Тайный монах

Часть 5. Золотое сечение

В Швейцарских Альпах практически нет мест без красивых видов, а также тех, к которым невозможно добраться на поезде. К самым изумительным горным пейзажам здесь ведут более 670 подвесных канатных дорог и фуникулеров. Некоторые из них функционируют уже более сотни лет. Если бы я не знал Сержа около полутора десятков лет, то мог довольно резонно предположить, что он «свалил» в эту страну, отстраненную от мирской суеты величественными Альпами, именно для того, чтобы подрабатывать здесь гидом-экскурсоводом. Благо, здесь было что показать. И нужно отдать Сержу должное — он, могу Вас заверить, достаточно профессионально знал, как это делать.

В первый день приезда не по-швейцарски неутомимый Сергей, не давая мне времени на акклиматизацию, которая здесь сводится к осознанию разумом и телом своего нахождения в земном раю, бодро потащил меня на горное озеро Рифельзее. Оно уютно раскинулось на высоте 2770 метров, откуда мы любовались прелестными красотами горы Маттерхорн. Сами швейцарцы величают ее не иначе как магической. А вид на эту гору из озера считают вообще гипнотическим.

Микроавтобус, любезно предоставленный фирмой, в которой работал Серж, доставил нас к облюбованному туристами со всего земного шара городка у подножия этой легендарной горы Маттерхорн (высота 4478 метра) — колоритного и живописного поселка Церматт (Zermatt). Подножие — это за нашими лесостепными мерками довольно круто сказано. Ведь речь идет о высоте более полутора километров над уровнем моря. Но поколесить по «поселку», пробуждая ревом спортивного глушителя нашего авто милых альпийских буренок Milk, очевидно, не пришлось. Оказалось, что здесь полностью запрещено движение автомобильного транспорта. Правда, при необходимости осуществления «длительных» поездок от гостиницы до ближайшего ресторана или подъемника, можно было пользоваться услугами такси на электрической или лошадиной тяге. Я не Серж, у меня нет талантов без устали говорить о красотах облюбованной им горной Швейцарии, используя при этом литературно-художественные символы. Но когда вернулся домой, а Люська с кумовьями достали расспросами: «Как там, что там? Расскажи о Церматт!», то хоть и кратко, но от души высказался об упоительном горном пейзаже, о головокружительном воздухе, глубокой небесной синеве, ослепительно-белом снегу, живописных деревянных домиках и о величественном виде горы Маттерхорн.

— Ну, а чувствовал себя как?

— Да я там был не тяжелее лебединого пуха. Честно! Казалось, что самый легкий ветерок поднимет вверх и понесет к вершине, до облаков!

— Шутишь?

— В каждой правде есть доля шутки!

Несколько дней Серж ходил вокруг меня, как неродной. Я не стал его провоцировать. Захочет — сам все расскажет. На пятый день нашего путешествия в рай, он как-то по-ленински подняв одну руку в направлении пика Глория, (а во второй почему-то смяв свою спортивную кепку), произнес:

— А вот это место съемок одной из серий фильма про агента 007 «На службе ее королевского Величества».

Я как-то внезапно осознал, что если это и рай, то он земной, а за все земные радости непременно нужно платить. Тем более в стране, где так придирчиво ведут счет всем земным деньгам.

— Серж, а скажи, сохранилась ли в Берне Цветочная улица, на которую направлялся профессор Плейшнер из сериала «Семнадцать мгновений весны»? — не желая покидать райскую иллюзию, сидя в ресторане-вертушке на пике Глория, допытывался я у своего приятеля.

Серж удобно устроился напротив меня. Мы наслаждались панорамой гор, вращающихся вокруг нас…

— Этот вопрос почему-то волнует всех наших туристов, которые прибывают в Берн. Нет, такой улицы нет, да и не было никогда. И не надо винить писателя за внезапно обнаруженные нами несоответствия вымышленных им образов с реально существующим миром. Хотя все относительно, ибо для нас всех, кто воспитывался на отечественном классическом кинематографе, Цветочная улица, пожалуй, останется дорогой для сердца реальностью.

Я был спокойным, как горный пик. Тем временем, Серж сидел со странным выражением лица человека, который вспоминает леса, глушь и пустыни зрелости. Через секунду молчания он продолжил:

— Тем более что для многих наших соотечественников прибытие в Берн для сравнения воображаемого с действительностью является заоблачной мечтой.

Легкий вздох вырвался из его рта, как пар из чайника.

— Всегда нужно оставлять в своем сознании место для мечты. Мечты — не иллюзии, имеют шанс сбыться, — не смолчал я.

Серж своими движениями напоминал ящерицу. Заметная неподвижность вдруг менялась всплесками активности и быстрыми кивками головы. Вот и сейчас мой друг среагировал мгновенно, добавив своим словам ускорения фирменным кивком головы:

— Безусловно. Для создания ощущения счастья мечты иногда должны сбываться. Причем, лучше, чтобы еще при жизни.

— «Жизнь коротка и путь мой труден», — процитировал я вдруг в своем переводе строку стихотворения, что ворвалось в память. Хотелось продолжить эту игру в хождения вокруг да около. Тем более, настроение сложилось соответствующее. Но мне помешал услужливый улыбающийся официант, принесший нам наш заказ в керамических горшках.

— Ты что, решил меня удивить жарким? — эти горшки до боли напомнили мне знакомое блюдо советских столовых.

— Нет! — мой друг демонстрировал сияющую швейцарскую улыбку, которая подтверждала класс дантиста, обслуживающего Сержа.

— Нет?

— Это фондю — фирменное швейцарское блюдо из сыра. Но здесь есть своя местная специфика. Тертый сыр растапливают в вине, и дают этой смеси закипеть.

— Ну, вот тебе и рецепт долголетия — вино с альпийским сыром. Я где-то читал, что долгожители в горной части Грузии до ста лет пьют вино.

— Швейцарские ученые проводили исследования и обнаружили, что через два поколения ожидаемая средняя долгота жизни в успешных обществах при сохранении современных тенденций может достигнуть ста лет. Через шестьдесят лет все изменится, и столетний юбилей будет таким же рядовым событием, как покупка билетов на автобус.

Ящерица в лице друга замерла и стала уделять внимание еде.

Я ощутил назойливое постукивание в виски. Это была пробужденная бдительность, усыпленной швейцарскими пейзажами и дружеской болтовней. Очевидным казалось предположение, что фирма Сержа принимает меня за свой счет явно не для бескорыстного любования прекрасными пейзажами и не для предоставления первых уроков начинающим горнолыжникам. Скорее всего, речь снова шла о вопросе продления жизни, в чем я пока мало что смыслил. От этих мыслей меня обдало жаром. Я будто вдруг вспомнил об оставленном дома включенном утюге. Покой обрушился, как лавина с горного пика.

По идее, на этой трёхтысячной высоте, где снег тает крайне редко, от перепада температур между огнем моих щек и воздухом, окружающим ледники, должно было образоваться густое облачко пара. Наверное, я переоценил свою значимость с точки зрения невозмутимых ледовых вершин. Окружающая среда не разродилась ни паром, ни туманом, ни, тем более, громом или молнией. Вслух я ничего не сказал, только пожал плечами. Может у меня спина зачесалась. Очень удобный жест, который ни к чему не обязывает. Каждый поймет, что такое внезапный зуд.

— Судя по твоей информированности, Сергей, ты сейчас занимаешься проблемами долголетия?

Серж, очевидно, не уловил моих переживаний, и невозмутимо, но уже совсем по-деловому, продолжил:

— Каким-то образом да. Но было бы неверно утверждать, что мы напрямую занимаемся возможностью продления функционирования жизненного цикла человеческого тела.

Я хотел что-то сказать, но почувствовал, что лучше всего промолчать.

— Подразделение компании, в которой я работаю, занимается изучением условий окружающего мира, влияющих, в том числе, и на долголетие. Могу совершенно четко сказать, почему, занимаясь этим, мы столкнулись с проблемой полускоростного вихря.

— И почему?

— Как ни странно будет тебе услышать, мы столкнулись с этой проблемой, занимаясь изучением стабильности красот окружающего мира и возможными катаклизмами — землетрясениями, наводнениями и так далее. Понимаешь, швейцарцы где-то на уровне некого подсознания небезосновательно убеждены, что никакая медицина не даст нам таких результатов в вопросах долголетия, как сохранение первобытности природы тех же Швейцарских Альп.

Глотнув с бокала белого вина, я уставился в туман, который пока что переполнял мои мозги: «Куда он клонит?». Разговор становился все более интересным уже потому, что уводил в какую-то даль.

— Для примера — в окружающей среде горного озера Рифельзее уже и сегодня достаточно много долгожителей, которые приближаются к столетнему рубежу. А вообще-то, вероятность серьезных землетрясений в Альпах считается достаточно низкой, но не исключается, — слова Сержа цеплялись друг за друга, толпились, топтались и толкались, так им не терпелось выбраться на свободу.

— Извини, что перебиваю, но боюсь, что если речь идет, как я понимаю, о геологии, то предупреждаю — я мало что в этом понимаю. Честно говоря, вообще не разбираюсь в этом. Да и не очень я, извини, въезжаю в то, какое ты — профессиональный физик и инженер — можешь иметь к этому отношение?

Сержа мой вопрос нисколько не смутил:

— Дело в том, что передо мной была поставлена задача моделирования процессов землетрясения с точки зрения их влияния на общий планетарный жизненный цикл.

— То есть, тебе предложили смоделировать, образно говоря, как горы, выпячивающиеся на глобусе, могут влиять на вращение земного шара?

— Ну, где-то так, — подарил мне легкую улыбку Серж.

— Приятно иметь дело с оптимистом! — заверил я его.

Ящер-Серж быстро утвердительно кивнул.

— Понимаешь, как правило, землетрясение — это следствие освобождения напряжения от сжатия или растяжения в местах тектонических разломов от движения огромных блоков — тектонических плит в верхней части земной коры. Я образно представил себе этот, как ты выразился, «земной шар», как ротор-внутреннюю часть двигателя вращения, некую вращающую составляющую мощного двигателя, а землетрясение — как энергию, которая высвобождается от возникающих внутренних проблем ротора.

— Ну так как у тебя шарик вращается? — я думал, что шучу, но тут Серж стал предельно серьезным.

— Дело в том, что при моделировании сбоя ротора в режиме землетрясений мы стали наблюдать процессы, которые напомнили мне прежде описанные тобой вибрации полускоростного вихря.

Я словно стоял на берегу потока слов и черпал оттуда золотой песок.

— Ты хочешь сказать, что если бы мы реально реализовали ту мою работу об устранении вибраций полускоростного вихря, то это была бы фактически модель управления землетрясениями?

Серж, думаю, совершенно бессознательно, выдержал слишком большую многозначительную паузу, и, как ящерица, быстро кивнул.

— Есть еще один пикантный момент — наши эксперименты показали, что при определенных сбоях в работе ротора возможны изменения в цикле вращения «земного шара». Так что давай, вспоминай, как управлять этим полускоростным вихрем. Спасай «шарик», — Серж, казалось, впадал в бездумье под гипнотическим воздействием окружающих нас гор, что так неторопливо вращались и вращались. А он все говорил и говорил. Но это уже были не конкретные слова, а некий дымовой занавес. Неудивительно, что я чихнул.

— Здоровья тебе. — глава-ящерица Сержа кивнула мне.

— Спасибо…

Долгие годы генерал Крикун был этаким воинствующим атеистом. Поход в церковь рабочего КГБ безапелляционно приравнивался «измене Родине». Это вот только в последние годы министры силовых учреждений имели бы за честь и удовольствие попасть в кадр где-то на третьем плане от Президента при телевизионных передачах богослужений на Рождество или на Пасху. Генерал Крикун остался консервативным. Ходить в церковь, чтобы «отметиться по поводу», он так и не приучился. Исключением была старая деревянная церквушка в родительском селе. Ее он изредка навещал, когда приезжал в село поклониться отцовской могиле на старом кладбище, и стыдливо поинтересовавшись, к какой из икон нужно ставить свечку за упокой, неумело и неуклюже крестился, возвращаясь мыслями к тайнам вечности.

Но настоящим храмом души для него была рыбалка. В это он свято верил, и именно этому молился воодушевленно и постоянно.

Однажды шеф специальной лаборатории Владимир Иванович просветил его — мол, проведенные недавно биохимиками исследования позволяют утверждать, что и рыбы, и водоросли, и другие растения — такие же живые организмы, как и мы. Они могут радоваться, испытывать ужас, симпатии и антипатии. Их «ответы» на всевозможное влияние очень схожи с нашими ощущениями. Картофель, например, когда его чистят, «кричит» благим матом, но на недоступной нам, зато доступной другим представителям флоры, частоте.

Другое дело — рыбалка. Вода мелькает в утреннем свете, будто влажные самоцветы. Или летом погружаешь руки в реку, а она течет, щекочет. Вода вся в морщинках, как старческая кожица, но на ощупь — бесконечная юность. Хорошо же как. Именно на рыбалке Крикун словно сбрасывал за борт реальности лишний груз с души. В том числе и груз полезной информации от Владимира Ивановича. Генерал преображался в известного для других рыбаков Санька — типичного рыбака в бело-голубой спортивной шапочке с надписью: «Динамо Киев» и довольно потертом офицерском бушлате цвета хаки.

Перед глазами Санька расстилался голый, как залысина, лед Днепра. Он посмотрел на небо и увидел, что оно чистое, лишь кое-где виднеются повисшие пернатые облака, и довольно хмыкнул: «Норма. Это не то, что в прошлый раз, когда под конец рыбалки в небо, покрытое массивом рваных облаков, начала вгрызаться тьма непогоды. Даже не метель, а буря поднялась!». Он плотнее запахнул тулуп: «Какая здесь, на хрен, Швейцария. Хотел бы я видеть эту карамельную капиталистическую немощь при двадцатиградусном морозе, и чтобы ей пришлось сверлить буром лунку. Это по их меркам — экстрим. А для нас — прекрасные мгновения для широкой славянской души. Вот, например, возьмем зимнюю удочку-мормышку, насадим на крючок несколько червей, мотыль, и вместе с грузилом окунаем в просверленную буром лунку. Лучше всего окунать как можно глубже, ибо на самом дне сидит изголодавшаяся рыба с нагулянным зимним аппетитом. Что делать дальше? Необходимо стать памятником себе, застыть, сидеть и ждать, когда же рыба увидит приманку и решится на клев. Вот тут и придет выдержка на помощь…».

— Привет, Санек! Ну как клев? — в момент размышления Александра Дмитриевича на темы тайны зимнего рыболовства без церемоний влез Васька — давний коллега по совместному хобби.

Благо, на зимнем рыболовстве не обязательно соблюдать тишину, как того требуют все рыбаки летом. Рыба зимой находится глубоко, у самого дна, ее интересуют не люди, а вкусные червячки.

Васька был местным оригиналом. Специально для зимнего рыболовства он прикупил горбатый «Запорожец», вырезал специальный люк в дне на пассажирском месте, и теперь имел возможность смело напевать слова из песенки про зайцев «А нам все равно!». Потому что выезжал на прочный лед при любой непогоде и сверлил лунку, не выходя за пределы этого авангардного «лимузина».

— Вот так, пять окуньков уже имеем! Почин есть! Привет, — радостно воскликнул Санек и указал на улов.

— А у меня все ершики. Видимо, что попал на стремнину. Как насчет «согреться»? — Васька спрашивал для приличия. Он уважал ритуалы. Само собой считалось, что обед в ходе зимнего рыболовства — это неизменное святое дело, которое не признает суеты и быстрого поедания всего, что привезено с собой именно для такой оказии.

Васька и Санек, не торопясь, аккуратно и красиво разложили блюда на заранее прихваченный короб, выпили за рыбацкую удачу, позже — чтобы согреться, потом еще за что-то, и весьма солидно все это закусили.

Александр Дмитриевич употреблял крепкие напитки изредка. И это был именно тот случай, который и подпадал под классификацию «изредка».

Принятые «сто пятьдесят» только согрели кровь в могучем организме генерала и начали упорядочивать в одну четкую логическую схему те хаотичные мысли, что все последнее время царапали сознание опытного аналитика:

«Что же нам дала командировка Анисимова в эту Швейцарию? Впрочем, какая же это командировка? Средств финансового управления мы вообще не задействовали. Формально Анисимов оформил отпуск за свой счет, когда получил приглашение от своего старого друга из Швейцарии. Да и зачем нам было тратиться, если все расходы, согласно приглашению, взяла на себя принимавшая сторона?.. Из «отпуска за свой счет» Анисимов привез информацию, на основании которой можно утверждать одно важное для оперативной работы обстоятельство — нет никакой связи между большим интересом швейцарцев и американцев к проблемам полускоростного вихря. Это тот самый известный науке уникальный случай, когда в разных концах планеты в одно и то же время пишутся похожие стихи и подаются в патентные бюро заявки на тождественные изобретения. Научная мысль, которая будто существует сама по себе, подходит к необходимости преодоления одного и того же рубежа для всевозможных направлений исследований.

В данном случае, таким рубежом стал полускоростной вихрь, к тайнам познания которого совершенно невероятным образом раньше своего времени подобрался Анисимов. Возможно, откуда-то из верхов и пришло указание «Рано!», которое стерло начисто из памяти Анисимова все в такой желаемой для многих сфере».

Генерал запнулся от еретических для его уклада жизни мыслей, внезапно к нему пожаловавшим. Но последующие «пятьдесят» для изгнания возникших опасений принимать не стал: «Норма!».

Второе важное обстоятельство имело уже чисто материалистическое значение: «Подтверждением истины является практика». А практика буквально три дня назад оказалась ужасной. В результате землетрясения в Индийском океане гигантские океанические волны-цунами рухнули на побережье Шри-Ланки, Таиланда, Индонезии, Малайзии и других стран. Они унесли жизни более ста двадцати тысяч человек, а «земной шар» сбился с ритма — скорость вращения вокруг оси вдруг замедлилась, и дни, хотя и на какие-то мгновения, стали короче! Вот тебе и полускоростной вихрь! Единственное, чем генерал мог сгладить столь драматический анализ событий, так это лишь самоутверждением в том, что интуиция в серьезности подхода к «делу Анисимова» его не подвела.

Словно по шеренге вытянувшиеся мысли, приобрели форму четкого распоряжения, адресованного заместителям:

— Доведите в отделы медицинских, военно-медицинских, биофизических, биохимических и других специализированных научно-исследовательских учреждений информацию с грифом «совершенно секретно!» о том, что мы в общих чертах получили при обработке швейцарского и американского направления по «делу Анисимова». Особо следует обратить внимание на то, в какой стадии находятся наши исследования как в вопросах долголетия, так и в вопросах устранения планетарных катаклизмов.

Расчет генерала был достаточно простым. Если и американцы, и швейцарцы в своих раздельных опытах дошли до некоего рубежа, то вполне реально, что к чему-то подобному должна была прийти и отечественная мысль, возможно, что и при других научных поисках.

— Читал твой отчет. Сильно. Чего там говорить. Тебе бы в туристическом агентстве подрабатывать и заниматься описанием туристических маршрутов.

Семенович необычно по-братски похлопал меня по плечу. К чему это? Что это он — решил приколоться над учеником или все же усмотрел сквозь иероглифы моей писанины то, чего я не высмотрел с высоты швейцарских гор?

— Ты, можно сказать, профессиональный военный маг, так поэтически передаешь тонкий швейцарский народный колорит — «гипнотическое величие магических гор»!

Ну, дает! Семенович сегодня явно лукавил.

— Вот это да! — Семенович послал в пространство вкусный воздушный поцелуй, — Блеск!

Никакой телепатической связи с Учителем я сейчас не чувствовал. Чувствовал только, что он явно надо мной издевается, да еще и удовольствие от этого получает. Я присмотрелся к нему, прежде чем самому задействовать какой-то достойный интеллектуальный отпор. Однако Семенович был далек от всякой насмешки. Ему просто было удивительно радостно на душе от ощущения того, что он приблизился к разгадке чего-то необычайно важного.

— А как, милый мой человек, у тебя с памятью? Под гипнотическим воздействием магических гор ничего не прояснилось? Ну, ладно, я не говорю о тройных интегралах, но ты ничего необычного не увидел у тех, поданных тобой, цифрах горных вершин?

Семенович, зная о моей слабости, расплылся в улыбке, что подарила новый эстетический блеск одинокого зуба.

— Число ты, конечно, помнишь?

— Да. Три целых четырнадцать сотых — отношение длины окружности к диаметру, — наконец я смог хотя бы чем-то перебить эти усмешки Семеновича.

— А число φ? Слабо, кандидат в Евклиды?

Что-то глубоко скрытое под многослойным грузом времени и размещенное где-то на уровне студенческих лет не без колебания подало голосовые признаки жизни:

— Божественная пропорция, — я не узнал собственного голоса. — Одна целая шестьдесят одна сотая…

— Там еще куча цифр после запятой. Ну, да Бог с ними — камешки на вершине горы. А теперь вспомни о магическом виде с озера Рифельзее, которое находится на высоте 2770 метров, на гору Маттерхорн высотой четыре тысячи, почти, пятьсот метров?

Я все понял. Делим высоту горы на уровень местонахождения озера. Один шестьдесят один… Божественная пропорция…

— Гармония является божественной, и содержится в числовых отношениях, — так и сыпал истинами Семенович.

И откуда только у этого знатока человеческой психики возникает необходимость в познании числовых пропорций? Чего это он так мгновенно разошелся?

Но это было сейчас неважно. Важно было то, что еще в давние студенческие годы я несколько увлекся темой философии числовых пропорций. Важно было то, что я почувствовал, что, очевидно, некоторое понимание данной философии существенно помогло мне при разработке теории управления вибрацией типа полускоростного вихря. Люди, вообще-то, странные существа. А я, горячо мною любимый, похоже, самый удивительный из известных мне людей. Мне вдруг стало легко. У меня было впечатление, что я перед дверью открытия и мог открыть дверь, когда захочу.

Кажется, что только сейчас генерал Крикун впервые признал, что создание аналитического управления в структуре регионального управления — это все же объективное веление времени. Капитан Суслов, докладывая генералу о результатах выполнения поставленной задачи, именно такую значимость возглавляемого им управления, казалось, и собирался продемонстрировать:

— В последнее десятилетие в СССР и СНГ возник бум научных исследований в различных областях знаний. Притом, именно там, где золотая пропорция и ее закономерности использованы как своеобразный методологический принцип, лежащий в основе анализа самоорганизации как природных, так и технических систем и их структурной гармонии.

Генерал внутренне сопротивлялся созданию аналитического управления, решение о котором принималось на верхушке в приказном порядке, так как считал, что каждый «чекист» просто обязан быть аналитиком. Вот и сейчас все сказанное капитаном Сусловым родило в аналитическом мозгу генерала Крикуна дерзкое предположение. Вполне может быть так, что вибрации, которыми так интересуются наши коллеги, в случае с двигателем нарушают постоянство вращения в технической системе, а в случае с земным шаром — в естественной. Вполне возможно, что содержание в состоянии стабильности данных систем можно описать с помощью каких-то подобных или идентичных друг другу числовых отношений.

— А есть еще какие-то примеры приспособления знаний об этом «золотом сечении»? Да и когда мы это открыли? — спросил генерал.

— Ну, открыли это не мы, а еще, извиняюсь, древние греки. А именно — известный нам Пифагор. А золотая или божья пропорция, которая является математическим соотношением, получила широкое применение в произведениях скульпторов и архитекторов еще в Древней Греции. И не только. Например, в чем сила просто таки божьего притяжения красот Парижа, так сказать, его ауры, для туристов со всего мира? Оказывается, что его архитектура и соотношение ширины улиц с высотой зданий подчинены золотому сечению. Именно поэтому, когда гуляешь по Парижу, чувствуешь себя так легко и возвышенно.

Генерал не стал почему-то перебивать молодого возвышенного капитана вопросом о том, откуда такая свежесть впечатлений. Он молчал, но жилы на его висках бились, как барабанная дробь. Александр Дмитриевич Крикун четко помнил основные моменты биографий своих подчиненных. Капитан Суслов — сын известного профессора математики. В школьные годы в качестве поощрения за первые места на многочисленных математических олимпиадах различных уровней он был премирован отцом совместными поездками в Европу. Однако наступил момент оборвать эту романтику:

— Ты мне не об архитектуре и скульптуре, а о науке что-нибудь можешь доложить?

Капитан хоть и сопротивлялся в душе — мол, и архитектура, и скульптура — те же науки, а золотое сечение проявляется как в пропорциях тела человека, так и в телах красивых животных, но уже давно приученный годами службы к порядку, стал докладывать по существу:

— Феномен золотого сечения открыт учеными во многих областях знаний: математике, физике, биологии, биохимии и других науках. Так, учеными установлено, что критические уровни в развитии биологических систем (зачатие, рождение, половая зрелость) находящихся на соседних уровнях, характеризуются числом еⁿ = 15,15. С точки зрения преобразований качественной симметрии, здесь имеет место «золотое сечение». Число φ — также связано с числом 137, которое выводится из фундаментальных констант природы — заряда электрона, постоянной Планка и скорости света. Безразмерное число 137 связано, по сути, с целостностью мироздания, поскольку является отношением фундаментальных констант.

«Целостность мироздания, целостность мироздания, целостность мироздания…» — громким эхом чесалось в сознании Александра Дмитриевича. Но аналитический ум и жизненный скептицизм возвращали его к обыденности бытия: «И чего это меня — боевого генерала, потянуло в эти чащи-дебри какой-то целостности мироздания? Кто бы мне объяснил?»

В последнее время я просто физически стал ощущать свое бремя ответственности. Мои успехи в занятиях с Семеновичем были неоспоримыми. Но, с другой стороны, я понимал, что определяющим образом ко мне здесь проявили интерес вовсе не по причине крайней необходимости расширения штата ценным сотрудником. Возможно, осознание этого и закрепощало меня и не давало возможности на достижение желаемого результата. Я пробовал пробудить в себе железную решимость, но как раз железа и не хватало. Владик. То, к чему так трудно прийти руководству, мгновенно почувствовало сердце друга.

— Вот твой новый старый «офис»! — уверенным жестом он открыл дверь подрихтованного евроремонтом кабинета, в котором мы молодыми специалистами начинали свой трудовой путь. Его улыбка появилась и исчезла, словно глоток коньяка.

Да, именно Владик своей дружественной душой почувствовал путь к тому, чтобы я поскорее вспомнил вожделенные формулы. Надо было поместить меня в то помещение, где я их постигал. Благо, что супермаркетом был занят только первый этаж дома нашего НПО. Другие этажи были реконструированы новым владельцем и сдавались в аренду под офисы.

— Понимаешь, ты сейчас вроде как «беременный» своим полускоростным вихрем, а роды наиболее удачно принимать в гармонии с самой природой, — пошутил Владик.

Я замер и стоял неподвижно, как желоб, прибитый к дому. Следует отметить, что это действительно настроило меня на то, что все будет хорошо. Это только казалось, что я был лентяем и зевакой. В действительности же я был пчелиным ульем с жужжанием догадок, идей, желаний и неожиданных соображений. Через пару дней Владик пришел в мой собственный кабинет с гостем — профессором, специалистом в какой-то там хирургии:

— Вот, знакомьтесь: Геннадий Васильевич, заведующий отделом сердечно-сосудистой хирургии военно-медицинского института.

— Очень приятно, Анисимов.

— И мне приятно, — Геннадий Васильевич был сама любезность.

— Он также интересуется проблемой полускоростного вихря. Наш Андрей Владимирович — исследователь именно в этой сфере.

— Очень, очень приятно! — профессор, искренне улыбаясь, кажется, и не думал отпускать мою руку.

«Ох уж этот научный народ! Как только увидят кого-то, кто понимает, чем они занимаются, полностью теряют контроль над собой и становятся наивными и доверчивыми, как дети. Еще и от всей души лопочут о сокровенном».

— Я вам кратко расскажу, как мы пришли к той же самой проблеме полускоростного вихря. Дело в том, что мы по-новому взглянули на анатомию, и, соответственно, физиологию сердца. Еще гениальный флорентинец Леонардо да Винчи отметил, что сердце — спиральная мышца, но для чего она, не понял.

Я был само внимание. Владик тоже, казалось, слушал.

— Мы же выяснили, что сердечная мышца — это, практически, лента, которая сжимается по подобию винта. Понимаете, это подобно тому, что мокрое белье мы отжимаем, когда выкручиваем, а не сжимаем. Вот так и сердце — мышца сжимается последовательно. При этом орган меняет свою форму — скручивается и вытягивается. Мудрый механизм создала Природа!

Кстати, тот же Леонардо заметил, что сердце сформировано по принципу золотого сечения. Мы занялись изучением гидродинамических и электрофизиологических параметров работы сердца на основании принципа золотого сечения, как наиболее стабильной системы. Именно изучая гидродинамику, столкнулись с тем, что при определенных отклонениях в работе сердечно-сосудистой системы, мы имеем дело с вибрациями в «гидродинамической системе». Мы сняли эти параметры исследовательским путем, и увидели значительное сходство с аэродинамикой — с вибрациями типа полускоростного вихря. Вот некоторые наработки по этому вопросу, — Геннадий Васильевич доверительно передал мне смятую общую тетрадь, считая меня понимающим его человеком.

С каждым днем нашего общения, Семенович казался мне все моложе. Возможно, я взрослел или становился мудрее. А может богател добротой и знаниями. Я уже не реагировал на его магический одинокий зуб, да и собственно воспринимал я сейчас Семеновича, то как старого приятеля, то как уважаемого Учителя.

— Я ценю твой неутомимый юмор, но у меня просьба. Не называй нас больше военными магами, — Семенович то ли обращался с просьбой, то ли наставлял меня.

«С чего бы это он?» — на миг повеял вопрос, но поскольку я привык все, что говорил Семенович, воспринимать на веру, то никак не отреагировал.

— Магией невозможно просто так заниматься, как скажем, например, «любовью», потому что это «такое состояние души», а не человеческий способ выживания.

Я молча кивнул головой, чтобы не быть уже совсем статуей.

— Главное, что отделяет магию от почему-то иногда отождествленных с ней умений — колдовства, гадания и прочего, — это то, что она не направлена в этот мир, и то, что превращаясь в мага, ты уже перестаешь быть обычным человеком. Тряются множество человеческих качеств, которые делают человека Человеком.

Здесь я не удержался.

— Семенович, к чему это вы? У меня сейчас такое впечатление, что вы теперь как господин профессор, который читает последнюю лекцию перед экзаменами.

Семенович внимательно посмотрел на меня, как на своенравного или нетерпеливого умника.

— То, чему ты учишься, имеет начало, но не имеет конца. Однако, ты верно угадал. Тебя ждет экзамен. Еще точнее — рубеж…

«Вот так, пошутил, а оказывается — накаркал».

— Я уверен, он тебе по сила…

«Мне бы его уверенность».

— Я хочу, чтобы ты осознал, что будет после этого. Тебя ждет много изменений. Это может коснуться и самого дорогого для тебя. Если ты решишься на это, то уже сегодня ты можешь вернуться в то время, когда ты разрабатывал свою теорию полускоростного вихря. Это даже не самоцель. Ты способен на большее.

Здесь Семенович еще раз внимательно посмотрел на меня.

— Да это непросто, это совсем другое. И время пришло, ты уже готов к этому.

«Так к чему же? Опять шуршание фольгой, где сам шоколад?».

— Ты уже готов не только открыть ворота в то, что не доступно людям заурядным, но и стать активным участником жизни этого другого мира, который… Вот он здесь, рядом.

Хотелось оглянуться: «Где именно?».

— Более того, — Семенович наклонился ко мне и доверительно произнес почти на ухо, — Он здесь повсюду!

На мгновение наступила такая тишина, словно стало слышно дыхание деревьев за окном. Семенович выдержал паузу. Мастак. Прошуршала тишина, и он продолжил:

— Когда внешнее вмешательство — гипноз — не смогло пробить твое табу на воспоминания, я понял, что единственная возможность его снятия — это развитие в тебе врожденных способностей сознательного управления собственной энергией.

Семенович снова посмотрел на меня особенно, как-то так по-отечески. Это уже начинало меня беспокоить.

— Сынок, пожалуйста, не сворачивай с выбранного пути! Ты… Ты выбран. Избранник. Ты нужен нам. Очень…

«Вот так. И это уже серьезно!».

Казалось, что он снова собирается упасть в некий священный транс, но опомнился и уже совсем по военному, деловито продолжил:

— На мой взгляд, одним из неординарных и эффективных средств работы с собственным подсознанием является управляемое сновидение.

«Спать, якобы, отдыхать. Но, чтобы спать и работать? Круто! Ну, Семенович, ну и маг!».

— Пусть тебя это не волнует и не пугает. Это нормально. В первую очередь, чтобы войти в сновидение, нужно осознать момент засыпания. Прежде чем заснуть, сформулируй свои намерения. Скажи себе: «Я — сновидящий».

— Сказать легко, — не удержался я.

— Сынок, помни — ты воин Добра, и ты должен не просто проснуться во сне и осознать себя. Ты должен развить свое внимание до такой концентрации и силы, чтобы самостоятельно вывести себя из состояния абстрактного сна в реальность! Да-да! Тебе встретятся реальные люди, ты увидишь реальные объекты, которые в состоянии бодрствования были на грани твоего восприятия.

Моя челюсть начала падать.

— Невозможно заранее предсказать, чем это все закончится. Не исключено, что там тебе может быть причинен вред. А что ты удивляешься? Так или иначе, там ты столкнешься с миром, в котором следует ждать всего.

— Так прямо-таки всего?

— Просто чего угодно.

«Ни фига. Вот влип!». Вслух я сдержанно опомнился:

— То есть, страховки не будет?

— Почему же. Если уж станет совсем невмоготу, есть давний проверенный и надежный способ — проснуться!

«А получится ли?».

— Но здесь я тебя хочу предостеречь! Помни об этом и несколько раз переспроси себя, готов ли ты к этому и есть ли у тебя такая потребность. Потому что, как только ты когда-то вот так выйдешь из этого реально-нереального мира, ты уже никогда больше не должен будешь на все сто процентов доверять окружающей тебя действительности, поскольку те критерии проверки истины, работающие в обычном сознательном сне, там работают тоже — просто по другим причинам.

Я молчал и был немного ошеломлен.

— Все, что ты там увидишь, будет очень похоже на сон, но это уже будет не сон.

Когда мне это говорил Семенович? Да и говорил ли? Мне уже сложно сказать, где мы с ним чаще общались — в сознательном или подсознательном мире. И сейчас это не так важно. Важно то, что я сижу в своем родном научном кабинете, как орел после изнурительного полета в своем гнезде на сосне. Сижу и осматриваю прошлое и будущее. Думаю.

Иногда выхожу из кабинета, чтобы размять свои перья белые и военные. Как там — «воин добра»? Круто!

Общаюсь со своими приятелями. Более того, хотя не совсем приятно, общаюсь и с нашим замом по научной работе.

— Добрый день, Андрей Владимирович! — хорька он мне напоминает. Мал, вертлив, опасен, — Надолго вы сюда? Рад, рад. Если надо что-то, обращайтесь.

Вижу я его радость. Если не по зубам, то следует быть предусмотрительно заискивающим.

Иду себе по коридорам и вспоминаю. В руке — общая тетрадь с пером. Не расстаюсь. Пастуху воспоминаний вместо кнута нужна ручка. В тетради почти сто страниц и все почти исписанные. Формулы и еще формулы, мир мудреных закорючек и божественных чисел.

— Ну как он там? — Генерал Крикун хотел было бросить свой пятак: «Эксперименты, как, в пропасти?». Но сдержался. Может и впрямь время другое, как и жизненные скорости другие. И, возможно, это нормально, что трое суток подряд твой подчиненный находится в каком-то беспамятстве. Но и это неверно, потому что как раз именно благодаря этому к нему вернулась научная память под наблюдением странного Семеновича.

— Да все нормально. Поехали с майором Дерюгиным рыбачить. Так сказать — с природой общаться. Говорят, это необходимо для работы, — бойко отрапортовал полковник Ефимов.

В глазах генерала сразу появилась картинка, как по влажному песку запрыгали хвостатые серебряные ладошки. А волны, как испуганные кошки, шипели, влезая на берег.

— Ну и какие результаты этого эксперимента? — почти прорычал генерал, удивив полковника своим видом огромного кота. Таких котов в местной фауне тот не знал.

— Ну?

— Позвольте! — капитан Суслов положил перед собой две общих тетради. Одну — от профессора Геннадия Васильевича, другую — от Анисимова, с еще горячими чернилами, — Это вполне уникально! Хотя целый ряд математических позиций, особенно на постановочном этапе, в этих «работах» повторяется. И хотя только сам Анисимов сможет до конца расшифровать свои записи, но, вне всякого сомнения, мы имеем алгоритм построения системы, которая устраняет вибрации типа полускоростного вихря.

— В чем? — генерал рыкнул, как тигр, знаменитым голосом диктора Левитана. Было непонятно, то ли он кого-то укоряет в недоработке, то ли его не устраивает результат, то ли ему это все просто банально надоело.

Подчиненные замерли. В действительности же генерал четко и лаконично изложил то, что мешало ему спать в течение нескольких недель:

— В чем будем устранять вибрации — в двигателе на воздушных подушках, в человеческом сердце или во вращении оси «земного шара»?

Тишина надавила на все, на что была способна надавить.

Казалось, что над собравшимися повис, словно Дамоклов меч, вопрос, уровня «быть или не быть?». И тут, словно с неба молния, неизвестно откуда в кабинете генерала материализовался Семенович:

— Целое всегда состоит из частей. Малый, даже малейший объект, по своей сути является системой, и обязательно должен принадлежать хотя бы одной системе объектов такого же рода. Существует принцип «оптимальной конструкции», который ровно относится как к механизмам, так и к организмам. Так вот, природа создала оптимальные конструкции организмов такими, что организм выполняет свои функции адекватно и с минимальным расходом энергии и материала. В попытке копировать природу, мы создаем наиболее гениальные (для человеческого разума) творения. Например, тот же двигатель на воздушной подушке.

Вдруг вмешался капитан Суслов:

— Но что же является частью, а что основной системой — человеческое сердце или «земной шар»?

— Вы верно увидели, эти системы одного рода. И работы военно-медицинского научно-исследовательского института, и опыты швейцарцев, и рукопись Анисимова ведут именно к этому. Я не возьму на себя смелости однозначно утверждать, что именно является изначальным. С одной стороны — земной шар, который вращается подобно ротору двигателя, внешней частью которого — статором, по идее, есть безграничный и неопознанный космос. Но намного ли продвинулись наши познания относительно другой бесконечности — сердца?

Семенович завладел абсолютным вниманием.

— Существует принцип «оптимального вхождения», согласно которому различные системы входа друг в друга создают оптимальную. Вот так и человеческое сердце, и «земной шар», и космос органично дополняют друг друга и составляют «оптимальную систему».

Минувшая тишина показалась легче пуха одуванчика.

— Превратили нормальную контору в невесть что, — разум полковника Ефимова отказывался воспринимать такие высоты мысли.

Генерал мрачно кивнул.

Укутанный легкой дымкой весеннего воздуха, которая поднималась с лесного озерца, я воспринимал природу как свое продолжение. Весна как-то незаметно прокралась в истрепанные жестокими ветрами леса. На склонах оврагов, где солнце днем становилось все страстней, раскинулся нежный ковер первоцветов. Своим сиянием цветы напоминали разноцветные глаза моей Люськи… Сосны играли невероятно сиреневыми тенями на розовых стволах. Такое бывает только в волшебные часы апреля. В ноздри били ароматы первой зелени. Птички пели, как не в себе. Казалось, будто я слышал, как пыхтят и растут корни под землей. Пара лесных голубей громко ворковала между собой, что пора строить уютное гнездо…

По традиции мы с Владиком не забыли захватить с собой наш проверенный временем старенький кассетный магнитофон. И вот я вдыхаю свежий воздух глубже и включаю музыку. Мои мысли далеко от этих волшебных пейзажей и в то же время они слились с природой:

Это исповедуется мой тезка — молодой Андрей Макаревич. Эдакий песенный сериал на природе из цикла «Старые песни о главном».

— Интересно, сколько лет этой песне? — спросил я Владика, насаживая изворотливого червяка на крючок телескопической удочки.

— Не знаю точно. Пожалуй, лет двадцать. А может, и все тридцать. В крайнем случае, мой малый увидел однажды поющего Макаревича по «телику», и выдал: «Смотри-ка, а этот повар из» Вкуса «запел. Не упустил свой шанс».

Владик начал разные, приятные моему уху и душе, воспоминания-рассказы о «Машине времени», «Динамике»… Я что-то поддакивал на «автопилоте». А мысли мои, казалось, совершенно автономно, продолжали свой путь по дороге, с которой, как прозорливо предсказал Семенович, мне уже не свернуть. Солнце кропило землю горячими углями. Время от времени легкий ветерок шевелил зеленое пламя листвы, так что искры просеивали его насквозь и сыпались на землю и на нас. И я подумал, что все правда, кроме выдумки и воображения.

Мир расстилался предо мной безграничностью дорог. Я снова полной грудью вдохнул давно забытые лесные влажные запахи и пробежал глазами по строю весенних корабельных сосен, то ли оценивая, то ли приветствуя их. «Лес — частица Космоса, живущего непостижимой жизнью». Вспомнил Семеновича. Его бы сюда — все заговорил бы.

Вот такая она живая Природа. Сплошное взаимопроникновение. Это система, в которой энергетически-материальная зависимость от окружающей среды сведена к минимуму. При этом и «золотое сечение», и «число Фибочиани» представляют своего рода «технологический рецепт» оптимизации как живых структур и организмов, так и механизмов. И что скрывается за изданным мною технологическим рецептом управления полускоростным вихрем, этой тараторщиной на много страниц с многочисленными закорлючками формул просроченными интегралами? Полет мыслей сфокусировался на этом вопросе, еще не осознавая его крамолы. Деревья возможных событий так и шумели в воображении. Хотя Леса — это впечатление от вечности, а не от хорошей новости. Но к кому же обращалось с этим вопросом мое сознание? Почему, как джин из бутылки, в воображении всплыл образ Семеновича, который и выдал мне лаконичный ответ: «К подсознанию». Через минуту образ растаял в соснах.

Я засмотрелся вдаль, на сосны, на лес, на тропу голубого горизонта, что неровно сшивала небо и землю. Лес для меня всегда был мерилом выси, прочности, силы и мудрости. Кстати, Лес на магических картах — символ мудрости во все времена. Я, что называется, летал в облаках. Юный тростник обступил озерцо шелестливой стеной. Когда-то это озеро зарастет и покроется неустойчивым зеленым ковром. И вместо доверчивого водяного ока будет на этом месте око мертвое и страшное — болото. И порастет все лодочкой, стрелолистом, татарским зельем, осокой, клюквой, бузиной болотной, черникой и гребешком речным, из молодых сочных листьев которого можно делать зеленый салат… Я плавал взором воображения между камышовыми островками, где, вероятно, плавали среди гибких стеблей пятнистые щуки, охотясь на добычу. В таких озерах встречается и крупная рыба. А есть ли здесь русалки? Я мгновенно попытался их представить. Одна вернулась ко мне. Люська… Пощекотать?. Ощущение единства с Природой начало рябить. Однако о чем это я? И подсознание уже потрудилось на славу. Для меня вдруг стало очевидным, что если мы едины с Природой, а ее, как и созданные нами рукотворные конструкции, «заклинивает» в результате вибраций типа полускоростного вихря, то и сам Человек, очевидно, подвержен этому. Но Природа мудра. О чем она сигнализирует, о чем дает знать такими вибрациями? И может, душа тоже им подвластна?

Подсознание подбросило мне ответ, от которого уже ни внутренней дрожи, ни пота на лбу не возникло. Лишь только ощущение благости и одухотворения. Полускоростной вихрь возникает тогда и там, где возникает дисбаланс во взаимоотношениях между добром и злом. Ранее я обалдел бы от такого ответа. А здесь — ничего. Красиво так. Лес, вообще, неисчерпаемый источник здорового духа. Природа, конечно, что взять? И вот что мне еще подумалось. Полускоростной вихрь — это сигнал, который дается нам с высоты. И он сигнализирует о том, что мы отклоняемся от предназначенного пути, и подталкивает Человека реализовать то, что в него заложено… К сожалению, иногда реализацией такого сигнала являются землетрясение, цунами, системные катастрофы. А почему нет? Я поглядел в высь. Там плыли облака информации над соснами. А почему нет?

«Превращаясь в мага, ты перестаешь быть обычным человеком…». Кажется, что эта фраза Семеновича именно сейчас тем полускоростным вихрем блуждала в лесу моего круто измененного сознания (или подсознания). Притом, я уже подзабыл, что такое состояние хиляка, дундука и нытика.

— Академик, ты как, за своей удочкой поглядываешь? — крикнул мне Владик.

Я вяло помахал ему рукой. Успею еще порыбачить.

Комар впился в плечо. Вот, зараза! Увы, наверное, хотел еще пожить. Извини, друг, машинально!.

Интересно, а как это жить не совсем человеку среди людей? Вы не пробовали? Понимаю, что не всем дано вот так — моментально и сразу. А если этих «не совсем людей» рядом будет много? А если все будут телепатами и ясновидящими. Кошмар.

Многое так хочется не знать.

Люська… Ну и что мне делать с тем, что теперь я все знаю?! Зачем нужно было мне — еще вчера такому безудержному ревнивцу — узнать, о ее изменах? Зачем? Крона качнулась передо мной, как чаша булавок на весах судьбы. Колючих булавок.

Что делать нормальному мужчине, который неделями выпрашивает у жены выполнения ею семейного долга. И вот она (о, чудо из чудес!) дает ему свое разрешение. Просто какое-то безумное счастье! А здесь сверху для этого мужчины прокручивают эротически-романтическое кино. И показывают, как она по купленной мужем путевкой на Золотые пески в Болгарию, проводит с атлетом-брюнетом сериал «романтических» ночей! Притом — прямо на берегу Черного моря. Нет, представьте-ка! Голый берег в лунном свете. Все как на ладони. У нас в поселке, откуда я родом, говорили про такие ночи: «Видно даже, как жабы под луной загорают». Луна, словно серебряный лящик. Сияет. А здесь пески и ласки. И не со мной. Я грустно вздыхаю. Лучше бы этого не знать.

Или вот — после первой встречи с одноклассниками, растормошив свои романтические воспоминания, она в позе наездницы целуется со своей первой школьной страстью прямо возле «гимнастического коня» на школьной спортивной площадке… Ох, Люська, Люська! И зачем мне это было знать? Не зря же говорят, что все тайное неизбежно становится явным. Почему мы носом воротим от посланных с неба знаков и истин?

Как хорошо, что есть лес и озеро, и птицы с растениями, которые никогда не предают. И та же рыба, которая клюет даже! Клюет?! Говорил Семенович: «Не отворачивайся от удачи, а то она капризная Госпожа — отвернется от тебя». Я бегу, подсекаю — есть! А ничего такой карась! Шлеп! Живой, даже слишком! Благодарю тебя, озеро!

— С почином! — кричит внимательный Владик, — Крупный?

Будто он не видел. Я развожу руками по сторонам. Мол, вот такая рыба! Владик смеется. А мне, пока, говорить не хочется. Я насаживаю нового червяка и возвращаюсь к своим мыслям.

А вот мой друг Наум. Может и не совсем друг, но близким приятелем я его считал. А он, что называется, работал под прикрытием. Конспиратор хренов! Был любовником моей жены Люськи! Больше года они встречались для своих сексуальных утех в уютной малосемейной квартире, которую я получил еще будучи молодым специалистом нашего НПО. Приватизировал ее, а впоследствии, когда купил трехкомнатную квартиру новой планировки, решил ее не продавать — сгодиться потомкам. Последний год перед отъездом Наума в Америку они были, действительно, неудержимые, как заигравшиеся дети. Можно ли это было назвать любовью? Думаю, что нет! А было ли это светлое чувство у Люськи ко мне? До сих пор перед глазами стоит командировка в Польшу, которая запомнилась матчем сборной Украины по футболу с поляками, когда наши проиграли безнадежно 1:3, а Люська тем временем гуляла с Наумом по ночным клубам… Тогда же она и залетела, что закончилось срочным абортом. А меня же с таким истерическим пылом гнала прочь из спальни:

— Не могу! Нет никаких сил! Чего ты пристал? Бесчувственный! Отцепись!

Зачем мне часть дара видения, где я вижу как Наум под песню Криса де Бура «Lady in Red» танцует с ней? А позже, в свой очередной приезд, привозит ей эротическое белье фирмы «Triumph» именно красного цвета?.. Я с того времени перебрался спать в свой кабинет, утешая себя, что спокойнее будет! Не знал я тогда, что через три года буду лечить воспаление поджелудочной железы. А все потому, что Люська заразила меня грибком хламидиоза. Ведь Наум, для которого правила половой гигиены закончились с национальной процедурой — обрезанием, не только белье ей подарил, то и на хламидиоз не поскупился…

Сейчас я это все ясно видел. Удивительно! Считал себя ревнивцем. Но сейчас мне было спокойно. А может, безразлично? Да нет. Я и сейчас желал свою Люську. Недаром она мне мерещится меж сосен. Тогда была русалка, а теперь — нимфа. Счастье мое, когда же станешь просто верной Хранительницей? Как таким рулить?..

Закончилась кассета в магнитофоне, под которую все это время, пока я общался с мыслями, немного мурлыкал мой друг.

— Владик, а какой сегодня день? — спустился я с облаков на землю.

Вопрос Владика не впечатлил. «Профессионал»!

— Пятница! — без эмоций отозвался он, не отводя взгляда от поплавка, что замер, как лягушка на берегу.

— Так, — хмыкнул я и выдал правильный вывод, — Значит, завтра суббота.

— Гений! Умеешь, если хочешь, — похвалил меня Владик.

Через минуту я уже договаривался по мобильному телефону с Семеновичем о встрече на завтра в хорошо знакомом, по встрече с поляками, помещении.

Для меня рыбалка закончилась.

До свидания, сосны!

Так, неделя выдалась бурной. Чуть не сказал бурлящей. Ко мне подкралась пятница, но о традиционном отдыхе думать не хотелось. Я шел на встречу с Учителем.

Весной, если зима неохотно отказывается от своих владений, сил, накопленных летом и теплой осенью, остается маловато. Это я изучил. А если это конец недели, то ощущение земного притяжения становится острее. Мозг иногда включает красный фонарик, сигнализируя о перегрузке, а мы эти сигналы не в состоянии воспринимать. Опытный психолог четко определил бы мое состояние в эти минуты, как транс. Снаружи — тело движется, а взгляд… Взгляд концентрируется на определенной точке. Неудивительно. Мало того, что авитаминоз в душе, да еще столько впечатлений и событий. Одни вибрации типа полускоростного вихря чего стоят! Это вам не простые турбулентные завихрения весны!

Подсознание снова оказалось на высоте. Молодец оно у меня, вовремя передало эстафету управления моим грешным телом сознанию. Я вдруг понял, что уже давно покинул авто (как я им управлял, как доехал?), и стою в местной кофейне перед брюнеткой с очаровательной улыбкой, словно специально предназначенной мне.

— Какому чаю отдаете предпочтение?

Чудо, оказывается, умеет очаровательно говорить. Кажется, что глаза смеются только мне. По привычке я обвел взглядом помещение.

— Ну, так что вам? Есть «Гордость Цейлона», «Загадка фараона»…

— Зеленый, — этим словом я нарушил таинственную грань меж сознанием и подсознанием. Полная погруженность в себя утратила свой абсолют.

— Пожалуйста, мне тоже зеленый, — откуда-то из-за осиной талии официантки нарисовался Учитель.

Девушка поплыла лебедем за нашим чаем, а Учитель уселся напротив и был само внимание. Мою углубленность прорвало окончательно…

— Что делать? Что делать, когда член еще стоит, а сердцу подавай Любовь? Ох, молодежь, молодежь! — казалось, Семенович, как и при первых наших встречах, издевается надо мной.

Но это только показалось. Семенович, убедившись, что чай уже прочно заварился, исправно налил его через ситечко в чашки. Затем, с нескрываемым уважением к напитку, отхлебнул раз, замер, прислушиваясь к собственным впечатлениям, и причмокнул, приговаривая:

— Вкуснятина. Что хорошо, то хорошо! Как тебе? Угадал, угадал с пропорциями. Когда становится ясно, что доброе является добром, непременно появляется зло… Это сказал выдающийся китайский философ Лао Цзы, сынок. Что делать, что делать…

Я наслаждался чаем. Люблю когда он уже не горячий, но еще не теплый. Диалог, как всегда, был наподобие монолога.

— То, что в этот мир пришел ты, да еще с миссией нести Добро, увидели не только мы, но и злые силы. Именно они и пытаются навредить тебе со всех сторон. В том числе и в семье, родне. Душой твоего приятеля Наума руководят именно злые силы. Вот они и вредят тебе через его связь с твоей женой.

Я допивал свой чай и молчал.

— Расчет прост — вызвать в тебе ревность, отрицательные эмоции, подчинить тебя. Это нужно им, но не тебе.

«Если бы нас сейчас слышали нормальные люди, то они, вероятно, уже вызвали бы» скорую «для душевнобольных.

— Но теперь ты наш человек, поэтому должен понимать, о чем идет речь. Подобные вызовы злые силы бросают ежедневно. Хотя этот вызов особенный. И визави у тебя особое. И это хорошо — теперь мы видим реальную фигуру твоего прямого противника. Вспомним банальное «на войне, как на войне».

— А какое у нас соотношение сил? — верить в такое, или не верить — как-то меня не беспокоило. Хотелось информации.

— Вообще, примерно равное. Но крупная победа над злыми силами два тысячелетия назад дает нам некоторое преимущество.

— Моральное?

— Наверное… Однако дремать не приходится. А что делать? Только взгляни на календарь. Сегодня день прощения! Понимаешь?

Я уже хотел было пошутить по этому поводу. Типа: «Конечно! Дурак не поймет, а я на лету!». Но меня вовремя остановило страстно душевное выражение его лица. Сомнение охватило мою душу. А может ли он как следует оценить тонкий привкус моей шутки именно сейчас? А в сомнениях ничто не рождается, кроме новых сомнений… Я снова промолчал. Скоро отвыкну не то чтобы спорить и шутить, а, вообще перейду на язык карасей.

— Наши противники только и ждут от нас гнева и разрыва с нашими близкими. Не подарим им этого!

Семенович был в ударе и требовал, чтобы я разделял его чувства. В голове у меня все шло кругом, но кое-что я еще постигал. Главное, мне не хотелось обижать ни Семеновича, ни Владика, ни Люську. В конце концов, Семенович не требовал от меня симпатий к Науму.

— Я скажу больше! Определенную и ответственную миссию мы возлагаем именно на тебя, чтобы увеличить наше преимущество в этой борьбе.

«Это он что — про меня?»

— Наша сила в том числе в прощении и в смирении.

«Неужели?»

— Человек грешен по своей природе, а мы, воины Добра, должны бороться за души всех людей.

«Семеновича заклинило. Все точно, не буду спорить и шутки забуду».

— Смотри на все земные события с иного измерения. Увидишь, легче будет принимать решения.

Значит — прощение. Я отставил пустую чашку, но какое-то странное тепло было еще долго со мной. А что тут удивительного? Учитель появляется лишь тогда, когда ученик того достоин!

Магия и день прощения… Когда становится ясно, что появляется добро, непременно появляется и зло… Числа Пи, Фибочиани и управляемое сновидение… Как это совместить? Или это все всегда было единым целым? Единым целым на нашем земном шарике… А о чем там в Альпах говорил Серж? Спасать «шарик»? От чего? Или от кого? От людей? А что такое «люди»? Как создался этот мир? И, наконец, что такое, этот мир, о котором мы говорим? Какой мир более настоящий — тот, что частично посещаем в сновидениях (и находим там решения вопросов, на которые не можем найти ответы здесь), или то, что отражают в наших помыслах сигналы антенн наших глаз?

— Не хотите еще зеленого чаю?

Удивительно, но на эти несколько минут я «отключился» не только от разговора с Семеновичем, а и от прямого контакта с окружающим миром. И благодаря этой улыбающейся девушке с «осиной талией» я с удивлением возвращался к «окружающим реалиям».

— Да, попросим и зеленый чай, и на этот раз сушеные «райские яблоки»! — Семенович, поняв мое смущение пришел на помощь.

Опять эта очаровательная улыбка, и я уже смог выйти «на голос», обращаясь к Семеновичу (впрочем, сомнения, что Семенович и «без голоса» следил за моими размышлениями — не было):

— Удивительный мир. И откуда это все?..

— Сначала было слово. И слово было Бог, — кроме Семеновича никого рядом не было, но он ли это мне сказал?

— Неужели нет иного пути… Только вера. А как же наука? Как быть с миллионами ученых, изучающих различные аспекты нашего «шарика»?

— Сейчас уже нет смысла углубляться, кто разъединил этих родных сестер — науку и религию. Но это временно. Наука создается людьми для познания и себя, и шарика…

— А если шарик создал Бог…

— Если?.. Мы лишь изучаем все то, что создано Высшими силами…

— То есть, от нас ничего не зависит в этом мире?

— Ни в коем случае! Всегда есть право выбора пути. И каждый сам выбирает свой путь.

— А если путь ошибочный?

— Каждый имеет право на ошибку. Но каждый имеет право и на осознание своей ошибки, и на возвращение на выбранный жизненный путь…

Семенович и далее что-то доверчиво мне говорил-шептал. А может, и не было ничего доверительного, может он просто способствовал введению меня в нежный транс, когда ты словно здесь — рядом, но мыслями — в безграничном теплом крае. При этом тебе гарантируется возвращение в любой момент. И мысли-размышления шептали-грезили о чем-то своем, сокровенном. Что-то нужно было менять. Возможно, изменяться самому. Нет! Нет! Нет! Только не работать над собой! Наработался! Разбираться в себе? Это с какой точки зрения? Где она — эта точка отсчета? У Семеновича, у Люськи, или где-то далеко во Вселенной, а может бесконечно близко — во мне самом.

— Высшие Силы общаются с нами посредством сновидений, энигмы, знаков… И никакой логики в общечеловеческом понимании этого слова, — сквозь мираж транса донеслись до меня рассуждения в голос Семеновича.

— Ты особенный, — меня почему-то всего передернуло от воспоминаний об этом оценочном суждении Семеновича. Если следовать логике или общепринятым оценкам, то «особенный» должен закончить школу с золотой медалью, университет — с красным дипломом, не пьянствовать с приятелями, наконец, никогда даже не пытаться сравнивать «культпоход» в оперный театр с такой милой сердцу еженедельной воскресной вылазкой… в баньку.

Нелогично. Родители рожают своих всегда обаятельных и лучших в мире младенцев с чистейшими намерениями относительно их жизненного пути. Иностранный язык желательно начать изучать уже с детского сада, в школе — бассейн, музыкальная школа, конечно — дополнительные занятия с репетитором по профильному предмету… И далее больше, глубже, шире… У меня все было иначе. Самое яркое воспоминание из детского сада — первая любовь, без малейшей надежды на взаимность. Единственный человек, которому я доверил свое самое сокровенное — мама. Она не могла понять, что когда ее пятилетний Дон Жуан говорит: «Мама, если бы ты только слышала, какой у нее голосок!», то за этими словами скрывается глубокое, нежное, и самое искреннее в мире чувство.

Школа запомнилась почему-то не занятиями до седьмого пота. В младших классах мы с нетерпением ждали большую двадцатиминутную перемену, на которой можно было успеть сыграть почти полноценный тайм игры в футбол на школьной площадке. В старших классах, кажется, мы с приятелями жили «от субботы до субботы». То есть, в ожидании школьной дискотеки и ее гармоничных атрибутов — жарких поцелуев и драк.

Нелогично…

А где же школьные олимпиады, экзамены? Да, что-то там было… Возможно, этот аспект и был для «обычных». У меня же все происходило по другой программе. Надежной. Разработанной, как теперь выясняется (по Семеновичу), еще где-то в 1307 году тамплиерами, а затем развитой розенкрейцерами…

Я даже уже и не пытался фиксировать детали этого исторически-мистического сюрреалистического пассажа Семеновича относительно моей особенности. С его слов, и тамплиеры, и розенкрейцеры были не только (и не просто) рыцарями меча (а точнее — креста и белой розы), а большими, более чем гениальными математиками, магами числовых закономерностей. Одним из магических чисел розенкрейцеров является число 137. Да, этот один особый, по розенкрейцерам, должен был родиться за 37 лет до второго тысячелетия от Рождества Христова. Семенович как-то особенно чмокнул, казалось бы от особого смакования сладкого специально приготовленного к зеленому чаю «райского яблока».

— То есть, если мне в 2000 году стукнуло 37, это первый признак особенности, — с некоторой иронией парировал я учителю, потянувшись за яблочком.

— Именно так. Ты, наверное, знаешь, как много мистики, ученые, астрологи и нумерологи ожидали от Миллениума… Число антихриста легко и доступно. А у розенкрейцеров, одной из фундаментальных футуристических задач которых было как достижение, так и поддержание гармонии во Вселенной, было фундаментальное число — 3,3333. Как говорят математики, 33 после запятой «в периоде». И пропорция с Миллениумом наступает довольно грустная. Если 2000 поделить на 3,3333, то получиться 600,6006. Грустные три шестерки в результате.

«Золотые же р — сечения нормируют противоположности до единицы.

Это даже признали ученые, которые занимались математическим анализом «золотого сечения». По их мнению, некоторые противоположности, которые в сумме дают единицу, создают «узлы устойчивости», то есть гармонии само организующих систем (в том числе живых). Это соотношение: 0,275 0,725 = 1, 0.318 0,682, 0,382 0,618, 0,725 0,275 и другие.

От моего порыва чашечка с чаем пошатнулась и немного расплескала ароматный напиток на блюдечко.

— Мы можем в этом случае говорить об определенных математических формулах мирного сосуществования добра и зла! — это был даже не вопрос, а констатация понятного нам факта.

Семенович театрально не просто выдержал паузу, он элегантно салфеткой промокнул мои загрязнения окружающей среды вокруг нежной чашечки, отбросил взмокшую салфетку в одинокую безработную пепельницу (мы не просто не курим, а, даже, не переносим когда в чайных кто-то намеревается закурить), и, как главный врач генерального коллоквиума, вынес свой приговор:

— Да! — традиционно чарующая улыбка задержалась на лице Учителя лишь на мгновение, и… исчезла, — Но на 2000 год формулу гармонии было отыскать довольно трудно. Долгие времена исследователи считали, что совершенно невозможно. Ведь гармоничное соединение в единицы числа розенкрейцеров давало деления: 1: 3,33… = 0.303003. Результат при Миллениуме оказался потрясающим: 2000:0.303003 = 6660. Без шансов… Вроде бы… Число зверя всегда довольно близко. Очень просто человеку в обыденной жизни поддаться на искушения пьянства, оскорблений и других человеческих грехов. И очень трудно держать себя на пути гармонии с добродетелью.

— Так мы же Миллениум уже пережили! Может, не так уж страшны были те пропорции?

— Не перебивай. 1307 — год начала конца (возможно и сознательного) ордена Тамплиеров. Все было запланировано и просчитано. Человечество ожидали трудные времена испытаний и войн. Но запрограммировать спасение от Миллениума можно было еще в 1307 году. Самопожертвование ордена тамплиеров, начавшегося в 1307 году, дало возможность запрограммировать неосуществимость определенных ужасных пропорций. Если разделить 1307,8 (восьмерка после запятой указывает на период начала конца тамплиеров) на 0,666, то получаем 1963,6636. Слушай внимательно 1963,66366366… Последние цифры 366 подтверждают действительность программирования — как количество дней в году (кроме высокосного).

— Но как именно определить — кто вам (или им) был нужен (и для чего) из тех, кто родился в 1963 году?

— Математика. Планирование развития жизни. Если умножить 1307 на 1307 то имеем 1 708 249. Все очень просто. Тот, кто нам нужен — один, он должен был родиться 7.08 в 2.49, — при этих словах Семенович из внутреннего кармана своей потертой кожанки достал бережно свернутый и вложенный в портмоне пожелтевший листок — медицинская карта новорожденного. Среди традиционных медико-каллиграфических выкрутасов все же довольно четко можно было различить дату 7.08, и «родился в 2.49», — Сынок это твоя карточка. В эту минуту в мире родилось 137 человек, но мы тебя отыскали.

— И что это значит?

— Твоя жизненная, а возможно и сверхжизненная задача — удержание «узла устойчивости» — такой хрупкой земной само организующей системы. Удержать устойчивость во взаимоотношениях добра и зла…

Не могу сказать, что мою логику таки убедили математические доводы Семеновича. Наконец, к любому семизначному числу можно отыскать любые математически-исторические аналогии, и дойти до нумерологических предсказаний. Но… Я уже давно все от Учителя воспринимаю на веру. И логика здесь пусть отдыхает…

Заведующему диагностическим отделением региональной ведомственной больницы МВД Юрию Петровичу было не привыкать к приему клиентов, которым попросту нужно было «отлежаться», прячась на больничной койке от каких-то невзгод.

Но генерал Крикун посетил врача по собственному убеждению:

— Юрий Петрович, — генерал без погон, в обычном спортивном трико имел вид действительно истощенного пенсионера, который обращается за врачебной помощью, — Вы знаете, в моем возрасте, хоть раз в пару лет нужно реально проверить свое дело — на что оно еще способно…

— О! Так у меня есть замечательные варианты. Здесь недалеко, в этом же сосновом бору, где наша больница, открыли новое казино. И кухня, и фишки — двадцатилетние, пышногрудые — все на месте! Так, может, там и проверим? — Юрий Петрович подтвердил твердое внутреннее убеждение генерала, что в медицинских университетах где-то таки тайно преподают «курсы остроумных шуток», и «категорический запрет на каллиграфический почерк». Странное обстоятельство — в больничных делах врачи пишут невероятными каракулями, которые «нормальным больным» абсолютно непонятны, а вот для общения и постановки диагнозов между самими врачами относительно каракулей — никаких вопросов.

— Не могу, — генерал что-то хотел объяснить, полушутя или полусерьезно — мол, и жена, и работа, но врачам палец в рот не клади, — и этого достаточно:

— Т-а-а-к… Все понятно. Это довольно серьезно, — на самом деле Юрий Петрович продолжал шутить, — Пишем: «Консультация уролога и сексопатолога». Точка. Что еще привело вас в наше волшебное заведение? Кстати, бронхи лечим естественной ингаляцией. В наш сосновый бор еще с дореволюционных времен приезжала знать и из Петербурга, и из Москвы — подышать этим целебным хвойным воздухом. Лечили бронхиты и даже астму, — казалось что врач не имеет даже умысла дать высказаться своему пациенту.

— Понимаете… Я уже устал. Определенных вещей по работе не могу уяснить по существу. То, что еще лет пять-семь назад давалось мне с легкостью, сегодня почти не могу реализовать и даже постичь. Эта молодежь, кажется, пробегает мимо меня, а я стою как статуя. Что-то я слышал о синдроме хронической усталости. Возможно это у меня? — генерал говорил действительно о наболевшем. Эти «полускоростные вихри» государственной службы уже прочно присадили на «цитрамон», а ночью — на корвалол. А еще лет десять назад бегал пятикилометровые кроссы… Нужно что-то менять в своей жизни.

— Раздевайтесь до пояса, — Юрий Петрович поправив очки и приподняв их к бровям, приступил к основной части своей работы — обследованию и диагностированию.

Осмотрев пациента, врач вынес предварительный вердикт:

— Ну что, товарищ генерал, я в эти высокие материи типа «синдрома хронической усталости «не то что не верю, честно говоря, я как полевой хирург, и мне не до высоких материй. Большое складывается из малого. Вот и давайте за 10–12 дней пройдем капитальное обследование, и выясним, что же вам так мешает нормально работать. Даю направление на анализы мочи, крови, мокроты из горла, сделаете рентген легких, УЗИ печени, желчного пузыря, сонных артерий. Затем на консультацию к пульмонологу, гастроэнтерологу, невропатологу… И давайте не обойдем и уролога, и проктолога… Согласие?

— «Нащо йому про теє знати, що, може, плаче бідна мати. Та побивається, як рибонька об лід: він вовк, він пан. Йому не слід!», — генерал, цитируя Леонида Глебова, дал понять, что и он может шутить, если уже врач перешел к серьезной фазе разговора.

Лечиться — дело лежачее. Александр Дмитриевич прихватил с собой для перечитывания материалы с аналитического отдела, справедливо решив, что аналитика Суслова может конкурировать с захватывающим детективом. К тому же, из-за самых драматических мест этого служебного эссе белокурые медсестры не дадут потерять сознание. Или вернут в надлежащее время в сознание.

Это было недалеко от истины. Выполняя объемное аналитическое задание о возможной связи между исследованиями ученых и спецслужб в США и Швейцарии по поводу полускоростного вихря, Суслов забрел в такие «непроходимые дебри», что генералу ничего не оставалось, как решить, что пришло время уйти «на больничный». Вадик Суслов был всегда внимательным при изучении вопросов, интересующих его. Но никто же не думал, он доберется и до «Аненербе», и до розенкрейцеров, и вспомнит Институт Маятника… Это уже было слишком для здравого смысла руководителя силовой структуры региона.

— Товарищ генерал. Проблематика, которую мне поручено исследовать, встречается в материалах КГБ времен Второй мировой войны. Тематикой пулускоростного вихря занималось секретно-мистическое авангардное подразделение СС — «Аненербе». Материалы исследований только в самой незначительной части попали в советскую контрразведку. Главная же их часть была скрыта немцами в Швейцарии, и вывезена в Америку, Великобританию и Францию нашими союзниками во Второй мировой, а часть исчезла в неизвестном для нас направлении. Позвольте предоставить вам для ознакомления аналитические материалы по этой тематике, — генерал именно после такого доклада капитана Суслова потянулся за валидолом и принял окончательное решение «свалить на больничный».

Совершенно секретно: «Аналитические материалы по вопросу исследования» полускоростного вихря «.

Подготовил:

Капитан В. Суслов.

«Тематика полускоростного вихря нашла свое отражение не только в общефизической теории, а и в метафизике, мистике и оккультизме. В частности, тема упоминается в материалах, попавших в советскую разведку при изъятии в 1945 году незначительной части архивов загадочного авангардного подразделения СС — «Аненербе».

Из истории возникновения организации «Аненербе».

«Каждое государство нуждается в собственной элите. В Германии такая элита — эсэсовцы!», — сказал рейсфюрер СС Генрих Гиммлер. СС была создана в начале 30-х годов 20 века, как привилегированная военная организация. По структуре она была подобна Ордену Иезуитов, созданного в 1534 году. Гиммлер считал, что структура СС должна сыграть в истории такую же роль, как иезуиты в Испанской империи.

Сходство названных организаций поражает. И СС, и иезуиты были сформированы по принципу построения ордена. Каждый член ордена имел значительные привилегии и, вместе с тем, имел безграничную преданность своему владыке. То есть, фюреру и папе. В 17 веке иезуиты в Парагвае создали собственное государство. На базе СС планировалось создать свое государство в пределах великого немецкого рейха.

Как одни, так и другие, были чрезвычайного физического телосложения и занимались алхимией, астрологией и оккультизмом.

Кое-что эсэсовцы позаимствовали и у других средневековых орденов. Например, в качестве эмблемы на военную форму они приняли «мертвую голову», которую позаимствовали у ордена розенкрейцеров. Правда, если в символике братства Розы и Христа обнаженный череп означал победу духа над материей, то нижние чины СС придавали этому символу значение смерти. Особыми знаками принадлежности к СС были кольцо и кинжал. Но если кольцом торжественно (по оккультным традициям) награждался почти каждый офицер СС, то кинжал выдавался лишь посвященным офицерам титула не ниже оберштурмфюрера. Вручение осуществлял исключительно Гиммлер по особо секретному оккультному ритуалу в Весельсбургском замке.

В 1942 году советские контрразведчики получили медальон эсэсовца с эмблемой «Мертвая голова» и кинжал высоко чиновника СС не в качестве трофея после определяющих для второй мировой боев под Сталинградом, а в лесах северной Карелии, где интенсивных боевых действий вообще не было. Бесспорно, факт появления высокопоставленных чиновников элитных войск СС в именно этой части военных действий заинтересовал советскую контрразведку. Было выяснено, что определенные поиски в лесах Карелии (кстати, такие же поиски проводились и на украинских казацких курганах) осуществляло элитное подразделение СС-«Аненербе».

«Аненербе» (Ahnenerbe — «наследие предков», полное название-«немецкое общество по изучению древней германской истории и наследия предков») — так называлось элитное подразделение СС, достоверной информации о котором почти не существует.

Идеологические принципы создания организации изложил в книге «Возникновение человечества» (1928 год) Герман Вирт. Он же стал организатором выставки «Аненербе», прошедшей в Мюнхене в 1933 году. Экспонатам выставки было до 12 тысяч лет, и они должны были продемонстрировать доказательства того, что у истоков возникновения человечества стояли две прото-расы — нордическая и гондваническая.

Экспонаты собирали по всему миру — в Палестине, в Альпах, в пещерах Лабрадора… На выставке присутствовал Генрих Гиммлер, который был поражен доказательствами превосходства нордической расы. 10 июля 1935 года была создана организация «Аненербе», которую основали как учебно-исследовательское учреждение по изучению немецкой праистории. Следует отметить, что и создание, и деятельность организации были под пристальным вниманием Гитлера, который с молодых лет был «управляемый» оккультным знаниями.

Общеизвестно, что Гитлер вместе с Рудольфом Гессом находились в тюрьме Ландсберг после неудачного пивного путча, и именно там их посещал известный профессор Карл Хаусхофер, который был посвящен в члены тайного ордена «Зеленого Дракона». Существует версия, что именно этот орден «выбрал» Гитлера оптимальной кандидатурой на «вождя нового мира». Им импонировало, что Гитлер тяготел к мистике, имел явные признаки медиума и был способен воздействовать на аудиторию. А это и есть признаки удачной кандидатуры для подвластности по оккультной триаде: Маг накачивает медиума, а тот вызывает из коллективного сознания толпы демонов войны и крови, слепую подвластность и агрессию…

Известно, что организатором неудавшегося покушения на Гитлера в 1944 году был сын Карла Хаусхофера Альбрехт. После гибели Альбрехта в его куртке нашли окровавленную записку: «Все зависело от того, чтобы оттолкнуть демона в его темницу. Мой отец не разглядел лукавого и выпустил в свет дьявола…».

Когда организация только зарождалась, в нее, кроме Карла Хаусхофера, были привлечены ученые Фридрих Хильшер, Рихард Дарре, Свен Федин, Карл-Мария Вилигут (Вейстхор) и другие. Именно Вилигуту, с которым постоянно консультировался по вопросам оккультизма сам Гитлер, принадлежит идея атрибутики войск СС. Карл фон Виллигут умер после второй мировой войны, не осужденным ни Нюрнбергом, ни любым другим судом. Его потомки из поколения в поколение передавали таблицы и схемы, на одной из которых были изображены потоки вихря каких-то частиц. Существует предположение, что это были эскизы генераторов вихревых или торсионных полей. При этом эскизы сделаны черным цветом. А вот на одном из эскизов выделена красным надпись «полускоростной вихрь», будто противоток основному вихрю.

В 1945 году бойцы Красной армии захватили старинный замок Альтан в Нижней Силезии, в котором хранилась часть архивов Аненербе. Всего было заполнено документами и вывезено в архивы КГБ 25 вагонов. Удивительная вещь, но частью документации по оккультизму и мистицизму до конца 20 века, никто даже не заинтересовался. Документы по этой тематике в архивах не были даже пронумерованы.

Исследование же части архивов технического характера имело большое значение. Стало известно о существовании разработок аппаратуры генераторов торсионных полей. По выводам специалистов, создание технико-магических аппаратов было направлено на «кристаллы воли», находящихся где-то в зоне гипофиза.

Так ученые Воробевский и Богданов утверждают, что аппаратура торсионных полей — это и есть средство воздействия на психику человека в нужном направлении, и что в мозгах человека имеются созданные самой природой кристаллы полупроводниковых структур. Именно с применением указанной выше твердотельной электроники возможна передача в мозг человека кодированной информации, которая, будто в «осознанном» сновидении, вызывает определенный образ, представление, определенные реакции и ассоциации.

Какое же выбрать направление воздействия на массы?

Этот вопрос беспокоил лидеров нацистов на высшем уровне. Сначала свастика, которая, согласно позиции Гитлера, должна была заменить крест во всем мире, была левосторонней. Но после одной из экспедиций аненербивцев в Тибет, «направление» свастики было изменено на правостороннее. Существовало предположение, что правосторонняя свастика была положительно заряженная и имела предназначение для воздействия «на своих». Левосторонняя же — для воздействия на сознание врагов. Но в одном из предположений вспоминается все тот же полускоростной вихрь».