже придумала им имена. Младенец, единственный мальчик в семье, будет Риккардо – как папа; дамочка – Ада, как мама; негритянка – Лючия, в честь тёти, а Красная Шапочка – Джакомина. В общем, всё решено, крещение завтра, крестные – Донателла, Чечилия и Паолетта. Интересно, согласятся ли Гавино и Оттавио? Никола отлично подходит на роль священника (если, конечно, не объявит саму церемонию кощунственной, как в тот раз, когда он отказался крестить котят во дворе).

– Дети, пожалуйста, ведите себя хорошо и не шумите, не то у бабушки разболится голова, – напомнила она у двери. (Ей пришлось сказать «дети», а не «девочки», потому что малыш Риккардо был мальчиком. А бабушкой для кукол была, конечно, её мама.)

– А я что, когда-нибудь шумела? – сразу заспорила Муммия Тайным Голосом.

– Мы-то будем паиньками и помолчим, – пообещала от имени сестёр негритянка Лючия, – но за Риккардо я ручаться не могу.

Сказать по правде, в коридоре младенец закрякал, но его, к счастью, никто не услышал.

Было уже почти семь. Бабушка с дедушкой вернулись домой и теперь вместе с мамой, тётей Лючией и несколькими зашедшими дамами, сидя в гостиной, пили вермут, закусывая конфетами. Дядя Нандо курил трубку.

Когда вошла Кора, мать нахмурилась:

– Что это ты юбку задрала? Опусти сейчас же. Смотри, даже трусы видны!

– Они чистые, – ответила Кора.

Тётя Лючия усмехнулась и подмигнула племяннице:

– Ну-ка, покажи синьорам, что за подарки принёс тебе младенец Иисус.

Я не буду описывать вам ни выражение (сперва недоверия, а потом и ярости), возникшее на лице мамы при виде пяти Муммий, ни вопли тёти Лючии, ни смущение гостей.

– Быстро в свою комнату! Я потом с тобой разберусь, – пообещала мама, понимая, что невежливо устраивать сцены и поднимать руку на ребёнка при посторонних.

Но дядя Нандо, который всё это время невозмутимо продолжал чистить трубку, вдруг сделал почти незаметное движение, и Кора оказалась зажата между его ногами.

– Ерунда! Из девочки выйдет прекрасная чучельница, – спокойно сказал он.

Потом он посадил племянницу на колени и чуть отвёл в сторону локон, чтобы поцеловать Кору за ухом, где, по его словам, кожа была мягче и пахла корицей.

– Похоже, для тебя это Рождество оказалось слишком уж египетским, – с усмешкой шепнул он. Ему пришлось шептать тихо-тихо, чтобы никто, кроме Коры, не услышал, ведь свой Тайный Голос дядя Нандо утратил, когда стал взрослым.