Телохранитель ее величества. Точка невозврата

Пролог

ЗОЛОТАЯ ПЛАНЕТА

ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ ЕЁ ВЕЛИЧЕСТВА

ТОЧКА НЕВОЗВРАТА

Пролог

Март 2448, Венера, Альфа

— Эй, muchacho, ты совсем совесть потерял?

Боец встал метрах в трех сзади меня. Руки у него чесались, но надо отдать должное, свое мокрое дело он мне доделать дал. То ли брезговал, то ли по доброте? Я склонялся к последнему.

— Кать, если будет возможность, оставьте этого в живых? — произнес я полушепотом и медленно обернулся.

— Принято! — раздался в ушах голос, принадлежащий одной из «виолончелисток». Все, моя совесть чиста, большего я для парня сделать не смогу.

Искомый объект уже шел к подъезду, в сопровождении еще троих охранников, работающих по схеме «треугольник». Меня всерьез не воспринимали — задумка Катюши была выигрышной. «Да и как не быть выигрышной, когда ты в таком дурацком прикиде?» — одернул я сам себя, искоса бросив взгляд на потертую куртку отморозка из трущоб.

— Камаррадо!.. Я это!… А идите вы в жопу, буржуи чертовы! — воскликнул я, входя в роль. Естественно, тут же был грубо схвачен, а рука моя оказалась выгнута за спину под большим углом.

— Я тебе не camarrado, щенок! — сквозь зубы процедил охранник. — Вали отсюда, и чтоб тебя здесь больше не видели!

Он несильно, скорее обозначая, стукнул меня по спине и потащил прочь, к шлагбауму, к выходу на улицу. Но главное, в сторону от траектории движения сеньора Торетто к подъезду.

— Сволочи! Крысы буржуйские! — орал я, играя свою роль и пытаясь пихаться. — Ничего, настанет еще день, и мы всех вас замочим! Вырежем, повесим, гадов! Отольются вам еще слезы простого народа, капиталисты проклятые!

Боец надавил на руку сильнеё, вызвав острый приступ боли, но я всё равно продолжал, ибо внимание своим выкриком привлек — сеньор Торетто и его охрана остановились и наблюдали за развитием событий. На губах искомого объекта играла довольная улыбка.

— Дайте только время! Мы вам всем устроим! Живете тут, в хоромах! Дворцах! Когда остальные ютятся в четырех метрах на человека! Жрете, небось, натуральное мясо, гады! С Земли привезенное! Скоты буржуйские!

В следующий момент я получил тычок гораздо более сильный, чем первый, и окрик:

— Заткнись!

В голосе бойца я не услышал злобы, он просто старательно исполнял работу. Издеваться надо мной у него намерений не было. И я еще больше пожелал ему выжить после сегодняшнего.

— Нас не заткнуть! — не унимался я и попробовал побрыкаться еще. Боец справился со мной, но всё же я получил несколько секунд для эффектной «трибуны». — Вы можете заткнуть меня, заткнуть еще кого-то, но всех не перезатыкаешь! Жополизы! Подзвездыши буржуйские! Вылизываете у своих хозяев! Вам не стыдно?!…

— Я сказал, заткнись! — В следующий удар было вложено гораздо больше эмоций. Боец потащил меня с новой силой, чуть не выломав мне руку, и я был вынужден «подчиниться».

Ситуация набирала обороты. Мы удалялись, и удалились на достаточное расстояние от объекта. Да и сам он, насладившись представлением, тут же потерял ко мне интерес, процессия вновь двинулась к подъезду. Тем временем мы сами поравнялись с тяжелым планетарным броневиком, припаркованным прямо здесь, во дворе, и я начал действовать.

Рывок. Еще рывок. Удар. И вот я освобожден из немыслимой для моего конвоира, оставившего за плечами всего лишь армейский контракт, позиции. Сам же он принялся медленно оседать на землю без сознания. Есть, у меня получилось — парень выживет.

Следующие три секунды я не делал ничего, ибо так было нужно. Нужно согласно МОЕМУ замыслу, ведь сейчас именно я был «рулевой»: это была моя и только моя операция. Я встал во фронтальную стойку, опустил руки и… Показал в сторону Торетто и его охраны до ужаса неприличный жест.

— Выкусите, ублюдки! Хрен вам!

Естественно, тот, кто пытается совершить покушение, так себя не ведет. Так могут действовать только полудурки с улиц, отстаивающие какие-то мифические идеалы. Социалисты, например, националисты, разные иные «исты». Однако, я вырубил одного из них, а это серьезно. То есть, я — невооруженный придурок, решивший в порыве бзика нагадить в доме, в котором проживают люди, имеющие восьми — девятизначный доход, и придурок опасный.

Краем глаза увидел, как со стороны стоянки к нам вышло еще два охранника дона Торетто, из едущей сзади машины — подкрепление. С другой стороны, из подъезда, показался тот, что юркнул туда перед тем, как я нагло начал «метить» входную створку, напарник вырубленного мной. Итого шесть, но все в ужасных, просто фатальных для себя позициях.

Двое из «треугольника» почти одновременно сделали шаг вперед и направились ко мне, на ходу отстегивая дубинки. Оставшийся, придержавший рукой плечо своего дона, положил руку на кобуру, как и трое других присутствующих во дворе охранников.

— Что, выкусили? Выкусите-выкусите, ублюдки! — доигрывал я роль. — Продажные шкуры! Всю задницу своему боссу облизали?

Эти слова предназначались конкретно двум бойцам, идущим ко мне, но вот вступать со мной в дискуссию они не собирались — намерения у них были крайне серьезные. Но ребята обречены, ибо уже совершили самую страшную ошибку для телохранителя — недооценили угрозу.

— Давай! — громко сказал я, подался назад и прыгнул за машину, за которой, даже если кто-то и успеет выстрелить, меня не достать. Через секунду в груди одного из шедших ко мне засияла сквозная дыра, в стороны же полетели кровавые ошметки. Второй начал оборачиваться к напарнику, но сообразить, что происходит, не успел — его постигла та же участь. Мои «виолончелистки» не мелочились, использовали возможности рельсовой винтовки на полную катушку. Если бы не многочисленные тренировки, от вида крови и мяса меня бы стошнило.

Слава богу, успел спрятаться за броневиком и не видел, как та же участь постигла третьего охранника из «треугольника», а затем обоих, шедших на подкрепление. Выжить сумел лишь тот, что высунулся из подъезда — успел заскочить обратно. А рельсовая пушка, какая бы мощная ни была, стрелять через сверхпрочный материал, способный выдержать внешние атмосферные условия планеты, не способна. Однако, высунуться ему мои «виолончелистки» не дадут, а это однозначно победа.

Я активировал козырек с заранеё выведенными на него выходами со всех трех прицелов «виолончелей» и осмотрел поле боя. Торетто оказался не из слабых духом. Как только начали стрелять, быстро подался назад, отбежал к противоположному концу двора и прыгнул за машину, стоящую с той стороны. Тоже броневик, еще более мощный, чем мой. Конечно, если бы приказ был стрелять в него, а не в охрану, никуда бы он не делся, но его — моя забота, а не девочек.

— Все, Хуан. Он твой. Действуй, — раздался в ушах голос Катарины. Я выглянул из-за машины и огляделся.

Итак, искомый объект затаился за броней. Один из прицелов показывал машину — высунуться ему не дадут, однако и достать его там нельзя, ни им, ни мне. Вторая иконка показывала выход из подъезда, оттуда угрозы ждать так же не стоило — вся входная дверь была испещрена отверстиями от снарядов винтовки, и под звонкое «клац, клац» там добавлялись всё новые и новые дырки. Шансов высунуться у оставшегося бойца нет. Третья же иконка, погуляв по телам поверженных двоих, ехавших сзади, поднялась и перекрыла выход со стороны стоянки — больше никто из потенциальных противников сюда не войдет. Действительно, мой выход.

Я хмыкнул и поднялся, поправляя во внутреннем кармане куртки то, ради чего и затевалась эта операция. Затем кошачьей походкой направился к поверженному охраннику, лежащему посреди двора — его тело почти не было разворочено. Меня всё равно чуть не вывернуло, но другие были в гораздо худшем состоянии.

— Почему ты скомандовал оставить в живых того, который тебя тащил? — подала голос Катюша, но удивление в нем было показное.

— Он дал мне… Закончить. Он неплохой человек, — ответил я, вытаскивая из уже расстегнутой кобуры пистолет. Двадцатишестизарядный «Armado»? Неплохо.

— Но работает этот «хороший человек» на подонка, — возразила она.

— Это вопрос глубокой философии, тебе не кажется? — Я усмехнулся. — И твоя точка зрения не есть абсолютная истина. Как и моя. Я попросил оставить — дальше решайте сами.

— Вопросов нет, он будет жить, — она усмехнулась в ответ. — Ты прав, философские споры нам ни к чему: сказал и сказал, это не принципиально.

Ну, хоть здесь мое мнение что-то значит! Я облегченно вздохнул и направился к дальнему броневику, ставшему убежищем, а заодно и ловушкой команданте Торетто, одного из известных наркобаронов Альфы.

— Выходи, Торетто! — произнес я, храбрясь от предстоящего. — Тогда умрешь быстро.

Ответом мне стала тирада на непереводимом испанском и выстрел из точно такого же пистолета, как у меня в руке. Выстрел в «молоко», воздух — он прекрасно понимал, что из рельсовой снайперки ему отстрелят руку, если попытается её высунуть. Я же в уме подсознательно произнес: «Один, осталось двадцать пять… Если нет запасной обоймы».

— Ты, сукин сын! На кого ты работаешь? — раздалось с той стороны машины.

Естественно, отвечать в мои планы не входило. Итак, он вооружен. И очень опасен, потому, как обложен. Ему нужно тянуть время, которое работает на него, так как визит гвардии в наши планы не входит. И выкурить его из укрытия будет делом непростым. Но не невозможным.

— Что задумал? Что будешь делать дальше? — усмехнулась наблюдающая из машины за операцией Катарина.

— Если попробует высунуть руку, чтоб выстрелить — отстрелите ему ее! — произнес я в сердцах, пригнулся и покрался в обход машины со стороны ближней к подъезду стены. Со стороны боковой стены позиция для меня была выгоднеё, но там я мог стать мишенью того типа, что спрятался в подъезде, если держащая его под прицелом «виолончелистка» вдруг проморгает.

— Хуан, три минуты! — произнесла вдруг Катюша спокойным, но тревожным голосом. Началось, гвардия в пути. — Время пошло, начинай!

То есть, примерно через три с половиной минуты здесь будет патруль, а то и не один, в штурмовой броне и с иглометами. И ему будет по барабану, чья здесь ведется операция. Значит, мне нужно выполнить задание и убраться к чертям собачьим в озвученное ею время, и ни секундой позже. Под ложечкой засосало.

— Есть! — прошептал я и приготовился. Ну, вот он, выход один на один, проверка всех полученных навыков. Или я, или он.

Торетто почувствовал движение и сработал на опережение, высунув руку из укрытия так, чтобы попасть в меня, но чтобы снайперы не попали в него. И не глядя выстрелил в место, где я должен был находиться. Ключевая ошибка — «не глядя», в момент выстрела меня там не было. Подожди он долю секунды, у него были бы шансы, а так…

Уже через секунду я стоял на заднем капоте машины и спокойно всаживал одну за одной пули в его руку. «Armado» — слабенькое оружие, одной может не хватить.

Раздался вой, пистолет из его руки выпал. Окровавленная рука одернулась и прижалась к груди. Понимая, что больше нечего опасаться, я спрыгнул и грозно встал перед этим человеком.

— Сеньор, не надо! Прошу вас! — пролепетал он. — Сколько они заплатили? Я заплачу больше. Гораздо больше!

Я молчал. Сердце мое билось со страшной силой от мысли о предстоящем.

— Хотите, в два раза? Нет? — Глаза Торетто лихорадочно заблестели. — Три! В три раза больше!

Я молчал.

— Хуан, ну же! Время! — раздался недовольный окрик Катарины.

— Нет? Сколько? Назовите цену! Пять миллионов?! Хотите пять миллионов?! Семь?! Десять?! Сеньор, десять миллионов!!! — почти кричал мой противник, точнеё, теперь уже моя жертва.

Я вытащил из кармана куртки и расчехлил то, что лежало там, ожидая своего часа. Небольшой трехгранный стилет с белой костяной ручкой и выгравированным на ней ангелочком. Скорбящим ангелочком.

— Её величество Лея Первая Веласкес недовольна вами, Сеньор Торетто!.. — наконец, выдавил я. Голос мой дрожал. — Вы приговорены к смертной казни. Приговор приводится в исполнение немедленно, обжалованию не подлежит.

— Нет сеньор!.. — зарыдал сидящий передо мной человек. — Не убивайте меня! Пожалуйста!

— Хуан, ну ты чего? — почти кричала Катарина. — Кончай его!

— Пожалуйста!.. Я не буду больше!.. Всё брошу и уеду! Оставлю все деньги, всё золото Короне!.. — Слезы лились и лились из его глаз ручьем. Да, я не должен был его слушать, мне нужно было просто воткнуть в него «скорбящего ангела» и бежать, но я не мог сделать этого. Рука не поднималась.

— Бей, Хуан! — заорала Катарина, теряя терпение.

— …У меня есть дочь! Маленькая дочь!.. — продолжал лепетать этот человек, такой крутой и сильный всего пять минут назад, но такой жалкий сейчас. — Пожалейте хотя бы ее! Не делайте её сиротой!..

Его трясущиеся пальцы здоровой руки залезли во внутренний карман и извлекли кожаный бумажник, который тут же выпал из его рук на землю.

— Вот она, сеньор! Она еще маленькая! Совсем маленькая!

— Хуан, не слушай! Бей! Это приказ! — раздавалось откуда-то издалека.

— Вот она!..

Рука развернула бумажник и достала мне пластинку-голограмму с изображением маленькой кудрявой девочки. На вид ей было года четыре, может, пять. Тут его рука вновь дрогнула, и голограмма упала на землю, от удара активировавшись. «Двойная молния», статическая голограмма со встроенной динамической, высокого разрешения.

Активированная встроенная голограмма изображала эту же девочку в натуральный размер, сидящую на полу на коленях и обнимающую большую, просто огромную собаку, высунувшую язык и тяжело дышащую. Девочка засмеялась и помахала мне свободной рукой:

— Папа, мы тебя любим! Мы с Хорхе очень-очень сильно тебя любим! Возвращайся домой, поскорее!

Мне стало нехорошо. Девочка же, следуя записи, идущей по кругу, начала вновь:

— Папа, мы тебя любим!..

Я посмотрел в глаза Торетто. Тот уставился на меня с мольбой, и вновь прижал к себе окровавленную руку. Из глаз его всё текли и текли слезы.

— Не надо! Он сможет! — донесся голос Катарины, как будто из-за границ вселенной. — У него получится!

Я не был уверен в этом. Одно дело убивать в бою, когда тебе угрожает опасность. Как на их гребанном Полигоне. Или как сейчас, но в перестрелке с охраной, в живом противостоянии. Но всаживать стилет в человека раненого, безоружного, не сопротивляющегося?.. Совсем другое дело.

— Папа, мы тебя любим!.. — продолжала девочка. — …Возвращайся домой поскорее!

— Не стрелять! Он сможет! Он справится! — продолжала Катарина. Моя рука задрожала.

— Пожалуйста, сеньор… — зашептал сидящий передо мной человек. — Не надо!..

— Я сказала не стрелять! Отставить! Я командую операцией, я решаю, что делать! — донесся до меня новый крик. Слишком энергичный, гораздо более эмоциональный, чем предыдущие. И я перевел глаза на визор, на показывающие перекрестья прицелов «виолончелей» выходы.

Нет, они целились не в него, да и не могли бы при всем желании — Торетто всё еще сидел за машиной. Два из трех возможных перекрестьев сходились на мне, на моей голове.

— Не стрелять! — вновь закричала Катарина, почти истерически. — Дайте еще время! Оно есть!

Я поднял голову, поднял глаза. И посмотрел на самого себя, свое лицо через перекрестье снайперской винтовки.

Это не просто тест. Тест контрольный. В случае непрохождения — утилизация, без условий и оговорок. Да, Торетто умрет всё равно, он обречен, но если убью его не я…

…То опережу этого человека на несколько мгновений.

У меня нет выбора. Как бы я ни хотел уйти, не нырять в эту воняющую дерьмом кашу, я не могу. Обратной дороги нет. Или с ними, или вперед ногами. Я знал, что придется платить, я дважды, отдавая в этом отчет, подошел к дверям бело-розового здания добровольно… Но не думал, что цена будет ТАКОВА.

В этот момент меня спас инстинкт самосохранения. Я не хотел убивать Торетто, не хотел становиться палачом, не хотел лишать девочку отца… Но жить я хотел сильнеё.

Через мгновение моя рука размахнулась и всадила-таки ненавистный стилет в горло живого плачущего человека. Ангел, выгравированный на ручке, всё так же скорбел, как ему и было положено, но только теперь я осознал, ПОЧЕМУ он это делает.

— Хуан, время! Эвакуация! Срочная! Бегом к машине! — орала Катарина, но я не слышал ее. Я молча брел к выскочившему на полном ходу во двор «Мустангу», ненавидя себя. За спиной мне смеялась и улыбалась маленькая девочка, обнимающая большую, размером с её саму, собаку:

— Папа! Мы с Хорхе очень-очень сильно тебя любим! Возвращайся домой, поскорее!