Тебе, моя единственная любовь

Глава 5 КЛЯТВА

Ветер прошелестел во мраке Приречного проулка, и ветка сакуры склонилась, роняя на землю призрачный цвет. Лепестковая вьюга закружилась перед глазами, воскрешая в памяти тот день четыреста лет назад, когда небо над Хокурику дышало теплом весны.

В тени цветущего дерева, в водовороте падающих лепестков он заметил девушку — прекрасную девушку — и обратился к ней с высоты своего коня:

— Как твоё имя?

Девушка подняла голову, и он впервые увидел её прелестную улыбку.

— Саюри, мой господин.

Наримаса остановился на мосту. Было слышно, как поёт внизу река; её голос пробивался сквозь шум близкой дороги. Наримаса смотрел, как светится на берегу плотная аура Саюри, рассеивая ночной мрак. «Не так уж и сильно… Я думал, будет хуже».

Четыре века пронеслись, не оставив и следа от прежней Тоямы, и лишь журчание Дзинцугавы ничуть не изменилось с тех пор. Подставив лицо речному ветру, Наримаса позволил воспоминаниям унести себя в прошлое — в далекую эпоху, ушедшую безвозвратно.

Назначение в Хиго[24] по приказу Хидэёси[25]… Потом — восстание Кокудзинсю, вина за которое была целиком возложена на его плечи… Вынужденное сэппуку. Как давно это было… И вот, спустя несколько веков, он снова ступил на землю Тоямы. Кто бы мог подумать…

Усобица Духов застала его в Хиго и поманила было взяться за объединение Кюсю, но долг генерала клана Ода, каковым он некогда являлся, и нынешнее положение перерождённого заставили его покинуть свой удел и направить стопы в Кинай — бороться с Иккосю. С тех пор минуло два года, но за всё это время он так ни разу и не побывал в Тояме.

«Боялся встречи с тобой…»

…И намеренно избегал этих мест. Чтобы не дай бог не оказаться лицом к лицу с той, что погубила душу из ненависти к нему. «Жалкий трус…»

Четыреста лет прошло, а он до сих пор не мог забыть тот крик, полный отчаяния и боли. В голове замелькали картинки, воскрешая весь ужас того, что он сотворил здесь, на этом самом месте.

— Верьте мне, господин!.. — кричала Саюри в слезах, её волосы цвета вороного крыла были растрёпаны и спутаны. — Ужели бы я содеяла такое?! Никогда!.. Я молилась, чтобы вы вернулись в добром здравии, ожидая вас ночи напролёт!..

Оклеветанная подлыми людьми, вынужденная принять на себя шквал его бесконтрольной ярости, Саюри буквально ходила по лезвию ножа, отчаянно отстаивая свою невиновность.

«Саюри… На меня тогда словно затмение нашло… Ты никогда бы не изменила. Нет на свете человека более верного и преданного, чем ты — уж кому как не мне было знать… Так почему же я поверил грязным словам завистников с сердцами, полными ядовитой желчи?.».

— Мой господин!..

«Саюри… Тому, что я сделал, нет оправданий…»

Для Наримасы, чьи дни протекали в непрерывных сражениях, где жизнь каждую секунду висела на волоске, Саюри была единственной тихой гаванью, воплощением чистоты посреди багряного океана войны. Он так хотел, чтобы она никогда и никем не была запятнана… Только не она.

Сквозь пелену безумия Наримаса видел, как его клинок рассекает красивую кожу, превращая тело в кровавое месиво. «Саюри… Даже это не нарушит твоей чистоты… Прекрасная, вечно белая лилия…»

Её разрывающий сердце вопль так и остался за пределами сознания. «Опомнись!» — кричал себе он сам, той частью своего существа, которая, вместе с Саюри, обливалась кровью. «Остановись, хватит!.». Но и этот голос не смог достичь помутившегося рассудка.

Внезапная смерть Нобунаги… Разлад с Хидэёси, повлёкший за собой вооружённое противостояние… По прошествии суровой зимы — союз с Токугавой Иэясу, не принесший никакой пользы… И — война, снова война. На краю отчаяния, он словно видел сон: как мучается Саюри, привязанная к ветвям, как крови становится всё больше и больше…

«Ты не поймёшь… И никто, наверное, не поймёт. Попытки оправдаться — уже сами по себе кощунство… А мне и не надо понимания. Не надо, даже от тебя… Но, Саюри… Знаешь ли ты, как я был с тобою счастлив? Как ценил время, проведённое вместе, каким бы коротким оно ни было? Понимая, что это лишь мгновение, что завтра — снова в поход… Нет, как раз поэтому тихие дни в Тояме, озарённые солнечным светом и согретые теплом твоей улыбки, и были так дороги мне».

Он знал, что Саюри его ждёт; это помогало переживать невзгоды и тяготы войны.

Когда становилось совсем невыносимо, он вызывал в памяти её улыбку. «Однажды я вернусь» — эта мысль придавала сил на поле брани, выводила невредимым из горнила страшных битв.

«Саюри, ты была моим домом. Пристанищем, куда всегда стремилось моё сердце.

Что ещё оставалось мне, продиравшемуся сквозь тот жестокий век усобиц, на волосок от смерти, без какой-либо цели впереди? Удача отвернулась от меня, и злые ветры несчастий налетели со всех сторон. Потеряв господина, я утратил ориентир, я больше не знал, к чему стремиться. Задыхаясь в водовороте раздоров и интриг, я мог думать лишь о том, как выжить.

И всё же мне было, ради чего сражаться. В мире, где царили хитрость и вероломство, где люди не ведали закона и порядка и позабыли, что такое праведность… Было ещё в этом мире сокровенное — то, что ни в коем случае нельзя осквернять. Я сражался, чтобы сохранить его нетронутым… Но и того не сумел».

Когда все его планы потерпели неудачу, все пути к отступлению завели в тупик, он вернулся домой, уже будучи на грани отчаяния, а дома его встретил этот отвратительный слух.

То было последней каплей. Он почувствовал, как сердце проваливается во мрак; он почти слышал, как что-то трещит и разрывается внутри.

«Саюри… Я поступил так не потому, что не верил в тебя… Нет, неправда. Я засомневался, даже в тебе… Подумал: неужели и ты меня предала. Ты, моя последняя, моя единственная крепость… Все от меня отворачиваются. Все жаждут моего падения, все меня предают…»

Сомнения переполнили душу, и он поддался гневу и ненависти, вообразив себя жертвой… Потом было умопомрачение. Безумный кошмар… Он даже не мог вспомнить толком, что делал.

«Я не поверил твоим словам…»

Последнее, что он помнил — и это навсегда врезалось в память — обращённый на него взгляд, полный ненависти.

«Оправдания… Какой в них смысл? Как будто прошлое можно изменить раскаянием… Саюри. Хрупкая белая лилия, что расцвела среди суровой зимы в заснеженных полях Татэямы… У меня не было права тебя любить».

Ветер прошелестел во мраке Приречного проулка, и ветка сакуры склонилась, роняя на землю призрачный цвет… Так кружились в воздухе лепестки в тот памятный день — день их первой встречи.

Слышно, как шумит внизу Дзинцугава. Четыреста лет прошло, но голос реки остался прежним… А лицо любимой женщины, что сейчас перед глазами, изменилось так, что его почти невозможно узнать.

— Наримаса!..

Когда они, наконец, подоспели к месту, то стали свидетелями жесточайшей схватки. С появлением Наримасы Саюри просто взорвалась яростью, и сейчас в Приречном проулке творилось что-то страшное.

— А-а… — слова застряли в горле. Такая остановился как вкопанный, глядя на разворачивающуюся перед ним картину.

Чёрное пламя бушевало вокруг, вихрем налетая на Наримасу и норовя сбить его с ног. Ураганный ветер опрокидывал деревья, и сама земля, казалось, стонала и дрожала от ужаса, когда Саюри выплёскивала свою многовековую ненависть на заклятого врага.

— Чёрт…

— Нет, Кагэтора-сама! — Наоэ схватил его за руку, не давая рвануться вперед.

— Почему?! — заорал на него Такая. — Ещё чуть-чуть, и ему крышка!

— А вы собираетесь его спасти? Вы забыли обещание, данное Райрэну?

— К чёрту Райрэна! Я не стану стоять и смотреть, как всё выходит по-ихнему!

— Но зачем ему помогать, зачем вмешиваться? Это не наше дело!..

— Зачем?.. — не найдясь с ответом, Такая снова бросил взгляд в сторону Наримасы.

Это возмездие. Заслуженное возмездие за его зверский поступок. Если подумать о мучениях, которые испытала Саюри — да разве можно отказать ей в праве на месть? Пускай убивает его прямо в нынешнем теле, чтоб он катился в ад, где ему и место! То, что он сделал… Такое не прощают. Он должен получить за всё сполна и отправиться в преисподнюю, и да здравствует справедливость!..

Казалось бы… Но, почему-то…

«Не так… — Такая сжал кулаки. — Наримаса… Ведь ты, на самом деле…»

— Саюри-и-и!

Даже окружённый со всех стороны черным пламенем, воплощением её ненависти, Наримаса твёрдо стоял на ногах. Невидимые лезвия рассекали его тело, брызгами летела во все стороны кровь, но Наримаса упорно отвечал ударом на удар… Вот только видно было, что Саюри намного превосходит его силой. Такая и Наоэ смотрели, затаив дыхание, не в силах что-либо предпринять.

С каждой новой атакой Наримасы сила Саюри только возрастала — со стороны могло даже показаться, будто он сам её провоцирует.

С каждой новой атакой Наримаса обращал к Саюри беззвучный крик:

«Убей меня, Саюри, уничтожь меня своей ненавистью! Вот для чего я приехал, вот зачем задержался на этом свете — всё ради тебя! Я переродился и обрел новую плоть только потому, что должен был испытать те же страдания — так режь меня, рви на части, заставь пройти через все муки ада, пока твоя душа до конца не насытится местью! Я не стану умолять о прощении, не надеюсь, что ты простишь — нет… Одолей меня силой! Выйди победительницей в этой схватке и исполни, наконец, свою заветную мечту: убей меня собственными руками!»

— Саюри!.. Я здесь, чтобы умереть от твоей руки!

Демоница захлебнулась воплем — то ли ярости, то ли дикого восторга — и набросилась на Наримасу с новой силой. Ветер свирепствовал над рекой, и столбы водяных смерчей один за другим закружились и потянулись в небо.

— Неслыханно… — прошептал стоявший неподалеку Райрэн, ошеломлённо оглядываясь вокруг. Увиденное настолько потрясло его, что он не посмел вмешаться — да и кто мог встать сейчас между Саюри и Наримасой, для которых весь остальной мир перестал существовать?..

Слова Наримасы эхом отдавались у Наоэ в ушах. Боль — чудовищная, почти до потери сознания, но ещё сильнее боли — мучительные судороги души… Наоэ чувствовал их, как свои собственные, и эти ощущения пригвоздили его к месту.

«… умереть от твоей руки…»

Фраза, произнесенная голосом Кагэторы, на секунду вспыхнула в мозгу. «Ты не ждёшь от меня мольбы о прощении…»

Наоэ показалось, что вот теперь он — наконец-то — понял.

Всякий мученик имеет право призвать к ответу своего мучителя, и этим жертва порабощает палача. Кагэтора специально позволил ему совершить грех, чтобы ещё сильнее привязать к себе… Неужели так оно всё и было?

«Любовь и чувство вины — ты приковал меня двумя цепями, как будто одной тебе было мало… Так кто же из нас больший себялюбец? Слова, которые ты хочешь услышать, жгут мне душу и тело раскалённым железом, но я готов повторить их хоть миллион раз, если это поможет мне завоевать тебя. Я буду выкрикивать эти слова в холодное, равнодушное небо, пока не сорву голос, и даже тогда не перестану, потому что ты мне этого не позволишь. Кричи! — велит мне твой надменный взгляд. — Кричи, если хочешь когда-нибудь получить желаемое! — и ненависть плещется в твоих зрачках, ненависть и ледяное, полное высокомерия знание. Ты — мой пёс. На тебе надет ошейник, а поводок — навсегда в моих руках. Будто стоит мне признать это и облечь в слова, как ты, сжалившись, кинешь мне кость — притупить голод… Поэтому я повторяю, снова и снова. Я кричу, я вою, пока внутри всё кипит от страсти… Всего одно слово. Люблю… люблю… люблю…»

Так больно, что легче сойти с ума!

Секунда — и где-то там, в неведомой вышине, чувства двоих сходятся в резонансе. «…только боль станет доказательством моей любви…»

— Чёрт!..

Между тем, поднятый Саюри ураган добрался до жилых кварталов. Черепица на крышах ходила ходуном, и деревья в садах скрипели и гнулись, грозя опрокинуться с корнем.

— Наоэ, защитный барьер!.. Чтобы никто не пострадал!

Наоэ мигом пришел в себя и обернулся — Такая уже огораживал окрестности по периметру. Наоэ принялся ему помогать, и вскоре все близлежащие постройки оказались по ту сторону энергетического щита. Но тут же стало ясно: барьер долго не продержится. Слишком мощная сила бушевала сейчас внутри.

— Зар-раза…

Сопротивляться ветру становилось всё труднее; Такая и Наоэ уже еле держались на ногах. Но с ураганом спорить бесполезно — он всё сравняет с землёй, это лишь вопрос времени…

— Кагэтора-сама!.. Это переходит всякие границы!.. Здесь слишком опасно!

— Значит, надо изгонять…

Вот и конец нейтралитету. Такая сложил пальцы в магический знак, готовясь отправить Саюри на тот свет, как вдруг — раз! — и земля вздыбилась под его ногами, словно рядом разорвался снаряд. Такая и Наоэ кое-как выдержали удар и в следующий миг уже напряженно вглядывались вперёд — туда, где за завесой пыли стоял, широко расставив ноги, Симозума Райсё. — У нас же был уговор, Уэсуги!

— Нет больше уговора! — звонко крикнул Такая в ответ. — Мы обещали оставаться в стороне, но только до тех пор, пока не будет угрозы для местных!

— А к чёрту вас и ваши условия! — и аура Райсё налилась энергией.

Райрэн, следивший до этого за поединком Саюри и Наримасы, наконец, заметил их и, охнув, закричал:

— Райсё, нет!.. Ещё не время!.. — но поздно; ещё одному поединку суждено было состояться здесь, посреди этой рукотворной бури.

— Наоэ! Держи барьер! Сможешь?

— Да! — и Наоэ, собрав все силы, сосредоточился на внешней защите; теперь ему предстояло поддерживать барьер за двоих. Такая приготовился встретить атаку Райсё, который, похоже, с самого начала не собирался отпускать их отсюда живыми, дожидаясь подходящего момента, чтобы затеять драку. И вот он уже мчится вперёд, на ходу выстреливая силой, будто бы ветер ему нипочем.

Один из шаров разорвался у самых ног. Такая выдержал удар и через секунду снова стоял прямо — энергия наполняла его до краев.

— Прочь с дороги!!

Всё потонуло в грохоте выворачиваемой земли, и Райсё отпрянул назад — а пальцы Такаи уже двигались, сплетая знак Бисямон-тэна. Но Райсё понял, что должно произойти и прежде, чем Такая успел нарисовать в уме символ, быстро сложил руки в молитвенном жесте:

— Нам, посланникам Всевышнего, не страшна изгоняющая сила!

Райсё принялся сосредоточенно выговаривать «Наму Амида Буцу», и словно белая пелена опустилась сверху, укрывая его с головы до ног. Что-то в этих вибрациях показалось Такае знакомым. Ну конечно… Благословение Амиды.

Собрав волю в кулак, Такая попытался накинуть Путы:

— Бай!

Но ничего не вышло. Райсё всё повторял свою мантру, косясь на него с презрительной ухмылкой. «Не может такого быть», — подумал Такая и снова переплёл пальцы.

— Бай!

Опять безрезультатно.

— Что, съел, Уэсуги? Твоя сила против меня — ничто! Вот и посмотрим теперь, кто из нас истинный слуга Господа!

Такая с досадой щёлкнул языком.

Наоэ тем временем тоже приходилось несладко — Саюри и подчинённые ей духи почти прорвали защитную сетку, отгораживавшую их от остального мира.

«Неужели не смогу удержать?..»

Наоэ чувствовал, что не справляется с напирающей изнутри энергией, и барьер вот-вот лопнет, как воздушный шарик, надутый слишком сильно. И тогда в радиусе сотни метров всё взлетит на воздух…

«Нельзя позволить этому случиться!.».

Но Наоэ почти полностью выдохся — ещё чуть-чуть, и…

— Держись. Я помогу.

В тот же миг новая сила начала подпитывать ослабленный барьер, возвращая ему прочность — это Косака раскинул свой ментальный щит, поддерживая Наоэ.

— Косака, ты?!

— Проследи, чтобы Кагэтора изгнал Райсё! Сейчас самое время избавиться от него под шумок…

— Что?! Так вот к чему всё это было…

Между тем разбуженный Саюри ураган достиг своего пика. Наримаса уже был на коленях, слишком израненный, чтобы стоять. Наоэ обернулся и поискал глазами Такаю: тот отбивался от Райсё из последних сил.

— Кагэтора-сама!

Когда Райсё пошатнулся, застигнутый врасплох неожиданной атакой Наоэ, Такая не медлил ни секунды.

— Наоэ, путы!

— Слушаюсь!

…И они одновременно набросили на монаха заклятие связывания. Райсё снова начал читать свою мантру, но мгновение спустя сдавленный стон сорвался с его губ, и он замер, полностью обездвиженный. То, что оказалось не под силу одному, смогли сделать двое. Теперь преимущество было полностью на их стороне.

— Ноумакусаманда, боданан, байсирамандая, совака!

Райсё сопротивлялся как мог, но ему некуда было деться от безжалостного двухголосого речитатива.

— О, великий Бисямон-тэн! Даруй мне силу Твою, дабы истребить зло!

Никакие молитвы не могли защитить от этих слов, разящих быстро и наверняка. В отчаянии, Райсё бросил на Райрэна умоляющий взгляд, но тот лишь посмотрел на него отстранённо и не двинулся с места.

«Нет!.».

— Изыди!

Повинуясь приказу, душа вылетела из тела и растворилась в сиянии.

«Теперь Саюри!.». — Такая быстро обернулся туда, где находился призрак — и замер.

— Наоэ, смотри…

— Что?..

Буря успокаивалась на глазах. Ветер стих, клубы тёмной энергии рассеялись, и когда ничто больше не застилало взгляд, они увидели Наримасу. Тот лежал на земле в луже крови.

Младшие духи затихали один за другим, повинуясь своей хозяйке. Голова Саюри прекратила свою безумную пляску, и стало видно, как вниз от шеи медленно проступает, словно бы вырастает тело. Вскоре девушка в белом кимоно уже стояла в полный рост, а у её ног ничком распростёрся неподвижный и окровавленный Наримаса.

«Мёртв?.»

От Саюри расходился слабый свет. Вот так она, должно быть, выглядела при жизни… Девушка стояла, склонив свой красивый профиль, и молча смотрела на Наримасу сверху вниз.

Удовлетворена? Убила его и успокоилась, выполнив, что хотела?

Наримаса слегка пошевелился — он всё ещё был жив. Приподнялся на руках, выжимая последние силы, и позвал прерывающимся шёпотом:

— Са… юри…

Но тут же зашёлся кашлем, выплёскивая кровь из разорванных лёгких. Потом снова поднял голову, дыша тяжело и хрипло.

— Возьми меня… с собой…

Девушка молчала. Её лицо — прекрасная фарфоровая маска — не выражало никаких чувств. — Са… ю… ри… — снова прошептал Наримаса, еле шевеля окровавленными губами; маленькая слеза скатилась по его рассечённой щеке. — Прости… меня… — и он протянул руку, словно умоляя Саюри взять её в последний раз, но девушка оставалась безучастной.

Связь между подчинёнными духами и Саюри прервалась; отпущенные на волю, они закружились в воздухе, как светлячки, что когда-то давным-давно плясали над этой рекой. Яркими пятнышками они уносились вверх и, не успев смешаться со звёздами, один за другим исчезали в ночи. Наконец и фигура Саюри изменила свои очертания, становясь сгустком света, который так же бесшумно потянулся за остальными. Наримаса провожал глазами этот тускнеющий свет до тех пор, пока душа Саюри не растворилась в ночном небе.

— Наримаса!..

Такая подбежал и опустился рядом, приподнимая генерала за плечи и разворачивая лицом вверх; тот уже еле дышал.

— Наоэ, скорую!.. — крикнул Такая через плечо, но его остановил слабый, прерывающийся голос:

— Не надо… поздно…

Наримаса поднял на него мутный взгляд, пытаясь выровнять дыхание. — Можете радоваться… Всё вышло… как вы хотели…

— О чём ты говоришь?! С чего ты взял, будто мы с монахами заодно?

— Значит, нет?.. А, неважно… Мы всё равно… враги… — Наримаса не договорил. Его затрясло от кашля, и он согнулся, захлёбываясь кровью. Всё тело — одна сплошная рана, удивительно, как руки-ноги до сих пор на месте… От потери крови его лицо сделалось белым, как бумага.

— Саюри… ушла наверх, да?..

— Прямиком на небо. Я видел собственными глазами.

— Вот как… — Наримаса едва заметно улыбнулся. — Хорошо… Тогда… хватит… — и он напряг голос, делая над собой последнее усилие:

— Уэсуги-доно!.. Когда это тело умрёт… изгнать меня будет очень просто…

— Наримаса…

— Разве не такова ваша цель?.. Изгоните меня, быстро… Иначе я найду… новое… тело…

Такая недоумённо спросил:

— Ты что… Сам хочешь?..

— Вот ещё!.. — фыркнул Наримаса, пытаясь изобразить уверенность, которой не было, и вцепился Такае в плечо своими окровавленными пальцами. — Я — генерал… клана… Ода… так просто я… не сда…

— Наримаса!.. Эй, Наримаса!..

Но язык больше не слушался его. Наримаса нашел в небе точку, где исчезла Саюри, и уставился туда невидящим взглядом. Шум потока ворвался в сознание, вновь пробуждая воспоминания о прошлом. «Уже скоро», — подумал он, чувствуя, как темнеет в глазах и мир вокруг становится зыбким, предвещая приближение конца.

Наконец, всё поглотила тьма, в которой кружились, опадая, лепестки сакуры и Саюри улыбалась ему из того далёкого-далёкого дня. Её улыбка была последним, что видел Наримаса перед смертью.

Тело генерала обмякло, голова упала набок. Такая всё звал и звал его по имени, но нити, связывающие того с жизнью, уже оборвались; Такая сжимал в руках труп. Стоявший поодаль Косака, удостоверясь, что смерть наступила, и даже глазом не моргнув, наконец, подал голос:

— Душа вот-вот покинет тело. Время применить изгоняющую силу, если хотите избавить себя от дальнейших хлопот.

Такая медленно покачал головой и тихо сказал:

— Незачем.

Косака приподнял бровь.

— Наримаса уйдёт вслед за Саюри, — пробормотал Такая в ответ на его удивлённое молчание, и странная уверенность прозвучала в этих словах. Косака как будто хотел что-то возразить, взгляд его на мгновение стал острым, но Такая не обращал на него внимания, и Косака так ничего и не сказал.

Такая, обхватив руками безжизненное тело Наримасы, перевёл взгляд в сторону реки и уставился, не мигая, в её темные воды, как будто следил за течением. Наоэ у него за спиной на секунду прикрыл глаза.

«Если бы это было моё мёртвое тело у него в объятиях…»

Умереть от его руки — есть ли на свете большее счастье? Сколь угодно жестокая пытка, исходящая от него, должна обернуться неземным наслаждением — разве может быть иначе?..

Это лучший способ покончить с затянувшейся жизнью, да вот только позволят ли небеса… Наступит ли такой день однажды? Наоэ не знал, и мертвое лицо Наримасы казалось сейчас счастливым, должно быть, только ему одному.

Звук текущей воды эхом отдавался в тишине ночи. Симозума Райрэн подошёл к ним, застывшим в молчании, и остановился рядом. Такая, чувствуя, как в нём закипает гнев, поднял голову и злобно посмотрел на монаха:

— По-моему, кто-то здесь должен составить Наримасе компанию. А то нечестно…

— Не горячитесь. Я не намерен сражаться с вами сейчас.

— Вы напали первыми!

— Райсё сделал это по собственному почину. Охранять местных жителей я поручил ему, но он не справился с заданием.

— Уходишь от ответственности?

— Я лишь говорю о том, что Райсё ослушался приказа. Думаю, он с самого начала намеревался вас убить. Что ж, он переоценил свои возможности. Что касается меня, я не собирался сражаться с вами, даже если вы вмешаетесь. Райсё сам напросился, чтобы его изгнали, и тут уж ничего не поделаешь — так я считаю.

Такая, в ярости, начал подниматься, когда Косака пробормотал у него за спиной:

— Ну, сказать-то можно что угодно, после того как дело сделано…

Райрэн наградил Косаку убийственным взглядом, но ему понадобился ровно один вздох, чтобы вернуть лицу прежнее спокойное выражение.

— Нам всё равно предстоит поединок, рано или поздно. Когда мы встретимся в следующий раз, я буду полностью к вашим услугам, — сказал Райрэн и, считая разговор оконченным, развернулся, чтобы уйти.

— А ну стой. Думаешь, я отпущу тебя так просто?

Райрэн обернулся через плечо. Такая опустил тело Наримасы на землю и выпрямился, высвобождая силу.

— Никуда ты отсюда не пойдёшь.

— Обязательно доводить дело до драки?

Такая посмотрел на него, как тигр на добычу, и прошептал:

— Мне почему-то кажется, что я буду сильно жалеть, если этого не сделаю.

— Хотите отомстить за Наримасу?

— Нет, — отрезал Такая. — Хочу проучить тебя, за то, что использовал его прошлое, как затравку для своей интриги.

Наоэ вздрогнул при этих словах, но не Райрэн — тот оставался невозмутимым. Во взгляде его на секунду мелькнуло странное умиротворение, и он спокойным голосом сказал:

— Наримаса умер не оттого, что кто-то использовал против него прошлое.

— Как?.. — Такая выглядел сбитым с толку.

— Он по собственной воле расплатился с долгами. Только и всего.

И, оставив потрясённого Такаю стоять на месте, Райрэн зашагал вдоль набережной; окружавшие реку часовые скрылись вслед за ним. Монахи Иккосю ушли, никем не остановленные, и вокруг снова стало тихо.

Наоэ подошел к телу Наримасы и, бережно отерев кровь с его лица носовым платком, повернулся к Косаке:

— Ты хотел стравить нас друг с другом. За этим сюда и пожаловал. Верно?

Таким образом, Такэда могли одним махом обескровить командование сразу двух вражеских кланов. Самим им при этом даже не надо было пачкать руки. Если таков был план…

Но Косака только усмехнулся.

— Прежде чем подозревать меня, подумай лучше о Райрэне. Может Райсё на самом деле поступил в полном соответствии с приказом.

— Что?..

— Например, вот таким: «Пока Саюри будет с ними забавляться, улучи момент и убей».

Наоэ нахмурился; Такая поднял на Косаку потяжелевший взгляд. Косака ответил им неопределенной улыбкой и повернулся на пятках.

— Приготовьте какие-нибудь объяснения для полиции. Что угодно сгодится — это тело наверняка числится пропавшим без вести. Они его подвергнут вскрытию и сами придумают подходящую причину… «Смерть в результате драки в нетрезвом состоянии» — что-нибудь такое.

Такая смотрел на него с каменным лицом. Косака улыбнулся краешком рта и сказал:

— В следующий раз встретимся врагами, дорогие мои Уэсуги.

С этими словами король интриги из клана Такэда спустился к воде и исчез во мраке, пока Такая и Наоэ в молчаливой ярости смотрели ему вслед.

Наконец, они остались одни в Приречном проулке. Такая снова мог слышать шум реки, и это заставило его опять посмотреть на Наримасу.

— Наоэ, — позвал он и, когда Наоэ ответил, прошептал, не сводя глаз с мёртвого тела:

— Обещай мне, что с тобой такого не случится.

Ощутив укол в сердце, Наоэ поднял к Такае удивлённое лицо:

— Кагэтора-сама?..

— А то ты можешь, я знаю… Полезешь защищать меня и погибнешь первым… — Такая зажмурился и опустил лицо. Снова стать свидетелем чьей-то смерти было, наверное, слишком тяжело для него.

— Нечестно, что кому-то позволено вот так обманывать судьбу. Ведь смерть — это точка. После неё уже ничего не исправить, не искупить, а вот поди ж ты…

— Кагэтора-сама…

— Только не это. Нет. Что угодно, только не такой конец. Поклянись мне, Наоэ. Ведь ты же не умрёшь, правда?.. Что бы ни случилось… Поклянись, что никому не дашь себя убить!..

Наоэ посмотрел на него молча, потом протянул руку, и разум не успел вмешаться. Пальцами, вымазанными в крови Наримасы, он приподнял опущенный подбородок своего диктатора, чтобы встретить его смятенный, непонимающий взгляд.

Остановить его было некому. Глаза в глаза, Наоэ начал медленно приближать лицо… И замер в нескольких сантиметрах. С минуту длилось напряжённое молчание, а потом Наоэ так же медленно, через силу отстранился. Такая, забыв выдохнуть, смотрел на него расширенными глазами.

— …Привяжите меня, — выдавил, наконец, Наоэ, — прикуйте меня вашими цепями. Так, чтобы я больше не мог освободиться, и тогда… смерть не возьмёт меня. Я не умру, пока вы сами меня не убьёте.

Такая не шевелился и, казалось, вообще не дышал.

Наоэ еле заставил себя проглотить просившиеся на язык слова и до крови прикусил губу, чтобы отогнать слезы. Такая смотрел на него, потеряв дар речи. Наоэ вдруг охватило непонятное беспокойство; стоило Такае открыть рот, чтобы что-то сказать, как он быстро, словно желая помешать этому, снова сжал его подбородок.

— Что ты… — Наоэ накрыл его рот губами, на этот раз — наконец-то — по-настоящему. Вздрогнув от неожиданности, Такая хотел оттолкнуть его, но Наоэ вовремя поймал его руку и стиснул в своей.

«Потом я пожалею об этом».

Наоэ знал это наверняка, но уже ничего не мог поделать. Знал он и то, что не может позволить себе большего.

«Возьму и откушу себе язык; тогда после мне не придётся смотреть тебе в глаза. Вот только станет ли от этого легче?.. Так темно, я ничего больше не вижу… Не знаю, как дальше жить. Хочу любить тебя целиком, это как жажда…»

Это больно… Но назад теперь дороги нет.