Те, Кто Живут Давно. Рэдмаунт и Охотник

Глава 8

Глава 8.

Начало семнадцатого века, Бранденбургско-Прусское государство…

Миновала зима, и первое весеннее тепло уже подсушило и согрело землю. По дороге к реке подъехала небольшая лёгкая карета, украшенная графским вензелем, остановилась далеко, уж очень была разбита тропа. Арман Эмер вышел из экипажа и с удовольствием потянулся, с хрустом расправив плечи. С его-то ростом столько времени провести в дороге, согнувшись в этой коробке, ужасно!

Было так жаль новых сапог, но пришлось пройти по грязи. Он придерживал полы плаща, прижимал к носу надушенный кружевной платочек, и брезгливо морщился, оглядывая следы разгрома: полуразваленный дом, обломки мебели, изорванные останки гниющей дичи, осколки посуды. Следы недавнего костра. Мерзкий падальщик! Значит, он зимовал тут один, в этих руинах! Ужасно! Было тихо, лишь шумела вода, да со свистом шелестела старая пожелтевшая осока на берегу. И жуткие следы повсюду.

Арман не увидел и не услышал, но почувствовал зверя рядом, глубоко вздохнул и закрыл глаза. «Покажись!» – приказал он мысленно, и посередине серой реки мелькнула чешуя длинной спины с гребнем, плеснул по воде сильный хвост. Эмер поднял из кустов почти целый стул, уселся у покосившегося крыльца и, поджав губы, смотрел, как из воды медленно выходит огромный ящер. Когтистые лапы под весом балансирующего тела погружались во влажную глину, раздвоенный язык мелькнул между челюстей, едва показав частый ряд крупных зубов. Они были напротив и слышали друг друга:

«– Ты отвратителен, животное!

– А ты похож на фарфоровую куклу в этих глупых тряпках!

– Довольно любезностей, Марко! Где Елена? Почему ты тут всё сломал?

– Это она всё разнесла, ещё осенью. Я виноват, разозлил её и обидел. Она ушла к нему.

– Он вспомнил?

– Не знаю, я там не был. Я тоскую. Я боюсь, он может причинить ей вред.

– Почему?

– Я так чувствую.

– Я отправляюсь в замок, ты пойдёшь со мной человеком?

– Да, я должен помочь…»

Арман с тревогой ожидал приёма. Марко тоже волновался, но старался держать себя в руках. Их проводили в кабинет барона, тот сидел за столом, украшенным инкрустацией из перламутра, и заваленным бумагами, картами. С краю лежали два мушкета и кинжал.

Елена была тут же, сидела в кресле у окна и вышивала. Она обрадовалась друзьям. Андретти со вздохом подумал, как ей идёт новое платье, ожерелье из матовых зелёных самоцветов, и как изящно заколоты мягко заплетённые косы.

– Сколько времени вы собираетесь провести в нашем гостеприимном городке? – учтиво улыбаясь Эмеру, Вольмер искоса наблюдал за Марко, тот пытался тихо переговорить с женщиной.

– Немного, признаюсь. В Париже остановилось много дел, требующих моего участия и присутствия. И я надеялся, что Элен уедет со мной, и вы составите нам компанию, барон! – предложил Арман.

Это был бы идеальный исход дела. Нужно увезти его отсюда и попытаться постепенно вернуть разум к вечной жизни, тогда Елена сможет некоторое время контролировать Вольмера.

– Она никуда не поедет.

– Генрих! – шутливо погрозила она ему.

– Хелена останется со мной.

– Барон, поверьте, я как никто другой понимаю ваши чувства. Мы все прошли через подобное много веков назад, не сомневайтесь. Но женщина сама решит, где и с кем ей жить… – Эмер развёл руками. Елена беспокойно поднялась из кресла и отошла к окну.

– Она останется здесь со мной.

Повторив это, Вольмер неспешно стал переменять крюк в своём протезе, новый был сильнее загнут, заточен с наружной стороны и с зазубринами по длинному острию – как рыбацкие крючки, разрывающие внутренности жертвам.

– Это не моя работа, – присмотрелся Марко.

– Да, я обратился к другому мастеру! – кивнул барон с ледяной улыбкой.

– Вот, Элен, чего ты добилась! Я же просил подождать меня. Вдвоём мы бы лучше справились, и он легче перенёс всё это, и не страдал бы сейчас так! Я же писал тебе, что … апп!

Речь Армана прервалась булькающим звуком. Елена обернулась и увидела, что у того в груди торчит рукоять кинжала, а Вольмер стоит напротив, не опустив левой руки после броска.

– Генрих, что ты натворил!? Зачем ты это сделал!! – она кинулась к Эмеру, тот хватал ртом воздух, кровь стремительно заливала модный парижский костюм. Барон, молча и с интересом следил за этой сценой, и одновременно перехватывал удобнее подготовленный к стрельбе мушкет. – Генрих!

– Шшш, милая. Сейчас всё закончится, и ты снова будешь счастлива. Со мной, – он повернулся к Андретти.

– Генрих! Нет! – Елена рванулась в его сторону.

Крюк соскользнул, качнув дуло ружья. Вольмер не попал в Марко, но пуля пробила бок женщины, бросившейся между ними. Кровь растекалась чёрным пятном по шерстяному платью. Андретти подхватил её и осторожно уложил на каменный пол.

Вольмер застыл в ужасе, он не желал ранить любимую. В этот момент барона отвлёк звук. С глухим рычанием и невнятной руганью из гостевого кресла вставал в свой внушительный рост Арман Эмер, у него в руках был кинжал, который он только что вытащил из своих рёбер. Он бросил клинок на пол, с металлическим шорохом вынул из ножен меч, и зло оскалился.

Сражались они почти на равных. Эмеру помогал опыт и рост, но у него был только один меч, а Вольмер ловко орудовал двумя руками, то ловя крюком гарду противника, то нанося им, как вторым лезвием, сильные режущие тело удары. Бой спускался по лестнице вниз в большой зал, Марко был занят раненой женщиной. Он оторвал мешавшую ткань и зажал рану руками.

– Прости меня, – она погладила его перепачканные кровью пальцы. Он наклонился и поцеловал её.

– Отдохни, не разговаривай. Сейчас станет лучше. Нас ведь тут четверо. Я должен помочь Арману, – он ещё раздевался, когда его тело выломало судорогой и погрузило в облако плотного серого тумана…

Слуги с визгом разбежались. Лязг и звон лезвий разносился по залу. Вольмер разорвал своим крюком левое плечо противника, глубоко ранил ногу, и теперь уверенно наступал.

– Генрих! Нет! Прошу тебя! – Елена, бледная, но живая, цепляясь за перила, спотыкаясь, спускалась вниз. – Не трогай его!

– Ты останешься со мной! Тогда он будет жить дальше! – занёс Вольмер руку для удара.

Она не успела ответить. Следом за ней по лестнице шло чудовище в чёрно-зелёной чешуе, тяжело переступая лапами с жуткими когтями, из приоткрытой пасти, полной острых зубов, мелькнул тёмно-серый раздвоенный язык. Барон восхищённо замер и с восторгом расхохотался:

– Так это правда!?

Больше он ничего не успел сказать. Ящер напал, сорвавшись с места, сбил Вольмера с ног, схватив его за левую руку, с влажным хрустом прокусил до кости, и швырнул на пол. Тот стал кричать от боли, и молотить зазубренным крюком по голове монстра, безуспешно пытаясь попасть в глаза. В этот момент Арман вогнал в грудь барона свой меч, вбив его между камней в кладке пола. Клацнув зубастой челюстью, ящер выпустил добычу из пасти и, изогнувшись, вернулся к своей женщине. Елена обняла гладкую чешуйчатую холодную морду.

Эмер, зажав рукой затягивающуюся рану на плече, шагнул к ней, и оглянулся на истекающего кровью, но судорожно вздыхающего, соперника, приколотого к полу мечом, как булавкой. Потом встретился глазами с любимой:

«– Ты знаешь, что мы должны сделать, Элен!

– Я не хочу, он не виноват! Я должна была уберечь его!

– Ты видишь, он безумен! И убивать будет столько же, сколько жить! Мы должны!

– Не заставляй меня, Арман!

– Идём, другого выхода нет! Он должен остаться в живых, но нельзя дать ему выбраться отсюда! Нас четверо здесь, тебе достанет сил сложить стены!».

Вольмер мог начать приходить в себя в любую минуту. Они медленно вышли из пустого замка. При виде огромного чёрного ящера дворовая прислуга с воплями разбежалась. Зверь, покачиваясь, отправился в сторону конюшни с явным намерением перекусить. Елена стояла недалеко от входа, чуть разведя руки с раскрытыми ладонями. Арман встал у неё за спиной, обняв и легко поддерживая раненую женщину. Вместе они всегда сильнее.

По её щекам текли слёзы. Она мысленно коснулась того, другого: «Прости, Генрих! Я люблю тебя! Прощай!». Скалы вокруг с рокотом загудели, по стенам дома побежали широкие трещины, в щепы разрывались деревянные балки, быстро оседали перекрытия под крышей, каменная кладка замка, грохоча, раскатилась, рассыпалась, как песочная башня. Они замуровали, похоронили его заживо.