Темная лошадь

Глава 6

Когда Этлон и Габрия покинули холл, шел дождь — холодная мелкая морось, которая в считанные минуты пропитывала одежду и выстуживала все, погружая в оцепенение. Над горами медленно ползли низко нависшие тучи, как будто бы тоже не хотели спешить. Габрия закрыла глаза, не желая видеть унылый рассвет, и устало прислонилась к Этлону.

Его дружественный жест поразил ее. Она скорее ожидала, что он будет подгонять ее, ударяя плашмя мечом, чем поддержит своими сильными руками.

— Знахарь был прав. Кор здорово избил тебя, — сказал Этлон, глядя с близкого расстояния Габрии в лицо.

Девушка быстро отвернулась. Если он находился так близко и так внимательно разглядывал ее, он мог заметить детали, которые она старалась скрыть, такие, например, как гладкие щеки. Здесь не было грязи, чтобы измазать кожу, а загара бы до мало, чтобы на таком близком расстоянии скрыть нежность ее лица. Спасали синяки, но военачальник приобретал все более озадаченный вид.

Габрия нарочно споткнулась и, падая, ударила Этлона по ногам. Он потерял равновесие, споткнулся о веревку шатра и упал на Габрию сверху. Она застыла в испуге. Его вес вдавил ее в грязь, но это было несущественно по сравнению с боязнью того, что он может обнаружить, лежа на ней сверху. Она не собиралась повалить его подобным образом!

— Прости, вер-тэйн, — выпалила она из-под путаницы одежд и мечей. Этлон сполз с нее. Все синяки и ушибы на теле Габрии ныли. Потребовалась вся ее сила воли, чтобы не закричать от боли. Этлон поднялся и протянул ей руку. И снова военачальник поразил ее — он смеялся.

Она пошатнулась и уныло оглядела себя. Этлон никогда не перестанет изумлять ее. Вместо того чтобы обругать ее за неуклюжесть, он смеялся, как будто это была шутка. Они оба были покрыты грязью — по крайней мере на время, ей не нужно будет беспокоиться о лице, — и все же он не сердился. Спасибо богам, он не попал руками куда не следует.

— Продолжай в том же духе, юноша, и ты не проживешь достаточно долго, чтобы успеть отомстить, — сказал Этлон.

Она неуверенно улыбнулась ему и ответила:

— Я отомщу, если сумею заставить Медба ползать на коленях, и тогда заколю его.

— Еще никто не пытался этого сделать, — Этлон снова подхватил ее, и его веселье исчезло. — Ты самый упорный щенок, которого я знаю. Эта черта приводит в ярость, но она может оказаться и большим преимуществом.

Он замолчал, и оставшуюся часть пути до шатра Пирса они проделали в полной тишине.

Когда они вошли, знахарь широко раскрыл глаза, пораженный не то поведением Этлона, не то их появлением в таком виде. Габрия не смогла этого определить, так как он только указал на мех с водой и склонился над своим пациентом.

Габрия неожиданно почувствовала, как у нее на сердце потеплело от того, что военачальник был на ее стороне. Это был первый дружеский знак в ее адрес с тех пор, как она здесь появилась, и холод в ее сердце отступил. Тем временем Этлон усадил ее на низкий стул, набрал в чашку воды и подал ей вместе с тряпкой.

Этлон задержался у клапана шатра, прежде чем выйти. Полоска грязи перечеркнула его лицо и наполовину замазала его усы. Еще больше были измазаны грязью его золотой плащ и ноги, а мягкие башмаки были покрыты сплошной коркой грязи.

— Когда ты закончишь свои дела здесь, отправляйся к леди Тунголи. Но не надейся, что она будет долго нянчиться с тобой. Я буду ждать тебя. — Голос военачальника снова стал ледяным. Скрытая угроза вернулась.

Габрия загляделась вслед воину, за которым закрылся темный клапан шатра. Казалось, что между ними и не было этих мгновений товарищества. Подозрения военачальника опять захлопнулись вокруг нее как капкан. Девушка вздрогнула. Всего лишь на минуту у нее появилась надежда, что он оставит ее в покое, а может быть, даже поможет, как советовала Нэра. Но его сбивающие с толку манипуляции остановили ее и подобно гранитной скале погребли под собой ее надежды.

— Вер-тэйн — интересный человек, — произнес Пирс.

Габрия оторвала взгляд от входа и посмотрела на знахаря, энергично хлопочущего над Кором.

— Ты всегда знаешь, о чем я думаю?

— Не надо уметь читать мысли, чтобы объяснить это выражение на твоем лице. Прекрасный сын вождя тебя поразил. — Он тряхнул головой: — И не тебя одного.

— Я заметил, что ты не чувствуешь себя спокойно с ним, — сухо отметила Габрия.

— Нет. Этлон имеет большой вес. Сэврик правит кланом, а Этлон выражает его характер. Куда бы он ни направился, народ всюду последует за ним. Даже Пазрик, второй командир, не может добиться такого полного повиновения воинов.

Габрия вытянула ноги, чтобы более удобным положением облегчить боль, и полусердито отряхнула грязь с лица, не переставая размышлять над словами Пирса. Кор с пылающим лицом лежал на мате, на котором до этого спала она. Пирс укутывал его в теплые одеяла.

— Кто такой Пазрик? — спросила она после долгого молчания.

— После Этлона он второй командир, — ответил Пирс.

— Я не помню его.

— Он на юге. Встречается с одним из караванов Турика.

— Войска всегда беспрекословно подчиняются Этлону? — спросила Габрия.

Она старалась придумать, как повернуть разговор на свой сон и состояние Кора. Каким бы ужасным ни оказался ответ, она должна знать, есть ли между ними связь. Сон был таким странным совпадением, и только Пирс обладал достаточной непредвзятостью взглядов, чтобы помочь ей понять его.

— Я понял, что вы с Этлоном недолюбливаете друг друга. Нужно время, чтобы разобраться в нем. — Поднявшись, Пирс пожал плечами. — Однако даже это может не помочь. Но никогда не выступай против его авторитета, а иначе весь верод растерзает тебя в клочья.

Знахарь достал несколько предметов из своего медицинского сундука и высыпал небольшую чашку темно-серых зерен в ступку. Когда он стал растирать их, острый запах заполнил шатер. Он напоминал Габрии гвоздику, и она сделала глубокий вдох.

Пирс трудился несколько минут, прежде чем снова заговорить:

— Что произошло между тобой и Кором? Могу я предположить, что начал он?

— Я не знаю, — невнятно пробормотала Габрия, снова испытывая чувство вины. — Он хотел драться со мной из-за того, что случилось в поле прошлой ночью.

Пирс добавил несколько сухих листьев в ступку и продолжал растирать. Его мантия мягко колыхалась при каждом движении:

— Ты не привык драться, не так ли? Габрия насторожилась.

— Что ты имеешь в виду? — осторожно спросила она.

— Это очевидно. Ты избит в кровь, а на нем нет ни отметины. Ты победил благодаря удаче… или еще чему-нибудь.

Когда Габрия ничего не ответила на это, он положил пестик и повернулся лицом к ней. Его светлые глаза были печальны, но на лице застыло странное выражение настороженности. — Ты знаешь, что с этим человеком? — его голос был мягким, но ранил как сталь.

Габрия почувствовала, что у нее душа ушла в пятки. Холодный ужас стиснул ее желудок, а дыхание перехватило, хотя она и старалась его восстановить. Совершенно очевидно, что Пирс не считал состояние Кора просто обычной болезнью. Все ужасы ее сна опять нахлынули на нее в лице его невысказанных обвинений.

— Нет, — прошептала она. Слово сорвалось с ее губ и кануло в его молчание. — Что я ему сделал? — закричала она, уперев руки в бока.

— Итак, ты признаешь, что этот вред нанес ему ты.

Габрия с несчастным видом уставилась на знахаря.

— Я не знаю, что я ему сделал. Я только ударил его луком… Но позднее мне приснилось синее пламя, которое ударило из моих рук и поразило человека. Я не знаю, почему мне приснилось подобное. Все, что я сделал — это ударил Кора, чтобы он перестал меня бить. — Она внезапно прервала поток слов, сделала глубокий вдох и спросила: — Что с ним не так?

— Я ни в чем не уверен, — тихо ответил Пирс. — У меня есть очень хорошая идея, если я только смогу в нее поверить.

Габрия сгорбилась, как будто ее желудок пронзило болью.

— Какая?

— Он испытал тяжелое потрясение. У него сильный жар, и очень быстро бьется сердце. Для простого удара в пах симптомы необычные.

— Ты просто так говоришь мне это? — вскричала Габрия.

— Нет. — Пирс быстро шагнул в ее сторону и склонился над ней, не скрывая больше своего гнева. — Скажи мне, Габрэн. Ты просто ударил его деревянным луком, как ты утверждаешь, но этот человек был поражен волшебной силой, носящей имя Силы Трумиана. Откуда она взялась? — Внезапно он схватил ее за плечи и рывком поставил на ноги. Она закачалась, глядя на него в немом испуге. — Этот человек может умереть, и я хочу знать, отчего. Свою силу ты получил от Медба?

Звуки этого имени потрясли Габрию подобно удару. Она вырвалась из рук знахаря и, чтобы удержаться, ухватилась за центральный столб шатра.

— Я ничего не получил от лорда Медба, кроме смерти, и это единственное, что он получит от меня. — Габрия задохнулась, дрожа от гнева.

Скрестив руки, Пирс разглядывал ее с сомнением. Ему хотелось верить, что мальчик не агент Медба, но лорд Вилфлайинга был единственным, о ком шла молва, что он проник в тайны волшебства, а Габрэн был единственным, о ком Пирсу было известно, что он накануне поразил Кора.

— Тогда как случилось, что Кор страдает от Силы Трумиана?

— Я не знаю! Я даже не знаю, о чем ты говоришь. — Она прислонилась к столбу, умоляюще глядя на него. — Я не хотел ему вреда. Я только хотел, чтобы он оставил меня в покое.

Пирс следил за выражением ее лица и остался доволен. Юноша говорил правду, по крайней мере об этом. После проведенных при дворе в Пра-Деш лет он научился определять по лицам людей как правду, так и скрываемую ложь. В зеленых глазах, с которыми встретился его взгляд, не было коварства. Пирс видел только растерянность и отчаянную мольбу, которым можно было верить.

Знахарь вздохнул, глядя в эти глаза.

Раньше Пирс не мог сказать, какого они цвета. Теперь он знал, что они зеленые, как море, с теми же неуловимыми проблесками и тем же ощущением силы. Он тряхнул головой, пораженный глубиной пристального взгляда Габрии. Знахарю показалось, что, даже если у юноши нет таланта магии, у него, очевидно, достаточно внутренней силы для того, чтобы владеть ею.

— Хорошо. Садись, — велел он. Он налил чашу теплого вина, в которое добавил немного макового экстракта. — Вот, выпей это.

Габрия смотрела на него, не двигаясь.

— Что это, зелье правды?

— Нет, мальчик. А сейчас садись. Оно приглушит боль, и я смогу осмотреть твою лодыжку.

Габрия с колебаниями взяла чашу и вернулась на стул. Отношение Пирса изменилось. Подозрение исчезло из его голоса и сменилось мирными интонациями. Ей хотелось бы знать, к какому заключению он пришел. Было трудно разобраться в этом выходце из города, так как он скрывал свою суть за несокрушимым фасадом — лишенные эмоций черты лица, неподвижный взгляд и скромные манеры. В нем не было ничего от необузданного характера степных кланов. Безграничные, дикие, легко вырывающиеся наружу эмоции народа кланов были чужды образу жизни Пирса. Тем не менее знахарь отказался от своего стиля жизни и начал новую жизнь на равнинах. Сделал ли он это дня того, чтобы забыть свое прошлое, или чтобы найти новую жизнь, Габрия не знала. Но ей хотелось бы знать, что заставило его покинуть Пра-Деш. Ответ на этот вопрос мог бы многое объяснить.

Габрия на минуту поставила свое питье на стол и наблюдала, как Пирс продолжает растирать порошок. Никто не произнес ни слова. Казалось, знахарь удовольствовался тем, что на время отложил решение проблемы, и вернулся к своей рациональности перед тем, как взять следующее препятствие. Габрии было легче от его молчания. Возможность волшебства была признана. Но сейчас, когда это было высказано вслух, она не была уверена, что ей хотелось бы знать, она ли источник этого колдовства. Было достаточно и того, что она должна выдерживать тяжесть своего горя и необходимости отомстить, без этого страшного бремени еретической силы, которой она вовсе не желала. Нет, молча умоляла она, стискивая руки. Это должно быть невозможным. Волшебству учатся. Это не врожденный талант.

Пирс отложил в сторону чашу и снова открыл свой лекарский сундук. Большой деревянный сундук, единственная вещь, которую он взял из Пра-Деш, был заполнен несметным множеством ящичков и лотков. Габрия заметила, что каждый из них был набит пакетиками, мешочками, пузырьками, бутылками, скрученными узелками и кусочками бумаги. Все они были четко подписаны. Знахарь пошарил в нескольких ящичках, затем из одного из самых маленьких лотков достал гладкий красный камень, размером с орлиное яйцо. Прежде чем заговорить, он несколько раз подбросил его.

— Сорок лет назад, когда я был учеником старшего лекаря при мэре Пра-Деш, на рыночной площади я встретил старика. Он заявил, что он выходец из клана и был изгнан потому, что случайно убил своего двоюродного брата с помощью волшебства. Он избежал смерти только потому, что бежал прежде, чем его схватили.

Габрия посмотрела на камень в руке знахаря.

— Почему ты мне это рассказываешь?

— Потому что этот человек был Корин.

Она встревожилась.

— Ты лжешь, — выпалила она, хотя произнесла эти слова более с надеждой, чем с убеждением.

Пирс тряхнул головой.

— Мой учитель был знатоком магии и изучал историю ее применения. Он тщательно проверил этого человека и подтвердил его правоту. Корин, который не имел подготовки и никогда не присутствовал при совершении волшебства, имел врожденный талант вызывать силы по своему приказу.

Габрия оцепенела. Хотела она этого или нет, правда вышла наружу. Ей нужно было где-то найти силы посмотреть в лицо вероятности того, что она может оказаться волшебницей.

— Что такое Сила Трумиана? — спросила она. Страх в ее голосе угрожал перейти в слезы.

Пирс увидел напряженные линии, изменившие лицо юноши. Упорное выражение этого лица демонстрировало его силу и желание выжить. Он заметил это и раньше, а сейчас это совершенно ясно проглядывало в стиснутых челюстях, напряженных мускулах вокруг рта и в том, как юноша не старался избегнуть правды. Это было хорошо. Габрэну понадобятся любые преимущества, чтобы дожить до следующей зимовки. Знахарь встал на колени перед Кором и посмотрел на воина. Дрожь пробегала под челюстями Кора, там, где кровь прилила к коже, и от жара на лбу выступили капельки пота.

— Чары, — медленно произнес Пирс, как будто вспоминая давно забытый отрывок. — Это расположение в определенном порядке различных потоков энергии, составляющих магию, в одну разрушительную силу, которая может проникать через большинство преград. Они часто проявляются в виде синего пламени. Они сильны только в той мере, в какой силен владеющий ими человек. Но, если они неподконтрольны, они могут проявиться как непроизвольные действия в моменты сильных переживаний.

— Я не понимаю. Ты полагаешь, эта сила пришла из меня? — тихо спросила Габрия.

— Возможно, ее породил еще кто-нибудь в комнате, но на это не похоже, — ответил он.

— Пирс, я ничего не знаю об этом волшебстве. Как же я могу насылать какие-либо чары?

Пирс прямо посмотрел на Габрию и скулил:

— Есть только две возможности. Если это не Медб наделил тебя этой способностью, тогда она перешла к тебе от предков.

— Нет, этого не может быть! — крикнула Габрия исполненным ужаса голосом.

Пирс зажал камень, а свободной рукой потер подбородок.

— Я упрямый старик, Габрэн. Я вижу нечто, чего я не могу понять, и я стараюсь добиться ответа, потому что мне страшно. Ты являешься единственным ответом, который мне виден. Если ты не использовал Силу Трумиана, даже неумышленно, тогда это превосходит мое понимание. Я не уверен, что имело место волшебство. Только это может ответить на наш вопрос.

Он протянул камень к огню и любовался теплыми отсветами, растекающимися по его рукам подобно крови.

— Мой учитель сказал мне однажды, что давным-давно степные кланы породили величайших волшебников, потому что они не управляли магией, а вживались в первобытные силы. Он всерьез полагал, что способность владеть этими силами является врожденным талантом. — Он помолчал, затем произнес: — К сожалению, легенды о тех годах со временем стали смутными и полны предрассудков. После разрушения города Мой Тура и гонений на волшебников никто не желает помнить, откуда возникает такой талант.

Внезапно большой камень в руке Пирса начал вспыхивать. Сначала Габрии показалось, что это было всего лишь мерцание костра, отражающегося в темной глубине драгоценного камня. Но свечение усиливалось, исходя из непрозрачной глубины, пока камень не заполыхал алым свечением, затмив дневной свет и пламя костра. Весь шатер заполнился красноватыми сполохами.

— Теперь мы знаем. Завяжи клапан шатра, — приказал Пирс. Очень осторожно он протянул камень к лицу Кора, в то время как снопы сверкающих вспышек во все стороны вырывались из камня. Габрия послушно заковыляла и трясущимися пальцами завязала концы завязок. Она вернулась к знахарю и стала наблюдать в благоговейном страхе. Казалось, лучи света из камня проникали в голову воина.

— Что делает этот камень? Что он из себя представляет? — прошептала она.

Пирс медленно ответил:

— Я не знаю точно, чем он является, а только, что он делает. — Слабая улыбка коснулась его губ. — Раньше у меня не было нужды пользоваться им.

— Он ему поможет?

— Надеюсь, что да. Мой старый учитель дал мне его перед смертью. Он сказал, что это излечивающий камень, который может обрести силу только в присутствии магии. Предполагается, что камень способен удалить все следы магии из пораженного ею человека.

Пирс положил камень Кору на лоб, и они стали молча наблюдать. Лучи света собрались в один нисходящий поток, который плясал над лицом Кора. С изумлением Габрия обнаружила, что лучи не освещали его кожу, а впивались в нее, как яркие иглы. Ей казалось, что она должна была бы прийти в ужас от этого явного проявления ереси и бежать, пока она не втянута в это дальше, но она сдержалась и следила за этим светом с неосознанной зачарованностью.

Камень бью прекрасен, и, если он может лечить, он является положительным явлением. Кроме того, он привел ее к пониманию магии. Вероятно, волшебство является более сложным и многоликим, чем она представляла, с добрыми и злыми проявлениями и всеми оттенками между ними. Ее душа была потрясена этим открытием. Считалось, что волшебство всегда бывает только злое, что это темная сила, которая толкает людей на совершение отвратительно жестоких и безнравственных деяний. Казалось, что магия едва ли может быть полезной. Она отбросила эти беспокойные мысли и вместо этого стала тревожиться о том, что может сказать знахарь, когда камень завершит свою работу.

Как бы в ответ на ее вопрос вокруг головы воина начал образовываться синий туман. Это были остатки Силы Трумиана. Сначала свечение было тусклым, неясным как холодное дыхание, затем оно стало сильнее и ярче. Красный камень яростно запылал. Кровавый свет растекался вокруг синего тумана и заключал его в узы своих лучей. Постепенно красный свет начал отступать внутрь камня, унося туман с собой. Казалось, синяя сила боролась, прорываясь через свои оковы крошечными пурпурными лучиками. Но красный свет становился все сильнее и наконец увлек последние усики синего тумана вглубь камня. Фиолетовая вспышка — и свет исчез. Камень лежал, тусклый и темный, на лбу у Кора. Кор вздрогнул и погрузился в сон. Гримаса боли на его лице сменилась выражением покоя. Пирс поднял камень и мягко вытер пот с лица своего пациента.

— Что произошло? — выдохнула Габрия.

Она была потрясена случившимся. До этого момента магия для нее была чем-то неопределенным, непонятным, о чем она могла только догадываться. Теперь это была реальная истина. Эта сила, добрая ли, злая ли, существовала.

— Кажется, камень сделал свое дело, — ответил Пирс. Он не скрывал своего сильного облегчения. — Кор спокойно отдыхает. Его лихорадка тоже спадает.

Габрия резко опустилась на стул. Она едва могла поверить в то, что только что произошло. В горле у нее пересохло, и, не задумываясь, она одним глотком осушила чашу с вином, стоящую на столе. Тут же убаюкивающее тепло поползло из ее желудка и постепенно растеклось по всем ее членам. Она начала засыпать. Она забыла о маковом экстракте.

Девушка покосилась на Пирса.

— С Кором будет все в порядке? — спросила она севшим голосом.

— Он выздоровеет. В чем он сейчас нуждается, так это в сне. — Пирс снова завернул камень и положил его обратно в сундук. — Я надеюсь, мне не придется снова им воспользоваться.

Не глядя на Габрию, он пересыпал содержимое ступки в маленькую чашку и добавил горячей воды, заваривая чай. Он осторожно вылил жидкость в рот Кору. Уверившись в том, что с воином все хорошо, он открыл клапан шатра и обернулся к Габрии.

Увидев ее снова сидящей на стуле и опирающейся о центральный столб шатра. Пирс был поражен. Она уперлась ногами перед собой, а глаза ее были затуманены лекарством и усталостью. Не говоря ни слова, знахарь ослабил шнурок на ее ботинке и осторожно снял его. Он старался не тревожить опухоль на лодыжке. Сустав был фиолетово-красным, и от первого вывиха еще оставались зеленые тени. Он медленно повернул его, ощущая под тонкой кожей сухожилия и порванные мускулы.

Пирс взглянул в лицо своему пациенту. Лекарство расслабило мускулы Габрии, и выражение ее лица было вялым и ненастороженным. В этот момент солнце вышло из-за туч, и яркий луч проник через открытый клапан шатра, осветив ее лицо.

Руки Пирса замерли, тело окаменело. Не веря себе, он перевел взгляд с лица на изящную лодыжку в своих руках, и его, как удар, осенила догадка. Взгляд Габрии был устремлен в пространство, и она не заметила своего ужасного разоблачения. Лекарство одурманило и усыпило ее. Она даже не помнила, что он был рядом.

Пирс откинулся на пятки и поразился, почему он, как и все, не заметил этого раньше. Этот загадочный «мальчик» с его сверхъестественным талантом магии и дружбой с хуннули теперь был даже более необъясним. Тысячи вопросов скрывали ее происхождение, и Пирс только сейчас начал понимать часть из них. Он вспомнил некоторые из их предыдущих разговоров и услышанное от других членов клана, и поразился ее искусной игре. Это чудо было делом рук богов, если он постарается поверить в них, что девушка так долго продержалась неразоблаченной.

Знахарь решил рассказать все Сэврику, хотя знал, что наказанием для девушки за нарушение законов будет смерть. Габрэн, или как там ее зовут на самом деле, совершила одно из наиболее серьезных преступлений против законов клана, вступив в переодетом виде в боевую дружину, а если узнают еще и о происшествии с волшебством, пощады не будет. Правда, будучи родом из Пра-Деш, Пирс не разделял ненависти кланов к магии. Тем не менее он жил с кланами десятки лет, и их законы и обычаи были обязательны и для него. Если ему не удастся раскрыть преступление этой девушки, он будет так же виновен, как и она, и понесет такое же наказание.

Пирс пошел к выходу из шатра. Поблизости должны быть воины, которые смогут позвать Сэврика. Через несколько минут все будет кончено. К счастью, Габрэн умрет раньше, чем кончится действие мака. Затем Корин перестанет существовать, хуннули уйдет и колдовство прекратится. Пирс полностью исполнит свои обязанности перед народом своего клана. Рука Пирса нащупала выход.

— Отец? — прошептал слабый голос. — Пирс остановился и с удивлением заметил, что весь дрожит. — Отец, не уходи. Мне так страшно, — снова раздался голос, как будто говорил испуганный ребенок.

Знакомый отзвук горя и отчаяния пробудил воспоминания Пирса, хотя он и старался их прогнать. Испытывая ноющую боль, он обернулся, как будто ожидая увидеть вместо высокой грязной фигуры, поникшей на стуле, другую девочку с длинными белокурыми волосами и светло-голубыми глазами. Глаза Габрии были закрыты, а голова свесилась на грудь. Ее плащ лежал на полу, а голая нога находилась в полном несоответствии с остальной одеждой. Она дрожала.

— Отец, что означает вся эта кровь? — заплакала она. Ее пальцы дернулись, как будто она прикоснулась к чему-то отвратительному. — Она покрывает все. Отец, пожалуйста, не оставляй меня!

Пирс поднял плащ и набросил ей на плечи. Она завернулась в него и произнесла:

— Мне так холодно. Где Габрэн?

Знахарь печально слушал, как она бормотала в забытьи о своей семье и о тех сценах их убийства, которые остались в ее памяти. Картины их смерти смешались с его собственными воспоминаниями о другой ранящей его душу смерти. Давным-давно он бежал из Пра-Деш, унося с собой свое неискупленное горе и ярость, и вину за то, что он покинул свою собственную дочь. Он взглянул на девушку, последнюю Корин среди кланов, и вдруг его поразила мысль о том, что, может быть, ему предоставляется шанс искупить свою вину. Десятки лет назад он проявил слабость и последовал приказу своего повелителя вопреки своему здравому смыслу. В результате его дочь умерла, а он ничего не сделал, чтобы спасти ее. Теперь у него есть шанс спасти хотя бы эту девушку.

Он поднял ее и осторожно положил на свой матрас за занавеской. Он обернул ее лодыжку в холодное и пошел греть воду для горячего компресса. Пирс мог понять, почему Хулинин принял изгнанника, несмотря на нежелание. В выдумке Корин было слишком много противоречий. Теперь он добавит свои собственные поводы. Подобно ему, девушка была изгнанником, и все же ей так долго удается выжить благодаря отваге и сообразительности. Она заслужила этот шанс, а не измену. Он просто воспользуется своими шансами во время гнева Сэврика, если — нет! — хулинины раскроют секрет девушки.

Габрия проснулась поздним полднем. Она лежала на теплой постели, чувствуя себя удобно и спокойно, как не чувствовала уже много дней. Затем она услышала громыхание горшков и открыла глаза. Ее взгляд упал на кремовые занавески, и разом нахлынули воспоминания последних дней. Все было правдой — резня, поиски Хулинина, Нэра, смерть кобылы и драка с Кором являлись мучительной реальностью. Она вздохнула.

— Пирс, — позвала Габрия.

Занавески раздвинулись, и за ними показался знахарь.

— Добрый день, Габрэн, — сказал Пирс, старательно пряча лицо.

Глаза Габрии округлились.

— День? Как долго я спал?

— Всего несколько часов.

— О нет! Леди Тунголи…

— Именно она велела мне дать тебе отоспаться. Этлон возглавил следующую охотничью вылазку на льва.

Габрия села и очень осторожно пошевелила лодыжкой. Она двигалась слегка скованно, но опухоль заметно уменьшилась, и она могла двигать ею, порою даже без боли. Пирс протянул ей руку, и она встала. Она доковыляла до стула. Знахарь подал ей суп и хлеб с сыром. Девушка вдохнула густой аромат супа и внезапно почувствовала, как она голодна.

Окончив есть, Габрия отодвинула в сторону тарелки и сидела, наслаждаясь полным желудком. Она взглянула на тюфяк и увидела, что Кор все еще спит под одеялами. Его лицо не выдавало признаков боли, не было и следов магии, неожиданно поразившей его.

— Как себя чувствует Кор? — наконец спросила она.

В этот момент Пирс отрезал себе ломоть хлеба и, взглянув на воина, ответил:

— Я уверен, что он будет жить, но он никогда не сможет взять себе жену.

Он почувствовал жалость к молодому мужчине. Удар лука Габрэна и колдовская сила, вероятно, разрушили сексуальное естество Кора. Он был злобным глупцом, но он не заслужил позора импотенции.

Габрия долго смотрела в землю. В ее сознании вихрилось столько мыслей, воспоминаний и эмоций, что она не могла думать. Она не знала, что теперь делать.

Спустя некоторое время Пирс овладел собой и подсел на другой стул к столу. Габрия взглянула на него.

— Что ты скажешь Сэврику? — спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно.

Длинные руки знахаря играли коркой хлеба. Его лицо выглядело старым и усталым.

— Я весь день старался придумать, что я скажу.

Габрия побледнела, зная, что в этот момент ее жизнь в руках знахаря. По закону Пирс должен был обвинить ее в волшебстве перед вождем клана и предоставить решение ее судьбы вождю и старейшинам. Но, если он так сделает, Пирс сам будет подвергаться риску, так как он использовал магию лечебного камня. Это была щекотливая проблема, и Габрия не могла даже предположить, что будет делать знахарь.

— Ты что-нибудь придумал? — спросила она как только могла спокойно.

— Сейчас я просто скажу, что Кор был болен в результате осложнения его травмы от удара, но что теперь он выздоравливает. — Пирс приподнял бровь: — Это подойдет?

Слабый вздох слетел с губ Габрии. Она быстро кивнула:

— Благодарю тебя.

Пирс наклонился вперед, упершись руками в край столешницы:

— Но мы все же должны взглянуть в лицо тому факту, что Кор был поражен магической силой.

Габрия напряглась.

— Я знаю, — сказала она. — Я согласна, что он был поражен чем-то большим, чем мой лук. Но у тебя нет доказательств того, что это сделала я. Ни я, ни ты не знаем, откуда взялась эта сила.

— Я знаю, но…

Габрия вскочила, опрокинув стул. Страхи и эмоции переполняли ее так, что ей захотелось завизжать. Ей надо было уйти из шатра куда-нибудь и собраться с мыслями. Она должна была подумать.

— Нет. Достаточно. Что бы ни случилось, это никогда не должно произойти вновь!

Пирс обошел вокруг стола и схватил ее за руку.

— Ты не знаешь этого, — воскликнул он. — Если у тебя есть этот талант волшебства, он никуда не исчезнет. Он всегда будет с тобой, ожидая нового повода, чтобы снова проявиться.

— Если! Ты только скажи если! — вскричала Габрия. — Ты не знаешь наверняка. Если я даже обладаю такой способностью, что я могу с ней сделать?! — она заковыляла к выходу, надеясь уйти прежде, чем знахарь успеет еще что-нибудь сказать.

— Габрэн, — тихо произнес Пирс.

Габрия коротко отрезала:

— Спасибо за помощь, знахарь. Я благодарен тебе.

Затем она выскользнула за дверь и исчезла. Дождь к этому времени уже перестал, и тучи распались на огромные пушистые острова. Солнце проникало сквозь все просветы между ними и покрывало холмы подвижной мешаниной света и тени. Свежий ветер повеял на Габрию из степи за Хулинин Трелд. Она глубоко вдохнула Бодрящий холодок немного успокоил ее и помог разобраться в своих мыслях и понять, что она хотела сейчас сделать. Она хотела найти Нэру.

Девушка откинула назад свои стриженые волосы и заковыляла между большими шатрами в сторону далеких пастбищ. Вероятно, Нэра паслась там, и Габрия отчаянно хотела оказаться рядом с успокаивающей мощью хуннули.

Большинство мужчин покинуло лагерь, выслеживая льва, но многие женщины вышли из шатров, наслаждаясь ярким солнцем. Никто не поприветствовал проходящую Габрию, поэтому она спешила, стараясь не поддаваться чувству одиночества и жалости к себе, нараставшим в ее душе.

К тому времени, когда она достигла сторожевых линий на границе лагеря, она опять сильно хромала. Она остановилась передохнуть. На поле перед ней несколько мужчин объезжали молодых лошадей. Другая группа воинов практиковалась в стрельбе из лука. Габрия отказалась от мысли пройти к пастбищам, так как, чтобы миновать их, не попавшись по пути, ей нужны были быстрота и ловкость. Сейчас их у нее не было.

С минуту она наблюдала за лучниками, которые пустили своих лошадей полным галопом по лугу. Как один они издали свирепый крик, поворачивая лошадей назад и посылая тучу стрел за спину в мишень, и отступили с веселыми возгласами на исходную позицию. Габрия с удивлением наблюдала этот странный маневр. Он был сложен, требовал умелого обращения с луком и лошадью, а также расчета времени. Воины выполняли его безукоризненно, и мишень была изрешечена, свидетельствуя об их меткости.

— Они хорошо действуют, — произнес кто-то позади нее.

Габрия повернула голову и увидела Джорлана, командира ночной стражи, стоящего в нескольких шагах от нее, рядом с шатром кузнеца. Он держал недоуздок кусающейся кобылицы. Кузнец, дородный мужчина с огромными руками, зажал переднюю ногу кобылицы между своих ног и приводил в порядок копыто.

— Где они научились этому? — спросила Габрия.

— Это часть новой тактики, которой обучает Этлон. Он перенял ее у налетчиков из Турика, которые являются мастерами наскоков и набегов, — ответил Джорлан.

Габрия оглянулась на лучников, выстраивающихся для новой попытки.

— Зачем такому большому клану беспокоиться о тактике налетов?

Джорлан скривил губы и похлопал кобылицу по носу.

— Лорд Медб стал очень могущественным. Он присоединяет к себе другие кланы или поступает с ними как с Корином. Мы не непобедимы. Я думаю, что война будет еще до того, как кончится лето.

Кузнец фыркнул, по звуку неотличимо от лошади:

— Лорд Медб глупец. Он не может надеяться, что будет контролировать все степи или кланы. Он скоро обожжется.

— Может быть, — задумчиво произнес Джорлан, — пока он мимоходом не подпалит нас.

Кузнец захохотал, испугав кобылицу.

— Стой смирно, девочка, — стал успокаивать он ее. — Ты волнуешься больше, чем моя жена.

— Вы не видели хуннули? — спросила Габрия. Она не хотела обсуждать Медба. Лагерь давил на нее, и она хотела бежать.

Джорлан указал в сторону реки.

— Я думаю, она у реки. Ты хорошо действовал прошлой ночью. Я сожалею о Коре, — добавил он, как будто это только сейчас пришло ему в голову.

— Я тоже, — отпарировала Габрия, раздраженная напоминанием об этом инциденте.

Она не хотела думать о прошлой ночи, пока не выберется из лагеря. Она обернулась, сунула пальцы в рот и издала пронзительный свист. Она подождала немного, беспокоясь, услышала ли ее Нэра.

Затем в ответ на ее призыв раздалось громовое ржание. Этот зов разнесся по Хулинин Трелд подобно звукам боевой трубы. Все в лагере оставили свои дела и снова прислушались к этому ржанию, полному гордости и ликования. В полях все замерло. Как люди, так и лошади следили за тем, как Нэра появилась на вершине далекого холма. Она снова заржала, на этот раз приветственно, и Габрия засмеялась от удовольствия, чувствуя радость кобылы.

Девушка свистнула еще раз. Нэра, распустив хвост, поскакала с холма и галопом помчалась в лагерь. Ее грива металась, как трава перед бурей, а копыта сверкали, когда она выбрасывала вперед ноги. Как черная комета ворвалась она на переполненное поле и пронеслась между людьми и лошадями. Они расступались перед ее силой и великолепием. Она прогрохотала вверх по склону и остановилась в нескольких дюймах от Габрии. Кобыла нежно фыркнула.

Габрия снова засмеялась, слыша вокруг себя возбужденные выкрики людей. Она ухватилась за гриву хуннули и вскочила на нее.

— Пошли!

Нэра крутнулась и помчалась, обгоняя ветер, на равнину.

Джорлан наблюдал, как они исчезли вдали, затем усмехнулся:

— Я отдал бы моих лучших кобыл, чтобы испытать такое.

Кобыла несла Габрию вдоль берегов реки Голдрин к началу долины и быстро промчалась между двумя сторожевыми пиками перед выходом на равнину.

По ту сторону Маракора и его двойника предгорья переходили в степи долин Рамсарина. От сени гор и до сумеречного горизонта разворачивались засушливые степи. Равнина представляла собой бесконечные лиги земли, приводящие в трепет человека своей полнейшей безбрежностью и утонченной красотой, особенностями, которые больше нигде не встречались среди земель, на которых обитали кланы. Особенностью высокогорных степей был непрерывный ветер, который обтачивал камни и гнул высокие травы; резкие краски, которые смешивались мириадом оттенков; острый аромат жестких кустарников, растущих в каждом овраге; жестокость зимних буранов и жара летних засух. Степи были пустынными землями, которые не обещали легкого приема, но они подходили кланам и их беспокойным табунам и были любимы ими.

Нэра скакала на восток, следуя вдоль Голдрин. Она чувствовала, что что-то беспокоит Габрию, но держала свои мысли при себе и ждала, чтобы ее всадница сама заговорила об этом.

Когда Маракор уменьшился позади них, и Габрия уже не чувствовала следящих за ней глаз хулининов, она успокоилась и уселась поудобнее на широкой спине Нэры. Хуннули перешла на шаг, и они медленно брели вдоль отмелей широкой реки. Ветерок обвевал их, холодный от утреннего дождя и наполненный тяжелым духом влажной земли. В заводях плескались утки, и несколько антилоп с любопытством наблюдали за ними с безопасного расстояния.

Габрия глубоко вздохнула.

— Он обвинил меня в волшебстве, Нэра, — наконец произнесла она.

«Кто?»

— Знахарь. Он думает, я использовала какой-то вид силы, чтобы победить Кора в драке прошлой ночью. Хуже всего, что я не знаю, прав ли Пирс.

«Почему знахарь думает, что ты использовала магию?»

Габрия в отчаянии тряхнула головой.

— Кор был поражен силой, называемой Сила Трумиана. Пирс сказал, что я единственная, кто мог это сделать. Он считает, что я обладаю внутренней способностью к использованию магии… Но у него нет доказательств. — Она помолчала некоторое время, затем добавила: — Я видела сон прошлой ночью. Он был ужасен.

«О волшебстве?»

— Да. Ох, Нэра, с самого рождения мне твердили, что магия является чем-то отвратительным и развратным. Но я не такая.

Габрия обвила руками шею хуннули. Девушка хотела верить в себя, во внутреннее добро, которое было частью ее и ее любимой семьи. Если она обладает талантом к волшебству, тогда, надеялась она, ее вера относительно магии была ошибочной, так как она никогда не согласится с тем, что она является носительницей зла.

Нэра остановилась. Она повернула голову так, что ее блестящие черные глаза смотрели прямо в несчастное лицо Габрии.

«Как, ты думаешь, хуннули стали такими, какие они есть?»

Габрии перехватило горло.

— Они были созданы богами. Амара приняла облик первой кобылы, а Шургарт в облике бури оплодотворил ее, — она говорила нерешительно, как будто не была уверена.

«Эта часть правдива, но наше создание пошло дальше. В начале мира мы с харачанскими лошадьми были едины».

Габрия глубоко вздохнула. Она чувствовала себя так, будто стояла на краю обрыва. Позади лежала ее жизнь, основные понятия и нравственные устои которой не изменились. Перед ней лежали новые взгляды и странные истины, самой странной из которых была идея того, что магия не является вредоносной силой. Все, что ей нужно было сделать, это прыгнуть с обрыва и задать хуннули оставшиеся невысказанными вопросы. Девушка уже угадывала суть ответа, но те неизвестные области, в которые это знание могло привести, ее путали ее больше, чем все, с чем она до этого сталкивалась. Это могло означать полное разрушение всего ее образа жизни и мыслей. Это могло означать, что в течение двух столетий кланы верили в ложь.

Нэра все еще продолжала с состраданием смотреть на нее, ожидая, когда Габрия заговорит. Габрия медленно провела пальцем вдоль белой в виде молнии отметки на лопатке Нэры, стараясь найти в себе отвагу в любых словах выразить вопрос, который был у нее в сознании.

Она подумала, что зазубренная полоса была также и меткой богов на животных, которых они любили. Харачанские лошади не имели метки в виде молнии, хотя Нэра сказала, что они с хуннули имеют общее происхождение. Итак, почему у хуннули есть отметка расположения богов, а у харачанских лошадей нет?

— Что произошло? — прошептала она так тихо, что даже Нэра едва расслышала ее.

Но хуннули поняла глубинный смысл вопроса.

«В ваших легендах есть повествование о Валориане, в котором он спасает корону Амары от демонов Сорса. В ее освобождении ему помогал черный жеребец. Конь был тяжело ранен ударом молнии, и Валориан, вернув корону богине, ухаживал за ним, пока конь не выздоровел. В благодарность за помощь богиня повелела, чтобы жеребец навсегда остался верховым конем Валориана, а его потомство всегда носило белый шрам в его честь. После этого Валориан научил коня общаться с собой и защищать себя. Он сделал жеребца неуязвимым к магии и злу. Своим волшебством герой дал хуннули новую жизнь».

Бездна была преодолена. Габрия почувствовала, что ее бросает в жар, а руки начинают дрожать.

— Валориан был волшебником?

«Ваши жрецы о многом не удосуживаются вам сказать».

— Нэра, я думаю, что хочу вернуться в лагерь.

Хуннули согласно заржала. Она легко затрусила назад в поселение, давая Габрии время на осмысление информации, которая потрясла ее веру. Понадобятся дни, чтобы девушка полностью осознала, что магия является частью ее. — Нэра знала правду с того первого дня, когда она встретила Габрию, — и еще больше дней, прежде чем она осознает реальность этой своей силы. Но это произойдет. Габрия должна будет разорвать оковы своего предубеждения и признать свой талант владения магией, если она надеется бороться с лордом Медбом и уцелеть.

В начале лагеря Габрия соскочила с лошади и постояла минуту, удерживая готовые брызнуть стелы. Она погладила пальцами черные волосы на холке у Нэры.

— Я всю свою жизнь презирала волшебство. — Она остановилась и тяжело сглотнула. — Ты сказала мне, что являешься волшебным созданием, но я не могу тебя ненавидеть. Ты мой друг.

Габрия стиснула зубы и решительным шагом направилась в сторону холла. Нэра с минуту наблюдала за ней, затем заржала и повернула в сторону тихих пастбищ на окраинах Хулинин Трелд.