Тебе, моя единственная любовь

Глава 3 В КАПКАНЕ ЛЮБВИ

В полупустом кафе играла приятная классическая музыка. Сидя сбоку от Наоэ за столиком у окна, Такая не сводил полного враждебности взгляда с молодого человека, расположившегося напротив. Косака, не обращавший, казалось, на него никакого внимания, равнодушно потягивая свой кофе со льдом, вдруг поднял глаза и сказал:

— Что вы ершитесь, как дикобраз?

Такая взорвался.

— Какого лешего я должен сидеть тут и гонять с тобой чаи! — закричал он, со всей силы грохнув кулаком по столу.

— Всё лучше, чем стоять под палящим солнцем. В прошлый раз нам даже некогда было отпраздновать встречу… Если уж наши пути вот так пересеклись — значит, на то была воля свыше, — ответил Косака, нехорошо поблёскивая глазами. — Мне давно хотелось спокойно поговорить с вами, Кагэтора-доно.

— Ах, ты… — Такая поднялся, занеся кулак, но Наоэ не дал ему опустить его. Ему самому всё это не нравилось, но когда он задал вопрос, голос его прозвучал спокойно:

— Зачем ты приехал в Тояму?

— Да ни за чем. Проезжал мимо, заметил кое-что интересное, вот и решил завернуть по дороге.

— Интересное?.. Ты имеешь в виду призрак Саюри?

Косака фыркнул и закинул ногу на ногу плавным отточенным движением.

— Та невообразимая волна ненависти докатилась аж до самой Каназавы. Сразу видно — дух-мститель с характером… Редкость в наши дни. Мне захотелось взглянуть, что за фрукт.

Такая и Наоэ вытаращили глаза. Да, на такое был способен только Косака Дандзё, которому не было равных в искусстве ментальной разведки. И острота чутья у него была соответствующая — Уэсуги до этого далеко…

— Кто бы мог подумать, что вы тоже сюда пожалуете… Знал бы, пришел бы как следует вооружённым.

— Сволочь…

Косака смерил Такаю ледяным взглядом, пресекая поток ругательств. Легкая улыбка пролегла в уголках его аккуратных губ.

— Оставим это непотребство, Кагэтора-доно. Считайте, что перед вами давнишний друг — именно в таком качестве я присутствую здесь сегодня.

Такая негодовал. Высокомерный тон Косаки заставлял его непроизвольно ощетиниваться. Такая не испытывал к молодому человеку ничего, кроме ненависти — ведь тот не только подселил дух Сингэна в тело Юзуру, но и был виновен в смерти жены Кокурё. Будь на то его воля, Такая отомстил бы за всё здесь и сейчас, да только Наоэ бы этого не позволил. Поэтому Такая кое-как, но сдерживался — лишь глаза сверкали яростно, как у дикого зверя.

— Ха, — скользнув по нему взглядом, Косака повернулся к Наоэ. — Вижу, тигр вырвался из клетки.

— Что ты делаешь в Эттю? Разведка?

— Разведка — слишком громко сказано… Просто в последние дни здесь стало чересчур шумно…

Такэда сейчас держали в своих руках Этиго (префектура Ниигата), и, конечно же, их интересовало положение дел на соседних территориях.

— И кто шумит — Ода?

— До недавнего времени так и было, но сейчас тут стали разгуливать куда более докучливые типы.

— Какие?

Косака глянул на них исподлобья.

— Иккосю зашевелились. Хонгандзи Коса, Кеннё двинул своих пешек.

Услышав это имя, Наоэ нахмурился. Хонгандзи Коса, больше известный как Кеннё, был одиннадцатым главой секты Дзёдосин и одним из самых значительных религиозных стратегов эпохи Усобиц. Секта представляла собой огромную военизированную организацию с центром в Сэццу, в монастыре Исияма Хонгандзи (нынешняя Осака). Военная сила Иккосю, Лиги Прямодушных, внушала страх всем генералам того времени. Приняв сан в 1559 году, Кеннё стал во главе этой силы.

Он призвал всех последователей Иккосю к сопротивлению Нобунаге и вступил с ним в ожесточенное противостояние на землях Хокурику, Исэ Нагасимы и в Кинай. Заручившись поддержкой сёгуна, Асикаги Ёсиаки, и заключив союз с Такэда, Уэсуги и Мори, Кеннё создал альянс, призванный помешать Оде завоевать страну.

Ода сражался отчаянно и, в конце концов, сумел разгромить Иккосю и поставить Кеннё на колени. Но это стоило ему огромных усилий, что говорит о том, насколько серьезным противником была секта Иккосю.

С другой стороны, восстание Лиги Прямодушных в Хокурику доставило в свое время Кэнсину немало головной боли, став для него основным препятствием на пути к столице. Так что для Наоэ и остальных Уэсуги имя Иккосю не было пустым звуком…

В Усобицу Духов монахи Иккосю вступили довольно-таки давно. Их сила, как того и следовало ожидать, была в организованности и сплоченности, и Уэсуги уже пришлось немало от них натерпеться. В последние годы влияние Иккосю в Хокурику несколько ослабло под давлением Оды, но теперь, выходит, они снова подняли головы…

Наоэ нахмурился.

— Действительно, монахи отбили у Оды всю область Кага — это мне известно. Но чем может быть вызвано такое внезапное оживление?

— До тебя не доходили слухи об Акэти Мицухидэ в Кинае[19]?

— Доходили. Он объединился с Мацунагой Хисахидэ, семейством Мурасигэ и… Не может быть!..

— Именно так, — спокойно кивнул Косака в ответ на взволнованный возглас Наоэ. — Иккосю и Акэти Мицухидэ заключили против Оды союз. Пользуясь его плодами, Кеннё собирается вышвырнуть Оду с Хокурику, а для этого ему нужно избавиться от Сассы Наримасы, главнокомандующего на этом фронте. Если вспомнить, что вотчина Наримасы когда-то была здесь…

— …То получается, что Иккосю пришли за ним. Значит, призрак Саюри…

Косака кивнул и взялся за подбородок:

— Вы же видели там чужих солдат? Это нуэ, подосланные Кеннё. Они специально растормошили дух Саюри, чтобы выманить Наримасу. Его нынешние владения находятся в Хиго (современная префектура Кумамото), но Мори Ранмару[20] вызвал его сюда из-за ожесточения боев в Кинае. И Наримаса отлично себя проявил, сдерживая натиск Иккосю, так что Кеннё всерьез захотел от него избавиться. А Саюри должна послужить тому орудием.

Косака рассеянно посмотрел в окно, на проезжающие мимо машины.

— Наримаса не может не вернуться теперь, когда Саюри набралась такой силы. Вообще-то он сделал глупость, что оставил после себя такое. Саюри станет для него погибелью… А я выезжал поглядеть, чем заняты Иккосю, сюда же завернул по дороге обратно.

Воцарилось молчание. Такая, позабыв на время свой гнев, повернулся к сидящему рядом Наоэ. Итак, стало ясно, кто разбудил дух Саюри.

— Но Наримаса — перерождённый, — сказал Такая с сомнением в голосе. — Уничтожить его не так-то просто, даже пользуясь силой Саюри. Потом, если тело умрет, он всегда может найти другое и опять переродиться. Разве нет?

— Можно убить тело и ударить по душе, прежде чем она успеет войти в другое, — ответил Косака, скрестив руки на груди. — Все, кто сражается в Усобице Духов, действуют именно так. Ловят душу противника и ненавистью, обращённой в силу, наносят ей такой ущерб, чтобы душа стала неспособна более оставаться в этом мире. Неспособность остаться для духа-генерала обозначает «смерть». Так ведутся войны Усобицы Духов. То же и с Наримасой — стоит ему потерять тело, и он станет обычной беззащитной душой. Впрочем, в этом мы сами ничем от него не отличаемся, — добавил Косака, усмехнувшись в нос.

— Кстати, подручные Кеннё наверняка уже знают, что вы здесь. Стоит ли нарываться на неприятности? Пусть себе разбираются друг с другом, а мы постоим в сторонке.

— Ну конечно, — вскинулся Такая. — А потом Саюри возьмет и взбесится — что тогда?

И вообще, лишний раз давать повод для разговоров о привидениях…

Наоэ прервал его:

— Подождите, Кагэтора-сама. Думаю, здесь не стоит торопиться. До тех пор, пока единственным объектом ненависти Саюри является Наримаса, она не причинит вреда людям. Если мы вмешаемся сейчас, то только зря разозлим Иккосю, а этого хотелось бы избежать. С ними и так-то непросто иметь дело… — Наоэ нахмурился и замолчал.

Выходит, нельзя расправляться со всеми без разбора… Конечно, иногда быстрое вмешательство бывает необходимо, но пока духи-генералы не оказывают непосредственного влияния на жизнь общества, не причиняют вреда людям, нужно осторожно следить за перипетиями их усобиц, тщательно продумывая и взвешивая каждый свой шаг. В этом смысле Уэсуги подобны полиции, которой приходится разнимать враждующие криминальные группировки. Их появление на сцене способно кардинально изменить расклад сил в Усобице Духов, и потому необдуманные действия с их стороны могут лишь усугубить общую ситуацию. «Оно, конечно, понятно», — думал про себя Такая, но где-то в глубине души всё равно не мог с этим согласиться. Косака наблюдал за ним со своей обычной, неизвестно, по какому поводу, улыбкой.

— Мф… Как всегда, ни капли честолюбия. Словно видишь перед собой Кэнсина, каким он был в те давние годы. А ведь если бы вы, Кагэтора-доно, того захотели, то могли бы, пользуясь вашей «изгоняющей силой», поспорить с остальными за место на вершине…

Такая сверкнул на него глазами, ничего не ответив. Косака растянул губы в усмешке и невозмутимо продолжил:

— Что ж, как пожелаете. Вижу, вас вполне устраивает ваше нынешнее бесцветное существование. Живите и дальше в окружении глупцов, коротающих дни в довольстве и достатке, если вы этим счастливы…

— Что…

— Косака! — быстро вмешался Наоэ. — Есть разговор. Выйдем.

Косака будто того и ждал:

— Не возражаю.

Они вышли на улицу, оставив Такаю одного в кафе. Остановившись в тени вишневых деревьев, что росли вдоль берега реки, Наоэ повернулся к Косаке и смерил его холодным взглядом:

— Не знаю, чего ты добиваешься, провоцируя господина Кагэтору, но пора бы тебе попридержать язык.

— Провоцирую? Кто — я? — Косака изображал невинность.

— Его душевное состояние всё ещё нестабильно. Кроме того, он взбудоражен внезапными переменами, произошедшими с ним за последние несколько месяцев. Я не позволю тебе ещё больше сбивать его с толку.

— А-а… А я-то думал, что за разговор…

Глаза Наоэ угрожающе заблестели. Косака снова усмехнулся.

— Потому я и говорю, что вы, Уэсуги, слишком наивны. Что толку от твоих предостережений? Нам по долгу службы положено пользоваться любыми слабостями врага. Мне нет никакого дела до твоих обстоятельств.

— …ублюдок…

— Или не провоцировать — означает не говорить ничего такого, что заставило бы его вспомнить прошлое? Ты это имел ввиду?

Наоэ моментально напрягся, как Косака и рассчитывал.

— Ну как, тебе уже удалось дорваться до его тела? — пренебрежительно спросил он.

Наоэ замер. Косака ухмылялся, довольный тем, что видит его насквозь.

— Пока нет, как я погляжу.

Наоэ промолчал, только взгляд стал острым и колючим.

— А Кагэтора-доно, оказывается, великодушный человек, — всё смеялся Косака, — раз держит при себе такое чудовище. Двуличного монстра, который притворяется бескорыстным защитником, в то время как сам исходит слюной от желания. Признайся — ты же спишь и видишь, как бы затащить его в постель. Примеряешься, выжидаешь момент… А Кагэтора-доно, бедняжка, и не подозревает, что является объектом вожделения своего слуги. Хотя… Может, как раз наоборот? Вдруг он всё знает и нарочно соблазняет тебя?

— Молчи, Косака! — голос Наоэ взорвался гневом. — Меня ещё ладно, но оскорблять господина Кагэтору я тебе не позволю!

— Ха! Кто бы говорил… — Косака глядел искоса, с издёвкой. — Ты хоть сам понимаешь, насколько ты ненормален? Это ты позоришь своего господина, и никто иной. Как часто в своих мыслях ты брал его силой? Сколько раз ставил на колени?

Рука Наоэ взлетела в воздух, но Косака тут же поймал её, ладонью удерживая занесенный кулак.

— Глупец… — Косака с силой оттолкнул пойманную руку и, напоследок растянув губы в усмешке, развернулся, чтобы уйти. — Как только Наримаса объявится в Тояме, Иккосю начнут действовать. До тех пор можете делать, что хотите — хоть по музеям ходить, но потом нам, возможно, придется встретиться опять.

— Куда ты собрался?

— А это уже не твоё дело, — Косака холодно глянул на него через плечо. — Таскайся и дальше за своим Кагэторой, как хвост… господин Трусливый Волк.

Оставив Наоэ бессильно стискивать кулаки, Косака зашагал прочь по зеленой аллее и вскоре скрылся из виду. «Хоть бы за кофе заплатил», — мысленно обругал его Наоэ, а потом вдруг вспомнил сказанные только что Косакой слова. «Это ты позоришь своего господина…»

Наоэ крепко зажмурился, словно оспаривая действительность. «Сколько ещё я смогу продержаться?»

…Под напором чувств, которые должен был давно в себе изжить… «Теперь, когда ты здесь, прямо у меня перед глазами… Как долго?.».

Вернувшись в кафе, Наоэ нашел Такаю там же, где оставил. Тот давно осушил свой бокал и сидел теперь, подперев голову рукой, глядя перед собой в пространство — должно быть, всё ещё злился на Косаку. Наоэ невольно замедлил шаг, не решаясь приблизиться — таким прекрасным показался ему отсюда этот взгляд. Пронзительно острый, грозящий обжечь любого, на ком бы ни остановился, он был подобен совершенному, сияющему лезвию…

«Я не имею права осквернять это существо».

Наоэ стиснул зубы и спрятался под маской равнодушного спокойствия. Нельзя было, чтобы Такая увидел его боль.

— А где этот?.. — заметив подошедшего Наоэ, Такая повернул к нему недовольное лицо.

— Ушёл. Но мы, наверное, с ним ещё увидимся.

Такая до сих пор кипятился — похоже, Косака сильно его задел.

— Чёрт, как же он меня бесит. Сделал из меня дурака… В следующий раз не мешай мне, слышишь? Придушу его голыми руками…

Наконец, Такая обратил внимание на молчание Наоэ и его странную неподвижность.

— Наоэ? — осторожно позвал он.

Тот отвел взгляд и зажал рот рукой вместо ответа. Глаза вдруг ни с того, ни с сего защипало, и он зажмурился, пытаясь удержать себя в руках.

— В чем дело? Тебе плохо?

— Нет-нет. Все в порядке.

— Наоэ…

Ему не нужно было видеть лицо Такаи, чтобы понять, с каким выражением тот сейчас на него смотрит. Ему хотелось укрыться от этого пристального взгляда, который как прожектор высвечивал его собственное уродство. Кое-как справившись с собой, Наоэ медленно поднял глаза:

— Пойдемте, Такая-сан.

Кончилось тем, что он решил отказаться от номера на двоих и снял вместо этого две отдельные комнаты. В ответ на полные подозрения взгляды, которые бросал на него Такая, Наоэ пояснил:

— По отдельности проще. Не надо будет постоянно думать о том, как бы не побеспокоить друг друга.

Такая недовольно нахмурился:

— Ты что, так боишься меня побеспокоить?

— Да, — Наоэ улыбнулся несколько утомленно. — Больше, чем кого бы то ни было.

Такая замолчал. В его глазах на мгновение промелькнула тоска, но Наоэ решительно сказал себе: «Почудилось», и протянул ему ключ. Чем дольше длилось их знакомство, тем яснее Наоэ понимал: Оги Такая, на самом деле, был гораздо более жаден до людского участия, чем могло показаться на первый взгляд, но он решительно запретил себе пользоваться этой его слабостью.

«Неужели я забыл?.. — в груди шевельнулось тревожное чувство. — Этот человек опасен. Нужно быть начеку. Сейчас он показывает мне лишь одну из своих личин, но стоит поддаться ему, пойти у него на поводу — и это рано или поздно обернется против меня. Сколько раз я вот так наступал на одни и те же грабли, а потом уползал зализывать раны… Слабость — всего лишь приманка, а он тем временем сидит в засаде и точит клыки. Нет, я не позволю себя одурачить. Я знаю, какова его истинная сущность. Меня бы и не тянуло к нему так сильно, если бы он всего лишь хотел, чтобы его защищали…»

— …Наоэ. Наоэ! — оклик Такаи вывел его из задумчивости. Они стояли в поднимавшемся лифте.

— Что с тобой? Что-то случилось? Ты какой-то странный в последнее время.

«Надо быть осторожнее», — в который раз повторил себе Наоэ и, устало улыбнувшись, сказал:

— …Да нет, это уже давно.

Они договорились встретиться наверху в семь, чтобы вместе поужинать, а затем разошлись по комнатам. Такая ничего не сказал, но в его глазах отчетливо читалось беспокойство. Этот взгляд теперь преследовал Наоэ неотступно.

«За что мне это?.. Снова оказаться во власти подобных чувств…»

Он упал на кровать, прикрыв глаза рукой. Рано или поздно это должно было случиться. Общение с Такаей просто не могло не разбудить эмоции, которые на протяжении двадцати восьми лет дремали, вытесненные чувством вины и глубокого раскаяния. И теперь они вновь разъедают душу.

Наоэ ни на секунду не забыл, нет. Как раз из-за невозможности забыть всё это и было так тяжко, так мучительно, что в какой-то момент стало невыносимо… Тогда боль от его потери была настолько велика, что на время парализовала чувства. Разуму удалось взять верх над смертельно ослабевшим сердцем, и Наоэ просто жил, не испытывая эмоций… До сегодняшнего дня.

«Зверь снова поднял голову. Близость к тебе оживила его, он обрел второе дыхание.

Удастся ли мне убить его на этот раз?.».

Как же противна собственная слабость, неспособность удержать на месте износившиеся, готовые вот-вот рухнуть барьеры…

«Я должен задушить это в себе во что бы то ни стало».

Но чувства достигли опасной черты и в любую минуту могут выйти из-под контроля…

Тишину комнаты нарушил стук в дверь. Наоэ, предававшийся до этого играм злого воображения, с растерянным видом поднялся. Быстро запихав свои тёмные мечты обратно в дальний уголок души, он прошагал в другой конец комнаты, отворил дверь и оказался лицом к лицу с Такаей. Наоэ судорожно вздохнул. Он настолько удивился, что не сразу сообразил, каким взглядом его встретить.

— Кагэтора-сама…

— Я тут подумал… Может, пошли уже поедим? — неловко пробормотал Такая и замолчал. Ещё не было и шести часов.

Наоэ почувствовал, что его застали врасплох. Испугался — а не отразилась ли на его лице, ставшем на мгновение открытым и незащищённым, вся глубина и извращённость его желания? Не заметил ли этого Такая?

Такая немного потупился в ответ на немое удивление Наоэ.

— Может, я что-нибудь не так сказал?..

— Что?..

— Ну… Может, я сказал что-нибудь, что тебя задело?

Похоже, странная перемена в поведении Наоэ заставила его всерьёз переживать, и Такая искал причину в каких-то словах, сказанных им неосторожно.

— Иногда кто-нибудь что-нибудь скажет — а тебе это как нож в сердце… По себе знаю… Бывают люди, которые умеют ранить словами… Ведь чтобы сделать больно, не обязательно давать по морде…

Наоэ молча слушал.

— Вот… Значит, и наоборот тоже работает — можно говорить так, чтобы не задевать чувства собеседника… Я об этом думал, и… В общем, я стараюсь выбирать слова, но… Такая, похоже, хотел извиниться, но не знал, как. Получалось лишь бессвязное бормотание.

— Вот, поэтому… А, чёрт, что я несу…

Наоэ пристально смотрел, как Такая запинается от досады и смущения.

«Он ничего не заметил. Да нет, ему и в голову бы такое не пришло. Естественно. Ведь для него я никаким образом не вхожу в сферу возможного любовного интереса. Для него я вассал, защитник… мужчина. В конце концов, просто здравомыслящий человек, от которого невозможно ожидать ничего подобного. Ну конечно, откуда ему знать, что мгновение назад я мысленно срывал с него одежду и воображал его рабом своих извращенных фантазий».

Наоэ почувствовал жалость к нему и в то же время досаду. С одной стороны, у него отлегло от сердца, когда он уверился в том, что его камуфляж по-прежнему на месте. И в то же время брала злость. Злость на Такаю, который ничего не замечает. Эти его слова, произносимые без всякой задней мысли, ранили ещё сильнее. То, как он пытался проявить сочувствие, не замечая, что результат получается прямо противоположным — Наоэ это злило безмерно.

— Настолько боитесь причинить кому-то боль? — сказал он, глядя с насмешкой прямо Такае в глаза.

— Что?..

— Всё равно у вас ничего не выйдет, как ни пытайтесь.

Такая уставился на Наоэ, потеряв дар речи. Тот холодно улыбнулся, одними глазами:

— Раны, которые можно нанести словами — какой пустяк. Словами же можно и защититься… Вы, вы сами — вот настоящий ужас, который преследует меня! Но вы этого никогда не заметите, как ни старайтесь, а даже если бы и заметили — всё равно ничего не сможете с этим поделать. Жить, не причиняя другим боли — что за несбыточная мечта! Байки спесивых лицемеров…

Теперь на лице Такаи отразился гнев, и Наоэ подумал: «Никогда он не умел скрывать чувства». Это было так знакомо, так мило его сердцу… Наоэ слегка опустил веки.

— Вам не дано познать ту часть вашего существа, которая причиняет мне боль, Такая-сан.

…До тех пор, пока вы не окажетесь в моей шкуре…

— Ты… — гнев сменился чем-то другим, и Такая растерянно замолчал. Поведение Наоэ ставило его в тупик. Почему Наоэ, который всегда защищал его и одобрял его действия, временами ни с того, ни с сего обращался к нему со словами, полными злобы? Иногда Такае начинало казаться, что на самом деле Наоэ его ненавидит. И сейчас он вдруг понял, что подобные сомнения терзают его уже давно. Верно. Вот в чем причина недоверия к Наоэ, которое он никак не мог в себе преодолеть. Обычно мягкий, спокойный и сдержанный, этот человек временами был способен на леденящую, пронзающую до самого сердца холодность. И каждый раз, когда Наоэ поворачивался к нему этой стороной, он ранил его тем самым до глубины души. Из страха вновь натолкнуться на холодность, Такая бессознательно возводил между собой и Наоэ барьер.

Было ещё кое-что, чего Такая никак не мог понять: то выражение, которое появлялось у Наоэ всякий раз после этого. Невозмутимо бросив ему в лицо полные холодного яда слова, всю душу Такае вывернув наизнанку, Наоэ потом выглядел так, будто самому себе сделал больно. Мучительно больно. И так всегда.

«Зачем он так себя ведёт? Что нужно сделать, чтобы он перестал? Чего на самом деле он от меня хочет?» Но Наоэ ничего не объяснял — никогда и ничего. Поэтому Такая всё больше запутывался в сетях неуверенности и беспокойства. Почему Наоэ не рассказывает о себе? Из-за прошлого, которое стоит между ним и Кагэторой? Или же потому что он, Такая, всё ещё не стал Кагэторой до конца? В этом ли кроется загадка того взгляда, граничащего с отчаянием, которому Такая никак не может подобрать названия? Просто разочарование… Досада от того, что Такая не может быть тем, кем Наоэ хочет его видеть? Чем же он так мучается в одиночку?.. Непонятно… Но когда человек обращает к тебе такое лицо, невольно думаешь, что в этом есть твоя вина. Такая медленно покачал головой.

— Не понимаю… Хоть убей… Я тебя не понимаю…

— Такая-сан?..

Не в силах справиться с волнением, звенящим от напряжения голосом Такая заговорил:

— Хорошо, тогда что я должен сделать? Вернуть память? Стать Кагэторой? Тебе не нравится видеть меня Оги Такаей? Что ты хочешь, чтобы я сделал? Каким мне стать, чтобы ты был доволен?!

Наоэ уставился на него, широко раскрыв глаза.

— Что ты вообще за человек? Вечно смотришь так, будто чего-то от меня ждешь, но никогда ничего не объясняешь! Всё носишь в себе! Если хочешь что-то сказать — говори, а то у тебя такое лицо, будто ты сейчас пойдешь и вскроешь себе вены!.. Я не могу больше терпеть этот твой взгляд!

Наоэ молчал, пытаясь справиться с пронзающей насквозь болью. Под его взглядом Такая съёжился, словно на плечи ему лег стопудовый груз.

— Что я тебе сделал? Что я такого сделал, чтобы вот так на меня смотреть? Объясни мне! Если ты не объяснишь, то как я могу это исправить?!

— Такая-сан…

— Я сделаю, что хочешь. Только скажи, что ты хочешь — я сделаю! Оги Такая, Кагэтора… Я стану кем ты хочешь, только не смотри на меня так!.. Скажи… Не понимаю тебя… Не понимаю!..

Такая задыхался от волнения, и глаза его блестели, будто от слез. «Нет!»

Наоэ изо всех сил давил поднимающийся из глубины души порыв.

«Нет, он говорит это не ради меня. Ради себя, и только. Он блуждает между двумя личностями — Такаи и Кагэторы — и хочет, чтобы кто-нибудь подсказал ему выход. Но… Как же он не понимает… Что нельзя, нельзя мне такого говорить!»

Наоэ упорно гасил захлестывающую его волну. «Как он может… Совсем ничего обо мне не зная… Такими словами!.».

…Дразнить зверя, притаившегося под маской.

— Уходите.

Такая вскинул глаза.

— Уходите, чтобы я вас не видел.

— Наоэ…

— Иначе я не знаю, что сейчас сделаю. Надолго меня не хватит. Быстрее.

Такая заморгал, в смятении:

— …Почему?..

— «Почему?»

Наоэ впился в него пронзительным, диким взглядом:

— Это вы меня спрашиваете, почему?! Да что мне прикажете вам… ответить?!..

Всё его существо возмущалось тому, насколько небрежно Такая задал этот вопрос.

Как будто сам безгрешен…

— Это вы во всём виноваты. Это всё… всё из-за тебя… Если бы только тебя не было… я бы никогда не прожил так долго. Эта боль… никогда бы не родилась!.. Если бы только тебя не было… Если бы тебя вообще не было на свете!..

Потрясенный, Такая на секунду перестал дышать. Вот он — ответ, которого Такая так боялся. Ясно, четко, и без прикрас. Некоторое время он стоял молча, с остановившимся взглядом.

— Из-за меня?.. Если меня не станет, тебе будет легче?.. — Такая закусил губу. Сжал кулаки так, что побелели пальцы. Плечи его дрожали мелкой дрожью.

— …ясно.

Такая развернулся, чтобы уйти, но прежде, чем он смог сделать хотя бы шаг, Наоэ рванулся к нему и молниеносным движением крепко обхватил сзади. Тело среагировало быстрее, чем язык мог произнести какие-либо слова. Мгновенно.

Наоэ молча сжимал его в объятиях, не давая пошевелиться.

— Наоэ…

Закрыть глаза, стиснуть зубы и просто прижимать к себе этого несчастного человека.

— Молчи… Ничего не говори…

Такая не сопротивлялся, застигнутый врасплох внезапно нахлынувшим ощущением дежа вю.

«Нет, тебе не понять… И слава богу».

Сейчас бы провести рукой вдоль тела, расстегнуть пуговицы на рубашке…

Время бежит вперед, безжалостно и неумолимо. Дикое чувство растёт и ширится в груди. Надо задушить его как можно скорее. Убить зверя, который вот-вот проснётся и раскроет полную клыков пасть — убить, пока не стало слишком поздно.