Театр теней. Новые рассказы в честь Рэя Брэдбери

Два дома[29] (Келли Линк)

Нежная музыка разбудила спящих на космическом корабле «Дом секретов». Они открыли глаза, в мягком розовом свете, словно вампиры, вылезли из узких спальных отсеков и собрались в общем отсеке. Мир снаружи был погружен в ночь, в ста годах от рассвета.

Они плыли, неловко раскинувшись, в рециркулируемом воздухе и натыкались друг на друга. Они хватали друг друга за руки, словно желая удостовериться, что тот, другой, — настоящий, и вновь разлетались в стороны. Они еще до конца не очнулись от сновидений. Их было трое, две женщины и мужчина.

И был еще сам корабль. Его звали Морин, и это была «она». Она отслеживала состояние проснувшихся, их сердечные ритмы, расширение зрачков, каждый вдох.

— Морин, ты богиня! Свежий хлеб, только что из духовки! Домашний хлеб! — воскликнула Гвенда. — Да, и старые книги. Библиотека? Я была в библиотеке, когда решила, что когда-нибудь полечу в космос. Мне было двенадцать.

Они жадно вдохнули. Потянулись, потом медленно перекувырнулись в воздухе.

— Что-нибудь солоноватое, — сказал Салливан. — Запах моря. Корни мангровых деревьев в соленой воде. Однажды я провел лето в таком месте у моря. Приехал с девушкой, а уехал с ее сестрой.

— А теперь апельсины. Апельсиновые деревья, нагретые солнцем, и кто-то только что сорвал апельсин. Я чувствую запах счищаемой корки. — Это Мэй. — Да, и кофе! С корицей!

— Морин? — спросила Гвенда. — Кто еще не спит?

В «Доме секретов» их было двенадцать. Десять женщин, один мужчина и сам корабль, Морин. Как в девчоночьем летнем лагере, сказала Гвенда однажды, еще в самом начале их долгого путешествия. Или в психушке, сказала Уна.

Полет длился четырнадцать лет. До конца оставалось намного дольше.

— Не спят Порсия, Уна и Лили, — сказала Морин. — Уже два месяца. Уна и Порсия снова заснут через день или два. Лили согласилась какое-то время не спать. Она хочет подольше пообщаться с Гвендой. Они в гостиной. Готовят вам сюрприз.

Сюрпризы бывали всегда.

— Ладно, — сказал Салливан. — Изображу искреннее удивление.

Они сбросили с себя сонливость и разошлись — разлетелись — по душевым кабинам, чтобы привести себя в порядок, получить сеанс массажа и пройти общее медицинское обследование. Запах корицы исчез. Розовый свет сделался ярче.

Стройная, длинноногая Лили заглянула в общий отсек и дождалась, пока Гвенда не выйдет из душевой.

— Морин вам рассказала? — спросила Лили.

— О чем?

За время сна у Гвенды опять отросли брови и волосы. Она избавилась от них в душевой.

— Ладно, неважно. — Лили казалась старше; и еще тоньше, чем прежде. — Сначала обедать, потом болтать.

Гвенда подплыла к Лили и вжалась лицом ей в шею.

— Привет, незнакомка.

Пока Гвенда приводила себя в порядок, она успела заглянуть в бортовой журнал. 12 марта 2073 года. В последний раз она виделась со своей лучшей подругой Лили два года назад.

— У тебя новая татуировка? — спросила Лили.

Это была их старая шутка.

Все тело Гвенды от шеи до пят покрывали удивительные татуировки. Подсолнух, феникс, карта звездного неба, волчья стая, бегущая по ледяной пустыне. Мужчина с ребенком на руках, рыжеволосая девочка на детской площадке, верхом на ракете, Статуя Свободы и флаг штата Иллинойс, отрывки из Откровения Иоанна Богослова и еще сотня других картинок. На одной руке, на тыльной стороне ладони, красовалось изображение «Дома секретов», на другой — «Дома тайн», корабля-близнеца. Различить корабли можно было только по надписям под картинками.

Когда летишь в космос, с собой разрешается брать минимум вещей. Морин могла загрузить в библиотеку всю твою музыку, все твои фильмы и книги, письма, видео и семейные фотографии, но насколько они были реальны? Что из этого можно почувствовать? Что можно взять в руки? У Лили была колода карт Таро, подаренная ей мамой. У Салливана — бумажная книга «Моби Дик». У Порсии — платиновое кольцо с бриллиантом в четыре карата. У Мэй — вязальные спицы.

У Гвенды — только татуировки. Все остальное она оставила в прошлом.

На корабле был приборный отсек. Были личные спальные каюты и общий отсек, что-то вроде прихожей в доме. Было машинное отделение и хозяйственная галерея, где Морин выращивала съедобные растения, хранила запасы и готовила людям еду. В гостиной, которую называли еще большой комнатой, отсутствовала обстановка как таковая, но благодаря почти безграничным возможностям Морин пространство в этом отсеке преображалось согласно фантазиям пассажиров, и эти фантазии можно было увидеть, услышать, потрогать и почувствовать их запах и вкус.

Трое недавно проснувшихся оторопели под натиском впечатлений.

— Боже мой! — прошептала Мэй. — Вы превзошли сами себя!

— Мы все выбрали тему! И Морин тоже! — Порсии приходилось кричать, чтобы ее не заглушала музыка. — Давайте угадывайте, что за темы!

— Ну, это просто, — сказал Салливан, глядя на плывущие в воздухе белые лепестки, за которыми гонялись хорошо ухоженные собаки. — Вестминстерская выставка собак, цветение вишни и… э… там Шекспир, правильно? С маленькой острой бородкой?

— Нельзя также не заметить стробоскоп, — сказала Гвенда, — и кошмарную музыку, которая может нравиться только Уне. Финское диско. Все верно?

— Почти, — ответила Порсия. — Салли не сказал, какого именно года выставка.

— Да ладно тебе! — насупился Салливан.

— Хорошо, я подскажу, — смилостивилась Порсия. — Две тысячи девятый год. Победил Классекс 3D Гринчи Гли. Суссекс-спаниель.

Потом были танцы, и веселые вопли, и радостный лай, и декламация стихов. Лили, Гвенда и Салливан плясали, как можно плясать только в невесомости, а Мэй беседовала с Шекспиром. Вечеринка удалась на славу. Подошло время ужина, и Морин отправила финских музыкантов, собак и цветущие вишни восвояси. В наступившей тишине Шекспир сказал Мэй: «Всегда мечтал быть космонавтом». А потом он исчез.

Изначально кораблей было два. В Третью эру космических путешествий считалось рентабельным строить по два корабля сразу и отправлять в космос парами. Дублирование повышает шансы на успех, по крайней мере в теории. Корабли-близнецы «Маяк» и «Високосный год» отбыли с Земли летом 2059-го. Но какой-то умник, большой фанат старых комиксов, по причинам, известным ему одному, обозвал их «Дом секретов» и «Дом тайн».

«Дом секретов» потерял связь с «Домом тайн» пять лет назад. Космос полон загадок и тайн. Космос полон секретов. Гвенде до сих пор иногда снились двенадцать женщин на борту «Дома тайн».

На ужин ели говядину по-веллингтонски (искусственная), спаржу со свежим картофелем (все натуральное) и домашние булочки (относительно натуральные). Курицы снова неслись, и Морин приготовила на десерт шоколадное суфле. Она увеличила силу тяжести, поскольку сегодня был праздничный вечер и в любом случае даже фальшивая говядина по-веллингтонски требует адекватного тяготения. Мэй швырялась булочками в сидевшую напротив Гвенду.

— А что такого? Мне нравится наблюдать, как они падают.

Уна раздала всем бутылочки с чем-то алкогольным. Никто не спрашивал, что это. Уна работала с эукариотами и археями.

— Потому что сегодня у нас не обычная вечеринка, Салливан, Мэй, Гвенда, — объяснила она. — Сегодня у Порсии день рождения.

— Значит, пьем за меня, — сказала Порсия.

— За Порсию, — сказала Уна.

— За Проксиму Центавра, — сказал Салливан.

— За Морин, — сказала Лили. — И за старых друзей. — Она стиснула руку Гвенды.

— За «Дом секретов», — сказала Мэй.

— За «Дом секретов» и «Дом тайн», — добавила Гвенда.

Все уставились на нее. Лили снова стиснула руку Гвенды. Потом все выпили.

— Только мы без подарков, Порсия, — сказал Салливан.

— Сделай мне массаж ног, вот и будет подарок. Или нет, погодите… Придумала! Вы все расскажете мне какую-нибудь историю.

— Нам нужно еще просмотреть бортовой журнал, — заметила Уна.

— К черту журнал, никуда он не денется, — сказала Порсия. — Сегодня мой день рождения! — В ее голосе слышались визгливые нотки.

— Журнал подождет, — сказала Мэй. — Давайте еще посидим, поболтаем о пустяках.

— Только сначала расскажем, — вставила Лили. — Надо им все рассказать.

— Ты испортишь мне праздник, — насупилась Порсия.

— Да что случилось? — спросила Гвенда.

— Ничего не случилось, — ответила Лили. — Просто воображение разыгралось. Ну, ты знаешь, как это бывает.

— Морин? — спросил Салливан. — О чем они говорят? Объясни, будь добра.

— Примерно тридцать один час назад Лили вошла в приборный отсек и попросила меня показать наш текущий курс следования. Я открыла иллюминаторы. Спустя две-три минуты я заметила, что частота ее сердцебиений резко возросла. Она что-то сказала, я не поняла, что именно, а потом спросила: «Ты тоже видишь его, Морин? Ты его видишь?» Я попросила Лили описать, что именно она видит. И Лили сказала: «Дом тайн». По правому борту. Он там был, а потом вдруг исчез». Я ответила, что не видела ничего подобного. Мы посмотрели записи с внешних камер, и там тоже не было ничего. Я передала радиосигналы по всем каналам, но никто не ответил. Никто не видел «Дом тайн» в обозначенный промежуток времени.

— Лили? — повернулась к подруге Гвенда.

— Он там был, — твердо проговорила Лили. — Богом клянусь, я его видела. Такой огромный, сияющий. И так близко, что, кажется, протяни руку — и сможешь к нему прикоснуться. Странное ощущение. Словно смотришься в зеркало.

Все заговорили разом.

— Ты думаешь…

— Тебе померещилось…

— Просто воображение разыгралось…

— А с другой стороны, почему бы и нет? Он исчез так внезапно. — Салливан щелкнул пальцами. — И почему бы ему так же внезапно и не объявиться?

— Нет! — Порсия шлепнула рукой по столу. — Сегодня мой день рождения! Я не хочу обсуждать эту тему, не хочу говорить об этом в стотысячный раз. Что случилось с несчастной «Тайной», куда она запропастилась? Может быть, кто-то… что-то ее забрало? Может быть, с нами сделают то же самое? Может, они провалились в какую-то космическую яму или столкнулись с некоей галактической аномалией? Может, они отправились назад во времени? Или их сожрало чудовище? Не случится ли что-то подобное с нами? Вы не помните? Мы говорили об этом уже столько раз, но все равно ни к чему не пришли!

— Я помню, — тихо проговорила Лили. — Прости, Порсия. Мне очень жаль. Лучше бы я ничего не видела.

Ее глаза блестели от слез. Теперь уже Гвенда взяла ее за руку и крепко сжала.

— А ты ничего не пила? — спросил Салливан. — Какое-нибудь зелье Уны? Морин, ты ничего не нашла в крови Лили?

— Ничего такого, чего там быть не должно, — отозвалась Морин.

— Я ничего не пила. И не принимала никаких наркотических препаратов, — сказала Лили.

— Правда, с тех пор мы все пили, не просыхая, — добавила Уна и опрокинула в себя очередную бутылочку с горячительным. — Ваше здоровье.

— Мне тоже не хочется обсуждать эту тему, — сказала Мэй.

— Вот и договорились, — сказала Порсия. — Морин, пожалуйста, включи свет. Сделай нам что-нибудь симпатичное и уютное. Что-нибудь повеселее. Может быть, старый английский дом в сельской местности, огонь в камине, рыцарские латы, гобелены на стенах, огромные окна с красивым видом. Зеленые луга, колокольчики, белые овечки, детективы в шляпах под Шерлока Холмса, гончие псы, моховые болота, призрак Кэти скребется в окно. В общем, ты понимаешь. Все в таком духе. Сегодня мне исполняется двадцать восемь, а завтра или послезавтра я снова засну и буду спать целый год или пока Морин не решит, что мне надо проснуться. Так что сегодня я хочу веселиться, пить и болтать ни о чем. Хочу, чтобы кто-нибудь сделал мне массаж ног и чтобы каждый из вас рассказал мне историю, какую мы еще не слышали. Я хочу хорошо провести время.

Стены уже прорастали старинной мебелью. Буквально из воздуха появились две изящные борзые. Пространство полностью преобразилось. Пол покрылся каменной плиткой. В огромном камине, где можно было бы зажарить быка целиком, трещал огонь. В саду за сводчатыми окнами садовник и его сынишка срезали розы.

— Убери силу тяжести, Морин, — попросила Порсия. — Всегда мечтала поплавать в воздухе, как привидение, в старом английском доме.

— Я тебя обожаю. Ты славная девочка, — сказала Уна. — Только странная.

— Милая моя Уна, — отозвалась Порсия. — Мы все со странностями.

Она сделала сальто в воздухе во внезапно вернувшейся невесомости. Ее длинные, похожие на водоросли волосы заколыхались вокруг головы, что всегда страшно бесило Гвенду.

— А давайте каждый из нас выберет одну картинку из татуировок Гвенды, — предложила Лили, — и придумает о ней историю.

— Чур мне феникса! — выкрикнул Салливан. — В смысле историй феникс — беспроигрышный вариант.

— Нет, — сказала Порсия. — Давайте рассказывать истории о привидениях. Уна, ты первая. Морин, можешь выдавать спецэффекты.

— Я не знаю историй о привидениях, — медленно проговорила Уна. — Только о троллях. Хотя нет. Погодите. Я знаю одну историю о привидениях. Мне ее рассказала бабушка. Дело было на ферме в Пирканмаа, где она выросла.

Садовники и розы исчезли. Теперь за окнами виднелись ферма и каменистые поля вдалеке. Они простирались до самого горизонта, где темнел хвойный лес.

— Да, — сказала Уна. — Именно так. Я там была один раз, совсем маленькой девочкой. Уже тогда от фермы почти ничего не осталось. А теперь мир опять изменился. Очень скоро там все опять зарастет лесом.

Она сделала паузу, чтобы слушатели могли представить себе эту картину.

— Моей бабушке было тогда лет восемь. Может быть, девять. Поздней осенью и зимой она ходила в школу. А остальную часть года трудилась на ферме вместе с родителями, братьями и сестрами. У каждого имелись свои обязанности. Бабушка пасла коров, водила их на дальний луг. Считалось, что там трава лучше. Коровы были большими, а она была маленькой, но они все равно ее слушались! Интересно, что бы сказала бабушка, если бы знала, где я сейчас? Они отправлялись на пастбище с утра пораньше, а вечером она пригоняла коров домой. Тропа проходила по горному кряжу. И там был еще один луг, на который коров не водили, хотя бабушке всегда казалось, что трава там хорошая, сочная. На лугу протекал ручеек. И росло старое дерево, а под ним лежал большой круглый камень, похожий на стол.

Теперь за окном простирался зеленый луг, где росло старое дерево. Неподалеку от дерева протекал ручеек и лежал большой камень, из которого получился бы замечательный стол для пикника.

— Бабушке не нравился этот луг. Иногда, глядя сверху, она видела каких-то людей, сидевших за камнем, как за столом. Они ели и пили. Они были странно одеты. В старинные наряды, какие могли бы носить в свое время ее собственные бабушка с дедушкой. Она откуда-то знала, что они все мертвы. И были мертвы уже очень долго.

— Эй, смотрите! — воскликнула Мэй.

— Да, — проговорила Уна своим неизменно спокойным и ровным голосом. — Именно так. И вот однажды бабушка… Кстати, забыла сказать: ее тоже звали Уна. Однажды вечером Уна вела коров с дальнего пастбища и снова увидела, как на лугу пируют те странные люди. Они заметили, как она на них смотрит, и замахали руками, приглашая ее спуститься и разделить с ними трапезу. Но она к ним не пошла, она вернулась домой и рассказала все матери. После этого случая коров на дальнее пастбище стал водить ее старший брат — мальчик, напрочь лишенный воображения.

Люди, сидевшие за столом-камнем, теперь махали руками Гвенде, Мэй, Порсии и всем остальным.

— Да, — сказала Порсия. — Хорошая история. Жуткая! Морин, тебе понравилось?

— Очень понравилось, — отозвалась Морин. — Особенно про коров.

— Коровы здесь ни при чем, Морин, — вздохнула Порсия. — Ну да ладно.

— Я тоже знаю историю о привидениях, — сказал Салливан. — В общем и целом она похожа на историю Уны.

— Можешь немного ее изменить, — заметила Порсия. — Я не обижусь.

— Я расскажу ее, как слышал сам. Дело было в Кентукки, не в Финляндии. И коров в этой истории нет. То есть вообще-то они были, потому что все происходило на ферме. Просто их не было в самой истории. А историю мне рассказал мой дед.

За окном снова возникли садовники. Гвенда подумала, что в них есть что-то призрачное. Ты знаешь, что они появляются, и исчезают, и всегда занимаются тем же самым. Может быть, все дело в том, что она сидела сейчас в окружении старинных вещей, среди всей этой гобеленовой роскоши. Может быть, так оно и происходит у богатых, которым прислуживает куча людей, практически невидимых, на самом деле — точно, как Морин, — потому что ты просто их не замечаешь. С тем же успехом они могли бы быть призраками. Или, может быть, слуги точно так же относятся к хозяевам? Как к капризным и своевольным призрачным существам, совершенно далеким от мира, от которых лучше держаться подальше, дабы не привлекать их зловредное внимание?

Какие странные мысли! Когда Гвенда жила на Земле, ей и в голову не приходило задуматься о чем-то подобном. Но здесь, в глубинах космоса, в крошечной точке, зависшей между началом и завершением пути, ты, конечно же, слегка сходишь с ума. Это была почти роскошь: можно безумствовать сколько хочешь.

Они с Лили лежали на воздухе, как на диване, обняв друг друга за талии, чтобы не разлететься в стороны. Если сейчас случится авария, если метеорит пробьет корпус их корабля или в галерее начнется пожар и все они улетят в открытый космос, смогут ли они с Лили удержаться друг за друга? От этой мысли ей стало почти хорошо. Она улыбнулась Лили, и та улыбнулась в ответ.

У Салливана был изумительный голос — голос рассказчика. Сейчас он описывал ту часть Кентукки, где до сих пор жила его семья. Они ходили охотиться на кабанов, обитавших в лесу. По воскресеньям посещали церковь. А однажды случился торнадо.

Дождь хлестал по оконным стеклам. Запах озона чувствовался даже внутри. Деревья стонали и гнулись.

Когда торнадо умчался прочь, в дом дедушки Салливана пришли мужчины. Они собирали поисковый отряд — искать пропавшую девушку. Дед Салливана пошел с ними. Все охотничьи тропы исчезли. На отдельных участках леса были выломаны все деревья. Дед Салливана оказался в той группе, которая, в конце концов, обнаружила девушку. Та была еще жива, когда ее нашли, но ее придавило упавшим деревом и почти разрубило надвое. Она ползла по земле, цепляясь за нее пальцами.

— После этого, — продолжал Салливан, — мой дед уже никогда не охотился в той части леса. Он говорил, что и прежде слышал, как ходят призраки, но ни разу не слышал, как призрак ползет.

— Какой ужас! — воскликнула Лили.

— Смотрите! — сказала Порсия. За окном что-то с трудом продвигалось по мокрой земле в лесной чаще. — Убери это, Морин! Убери!

Снова садовники с их ужасными ножницами.

— Больше не надо историй от бабушек-дедушек, ладно? — сказала Порсия.

Салливан оттолкнулся от каменных плит и взлетел к выбеленному потолку. Проплыл брассом пару гребков и вновь нырнул вниз.

— Иногда ты меня просто бесишь, Порсия, — сказал он.

— Я знаю, — ответила Порсия. — Прости, пожалуйста. Просто ты очень меня напугал. Значит, это была хорошая страшная история, да?

— Да, наверное, — смягчился Салливан.

— Бедная девочка, — сказала Уна. — Вновь и вновь переживать этот ужас! Разве можно хотеть для себя такой страшной судьбы?! Стать призраком после смерти.

— Может быть, у них нет выбора? — сказала Гвенда. — Или, может, у них не всегда все так плохо? Может быть, существуют счастливые призраки, вполне довольные своей судьбой?

— Никогда не понимал, какой вообще смысл в призраках, — сказал Салливан. — Я имею в виду, они приходят к тебе, чтобы предостеречь, чтобы о чем-то предупредить, правильно? И какое предостережение в моей истории? Беги прочь из леса, как только начнется торнадо? Смотри, чтобы тебя не разрезало пополам и ты не умер ужасной смертью?

— Я всегда думала, что они вроде записи, — сказала Гвенда. — Как будто их вообще нет. И осталась лишь запись того, что они сделали, что с ними произошло.

— Но призраки Уны… — задумчиво проговорила Лили. — Той, другой Уны… Они ее видели. Они звали ее к себе, хотели угостить. Чем угостить? Призрачной едой? Или еда была бы настоящей?

— Может быть, это врожденное, — сказала Мэй. — Например, есть какой-нибудь ген, определяющий, станешь ты призраком или нет. И если что-то такое случалось у тебя в роду, с отцовской или материнской стороны, у тебя, получается, тоже есть предрасположенность. Ну, как наследственное сердечное заболевание.

— Выходит, мы с Уной — в группе риска, — сказал Салливан.

— Хорошо, что я — нет, — проговорила Лили с облегчением. — Я ни разу не видела призрака. — Она на секунду задумалась. — Хотя все-таки видела. «Дом тайн». Или нет. Это был никакой не призрак. Разве целый корабль может быть призраком?

— Морин? — спросила Гвенда. — А ты знаешь истории о привидениях?

— У меня в библиотеке есть полное собрание произведений Эдит Уортон, М. Р. Джеймса и многих других. Хотите, я вам что-нибудь почитаю?

— Спасибо, не надо, — сказала Порсия. — Ты когда-нибудь видела призрака, Морин?

— Даже если и видела, как бы я поняла, призрак это или нет?

— Давайте еще одну историю, — сказала Порсия, — а потом Салливан сделает мне массаж ног, и можно будет вздремнуть перед завтраком. Мэй, ты наверняка знаешь историю о привидениях. Но никаких бабушек-дедушек. Я хочу сексапильную историю о призраках.

— О господи, нет, — простонала Мэй. — Не надо мне никаких сексапильных призраков. Упаси боже.

— Я знаю историю, — сказала Лили. — Только это было не со мной. Как я уже говорила, я ни разу не видела призраков.

— Давай, рассказывай свою историю, — сказала Порсия.

— Она не моя, — отозвалась Лили. — И это не настоящая история о привидениях. Я даже не знаю, что это было. Это история о человеке, с которым мы одно время встречались. Недолго, всего пару месяцев.

— История о бойфренде! — воскликнул Салливан. — Обожаю твои истории о бойфрендах, Лили! О котором на этот раз?

«Можно долететь до Проксимы Центавра и вернуться обратно, а у Лили все равно не истощится запас историй о ее бойфрендах, — подумала Гвенда. — Но для нас это как будто истории о призраках, как мы — для них. Истории, которые они будут рассказывать внукам».

— О нем я, кажется, еще не рассказывала, — сказала Лили. — Это было в то время, когда строительство кораблей прекратилось. Помните, нас тогда отряжали собирать средства? Меня назначили кем-то вроде Посланницы космоса. Отправляли на всевозможные мероприятия, которые посещают богатые люди. Мне надо было быть очаровательной и соблазнительной и в то же время держаться с достоинством и символизировать собой все, ради чего стоит отправиться в космос. Это было непросто, но я неплохо справлялась, и в конечном итоге меня отправили в Лондон — встречаться с инвесторами и всякими большими шишками. Я завела кучу знакомств, с самыми разными мужиками, но сошлась только с одним. С тем англичанином, Лиамом. Ну, тут все несколько запутано. Его мать была англичанкой. Из очень-очень богатой семьи. И уже в подростковом возрасте она стала совершенно неуправляемой. Алкоголь, тяжелые наркотики, любительский сатанизм, в общем, полный набор. Она сменила десяток школ, и отовсюду ее исключали, а потом выгоняли из всех лучших реабилитационных клиник. В конце концов, ее выгнали и из дома. Дали денег и отправили куда подальше. Потом она загремела в тюрьму на два года, родила сына. Это был Лиам. Она моталась по всей Европе, а когда Лиаму исполнилось семь или восемь, вдруг обрела Бога и остепенилась. К тому времени ее родители были уже мертвы. Умерли от какого-то супервируса. Ее брат унаследовал все богатства. Она вернулась в родовое гнездо — представьте себе что-то похожее на это место, только еще круче, — и сдалась на милость брату. Пока все понятно?

— То есть это настоящая старомодная английская история о привидениях? — спросила Порсия.

— Ты даже не представляешь, — сказала Лили. — Даже не представляешь. А ее брат был немного с приветом. Повторю еще раз: это была невероятно богатая семья. Отец, мать и брат воображали себя серьезными коллекционерами произведений искусства. Современного искусства. Видеоинсталляции, перфоманс, всякая концептуальщина на грани бреда. Они подрядили того художника, американца… не помню, как его звали… чтобы он приехал и соорудил инсталляцию, привязанную к месту. Так называл это Лиам. Предполагалось, что это будет материальный комментарий к американскому образу жизни, постколониальным взаимоотношениям Англии и США, что-то типа того. И этот художник купил дом типа ранчо где-то в Аризоне, кстати, в том самом штате, где до сих пор стоит Лондонский мост. Так вот, он купил дом со всей обстановкой, мебель, посуду, даже банки консервированного супа в кладовке. Дом разобрали на части, каждую часть аккуратно пронумеровали, но сперва сделали множество фотографий, чтобы было понятно, где что стояло, перевезли в Лондон и собрали заново в семейном поместье. А рядом с ним, на расстоянии в несколько сотен ярдов, выстроили второй дом — точную копию первого: от фундамента до картин на стене и банок с супом, расставленных точно так же, как в изначальном, подлинном доме.

— Зачем, интересно? — спросила Мэй.

— Если бы я знала, — сказала Лили. — Будь у меня столько денег, я бы потратила их на хорошую выпивку и на красивые платья для себя и всех моих подруг.

— За что и выпьем, — сказала Гвенда.

Они все подняли бутылочки и сделали по хорошему глотку.

— Убойная штука, Уна, — сказала Лили. — У меня ощущение, что она изменяет мои митохондрии.

— Очень даже возможно, — сказала Уна. — Ну, будем здоровы!

— Как бы там ни было, эта парная инсталляция произвела настоящий фурор в мире искусства. Потом мама с папой умерли от супервируса, а еще через пару лет мать Лиама вернулась домой. Брат сказал, что не хочет, чтобы она жила с ним в лондонском доме. Но разрешил ей поселиться в загородном поместье. Сказал, что даже даст ей работу. Назначит экономкой. В обмен на это она должна жить в инсталляции. Как я понимаю, художник так и задумывал свой проект: чтобы там кто-то жил. Брат так и сказал: «Вы с сыном должны поселиться в моей инсталляции. Я даже дам тебе выбрать, в котором из двух домов». Мать Лиама ушла и молилась всю ночь, а наутро вернулась и в тот же день въехала в один из домов.

— И как она выбрала, в каком именно ей поселиться? — спросил Салливан.

— Хороший вопрос, — сказала Лили. — Понятия не имею. Может, ей Бог подсказал? Честно сказать, я как-то об этом не думала. В то время меня интересовал только Лиам. Я знаю, чем я ему понравилась. Вся такая экзотическая — дальше некуда, девчонка из Южной Америки, в ковбойских сапогах, с афропрической и американским паспортом, девчонка, которая собирается улететь в космос сразу, как только будет возможность. Какому же парню не понравится девочка, у которой нет планов остаться с ним на всю жизнь? Так что тут все понятно. Мне непонятно другое: почему я сама на него запала? Он был далеко не красавец. Впрочем, и не урод. Не высокий, но и не коротышка. Нормальные волосы. Нормальная фигура. Ничего выдающегося. Но было в нем что-то такое… С первого взгляда понятно, что этот парень втянет тебя в историю. В хорошем смысле. Когда мы познакомились, его мать уже умерла. И дядя тоже. Это была не самая счастливая семья. Вместо счастья у них были деньги, ну или мне так представлялось. Дядя так и не женился и все свое состояние оставил Лиаму. Когда у нас с ним закрутилась любовь, я думала, он какой-нибудь биржевой маклер, что-то вроде того. Он сказал, что свозит меня в свой загородный дом, и когда мы приехали, там все было как здесь. — Лили обвела комнату широким жестом. — Как во дворце. Красота, правда? Лиам сказал, что мы прогуляемся по поместью. Это звучало так романтично. А потом он привел меня к тому страшненькому, с облупившейся краской дому вроде тех, что у нас на юго-западе можно увидеть на каждом заброшенном ранчо. Он стоял сам по себе на зеленом английском холме. Смотрелся там совершенно не к месту, как-то очень неправильно. Может быть, он смотрелся более цельно, пока не сгорел второй дом. Ну, или хотя бы умышленно необычно, как и положено всякой художественной инсталляции, я не знаю… Хотя нет. Наверное, нет.

— Подожди, — перебила Мэй. — Второй дом сгорел?

— Сейчас я до этого доберусь, — сказала Лили. — И вот мы стоим перед этим кошмарным домом, и Лиам берет меня на руки и переносит через порог, словно мы с ним новобрачные. Он положил меня на старый диван с ободранной обивкой в коричневую клетку и сказал: «Я надеялся, ты проведешь со мной ночь». Мы были знакомы четыре дня. Я спросила: «Ты имеешь в виду, в том роскошном особняке? Или прямо здесь?» Он сказал: «Здесь». Я сказала: «Тогда объясни почему». И он объяснил. Тут мы опять возвращаемся к той части, когда Лиам с матерью поселился в инсталляции.

— Это история ни на что не похожа, — заметила Морин.

— Я никогда никому не рассказывала об этом, — сказала Лили. — Там дальше будет уже совсем странно. Я даже не знаю, как об этом рассказывать.

— Лиам с матерью поселился в инсталляции, — подсказала Порсия.

— Да. Мама Лиама выбрала дом, и они перебрались туда. Лиам еще совсем маленький. А там столько странных запретов и правил. Например, нельзя брать продукты из кладовой и кухонных шкафов. Это часть инсталляции. Но маме Лиама разрешили поставить маленький холодильник в шкафу в ее спальне. Да, кстати. В шкафах во всех спальнях висит одежда. В гостиной есть телевизор, но совсем старый, и художник, который делал инсталляцию, настроил его так, что он показывает только американские программы начала девяностых годов прошлого века — из того времени, когда в этом доме в последний раз кто-то жил. И еще там есть странные пятна, на коврах в некоторых комнатах. Большие бурые пятна, такие, что могут поблекнуть, но никогда не отойдут до конца.

Лили умолкла на миг и продолжила:

— Впрочем, Лиама это не сильно волнует. Теперь у него есть своя комната, явно предназначавшаяся для мальчика его возраста. Может быть, чуть постарше. Там много разного. На полу, на всю комнату, — модель железной дороги. С ней можно играть, но аккуратно. Есть куча комиксов, очень хороших. Лиам раньше их не читал. На постельном белье — ковбои. И пятно на полу, в углу под окном. Лиаму можно заходить в другие спальни — главное, ничего там не сломать и не испортить. Там есть спальня с двумя кроватями, оформленная в розовых тонах. Много скучных девчоночьих платьев. Дневник, который Лиам не читал, потому что ему было неинтересно. Есть еще спальня мальчишки постарше, уже подростка. Там на стенах — плакаты с актрисами, которых Лиам не знает, и повсюду валяется странный спортивный инвентарь. Вроде футбольный, но не для нормального футбола. Мама Лиама спит в розовой спальне. Она могла бы занять и хозяйскую спальню, но ей там не нравится. Говорит, кровать неудобная. И там на покрывале большое пятно. И на покрывале, и на простынях под ним. Как будто оно пропитало насквозь всю постель, даже матрас.

— Кажется, я понимаю, к чему все идет, — говорит Гвенда.

— Можешь не сомневаться, — кивает Лили. — Только не забывайте, что там два дома. В первой половине дня мама Лиама ухаживает за обоими. А вечером занимается волонтерской работой в деревенской церкви. Лиам ходит в школу в деревне. В первые две недели мальчишки лупят его почем зря, а потом теряют к нему интерес и его оставляют в покое. После уроков он сразу идет в поместье и играет в своих двух домах. Иногда засыпает перед телевизором, а когда просыпается, то поначалу даже не понимает, в каком он доме. Иногда дядя берет его на прогулку по лесу или на рыбалку. Лиаму нравится дядя. Иногда тот приглашает мальчика в особняк поиграть в бильярд. Дядя оплачивает ему уроки верховой езды, и лучше этих уроков нет ничего в целом мире. Лиам представляет себя ковбоем.

— Иногда он играет в «сыщиков и разбойников». До того как его мать обратилась к религии, она зналась с очень плохими парнями, и Лиам до сих пор точно не знает, какой он сам: хороший или плохой. У него сложные отношения с матерью. Жизнь стала лучше, чем раньше, но религия отнимает у мамы почти столько же времени, сколько отнимали наркотики. А на Лиама времени не остается. В общем, он занимает себя как может. Смотрит по телевизору полицейские сериалы. За два месяца пересматривает их все как минимум по одному разу. В сериале «Место преступления» — сплошные убийства, кровь, отпечатки пальцев. И у Лиама возникают догадки насчет пятна в его комнате, насчет пятна на кровати в хозяйской спальне, насчет остальных пятен в доме, на диване в гостиной и еще за креслом. Пятно за креслом обычно не замечаешь, потому что оно скрыто спинкой. В гостиной есть пятно и на обоях. По прошествии времени оно все больше и больше напоминает отпечаток руки.

Лиам начинает задумываться, не случилось ли в его доме что-то плохое. Он подрос, ему уже десять или одиннадцать. Ему интересно, почему здесь построили два одинаковых дома, да еще совсем рядом? Как могло получиться, что здесь было убийство — ладно, целая серия убийств, — в этом месте, где все происходит дважды, причем одинаково? Он не хочет спрашивать у матери, потому что, когда он в последний раз попытался с ней заговорить, она отвечала исключительно цитатами из Библии. Он не хочет спрашивать у дяди, потому что чем старше становится Лиам, тем яснее понимает, что, хотя его дядя проявляет к нему несказанную доброту, он все равно псих ненормальный. Мальчишки в школе, которые обижали Лиама, чем-то напоминали дядю. Дядя показывал Лиаму и другие предметы из своей коллекции и говорил, что завидует Лиаму, ведь тот стал частью настоящей художественной инсталляции. Лиам знает, что его дом привезли из Америки. Знает имя художника, придумавшего инсталляцию. Вполне достаточно, чтобы выйти в Сеть и найти нужную информацию. Как и следовало ожидать, в настоящем американском доме — в том, который художник купил, разобрал и привез в Англию, — произошло убийство. Какой-то парень, старшеклассник, повредился умом и ночью забил всю семью молотком. А у художника была задумка, подсказанная модным поветрием среди богатых американцев в конце прошлого — начале нашего века. Они покупали в Европе старинные фамильные замки у обедневших дворянских семей, перевозили в разобранном виде к себе в Америку и собирали заново — точно как было — где-нибудь в Техасе, в сельской глуши в Пенсильвании, да где угодно. А если у замка была история, если там якобы обитал призрак, за него были готовы платить еще больше. Это первое, что придумал художник: как бы перевернуть эту моду и направить в обратную сторону. Но потом ему в голову пришла еще более заманчивая идея. Идея номер два. Что значит «дом с привидением»? Если ты покупаешь дом, привидение тоже идет в комплекте? Допустим, ты перевозишь дом через Атлантику, а потом собираешь на новом месте в точности таким, каким он был на старом, — останется там привидение или нет? А если можно разобрать дом с привидениями по кусочкам и собрать его заново, то почему нельзя выстроить точно такой же дом с нуля, с повторением всей обстановки, но из совершенно новых материалов? А потом у него, у художника, появилась еще одна мысль. Идея номер три. Забудем о привидениях. Возьмем настоящих, живых людей. Если они придут на экскурсию в какой-то из этих домов, а еще лучше, если они будут жить в каком-то одном доме, не зная, какой из них оригинал, а какой копия, почувствуют ли они разницу? Явятся им привидения или нет?

— У меня мозг закипает, — сказала Порсия. — Нет, правда. Мне как-то не нравится эта история.

— Мне тоже, — сказала Уна. — Это не самая лучшая история. Не для нас, не для этого места.

— Пусть закончит, — сказал Салливан. — Если она не закончит, будет еще хуже. В каком из домов они жили?

— А разве важно, в каком из домов они жили? — спросила Лили. — В смысле Лиам проводил время и там и там. Он говорил, что не всегда понимал, в каком именно доме находится. Он их не различал. Только художник знал, какой из домов — оригинал, а какой — копия. Он даже использовал настоящую кровь, чтобы воссоздать пятна. По-моему, коровью кровь. Так что, Морин, в этой истории тоже были коровы. Я постараюсь дорассказать побыстрее. Когда Лиам привез меня в их родовое поместье, один из домов инсталляции уже сгорел. Его подожгла мать Лиама в припадке религиозного помешательства. Лиам не вдавался в подробности почему. Как я поняла, он что-то сделал, что ей не понравилось. Он уже был подростком, и, наверное, мать застала его с девушкой в доме, где они не жили. Ну, что-то типа того. К тому времени она уже не сомневалась, что в одном из домов обитают призраки, неупокоенные души, но не могла решить, в каком именно. В любом случае это не помогло. Если призраки обитали в сгоревшем доме, они просто переселились в оставшийся. Ну, то есть… почему бы и нет? Там было все точно так же, как они привыкли.

— Погоди, так там были призраки? — спросила Гвенда.

— Лиам говорил, что были. Говорил, он их ни разу не видел, но позже, когда он уехал из дядиного поместья и стал жить в другом месте, он понял, что в инсталляции наверняка обитали призраки. В обоих домах. Все остальные дома и квартиры казались Лиаму пустыми. Там явно чего-то недоставало. Он говорил, что это было похоже на ощущения ребенка, который вырос в шуме непрекращающейся вечеринки, или в баре, где шла непрестанная драка, или перед телевизором, который не выключался годами. А потом вечеринка закончилась, или тебя вышвырнули из бара, или телик сломался, и ты вдруг понимаешь, что ты совершенно один. И не можешь заснуть без бубнящего телевизора. Вообще не можешь заснуть. Лиам говорил, что в любом другом доме ему всегда было тревожно, потому что чего-то явно не хватало, но он не мог понять, чего именно. Наверное, я тоже это почувствовала. Уловила какие-то потусторонние вибрации.

— Жуть, — сказал Салливан.

— Да, — согласилась Лили. — Мы с ним быстро расстались. В общем, вот моя история о привидениях.

— А долго ты пробыла в этом доме? — спросила Мэй.

— Не знаю. Наверное, часа два. Лиам взял с собой угощение. Омары, шампанское и все такое. Мы ели на кухне, и он мне рассказывал о своем трудном детстве. Потом показал мне дом. Показал эти пятна и прочее, как будто то были священные реликвии. А я то и дело смотрела в окно. Солнце уже садилось. Мне не хотелось оставаться в том доме с наступлением темноты.

— Может, опишешь какую-нибудь из комнат, гостиную например? И Морин ее воссоздаст?

— Могу попробовать, — сказала Лили. — Но мне кажется, это не очень удачная мысль.

— Просто мне интересно, как тот художник сумел построить дом с привидениями, — сказала Мэй. — И можно ли сделать что-то подобное здесь, у нас. Мы сейчас так далеко от дома! Могут ли призраки перемещаться на такие огромные расстояния? Допустим, мы найдем подходящую для жизни планету. Если условия позволят, и мы вырастим там деревья и разведем коров, появится ли там камень-стол, за которым пируют призраки? А вдруг они сейчас здесь, просто мы их не видим?

— Это был бы интересный эксперимент, — сказала Морин.

Пространство начало меняться. Первым появился диван с потертой клетчатой обивкой.

— Морин! Не надо! — воскликнула Гвенда.

— Нам не нужно затевать этот эксперимент, — сказала Порсия. — Я имею в виду, он же уже идет, разве нет? — Она обратилась ко всем остальным, к Салливану, к Уне: — Вы понимаете, да? Понимаете, что я имею в виду?

— Что?! Ты о чем? — нахмурилась Гвенда. Лили потянулась к ее руке, но Гвенда отлетела прочь. Извиваясь, как рыба в воде, она раскинула руки и прикоснулась к стене.

Одной рукой — к «Дому секретов», другой — к «Дому тайн».

Когда мне было лет десять, я училась в Вестминстерской христианской школе в Майами, штат Флорида. В школе была библиотека, и я помню, как нашла там «Человека в картинках» на вертящемся стеллаже. Я и раньше читала фантастику и фэнтези — Толкина, Клайва Стэйплза Льюиса, Ле Гуин, — я читала сказки Ханса Кристиана Андерсена и братьев Гримм. Но никогда не читала ничего, подобного Брэдбери. Действие этих рассказов происходило в мире, который я знала. Жизнь героев была мне знакома. Но с ними происходили совершенно невероятные вещи — чудесные, страшные, будоражащие воображение. Эти истории навсегда поселились в моей голове. Они стали частью моей ДНК. Я обожаю рассказы Брэдбери, обожаю его язык, его идеи, его персонажей — супружескую пару, сбежавшую от Войны, ребенка-убийцу, жильца из верхней квартиры со странными внутренностями. Я обожаю его космонавтов и смертного мальчика в семье бессмертных. Обожаю его марсиан, его ведьм, его психологов, всех его персонажей, заключавших, казалось бы, очень удачные сделки, о которых потом приходилось жалеть.

Мне было трудно приступить к работе над рассказом для этого сборника, потому что, как только я начала перечитывать мои любимые вещи Брэдбери, мне захотелось читать и читать еще. Мне почти нечего сказать о моих «Двух домах». Одну из историй о привидениях мне рассказал писатель Кристофер Роув. Другую историю мне подарила писательница Гвенда Бонд. Спасибо им обоим и, конечно, — сейчас и всегда — Рэю Брэдбери.