Тайный наследник.Том 1 и Том 2

Глава 26

Профессор Стефанович покорно кивнул, когда я отдал ему приказ.

— Конечно, ваше сиятельство. Но должен предупредить — юноша без сознания… Его сейчас категорически нельзя будить. Это станет для пациента сущей пыткой!

— Я здесь не для того, чтобы его пытать, а чтобы ему помочь, — отрезал я. — Быстрее, доктор.

Видимо, я действительно стал лучше управляться с ментальной силой. Ментальное давление на Стефановича получилось просто эталонным: он возражал с точки зрения здравого смысла, но при этом не сопротивлялся приказам. Это — высший пилотаж работы. Человек не может тебе отказать, но сохраняет способность к критическому мышлению. Может, прав был Столыпин? Стоит заняться ментальной магией плотнее…

Мы вышли из кабинета, и профессор повел нас прямиком в палату. Здание было старым, с высокими, метра по четыре, потолками. Больничный коридор был отделан деревом, а смотровые окошки в палатах тоже имели деревянные рамы. От этого места так и пахло духом старины. Но все было чистенько и опрятно, хотя и заметно, что лишнего финансирования этой больнице не давали.

— Прошу, господа, — Стефанович остановился возле широкого окна палаты, где разместили четыре койки. Но занято было лишь две. — Вот ваш Сидоров, справа.

Я увидел его силуэт. Казалось, парень сбросил не меньше десяти килограмм. Бледный, даже какой-то сероватый, синюшные губы и пальцы. Ужасное зрелище. К Никите были подключены аппараты слежения, капали какие-то лекарства…

— Выведите его из палаты. Мы не хотим навредить второму больному.

— Но что вы собираетесь…

Над моей ладонью вспыхнул магический огонек.

— Если мы начнем работать там, то вся ваша аппаратура сойдет с ума. Дальше объяснять?

— Нет-нет, я все понял. Господи, у меня ведь совсем вылетело из головы, что у вас почти все дворяне колдуют. Но, господа, какова вероятность успеха вашего лечения?

— Выше, чем вашего, — выдохнул Столыпин. — При всем уважении к вашей квалификации. Не оскорбляйтесь, просто мы работаем с другими субстанциями.

Но Стефанович и не думал обижаться. Наоборот, его, казалось, захватила мысль, что сейчас он окажется свидетелем магической работы по исцелению. Любопытство ученого, понимаю.

— Но, прошу вас, позвольте сделать ему тесты, когда вы закончите. Я должен убедиться…

— Хорошо. Но сейчас просто выкатите его… Да хоть сюда, в коридор. Нам без разницы, где работать.

Наша беседа уже привлекла внимание нескольких медсестер. Они направились было к нам, но Стефанович передал им наш приказ. Конечно, без пререканий не обошлось. Пришлось снова продемонстрировать способности. Убедил.

Вблизи Никитка выглядел еще хуже. Да, парню крепко досталось, реально ведь болтался между небом и землей. Я чувствовал очень слабое биение жизни в нем. Доктор был прав — первые несколько дней были решающими, и в случае Никиты перелом еще не наступил.

Не сговариваясь, мы со Столыпиным сбросили пиджаки и закатали рукава. Стефанович и медсестры отошли подальше и с любопытством ожидали наших действий. Правда, я услышал, что профессор велел одной из сестер принести на всякий случай реанимационный набор.

— Готовы, ваше сиятельство?

— Да.

На этот раз я был без допинга в виде минералки, но силы во мне было хоть отбавляй. Действовали по старой схеме. Столыпин производил лечебные манипуляции, а я работал батарейкой.

Только вот эффект и светомузыка на этот раз были другими. Когда Андрей активировал «Мертвую воду», выяснилось, что яда в организме Никиты оказалось слишком много. И чтобы его выгнать, пришлось задействовать ресурсы самого организма. К счастью, куда надо был воткнут выводящий катетер.

— Ничего себе… — прошептал Стефанович, завороженно глядя, как отрава начала стремительно покидать тело больного. — Невероятно…

В этот момент Никита задергался — начались судороги.

— Ничего не предпринимать, — предупредил Столыпин. — Так нужно. Это нормально.

Секретаря потрясло с полминуты — он так и не пришел в сознание, а затем затих.

— Так, почти вся вышла, остальное уйдет по инерции, — отчитался Столыпин. — Запускаю «Живчика».

«Живая вода» окутала все тело Никиты теплым мягким светом. Это заклинание было куда проще. На «Мертвой воде» на втором курсе с первого раза не заваливались только единицы. «Живчик» же представлял собой равномерное накачивание энергией пораженные области, а затем приведение оных в первозданный вид. Впрочем, учитывая масштаб бедствия Никиты, Столыпину пришлось возиться с ним долго.

Наконец, сияние стало медленно угасать. Андрей рухнул от усталости — в прямом смысле. Я едва успел разорвать энергетическую связь и подхватить атташе.

А через несколько мгновений Никита зашевелился — сестры вытащили у него из горла трубку для дыхания. Пока он кашлял и приходил в себя, я занялся Столыпиным.

— Что ж вы так себя не бережете, а голубчик? — я подпитал его немного силой. — Зачем сначала свою израсходовал, дурень?

— Торопился… Не рассчитал…

Медики суетились вокруг почти что воскрешенного секретаря, а я привел Столыпина в порядок. Помог встать, накинул пиджак на ему плечи, убедился, что атташе снова функционировал нормально.

— Что ж, господа, отличные новости! — К нам подошел Стефанович. — Судя по всему, вам удалось. Блестящая магическая работа! Кровь забрали на срочный анализ.

— Нам нужно с ним поговорить, — хрипло сказал я. — Это срочно и очень важно.

Профессор быстро сориентировался.

— Палата два-шестнадцать пустует. Отвезем пациента туда. Но мы должны удостовериться…

— Все с ним нормально. Через час бегать будет так, что догнать не сможете.

Растолкав медсестричек, я сам взялся за каталку. Столыпин открыл передо мной нужную дверь, и безмолвствовавший до этого Никита вздрогнул.

— Вы…

— Говорить будем, — сухо сказал я. — Андрей, попросите воды для парня. Ему всю глотку той трубкой расцарапали, пока вытаскивали.

— Сейчас.

Никита пытался говорить, но ему и правда удавалось с большим трудом. Пришлось немного подправить магическим образом, но пить парень все равно хотел отчаянно — залпом выдул два стакана. Столыпин запер дверь палаты и остался у порога, а я сел на каталку и уставился на секретаря.

— Догадываешься о предмете нашего разговора?

Он молча кивнул.

— Сам все расскажешь или мне тебе в голову залезть?

— Сам. Сам, ваше сиятельство.

— Ну тогда излагай. С самого начала. Когда тебе дали задание в Петрополе.

Все еще красные глаза секретаря расширились не то от удивления, не то от ужаса.

— Вы и это знаете…

— Я теперь слишком много знаю. Рассказывай свою версию. И не пытайся лгать — я проверю.

Возможно, это было излишне сурово, но мне сейчас было не до сюсюканий. Никита вздохнул, набрал в легкие побольше воздуха, и тихо заговорил:

— Они сами меня нашли в Петрополе. Тайное отделение. Вышли на меня. Сказали, есть приказ, дело важное и тайное. Нужно было просто встретиться в условленный день в Земуне с их человеком.

— Зачем?

— Я должен был забрать посылку. Но я не знал, что в ней. Мне настрого запретили заглядывать внутрь. Да и, если честно, не было желания. Вы же понимаете, это Тайное отделение… Им нельзя отказывать.

Столыпин кивнул.

«Это правда. Если Отделение о чем-то просит, отказы не принимаются. У них есть рычаги давления на всех, даже на неодаренных. Поможешь — милость. Откажешь — кара».

Это я и сам уже прекрасно понимал. Могущественная структура. Но интересно было то, что Никита понятия не имел, что должен был забрать. Значит, его исплользовали как курьера. Что логично — в составе свиты знатного господина меньше шансов нарваться на дополнительные проверки. Выше вероятность, что груз окажется в сохранности — ну, мне так казалось.

— Хорошо, ты согласился забрать посылку. Что ты должен был делать дальше?

Никита растерянно пожал плечами.

— Мне сказали, в Белграде меня сами найдут. Их человек. Наверное, агент. Мне просто дали два пароля — для Земуна и для Белграда. Я должен был просто передать посылку, ваше сиятельство! Святым крестом клянусь!

— Допустим, верю, — кивнул я. — Расскажи о случайной встрече в кафе в день приезда.

Секретарь плюхнулся обратно на каталку. Из глаз потекли слезы.

— Он мне угрожал. Он не знал о посылке, как мне кажется. Он говорил только о вас, Николай Петрович. Ему были интересны вы…

— Что именно?

— Он хотел, чтобы я следил за вами. Передавал информацию о ваших передвижениях и встречах.

— А ты что?

— Я… Я испугался. Хотел сразу отказаться, но побоялся. Сказал, что не всегда бываю при вас, и это правда. Это ведь правда! А потом он… Он показал мне фотографию моей семьи. Не знаю, как он ее добыл. Назвал имена родителей. Сказал, что пока я буду предоставлять сведения, с ними все будет в порядке… Он ушел, не дожидаясь ответа. А сегодня утром я встретился с ним у отеля, когда вы ушли на рынок. Он спросил, что я решил.

— И?

— Я отказался. Я отказался, Николай Петрович! — воскликнул Никита. — Тогда он просто протянул мне фотографию. Сказал, на память. И в этот момент, когда наши ладони встретились, меня что-то укололо. А через пятнадцать минут…

Значит, так его и отравили — все, как сказал профессор. Но мне было этого мало. Если Никита действительно не согласился на подкуп, то его следовало как следует наградить за все, что пришлось пережить. И позаботиться о безопасности его близких. Но мне нужна была уверенность.

Я подошел к нему и дотронулся до покрытого испариной лба. Ох ты ж черт… Да, парня реально вывернуло наизнанку на всех плоскостях бытия. Даже ментал пострадал — был неровный, мерцающий, местами рваный.

— Больно…

— Надо, Никит. Надо.

Я осторожно залез в его воспоминания. Если с Никитой встречался агент австрийцев, то вряд ли он был одаренным. И стереть ему память или заменить воспоминания не мог. Даже артефакты не обладали таким эффектом. Память была ровная — никаких швов. Зато я увидел этого человека.

Среднего роста, худощавый, в легком пальто, накинутом поверх летнего костюма. Светлая шляпа и темные очки… Но он снял их тогда, в кафе. Лет тридцать пять-сорок, вытянутое лицо, один глаз светло-карий, второй — темно-карий. Но сама рожа ничем не примечательная — таких пол-австрии. А еще он хорошо говорил по-русски, хотя и с сильным акцентом.

Я оторвался от Никиты и, как мог, наскоро выровнял ему ментал.

— Ты герой, парень. Правда.

— Они хотели меня убить, да?

— Да, Никит. За то, что ты не согласился. И они хотели замести следы, — я крепко сжал его холодные пальцы. — Но у них ничего не получилось, парень. Ничегошеньки у них не вышло. Тебя спасли, ты сделал все правильно, а я теперь знаю в лицо этого ублюдка. И будь уверен, что так просто я это не оставлю.

— Николай Петрович, я знаю, как все это выглядело… Но, клянусь…

— Да видел я уже все, что нужно. Не оправдывайся больше. Гордись поступком. Мы забираем тебя в отель и больше в обиду не дадим, понял?

Никита торопливо кивнул.

— Д-да…

Мы со Столыпиным осторожно помогли ему подняться. Секретарь сделал несколько нетвердых шагов босиком по кафельному полу, но вскоре уже сам выпрямился и стал идти уверенно.

— Это же вы, да? — обернулся он. — Вы спасли меня Благодатью? Вы оказали мне честь?

Блин, он издевался, да? Я — честь ему оказал тем, что попытался спасти его верную задницу? Как мне на самом деле повезло со слугой. Он ведь и правда пошел за меня на верную смерть, пусть и не знал этого…

Нет, Сидорову точно причитается. И много.

— Только не увольняйте меня, пожалуйста…

Я взглянул на Столыпина поверх плеча Никиты.

«Он блаженный, Андрей? Он что, действительно не понимает, что сделал? Мы не могли что-нибудь навредить у него в голове при лечении?»

«Ну, в голову это вы у нас к нему залезали, ваше сиятельство. Но должен отметить, что парень просто… Предан вам. Он вас любит — беззаветно и безоглядно. Просто потому, что вы есть. Как верный пес. Цените его дороже золота».

Мы торопливо распрощались с отделением токсикологии, а Столыпин накинул несколько купюр сверху — так сказать, за срочность и прочие неудобства. Отельная машина все еще ждала нас у выхода, и, сев в нее, Никитка расплылся на мягком заднем сидении. Только когда мы тронулись, я понял, что забыл забрать его одежду. Ну и черт с ним, купим ему другое барахло. Посолиднее, а не эту серенькую синтетику. И очки закажем человеческие.

— Ваше сиятельство, — шепнул мне секретарь, когда мы тронулись. Столыпин сел на переднее пассажирское, а мы с Никиткой оказались на заднем. — Что же теперь делать с посылкой?

— Не беспокойся об этом. Все улажено.

Ну или мне так казалось на тот момент.

После хорошего обеда от шеф-повара, релаксации в джакузи герцогского люкса и пары часов сна Никитка стал огурчиком. Кстати, кажется, вместе с ядом Андрей выгнал из него и лишние жиры — так что секретарь посвежел и действительно начал выглядеть здоровее. Пора патентовать метод.

Вера была вне себя от счастья и, схватив деньги, побежала одевать своего благоверного. Столыпин же оставался при Никите неотступно в качестве охраны, параллельно руководя сборами. Решено было переходить границу следующим утром.

Я же, немного отдохнув, для вида прогулялся по местным магазинчикам, построил глазки местной знати и богеме на Главной улице и даже угостил пару симпатичных дам шампанским за ужином. Словом, сделал все для поддержания репутации легкомысленного русского князя и любителя сорить деньгами. А заодно обеспечил себе псевдоалиби — мы со Столыпиным великолепно разыграли сценку «барин наклюкался в зюзю» в ресторане отеля.

И сейчас я брел по темному Земунскому кею, выискивая Лалу. Андрей остался со слугами, а я… А я вписался в очередную авантюру.

— Княз! — я резко остановился, услышав шепот. Голос принадлежал Лале. — Сюда! Вниз!

В дальнем конце причала, где оставались только рыбацкие лодки, болталась на волнах темная скорлупка. Лала махнула мне рукой и жестом велела торопиться. Я быстро спустился и оказался перед девушкой. Сейчас ромалка выглядела совсем иначе: темный обтягивающий костюм, волосы убраны в пучок, на голове капюшон. Куда она спрятала пакет с документами, я старался не думать.

— Садись в лодку.

В посудине нас уже дожидался молчаливый сгорбленный человек. Вместо приветствия он просто кивнул мне, и я забрался внутрь. Лала оттолкнула нас от берега и быстро взлетела последней. Шли на веслах, что для Дуная было довольно тяжело.

— Он забросит нас на Велико ратно, — шепнула Лала. — Там пересядем на другую лодку. Придется пройтись.

— Хорошо.

Я в каждую секунду ожидал, что вот сейчас-то уж загорятся прожекторы и раздастся голос, велящий нам развернуться. Но нет — берег был темным и тихим, и я не слышал ничего, кроме плеска воды и свиста ветра. До острова плыть было всего ничего — метров двести-триста. Но это время показалось мне сущей вечностью.

Лодочник пристал к топкому берегу и кивнул — дескать, проваливайте. Не успели мы толком сойти, как он уже отчалил.

— Куда дальше?

— Через остров на северную часть. Здесь есть тропа. За мной.

Судя по всему, Лала хорошо подготовилась. Хотя прогулка по заброшенному острову все равно не ощущалась приятной. Почти весь остров зарос густыми деревьями, и лишь малая его часть, что была ближе к Земуну, имела песчаный пляж. Наверняка рукотворный — неоткуда здесь было песку взяться.

Ботинки похлюпывали в грязи, но вскоре тропа стала чуть суше.

— Не сворачивай никуда, — предупредила ромалка. — Там блато.

Я молча кивнул. Говорить лишний раз не хотелось — только сделать дело как можно скорее и… Как вернуться, я уже для себя решил, но Столыпину говорить не стал.

Над нами нависали кроны деревьев, ночь стояла безлунная, и почти ни черта не было видно. Лала знала дорогу, и лишь это нас спасало. Наконец, мы прошли почти весь остров. Ромалка остановилась, сошла с тропы, вглядываясь в темноту.

— Нас ждут. Идем.

Мы вышли на берег — тоже топкий, но все же поприятнее, чем на другой стороне острова. У причала стояла лодка, и в ней сидел человек. То ли он нас не услышал, то ли не обратил на нас никакого внимания.

Лала огляделась по сторонам и двинулась вперед. Она не успела сделать и трех шагов, как меня окатило ледяной волной ужаса.

— Стой, — я бросился к ней, пытаясь утянуть назад. — Что-то не так.

— Откуда…

И в этот момент из зарослей на нас вышли четыре темные фигуры.