Тебе, моя единственная любовь

Глава 2 ЛЕГЕНДА О САЮРИ

Они остановились в Тояме, в одном из городских отелей. Следующие два дня Наоэ хотел посвятить разведке в Эттю — нужно было выяснить, что затевают местные духи-генералы. Ода и монахи Иккосю[13] переглядывались нынче друг с другом в Хокурику[14] — мелкие стычки случались то тут, то там, но до сих пор ни одна из сторон не переходила к активным действиям.

Услышав о подобных планах, Такая поначалу полез в бутылку — не очень-то ему и хотелось с этим возиться — но, в конце концов, согласился в обмен на обещание Наоэ трижды сводить его в рыбный ресторан. Кагэтора тоже всегда любил сасими — отметил про себя Наоэ ещё одно удивительное, но понятное совпадение…

Его немного беспокоила величина суммы, в которую выливались дорожные расходы, но он решил отнестись к этому, как к финансовой поддержке сюзерена, и даже заранее заказал столики… Почему-то чувствуя себя при этом очень счастливым.

Закончив все дела и поднявшись в комнату, Наоэ обнаружил, что Такая уже спит, свернувшись калачиком на кровати. Он заснул с включенным телевизором — должно быть, смотрел спортивные новости, а перед этим принимал душ. Новости давно закончились, и теперь шла совсем другая передача… На прикроватном столике стояла открытая банка пива.

«Опять», — вздохнул Наоэ и повернулся к Такае с недовольным видом:

— Такая-сан… Хотите спать — спите, пожалуйста, только укройтесь одеялом. А то простудитесь… Такая-сан!

— …ммм… — сонно промычал тот, немного повертелся, но не проснулся.

После душа ему, наверное было жарко, и он даже не надел халат — спал с одним накинутым на плечи полотенцем. В таком виде его точно продует на сквозняке…

— Ну же, Такая-сан.

Но тот уже погрузился в глубокий сон. «Ладно, тогда придется так», — пробормотал Наоэ себе под нос и приподнял его за плечи, собираясь встряхнуть.

— Такая-сан… — сердце ухнуло. Слегка запрокинутая голова… Приподнятый подбородок, характерный изгиб шеи… Все это вдруг живо напомнило Наоэ совсем другую ситуацию. Он занервничал — без всяких видимых причин — и начал трясти Такаю что было силы:

— Такая-сан… Проснитесь! Такая-сан!..

— …ммм… — разлепив глаза, Такая поднял на него сонный взгляд. — Уже вернулся?..

— Если ложитесь спать — надевайте халат и залезайте под одеяло. Простудитесь же.

— Кто там выиграл — Драконы или Хиросимские Карпы[15]?..

— Откуда мне знать?

— А… — невнятно пробормотал Такая и, кое-как натянув на себя одеяло, тут же снова провалился в сон.

Наоэ опустился на край соседней кровати, полностью обессиленный. Заметив, что телевизор всё ещё назойливо шумит, нажал выключатель на боковой панели. В комнате воцарилась тишина, только слышно было, как за окном гудят машины.

Надо было брать два одноместных номера — укорил себя Наоэ и несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоить нервы.

«Слишком уж он беззащитен».

Переложив, таким образом, вину на чужие плечи, Наоэ потянулся за пивом, стоявшим на тумбочке, и залпом осушил банку. Такая, ничего не подозревая о его душевном волнении, мирно спал напротив. Лицо у него сейчас было невинное, как у ребёнка. Верно говорят, что человек счастлив, когда спит…

«Но куда большее счастье достается тому, кто наблюдает за этим…»

Бывают же такие лица. Если бы Такая мог слышать его мысли, он бы, наверное, снова разозлился: «Я для тебя не ребёнок даже, а младенец какой-то». Но Такая спит и ни о чём не ведает… Зрачки Наоэ потемнели.

«Как ужасающе беззащитен становится он с теми, кому доверяет».

Так было всегда. Стоило ему лишь однажды в кого-то поверить — и он полностью переставал опасаться этого человека, раскрываясь перед ним настолько, что тому самому впору было испугаться. Не ожидая предательства, не страшась остающихся потом на сердце ран, глубоких и болезненных…

Да, они доверяли друг другу. Сколько же времени им, бывшим врагам, потребовалось, чтобы к этому прийти?.. Кагэтора, вражеский предводитель… Наоэ был одним из тех, кто свёл его в могилу — удивительно, как тот вообще смог научиться доверять своему обидчику…

А сам Наоэ… Когда же это было?.. В какой именно момент он, одновременно с чувством протеста, начал испытывать к Кагэторе уважение?.. Его прямой взгляд, несгибаемая воля, острая восприимчивость ко всему вокруг, за которой пряталось хрупкое, легко ранимое сердце. Он был подобен обоюдоострому клинку…

«А я его…»

Наоэ не мог простить себе того, что некогда поднял на него руку, послужил причиной его гибели. Но вскоре угрызения совести переросли в нечто большее — чувство, по силе далеко превзошедшее обычное чувство вины: желание защитить.

Нет, это заняло не так уж много времени… С тех пор Наоэ знал, что отныне и навсегда его место — рядом с Кагэторой. Знал и гордился этим.

А потом на смену страстному желанию защитить пришел эгоизм.

Воспоминания, давно покрывшиеся пылью, вновь вставали перед его мысленным взором.

«Я сделал это не потому, что хотел тебя предать, — Наоэ медленно прикрыл глаза, — я просто не хотел, чтобы тебя у меня украли».

В сотый раз проговаривая в уме набившие оскомину оправдания, Наоэ снова взглянул на спящего Такаю, который находился сейчас от него на расстоянии вытянутой руки. Можно было присесть на колени у кровати и запустить руку под одеяло… Тогда рассудок, наверное, отключится совсем. Наоэ до сих пор помнил ощущение его прохладной кожи под пальцами — оно сводило его с ума. Если бы на месте Такаи был человек, с которым у него не было никаких проблем, он так и пустил бы губы гулять по телу, заводя прелюдию к любви.

«Хочу его себе, всего, целиком» — и это чувство усиливалось с каждой новой встречей.

Остановив на полпути занесенную руку, Наоэ медленно сжал пальцы в кулак.

Горько искривил губы, насмехаясь над самим собой: «Дурак…»

…Никогда ты до него не дотянешься, никогда не получишь. Так почему же…

…Вот бы разучиться чувствовать — вообще, совсем. Насколько было бы легче… Нет чувств — нет и боли…

«Бред… бред сумасшедшего…»

Такое извращенное желание просто не может быть ничем иным. Наоэ затолкал в себя эти слова, словно таблетку аспирина, и некоторое время прислушивался — действует ли? Потом встал и подошел к окну; приложил руку к прохладному стеклу, глядя на ночной город.

«Я же сам в это не верю».

Ни во что в себе он уже не верил — ни в привязанность, ни в искренность. Только бешеная, животная жажда — вот единственное, что он чувствовал наверняка.

Никакая это не любовь, а порождение больного сознания, бред искорёженной души, которая не выдержала слишком затянувшейся жизни… Это просто не может быть любовью.

«Безумец…» — Наоэ цинично усмехнулся, проклиная себя, и снова обернулся посмотреть на Такаю.

«Он так беспечен лишь потому, что не знает, каков я на самом деле. Нет, у меня не было права становиться его соратником…»

Защитником, хранителем… Наоэ не мог просто присматривать за ним на расстоянии — не такая широкая у него была душа. Казалось бы, четыреста лет должны сделать человека хоть чуточку лучше — но куда там. Даже если и наступает однажды момент прозрения, когда самому хочется прекратить, наконец, эти муки — не так-то просто вырваться из порочного круга страданий и страстей, которые составляют человеческую жизнь. У Наоэ не получилось.

«А я-то думал, что после четырехсот лет стану чуть ли не святым…» — но даже само стремление к этому куда-то пропало, потерялось в бесконечной веренице месяцев и дней.

С каждой новой фальшивой смертью в нем росло преклонение перед смертью истинной. Смерть не только не вызывала у Наоэ страха — в самом этом слове ему чудилось обещание покоя и отдохновения. Но что же было для него «истинной» смертью?.. Отказ от перерождений и очищение души для следующего воплощения?.. Нет, не то. Для Наоэ «умереть» значило вообще никогда больше не перевоплощаться. Полное и окончательное разрушение души…

«Никому не дано вырваться за пределы Шести Царств…»

От боли нигде нет спасения. А верить в то, что где-то есть выход, что человек после смерти может стать буддой — такое под силу лишь тем счастливцам, в чьей жизни бывает и начало, и конец.

Наоэ бросил в сторону Такаи взгляд, полный невыносимой тоски.

«Скажи… ты сейчас счастлив?.. — хотелось ему спросить, глядя в это безмятежное лицо. — А мне как обрести счастье?.. Чем утихомирить желание, у которого нет ни конца, ни края? Если позволить себе утолить его, подобно изголодавшемуся зверю, смогу ли я достичь забвения? Сделать тебя рабом своих удовольствий, и, переплетаясь, скатиться в пропасть — избавлюсь ли я тогда от тех неисчислимых страданий, что привязывают меня к жизни?»

…Чего же я хочу? Чего я хочу от тебя, сейчас?..

Наоэ глубоко вздохнул и начал расстегивать рубашку, собираясь пойти в душ. Надо поскорее лечь спать, думал он, хотя и знал в глубине души, что ему уже не сомкнуть глаз этой ночью. Или пойти напиться? Может, виски снимет горячий зуд во всем теле, прогонит эти галлюцинации, которые уже превратились в хроническую болезнь?

Наоэ раздумывал над этим, когда услышал посторонний звук: где-то плакала женщина. Сначала он подумал, что в соседней комнате — но нет, не похоже. Постепенно плач становился все более отчётливым, и Наоэ, наконец, понял: звук раздается у него в голове. Он улавливал его шестым чувством.

Кто бы это мог быть? И почему он до сих пор ничего не заметил? Настолько сильная мысленная волна…

Плач не прекращался. То были горькие, почти злобные рыдания. Наоэ обернулся к окну — снаружи?..

— …ммм… — разбуженный шумом, Такая открыл глаза. Наоэ куда-то собирался.

— Ты куда?

— Я вас разбудил? Извините.

— Да нет, ничего… Что это?.. — теперь Такая тоже услышал плач.

— Этот звук беспокоит меня уже некоторое время. Хочу пойти посмотреть, откуда он доносится.

— Погоди, я с тобой, — и Такая начал быстро одеваться.

Они пошли на звук, по пути проводя ментальную разведку, и, в конце концов, поняли, что источник находится где-то в западной части города.

— Уже недалеко.

Наоэ снова просканировал весь город и подозрительно нахмурился:

— Мощная негативная энергия. Голос принадлежит духу… Мстительному духу, причем очень сильному. Странно, мы должны были почувствовать его сразу, как только приехали…

— Может это потому, что мы были в машине?

— Машина здесь ни при чём — когда слышно, то слышно везде. Наверное, этот дух периодически меняет уровень испускаемой энергии… И все-таки, какая сила. Это не простой дух-мститель…

— Что, дух-генерал?..

— Не знаю. Непонятно, пока не проверим…

Такая рядом коротко чихнул — похоже, его пробрал озноб на холодном ветру. Наоэ снял пиджак и заботливо накинул ему на плечи:

— Холодно? У вас волосы до сих пор не высохли.

— Ничего… Не страшно.

Стрелки часов перевалили за полночь; на главном проспекте почти не было машин. Следуя за трамвайными путями, они миновали развалины замка Тояма, что в самом центре города, и двинулись дальше на запад, за волной.

— Уй, больно!.. — сказал Такая, когда они прошагали ещё минут пятнадцать. — Как будто кувалдой по башке…

— Очень сильный поток плохой энергии… Не удивлюсь, если в округе наблюдают сверхъестественные феномены.

До источника оставалось совсем чуть-чуть. Плач затих, потонув в волнах злобной силы. Уже без всякой ментальной разведки было понятно, в каком направлении идти.

— Где-то впереди.

Это было в районе Большого Тоямского моста через реку Дзинцугаву, в том месте, где в нее впадала маленькая Мацукава. Там, на обсаженной сакурами пешеходной набережной, их поджидало целое облако блуждающих огней.

— Ух ты…

Огни кружили над рекой, словно стая светлячков. Отрицательная энергия сгущалась здесь настолько плотно, что ближе было уже не подойти. Мысленная волна накатывала с той стороны, где у начала маленького моста росли по бокам два огромных дерева эноки.

— Ого… — Такая остановился как вкопанный, и было от чего: в воздухе парила, покачиваясь, голова женщины. Окутанная белёсым пламенем, голова источала мстительную злобу — это и был тот призрак, что породил мысленную волну.

Щеки обдало горячим ветром. Женщина, с искаженным от боли лицом, рассеивала вокруг потоки злобной воли.

— Это ещё что такое…

— Сильный дух-на-привязи[16]. Ему несколько сотен лет… интересно, сколько?.. Как бы то ни было, а ситуация явно ненормальная. Все эти блуждающие огни, очевидно, духи у неё в подчинении.

— И что нам с ними делать?

Наоэ задумался. Подчиненные духи не выглядели столь уж опытными — лет им было от силы несколько десятков. Судя по тому, что возраст у всех был примерно одинаковый, это должны были быть духи погибших во Вторую мировую войну — Тояма тогда подвергалась массированным бомбардировкам. Не нашедшие упокоения, они оказались притянуты мощным мстительным духом женщины.

Вот в ком была проблема. Дух-мститель такой силы — явление весьма редкое.

Наверное, в прошлом ей пришлось пережить какую-то ужасную трагедию… Если не концентрироваться на внутренней защите — недолго было и тронуться умом, настолько засасывающей была её ненависть.

«И все таки…»

Стоявший рядом Такая вдруг резко вскинул голову, словно что-то почувствовал:

— Нуэ[17]!.. Где-то рядом!..

Наоэ тут же подобрался, озираясь по сторонам. Его взгляд выхватил из мрака силуэт: скелет в доспехах наблюдал за ними, притаившись в тени домов, и он был не один. Другие костяные воины выглядывали из укрытий то тут, то там, но стоило им понять, что они обнаружены — как все тут же снова попрятались.

— Ещё и эти… Нет, тут замешан кто-то из генералов, не иначе…

— Но они, похоже, не собираются нападать, просто следят…

— За чем — за головой?

Было непохоже, чтобы скелеты в доспехах готовились к каким-то действиям. Да и дух женщины ничего особенного не предпринимал — только рассеивал вокруг сильные мысленные волны. Чьи это были воины — вот о чём сейчас следовало беспокоиться больше всего.

— Что будем делать? Изгоним её прямо сразу?

— Нет. Мы имеем дело с весьма сильным духом, к которому нужно подступаться в полной готовности, иначе может не получиться. Этот призрак появился здесь не сегодня и не вчера… Понаблюдаем за ней немного, — Наоэ нахмурился. — Прежде чем нападать, нужно подготовиться. Для начала — выяснить, откуда взялся этот дух. По счастью, людям она вреда пока не причиняет…

— Да, но…

Наоэ ещё раз оглянулся на костяных воинов, по-прежнему следивших за ними из тени, и знаком велел Такае уходить.

— Если это происки кого-то из генералов, здесь тем более необходима осторожность. Сейчас нам лучше вернуться в гостиницу, а завтра прийти снова и провести более тщательную ментальную разведку — надеюсь, энергии к тому времени успокоятся.

Такая кивнул в знак согласия. Оставив бледно-голубые огни позади, они зашагали прочь, той же дорогой, что и пришли.

Они приступили к действиям на следующее утро, сразу после завтрака. Начинать надо было со сбора информации, и первым делом решили спросить в отеле.

— А, та история с привидениями… — ответил человек за конторкой.

— Какая история?

— Да сейчас в городе только и разговоров, что об этом. Вы ведь о призраке, который появляется на задворках храма Гококу? Говорят, в последнее время много кто его видел… — портье почесал затылок. — Подробностей я не знаю, но вроде бы это призрак какой-то древней принцессы. Кажется, есть какая-то легенда… Хотя сам я ни во что такое не верю.

Услышав о призраке принцессы, Наоэ и Такая молча переглянулись. По дороге к месту событий они попробовали порасспрашивать прохожих, и половина из них подтвердили те же самые слухи, а один из местных жителей сказал:

— Так то же Саюри-химэ.

Оказалось, одно из местных преданий как нельзя подходит к нынешней сверхъестественной истории.

— Вы не расскажете об этом поподробнее?

Они остановили какого-то старичка, выгуливавшего собаку в тоямском замке.

Успокаивая непоседливого пса, пожилой человек ответил:

— Наложница одного феодала, который правил тут много-много лет назад. Он убил её по подозрению в измене.

— Феодал, который тут правил… Кто это? — спросил Такая, повернувшись к Наоэ.

— Если в эпоху Эдо — то Маэда… А вы не знаете, когда именно это было? — снова обратился Наоэ к старику.

— Да, кажется, в эпоху Усобиц…

Заметив, как Наоэ вздрогнул, Такая спросил:

— Что? Есть какие-то зацепки?

— Да нет… Большое вам спасибо, — поблагодарив старика, они отправились дальше.

По дороге через ров Наоэ снова заговорил:

— Не нравится мне всё это.

— Что? В чем дело?

— Уж если вспоминать, кто здесь правил в эпоху Усобиц — так это Сасса Наримаса.

— Тот самый, с кем мы сцепились в Наре?!

Наоэ кивнул, рассеянно поглядывая на уток, чистивших перья в дальнем уголке канала.

— Что ни говори, а от тех скелетов попахивало Усобицей Духов. Тояма сейчас находится в сфере влияния Оды. Если в этом замешан Сасса Наримаса… В любом случае, пойдемте проверим то место, — и они зашагали тем же путем, каким шли ночью.

Место называлось Приречным проулком. С тех пор, как император Тайсё посадил в нём символическую сакуру, тут вырастили целую аллею вишневых деревьев. Проулок следовал за течением реки Дзинцугавы и одним концом вплотную примыкал к купающейся в зелени территории храма Гококу. Вокруг же располагались спальные районы. Наоэ и Такая поймали женщину, по виду — местную домохозяйку, и пристали к ней с расспросами.

— Да вот уже целую неделю… Вечером в окнах отражаются какие-то летающие огни, потом эти странные звуки… Муж вообще говорит, что видел в проулке чью-то оторванную голову.

Такая и Наоэ нахмурились. Все сходилось.

— Ребенок боится выходить на улицу, прямо не знаю, что и делать. Нет, я, конечно, слышала эту историю, но кто бы мог подумать, что привидение принцессы до сих пор появляется здесь…

— А вы знаете эту легенду?

— Ну да, про Саюри-химэ и вон то дерево эноки…

— Расскажите, пожалуйста, если вас не затруднит.

Хозяйка попалась словоохотливая — она даже отвела их к дереву и рассказала вот какую историю.

В эпоху Усобиц Тоямой правил Сасса Наримаса, и была у него наложница по имени Саюри — девушка неземной красоты. Она была дочерью богатого фермера в местечке под названием Гофуку. Однажды Наримаса проезжал мимо, возвращаясь с охоты за цветущей сакурой[18], и, приметив Саюри в толпе распростёршихся на обочине людей, решил взять к себе в наложницы. Он любил её больше других и не отпускал от себя ни на секунду. Но остальные наложницы из зависти к Саюри распустили слухи о её неверности, пока Наримаса ездил навестить Токугаву Иэясу в Хамамацу. Когда слухи достигли ушей Наримасы, тот настолько рассвирепел, что зарубил на месте того мужчину, на которого пало подозрение, а саму Саюри вместе со всей её родней убил на скалистых берегах Дзинцугавы. Он подвесил ни в чем не повинную девушку на ветвях дерева эноки и буквально изрезал на части. Как ни клялась Саюри в своей невиновности — никакие слова не могли достичь затуманенного гневом рассудка Наримасы. Каждый раз, отрубая голову кому-то из её родичей, он наносил Саюри очередную рану и так замучил до смерти.

Вот что записано об этом в летописи «Эхон Тайкоки»:

«Когда настал её смертный час, прекрасный лик Саюри исказился черной злобой, из очей полились кровавые слезы, и она возопила страшным голосом:

— Будь же ты проклят, Наримаса! Ты меня погубил, и тело мое обратится в прах, но дух мой станет демоном и не даст покоя ни тебе, ни твоим детям, ни детям твоих детей. Я истреблю всё твое потомство и уничтожу твой род!

С теми словами и умерла от меча. И те, кто видел сие, закрывали глаза руками. И те, кто слышал сие, затыкали уши».

Потом пошли слухи, что душа Саюри не отправилась на небо, а стала злобным призраком, который поселился на месте казни; будто бы дерево эноки впитало в себя её предсмертную злобу. Потому среди крестьян бытовало поверье, что если срубить то дерево — непременно получишь на свою голову проклятие. А ещё дождливыми и ветреными ночами здесь, бывало, видели блуждающие огни — их называли пляшущими огнями или огнями Саюри, потому как выглядели они точь-в-точь как женская голова. Рассказывали и другие страшные истории об этом месте.

Дерево эноки, впрочем, сгорело во Вторую мировую, когда во время бомбежки в него попал снаряд. Нынешнее дерево выросло из семени первого и стояло теперь, широко раскинув ветви, прямо посреди вишневой аллеи.

— Это и есть второе дерево эноки.

Они пришли как раз туда, где вчера появлялась голова женщины. Пока что призрак не показывался, но в воздухе чувствовалась негативная энергия, а земля была пропитана ненавистью — остаточный энергетический след.

Когда они остались одни, Такая подошел к дереву и пробормотал:

— А Наримаса, оказывается, бессердечный тип. Зачем было её убивать, да ещё так жестоко?..

Такая искренне негодовал.

— Ведь Саюри-химэ говорила, что ни в чём не виновата. Почему он не захотел услышать? Он должен был поверить ей, раз уж он так её любил.

Наоэ болезненно поморщился:

— Бывают вещи, которые мы не можем простить именно тем, кого любим.

— Почему? — Такая пронзительно глянул ему в глаза. — Чьи-то там слова оказались для него важнее, чем слова любимого человека? Да этот Наримаса — просто эгоист и ревнивец, а к Саюри относился как к вещи. Такого подонка сложно не возненавидеть.

Наоэ погрузился в молчание. Сам он не мог осудить Наримасу столь уж безоговорочно. Слушая рассказ домохозяйки, Наоэ ловил себя на мысли, что может понять чувства мужчины в момент, когда тот совершал это дикое убийство.

— Это говорит лишь о том, насколько страшной может быть любовь.

Такая не сводил с него напряженного взгляда. Наоэ провел рукой по стволу дерева, посмотрел вверх, на раскинувшиеся над головой ветви.

— Такого рода чувство — вовсе не редкость. Уж лучше убить, чем отдать другому, убить своими руками, прежде чем позволить кому-то прикоснуться… Когда желание обладать достигает определенной черты, любовь мигом превращается в жажду крови.

Слова прозвучали несколько цинично. Такая удивился:

— Странно слышать это от тебя…

— Правда? Значит, вы просто плохо меня знаете.

Такая озадаченно спросил:

— Тебе что, доводилось испытывать к кому-то что-то подобное?

Глаза Наоэ медленно сузились. Обращенный к Такае взгляд был настолько странным, что тот на секунду чуть ли не испугался.

— Куда уж мне мечтать об обладании, если я даже дотронуться не могу…

Такая вытаращил глаза. Наоэ через силу прикрыл веки и демонстративно перевел взгляд на дерево:

— И всё-таки, почему дух Саюри заволновался именно сейчас? Может быть, это как-то связано с перерождением Наримасы?

Такая проигнорировал вопрос. Он стоял и смотрел себе под ноги, о чем-то задумавшись. Заметив это, Наоэ успокаивающе улыбнулся:

— Не берите в голову, я пошутил.

— Наоэ… — Такая как будто хотел что-то сказать, но Наоэ уже был в своем обычном рабочем настроении.

— Чьи же это были воины… Если Наримасы — то вели они себя несколько странно.

— Дух Саюри активизировался где-то неделю назад, так? Что, если кто-то третий пытается воспользоваться этим в собственных целях?

Наоэ бросил на Такаю быстрый взгляд:

— Предлагаете изгонять?

— Это всегда успеется… Хотелось бы сначала разобраться, в чем тут дело, — пробормотал Такая, и тут позади раздался голос:

— Похоже, у вас, как всегда, слишком много свободного времени.

Наоэ и Такая резко обернулись. Обладатель голоса, смутно знакомого, стоял посреди вишневой аллеи, ловко маскируя свое присутствие. Когда они разглядели его лицо, то не смогли сдержать удивления:

— Ты!..

— Якши Уэсуги… Ну что за неожиданная встреча, — красивый юноша смотрел на них, весело улыбаясь. Вассал дома Такэда, Косака Дандзёноске Масанобу был человеком, которого они менее всего ожидали здесь увидеть.