Темная симфония

Глава 1

Туман, густой и плотный, одеялом закрывал небо, выключая все звуки. Заглушая преступный сговор. Убийцу, крадущегося в ночи. Темные зловещие намерения, скрытые в белой кружащейся дымке и глубоких тенях. Туман был превосходным прикрытием для хищника, бесшумно скользящего по небу, ищущего свою жертву. Он слишком долго был один, далеко от своего народа, сражаясь с коварными голосами сил зла, которые что-то шептали ему каждую минуту его существования.

Далеко внизу находились люди, его жертвы. Его враги. Он знал, что бы они сделали с представителем его вида, если бы узнали об его существовании. Он по-прежнему просыпался, задыхаясь, застигнутый в первые минуты после пробуждения в ловушке прошлого. Его тело всегда будет помнить пытки, хотя нанести шрамы его виду практически невозможно. Он был карпатцем, представителем столь же древней, как само время, расы, одаренной способностью управлять погодой, землей, даже животными. Он мог менять форму, парить высоко в облаках, бегать с волками. Хотя без света в своей тьме он мог с легкостью уступить шепоту соблазна, зову власти и обратиться в настоящего дьявола. У него были все возможности, чтобы стать немертвым, как предпочли сделать многие из его вида.

Он объездил весь мир, охотясь на вампиров, стараясь сохранить видимость жизни в мире блеклого одиночества. Стремясь сохранить честь, когда чувствовал, что теряет ее. Именно тогда он услышал музыку. Эта музыка, звучавшая в телевизоре в одном из магазинчиков, мимо которых он проходил поздним вечером, захватила его, как ничто иное. Поймав в ловушку. Загипнотизировав. Обернувшись вокруг его души золотистыми нотками, пока в ней не осталась только музыка. Возможно ли, чтобы музыка звучала лишь в его голове? Но она была такой могущественной, что даже приглушила беспощадный голод, постоянно присутствовавший в его жизни. Он отправился в Италию, притянутый музыкой. Но остался здесь по другим, более непреодолимым причинам.

Он летел по небу с неосознанной ловкостью, притянутый в том же направлении, что и при каждом пробуждении. Своим острым обонянием он уловил запах соли, исходящий от моря, и запах топлива от покачивающейся на волнах лодки. Ветер также донес до него запах мужчины. На краткий момент его губы изогнулись в тихом рычании, и он почувствовал, как его клыки удлинились от голода. От отвращения. Большинство людей стало его врагами, хотя он старался их защитить. Люди поймали его в ловушку, чтобы заманить других карпатцев, почти преуспев в убийстве Спутницы жизни его принца.

На нем всегда будет пятно позора. Он никогда не сможет чувствовать себя полностью своим на родной земле и среди своего народа. Он никогда не сможет вынести их прощения. Он не сможет простить самого себя. Его наказанием, возложенным на самого себя, стало служение своему народу. Активная охота на их смертельных врагов, вампиров, ввязывание в сражение за сражением, хотя он никогда не был воином. Он переезжал из страны в страну в безостановочной, безжалостной охоте, решительно настроенный избавить мир от зла, преследующего его расу. Но каждый убитый им приближал его к краю безумия. Пока он не услышал музыку.

Ночь окутала его, словно брата, приняв в свои объятия. В темноте его глаза пылали красным светом вышедшего на охоту хищника. Далеко внизу под собой он увидел огни домов, приглушенные густым туманом, здания теснились друг к другу, опасно располагаясь на склоне холма. В отдалении он смог разглядеть палаццо Скарлетти, шедевр искусства, созданный столетия назад.

Музыка рождалась здесь, в великолепном палаццо. Концертs[2] и оперы слагались и игрались на превосходно настроенном фортепиано. Он подлетел поближе, чтобы слышать красоту шедевра, созданного и впервые исполненного здесь. Звуки успокаивали его и давали ощущение надежды. Он даже зашел так далеко, что купил несколько CD-дисков и устройство для их проигрывания, скрывая свое сокровище глубоко под землей в логове, которое устроил поближе к женщине, принадлежавшей, как он знал, только ему.

Ее семья с первого взгляда поняла, что он опасен. Они чувствовали в нем хищника, но Антониетта считала себя в безопасности рядом с ним. И она была единственным, чего он желал. Женщина, которой он будет обладать.

Антониетта Скарлетти беспомощно уставилась в искусно сделанное витражное окно палаццо. Снаружи, за стенами виллы, кричал и завывал ветер. Она дотронулась до стекла своими чувствительными пальцами, пройдясь по знакомым рисункам. Если она постарается, то сможет вспомнить, как они выглядят, их яркие цвета и пугающие картины. От этой мысли она рассмеялась вслух. Ребенком она, естественно, боялась горгулий и демонов, украшающих построенное в пятнадцатом веке палаццо, но теперь она просто ценила их красоту, хотя могла «увидеть» ее лишь своими пальцами.

На протяжении веков ее дом перестраивался бесчисленное множество раз, но готическая архитектура была сохранена как можно ближе к оригиналу. Она любила каждый потайной ход с его макиавеллевскими[3] ловушками и каждый тщательно обтесанный камень, который составлял часть ее дома. Как ни странно, она чувствовала себя сонной. Большинство ночей она скиталась по дому, не чувствуя сна ни в одном глазу, гуляла по огромным коридорам или играла на пианино, музыка проходила сквозь нее к клавишам и изливалась стремительным потоком эмоций, который грозился поглотить ее. Сегодня, когда завывал ветер, и море билось об скалы, она заплела свои волосы в тяжелую косу и думала о темноволосом поэте.

Таша, ее кузина, за обедом заметила, что в густой массе ее длинных волос уже начали появляться седые прядки. Антониетта прекрасно знала, что гордится своими волосами, но это было ее единственной уступкой славе. И сейчас, с появлением седины, лишь вопрос времени, когда ее небольшое тщеславие исчезнет навсегда. Ее ироничный смех над самой собой был тих, когда она без колебаний безошибочно пересекла комнату, подходя к фортепиано. Ее пальцы пробежали по клавишам, незамедлительно ответившим смеху в ее сердце.

Она любила жизнь, слепую или нет. Она жила так, как хотела. Музыка лилась в ночи. Призывая. Она знала, что музыка звала его. Байрона. Антониетта думала о нем день и ночь. Он был ее навязчивой идеей, от которой она никогда не сможет избавиться. Звук его голоса дотрагивался до нее так, как она мечтала, чтобы до ее кожи дотронулись его пальцы. Ласково. Он заставлял ее испытывать сожаление. Деньги позволяли ей вести такую жизнь, какую она хотела, несмотря на отсутствие зрения, но они также воздвигали барьер между нею и каждым мужчиной. Даже Байроном. Особенно Байроном. Его спокойное одобрение, неизменный интерес, всецело сосредоточенный на ней, грозил закрутить ее в вихре эмоций, в том числе и физических, а этого она не могла позволить.

Антониетта опустилась на скамейку, ее тело внезапно налилось свинцовой тяжестью от усталости. Ее пальцы пробежали по клавишам из слоновой кости. Музыка потекла по воздуху неразделенной любовью, безграничной, но безответной, страстью. Теплом. Огнем. Голодом, который никогда не будет удовлетворен. Байрон, темный поэт. Задумчивый. Таинственный. Мужчина из ее фантазий. Она понятия не имела о его возрасте. Он часто отвечал на зов ее музыки, неожиданно появляясь в комнате недалеко от нее, каким-то образом проходя мимо сигнализации, и тихо сидел рядом, пока она играла. Степень ее одержимости была такой, что она никогда не задавала ему вопросов, никогда не спрашивала, как ему удается проникнуть в дом, в ее музыкальную комнату.

Антониетта всегда знала, когда Байрон входил в комнату, хотя он никогда не издавал при этом ни звука. Он двигался тихо, хотя был высоким и мускулистым, а его тело было мечтой любой женщины. Ее семья понятия не имела, как часто он приходил, появляясь в огромной музыкальной комнате поздним вечером и проводя вместе с ней долгие часы. Он редко заговаривал, просто слушал музыку, но иногда они играли в шахматы или обсуждали книги или события в мире. Эти моменты она любила больше всего — когда могла сидеть и слушать звук его голоса.

Он вел себя учтиво, обладал манерами выходца Старого света и говорил с акцентом, происхождение которого она не могла определить. Всякий раз, когда она позволяла своему девичьему воображению взять над собой вверх, то представляла его благородным принцем, ответившим на зов. Сам он редко прикасался к ней, но никогда не возражал, когда она дотрагивалась до него, «читая» выражение его лица. У нее каждый раз перехватывало дыхание, когда он оказывался в одной с нею комнате.

Музыка под ее пальцами нарастала, поднимаясь до крещендо[4] бушующих эмоций. Байрон. Друг ее деда. Остальная часть семьи боялась его, он раздражал их. Большинство покидали комнату, едва он входил. Они считали его опасным. Антониетта полагала, что, возможно, так и было на самом деле, но с ней он оставался неизменно ласковым. За внешним спокойствием Байрона она чувствовала хищника. Следящего. Подстерегающего. Ожидающего своего времени. И это только добавляло ему привлекательности. Недосягаемой фантазии. Опасному темному принцу, притаившемуся в тени… наблюдающему… за ней.

Антониетта снова рассмеялась, на этот раз над своими странными глупостями. Она являла миру определенный образ — уверенной известной пианистки и уважаемого композитора. Свои мечты о страсти она превратила в головокружительную музыку, чтобы через нее выразить тот огонь, который горит внутри и который никто не может увидеть.

Ее пальцы прошлись по клавиатуре, порхая и упрашивая так, чтобы музыка ожила. Не было никакого предупреждения. В один момент она затерялась в своей музыке, а в следующий грубая рука зажала ей рот и потащила прочь от фортепиано.

Антониетта с силой укусила эту руку и отпрянула назад, чтобы ударить напавшего на нее человека. И именно в этот момент она по-настоящему осознала, каким свинцовым стало ее тело, заторможенным, совершенно нежелающим подчиняться ее приказам. Вместо того чтобы с силой ударить, она едва задела его. У нее создалось впечатление мощи. От него пахло алкоголем и мятой. Он заткнул тряпкой ее рот и нос.

Антониетта закашлялась, начала извиваться в попытке избавиться от противно пахнувшего материала. Она почувствовала головокружение и потеряла способность двигаться, соскальзывая все глубже и глубже в забытье. И сразу же перестала сражаться, повиснув подобно тряпичной кукле, притворившись, что окончательно потеряла сознание. Тряпка исчезла, и ее похититель поднял ее.

Она осознавала, что ее куда-то несут, что кто-то тяжело дышит. Чувствовала биение собственного сердца. Они оказались снаружи — на холоде и пронизывающем ветру. Море ревело и оглушительно грохотало, морские брызги долетали до ее лица.

Потребовалось всего несколько мгновений, чтобы осознать — они были не одни. Она услышала мужской голос, невнятный, бессвязный, что-то спрашивающий. Мурашки пробежали по ее спине. Ее дедушку, хрупкого в его восемьдесят два года, так же тащили по тропе к скалам прямо рядом с ней. Решительно настроенная не позволить ничему произойти с ним, Антониетта постаралась прийти в себя, глубоко дыша, втягивая как можно больше воздуха в свои легкие. Она собиралась с силами, выжидая подходящий момент. В мыслях же она начала повторять имя, как молитву, как просительную ектению[5].

«Байрон. Байрон. Я нуждаюсь в тебе. Поторопись, поторопись. Байрон. Где же ты?»

Байрон Джастикано кружил над небольшим городком, прежде чем направиться к палаццо. Летя по небу, мужчина чувствовал, как внутри него свернулся голод, требуя удовлетворения, но он проигнорировал его, отвечая на неожиданную тяжесть, поднимающуюся у него в животе. Что-то было не так, какая-то неуловимая вибрация в воздухе говорила ему о драме, разыгрывающейся внизу на скалах. В рычании он обнажил клыки. В темноте ночи глаза стали пугающе красного цвета. Дикое животное рычание вырвалось из его горла, он прибавил скорости, с шумом несясь по небу в сторону возвышающегося палаццо со всеми его многочисленными этажами, башенками и зубчатыми стенами.

Над многочисленными террасами и высокими этажами возвышалась круглая башня, где, по слухам, была убита не одна женщина в прошлом, отчего замок и получил сомнительное имя — «Палаццо Делла Морте». Сквозь густой туман на него безучастно взирали крылатые горгульи, выглядевшие настоящими, вскарабкавшимися на стену виллы. Возвышающийся на скалистом обрыве над бушующим морем, раскинувшийся замок казался темным и зловещим благодаря пустым глазницам скульптур, всегда за всем наблюдающих.

Непроходимые леса, когда-то дикие и служившие прибежищем для многочисленных животных, давно исчезли, сменившись рощицами и виноградниками. Байрон предпочитал свободу лесов и гор своей родины, где он мог бегать с волками, если бы захотел, но необходимость защитить обитателей палаццо поглотила все.

Тревога становилась сильнее, он не мог избавиться от предчувствия опасности. Байрон увеличил скорость, несясь по небу, низко летя над раскинувшимся поместьем. Из тумана появилось палаццо, чья архитектура принадлежала давно ушедшей эпохе. Оно состояло из камня и витражных окон, в клубящемся тумане напоминая живое существо. Байрон не обратил никакого внимания ни на древние статуи, ни на блестящие окна, пронзающие туман подобно многочисленным глазам.

Сначала он услышал голос, тихо шепчущий у него в голове: «Байрон. Байрон. Я нуждаюсь в тебе. Поторопись, поторопись. Байрон. Где же ты?» Она никогда не пользовалась телепатией для связи с ним. Он никогда не брал ее крови. Тем не менее, он отчетливо слышал слова и понимал, что она так сильно нуждается в нем, что смогла дотянуться до него.

Опасная вспышка молнии пронеслась от облака к облаку, выражая его гнев, который он не смог сдержать. Она в опасности! Кто-то осмелился угрожать ей. Небо разбушевалось, гром разорвал небеса, раскрывая пламенеющую в нем ярость. Он перевел дыхание, стараясь удержать под контролем элементарный страх за нее. Земля отреагировала, вздыбившись и опав, в ответ на поднявшийся в нем гнев.

Байрон заторопился к бухте, и неровное биение его пульса застучало в одном ритме с морем. Ветер изменился, донеся далекое эхо крика. Сердце в его груди замерло. Это был звук отчаяния, самой смерти.

Он полетел еще ниже над морем, не заботясь о том, что его могут увидеть и узнать, каким хищником он на самом деле является. Волны поднялись до самых небес, вспенились и обрушились с яростным гулом, жадные до человеческой жертвы.

— Байрон! — на этот раз она произнесла его имя вслух, ее единственный шанс на спасение, пока облака не закружились темными нитями, и туман не стал слишком густым, отрезая все попытки к бегству. — Помоги нам. — Ветер донес крик над мутными волнами, прямо к нему.

В ее голосе звучала мольба, тихая и музыкальная, живая от настороженности. Она знала, что он близко, как, казалось, знала всегда. Антониетта Скарлетти. Наследница состояния Скарлетти. Композитор самой красивой музыки, которую когда-либо за длительное время знал мир, и владелица бесценного палаццо Скарлетти. Палаццо «Делла Морте», дворца смерти. Байрон боялся, что проклятие палаццо принесет Антониетте смерть, и был решительно настроен предотвратить это.

Ее голос вернул к жизни острые, яркие и насыщенные цвета ночи, когда в его мире так долго не было ничего, кроме унылой серости. Его сердце дрогнуло, как делало всегда при неожиданном подарке. Так было каждый раз, когда он слышал ее голос, когда она произносила его имя своим бархатистым голосом. Она осветила его мир красками и яркими деталями, способность видеть которые он потерял давным-давно.

Байрон летел так низко, что пенящиеся волны окатывали его водой. Он спешил над неспокойной поверхностью на звук ее голоса. Сквозь клубящийся туман Байрон разглядел в жадном море дона Джованни Скарлетти, отчаянно цепляющегося за скользкие валуны. Волны с силой ударяли по пожилому человеку, играя с ним, словно он был всего лишь ничтожной плетью водоросли, не более. Пенящаяся вода сомкнулась над седой головой, поглотив его.

— Байрон! — вновь прозвучал крик. Западающий в память. Незабываемый. Он знал, что эхо этого голоса всегда будет преследовать его во снах.

Она находилась наверху на острых скалах, почти рядом с осыпающимся краем утеса, борясь с крупным мужчиной. Намного ниже нее, вода вновь и вновь ударяла по склону, поднимаясь все выше и выше, словно хотела стянуть ее вниз. Только возрастающая ярость шторма и землетрясение, посылающие свои толчки сквозь утес, не позволяли напавшему на Антониетту человеку сбросить ее в море. Мужчина пошатнулся, почти упав, все еще борясь с ней. Молния осветила их, ее плети обрушились дождем горячих светящихся искр. Раскат грома был таким сильным, что мужчина в страхе вскрикнул.

Во рту у Байрона появились клыки, черная ярость заполонила его внутренности. Он в мгновение ока оказался рядом с ними, не заботясь о своей огромной силе, схватил напавшего на Антониетту за шею и дернул назад, прочь от нее. Со всем бешенством своей звериной натуры, со всем гневом своей человеческой половинки, он встряхнул убийцу, руками сдавливая его горло. Зловещий треск был слышен даже сквозь гул моря, ревущего под аккомпанемент его ярости.

Байрон небрежно отбросил человека, позволяя безжизненному телу рухнуть на скалы. И быстро повернулся к Антониетте. Она отодвигалась подальше от них, вытянув руки в попытке почувствовать дорогу. Перед ней не было ничего, кроме пустого пространства и моря внизу, бушующего и гудящего с беспощадной яростью.

— Стой! Не двигайся, не единого шага! — прозвенела в ночном воздухе команда, застигнув ее на краю утеса. Надеясь, что она повинуется этому жесткому принуждению, Байрон нырнул в море. Он заплывал все глубже и глубже в холодную темную бездну, пока пальцами не нащупал воротник одежды пожилого человека и не стиснул с силой в кулаке. Тогда он, с силой оттолкнувшись ногами, поднял их обоих на поверхность.

Байрон вылетел из моря прямо в воздух, притягивая неподвижное тело к своему собственному, одновременно направляясь к верхушке утеса. Белый туман стал густым и вился вокруг него наподобие живого плаща, создавая защиту от любопытных взглядов. Старик закашлялся и конвульсивно втянул в легкие воздух, саму жизнь. Он судорожно вцепился в Байрона, не вполне осознавая действительность, не догадываясь, что летит по воздуху. Дон Джованни, дед Антониетты, крепко зажмурил глаза, его грудь тяжело вздымалась, а изо рта выплескивалась морская вода. Вода лилась с их волос и одежды, добавляя туману капель, и когда Байрон опустился на землю.

Старик начал вслух молиться на своем родном языке, призывая ангелов спасти его, но при этом ни разу не открыл глаза.

Антониетта повернулась на звук, ее ноги находились в опасной близости от края обрыва, именно там, где они и были, когда карпатец проревел свою команду. Его сердце подпрыгнуло до самого горла. Байрон осторожно положил старика на землю подальше от края и бросился, чтобы притянуть Антониетту в свои объятия. В безопасность. Держа ее в своих руках и зная, что ей ничего не грозит, он втянул воздух в свои легкие, уменьшая свою ярость и страх, тем самым позволяя жестокому шторму успокоиться.

Несмотря на то, что его одежда была мокрой, она крепко прижалась к нему, ее руки безошибочно нашли его лицо, исследуя его черты любящими пальцами.

— Я знала, что ты придешь. Наш ангел-хранитель. Мой дедушка? С Nonno [6]все будет в порядке? Я слышала, как он упал в море. Я не смогла добраться до него. Я не видела, как добраться до него, — она повернула голову в сторону кашля и ворчанья, которые издавал пожилой человек, слезы заблестели в ее огромных темных глазах.

— Он будет в порядке, Антониетта, — заверил ее Байрон. — Я не позволю, чтобы с ним произошло что-либо еще. — И он собирался сдержать свое слово. Ему было невыносимо видеть слезы в ее глазах.

— Это ведь ты спас его, не так ли, Байрон, именно поэтому ты такой мокрый. Ты всегда приходишь к нам, когда у нас возникают проблемы. Grazie[7], я не смогу жить без своего дедушки, — она привстала на цыпочки, ее тело было мягким и податливым, тая на фоне сильного его, и, не обращая внимания на его промокшую одежду, прижалась своими губами к уголку его рта.

Эта небольшая награда потрясла его до кончиков пальцев. Огонь побежал по венам. Каждая клеточка его тела отреагировала, потянулась к ней. Нуждаясь. Жаждая. Его руки на краткий момент собственнически сжались вокруг нее. Ему пришлось приложить огромные усилия, чтобы не забыть о своей силе, чтобы помнить, что она не представляет, кем или чем он был.

Байрон поднял женщину, притягивая ее тело еще ближе. Она дрожала от пронизывающего ветра. Дрожала от страха смерти.

— Он причинил тебе вред? Ты ранена, Антониетта? — это было требование, ясное и простое.

— Нет, всего лишь напугал. Я так испугалась.

— Что ты делала на утесе? — его голос оказался более резким, чем ему бы хотелось. — И где остальные родственники?

Ее пальчики прошлись по его лицу в интимном исследовании. Она «читала» его много раз, но этот казался каким-то другим, или, может быть, он слишком хорошо узнал ее.

— Кто-то закрыл мне кляпом рот и нос и вытащил меня наружу. Я так боялась за Nonno. Я слышала звук моря. — От прикосновения подушечек ее пальцев крошечное пламя затанцевало по его коже, когда она изучала его лицо. Когда она проводила по его морщинам. — Море звучало сердито, прямо как ты сейчас. Я не смогла добраться до дедушки и слышала, как он упал с утеса. — Она на мгновение замолчала, опуская голову ему на плечо. — Я боролась с мужчиной, который притащил меня сюда. Он пытался бросить в море и меня. — Ее голос начал дрожать, но Антониетта постаралась успокоиться.

— Он что-нибудь говорил тебе?

Она покачала головой.

— Я не узнала его. Я уверена, что он никогда раньше не был в палаццо. Никто из них ничего не говорил нам, они просто старались сбросить нас в воду.

Байрон аккуратно присел на землю рядом с пожилым человеком.

— Я хочу взглянуть на твоего дедушку, думаю, он проглотил половину моря. Не двигайся. Здесь опасно. Ты на высоком утесе с осыпающимися краями, и падение может убить тебя. — Он не мог смотреть на невинность на ее лице, на искреннее доверие. Он знал, что она принадлежит ему, но один раз он уже предал тех, кого поклялся защищать от преступников. — Ты не понимаешь этого, Антониетта, ты в шоке. Не двигайся, просто сиди здесь и дыши для меня.

Он происходил из древней расы, вида, который можно было назвать бессмертным. Со временем он понял, что его раса находится на грани вымирания. Без женщин и детей была не жизнь, а всего лишь жалкое, блеклое, бездушное существование. Пока кому-то не посчастливится найти свою Спутницу жизни. Антониетта Скарлетти была его Спутницей жизни. Он безошибочно определил это. Она происходила из древнего рода психически одаренных людей, чьи таланты были за пределами простого взгляда. Байрон часто слышал истории об ее семье. Он знал, что многие предки Антониетты, как мужчины, так и женщины, были сильными телепатами и целителями. Только человек, являющийся экстрасенсом, мог стать Спутником жизни представителя такой древней расы, как карпатцы. Антониетта Скарлетти была очень сильным телепатом.

Дон Джованни попытался принять сидячее положение, его грудь тяжело вздымалась при дыхании. Шишковатыми пальцами он обхватил широкие плечи Байрона.

— Как вы узнали, что нужны? Море почти забрало мою жизнь, но вы вернули меня. — Его зубы стучали от холода, его худое тело тряслось, дрожь была неудержимой. — Это уже второй случай, когда вы спасаете меня.

Байрон осторожно поддержал его.

— Не стоит говорить так много, старый друг. Позвольте мне посмотреть, что я смогу сделать, чтобы уменьшить ваш озноб.

Антониетта не могла видеть Байрона, но, как всегда, звук его голоса интриговал ее. Он был красив и убедителен, невероятно напоминая симфонию музыки, которая всегда звучала в ее сердце. Ей хотелось думать о нем, как о дедушкином друге, но это было сложно, когда она слышала звук его голоса и жаждала малейшего физического контакта между ними.

Антониетта давно узнала, что не относится к тем женщинам, на которых мужчина смотрит не как на обладательницу громадного состояния. В ней было слишком много гордости Скарлетти, чтобы позволить любить себя за деньги. Она не верила, что мужчину можно купить, хотя знала, что многие женщины в ее положении так бы и сделали. Она не была молоденькой девушкой, чтобы мечтать о сказочном принце. Она была взрослой женщиной с роскошной фигурой и со шрамами на лице, полученными в результате взрыва, который похитил ее зрение. Не было никакого красивого любовника на белом коне, готового быстро увезти ее в романтичную бесконечную ночь. Она была практичной женщиной, успешной пианисткой и композитором, выражавшей все свои мечты в музыке, которой они и принадлежали.

Антониетта осторожно пробежала руками по телу своего деда, «осматривая» его, убеждаясь, что он выживет после «купания» в море. Ее руки столкнулись с руками Байрона. Она положила свои пальцы на тыльную сторону его кисти. Он никогда не выказывал раздражения, когда она дотрагивалась до него. Он никогда не отвергал и не был нетерпеливым с ней. Он просто продолжал делать то, что делал, пока ее руки лежали поверх его руки. Она могла слышать устойчивый ритм его дыхания, медленный и равномерный, от чего ее собственное дыхание, такие неистовые вдохи и выдохи, замедлилось, подражая его.

Руки Байрона излучали колоссальное тепло. Она чувствовала, как оно, подобно прекрасному вину, вливается в вены ее деда. Антониетта не осмелилась заговорить, но она чувствовала Байрона. Слышала его дыхание, его сердце. Не обладая зрением, она «видела» то, что другие не могли видеть. Она знала, Байрон был кем-то большим, чем простым смертным. Прямо сейчас он был чудотворцем. Она видела его четко, хотя ее пальцы всего лишь слегка прикасались к тыльной стороне его ладони.

Байрон закрыл глаза и отрешился от всех звуков и запахов ночи. Было трудно сосредоточиться, ощущая прикосновение женщины, присутствие которой он всегда так хорошо осознавал, но его обследование обнаружило что-то подозрительное в легких старика. Дон Джованни был слишком стар и слаб, чтобы сопротивляться инфекции или пневмонии. Байрон отделился от своего тела, посылая свой дух в тело озябшего старого человека, беспомощно лежавшего на камнях. Исцеляя его, как принято у его народа, изнутри, Байрон провел тщательную инспекцию его организма, решительно настроенный дать дедушке Антониетты так много лет жизни, как это только возможно.

Над скалами пронесся ветер, проникая прямо сквозь одежду Антониетты, несмотря на то, что Байрон загородил ее от ветра. Она чувствовала тепло, излучаемое Байроном в тело ее дедушки. Но здесь было нечто намного большее, нечто более редкое. Она понимала и верила в это. Байрон Джастикано покинул свое тело и вошел в тело ее дедушки. Ей не нужны были глаза, чтобы увидеть чудо природного исцеления. Она чувствовала его. Чувствовала энергию и тепло. Она знала, что это требовало огромной концентрации, поэтому не отвлекала его. Она сидела на пронизывающем холоде и благодарила небеса за то, что в их семье появился Байрон, чтобы охранять их.

— В его организме есть яд, — мрачный голос Байрона испугал ее, — немного, словно его кормили им, но он уже находится в его мышцах и тканях.

— Этого не может быть, — возразила Антониетта. — Ты, должно быть, ошибаешься. Кто мог бы желать причинить вред Nonno? Его очень любят в семье. Да и как такое могло произойти случайно? Ты, должно быть, ошибаешься.

— Когда я был молодым и импульсивным, я совершил ошибку, Антониетта. Теперь я более острожен в словах и поступках. С вещами, которых я жажду или стремлюсь назвать своими. Я невероятно дорожу своей дружбой. Дона Джованни травят, как и его предка. Разве это не легенда семьи Скарлетти?

Антониетта вздрогнула, отдернув руки от Байрона в надежде, что он не заметит ее реакции.

— Да, несколько веков назад другой дон Джованни, наш предок, и его маленькая племянница были отравлены. Послали за целительницей, и им на помощь пришла Николетта. Он выбрал ее себе в невесты[8]. Я не верю в проклятия, Байрон. Нет ни одного, ни над моим домом, ни над моей семьей. — Она подсунула руку, приподнимая дедушку.

— Я говорю тебе, в его организме яд, который в конечном итоге убьет его, как только накопится в достаточном количестве. Также присутствуют остатки снотворного. Я совершенно уверен, что найду то же самое, если обследую тебя.

— Ты подозреваешь, что мой повар пытается убить меня? — Антониетта ухватилась за своего деда, с трудом удерживаясь в вертикальном положении. — Это абсурдно, Байрон. Он ничего не выигрывает. Энрико работает на нашу семью с тех пор, как я была еще ребенком, и он беззаветно предан и верен каждому члену семьи Скарлетти.

— Я и не упоминал твоего повара, Антониетта, — терпеливо ответил Байрон. — Может это и лучшее твое предположение, но не мое. — Когда она упрямо продолжила молчать, он раздраженно вздохнул. — Я должен удалить яд из твоего деда. Потом займусь тобой. — Его белоснежные зубы блеснули в темноте, но она не видела этого, она могла только слышать обещание угрозы в его голосе.

Это заставило ее вздрогнуть — понимание того, как мало она знает о нем.

— Байрон, — она произнесла его имя, стараясь успокоиться, напомнить себе, что он всегда был с ней нежным. Стражем, присматривающим за ними. Что Антониетта всегда была рядом с ним в безопасности. Она не позволит последствиям нападения расшатать ее нервы и заставить бояться мужчину, который пришел ей на помощь. — Это правда, что несчастные случаи постоянно досаждали жизни семье Скарлетти. В их основе лежали как интриги, в том числе и политические, так и иные причины. Наша семья всегда обладала огромной властью и деньгами.

— Твои собственные родители были убиты при взрыве вашей яхты. А ты ослепла, Антониетта. Просто счастье, что поблизости находился рыбак и смог добраться до тебя раньше, чем тебя поглотило море.

— Несчастный случай, — вырвался у нее шепот, хотя она старалась казаться уверенной.

— Тебе хочется верить, что это был несчастный случай, хотя сама прекрасно знаешь — это не так. — В его голосе отчетливо слышалась резкость. У нее создалось впечатление, что ему хочется встряхнуть ее.

Она не желала говорить о взрыве на яхте, который ослепил ее и оставил сиротой. Эта тема несла с собой гнев, страх и слишком много прочих эмоций. Дверь в свое сознание она держала крепко закрытой.

— Кто напал на меня? — она знала, что этот человек был мертв. Это должно было напугать ее — то, как быстро и легко Байрон убил, — но если честно, она была благодарна.

— Понятия не имею, но он, вероятно, не мог провернуть все это в одиночку. Кто-то должен был отравить вас обоих, кто-то, живущий в палаццо. И понадобилось двое мужчин, чтобы принести вас обоих сюда. Это недалеко, но тропа невероятно крутая, и было нелегко спустить вас обоих, опоенных наркотиком. И самым лучшим выходом показалось выбросить вас обоих в море, поскольку один из них, должно быть, торопился сделать что-либо еще.

— Что насчет моей семьи? — пальцы Антониетты дернули его за рукав. — Они, вероятно, усыпленные беспомощно лежат в своих постелях, ожидая своей судьбы, пока мы здесь разговариваем. Пожалуйста, отправляйся к ним.

— Вполне вероятно, что преступники что-то ищут, не намереваясь убивать всю твою семью.

Антониетта задохнулась, одной рукой ухватившись за горло.

— У нас много сокровищ. Бесценные полотна. Драгоценности. Артефакты. Наши корабли перевозят неподлежащие разглашению грузы, списки которых обычно хранятся в офисе в палаццо, а не в доках, потому что система безопасности здесь намного лучше. Они могли прийти за чем угодно.

— Идите, Байрон, — посоветовал ему дон Джованни. — Вы должны посмотреть, все ли в порядке с моей семьей. Скарлетти — старое и уважаемое имя. У нас не может быть ни тени сомнения в нашей репутации. Убедитесь, что из офиса ничего не взято.

— Вы хотите, чтобы я оставил вас двоих здесь, беззащитными на скалах? Это будет слишком опасно. — Байрон просто встал, поднял пожилого человека на руки и притянул Антониетту. — Я возьму вас обоих в палаццо вместе с собой. Обними меня руками за шею, Антониетта.

Мысленно она запротестовала. Она была слишком тяжелой. Он не сможет нести их обоих. Он должен торопиться. Чувствуя его нетерпение, Антониетта продолжала оставаться спокойной и сделала так, как он попросил — обвила его шею своими руками. Ее тело тесно прижалось к его. Мускулистое тело Байрона было таким же крепким, как и ствол дерева. Она еще никогда не чувствовала себя более женственной, более осведомленной, какие пышные и мягкие у нее формы. Она просто растворилась в нем.

Антониетта была благодарна, что сейчас стояла ночь и темнота скрыла небольшой румянец, выступивший на ее коже. Ей следовало бы думать о чести своей фамилии, вместо того, чтобы думать о нем. О Байроне Джастикано. Она крепче вцепилась в него. Одна из его рук надежно обернулась вокруг ее талии. И почти в этот же момент она почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Ее дедушка в страхе вскрикнул, отринув сдержанность. Байрон что-то тихо ему прошептал, она не уловила что, но тон его голоса был властным. Ее дедушка умолк, успокоившись, хотя она посчитала, что он, должно быть, потерял сознание.

Она подняла лицо навстречу ветру, расслабляясь, желая запомнить этот момент. Она была слепой, но живой. Она жила в мире звука и ощущений, богатства и чудес, и ей хотелось испытать все, что могла предложить жизнь. Она двигалась через пространство по небу, под ее ногами бурлило и грохотало море, а над головой вертелись облака. И она была в безопасности в руках Байрона.

То, что должно было стать худшей ночью в ее жизни, превратилось в событие всей жизни.

— Байрон. — Она прошептала его имя с болью в голосе, думая, что ветер отнесет этот звук далеко от них, далеко за море, где никто не услышал бы ее самого сокровенного желания.

Байрон уткнулся лицом в ее ароматные волосы, пока они неслись по небу. В Антониетте совсем не было страха. Он редко обнаруживал в ней страх. Потому что ее образ мышления был совершенно иным. Очень трудно было прочитать ее мысли, что он с легкостью делал с другими людьми. Теперь, когда его сердце вернулось в нормальный ритм, он смог восхититься, как она боролась за свою жизнь там, на скалах. Она была необыкновенной женщиной и принадлежала ему. Только она сама еще не осознала этого.

Антониетта была сильной личностью, решительно настроенной контролировать собственную жизнь и свой бизнес. Заявив на нее права, как принято у его народа, Байрон подозревал, что вызовет не просто ее сопротивление, но и сделает ее глубоко несчастной. Несколько лет назад он хорошо выучил суровый урок, к чему приводит попытка как можно быстрее добиться чего-то ради собственной выгоды, не думая о последствиях.

Антониетта была его миром. Он может отложить в сторону свои желания, потребности и ужасный голод, чтобы дать ей то, в чем она нуждается. Он будет обладать ею, он это знал. Ни для одного из них не было другого выбора, но Байрон хотел, чтобы она пришла к нему добровольно. Выбрала его. Выбрала его жизнь, его мир. И даже более того. Он хотел дать ей то, что, как он подозревал, она никогда не будет иметь в своей теперешней жизни. Он хотел дать ей осознание ее ценности как женщины. Не Скарлетти. Не пианистки. Не корабельного магната. А Женщины.

— Ты боишься? — прошептал он, частично вслух, частично в ее сознании. Хотя знал, что она не боится, и желал, чтобы она осознала, что они делают. Он не скрыл от нее способ их путешествия. Может, она и слепая, но осведомлена больше, чем кто-либо другой, кого он знал.

Антониетта радостно рассмеялась.

— Как я могу бояться, Байрон? Я с тобой. Я не собираюсь спрашивать, как ты это делаешь, пока мои ноги не окажутся в безопасности на земле, — она ответила ему так честно, как могла. В ее сердце царило дикое возбуждение. Если она действительно боялась, то это было незаметно. Летать в небе было мечтой, фантазией, ставшей реальностью. Ее детские мечты о полете были такими яркими, что она часто думала, что парит по ночному небу. — Как бы мне хотелось увидеть панораму. — В ее голосе были печальные нотки, которые она не могла скрыть, и ей стало стыдно, что он услышал это. — Я хотела, чтобы у тебя было время, чтобы описать мне ее.

— Есть способ показать тебе то, что вижу я, — его сердце заколотилось. Как только мужчина заметил это, то позволил ему найти ритм ее сердца. Соединиться с ним, сердце с сердцем.

Хватка Антониетты вокруг его шеи стала сильнее. Впервые она уткнулась лицом ему в горло. Он смог ощутить ее теплое дыхание, и его тело напряглось в ответ. В ожидании.

— Что ты говоришь? — теперь заколотилось ее сердце. Он мог сотворить чудо. Исцелить. Услышать зов о помощи через бушующее море. Нырнуть глубоко в мутные волны и вытащить с глубины тонущего мужчину, вынести его в безопасное место. Лететь по ночному небу, одновременно неся двух взрослых людей, словно они весили не больше маленьких детей. Но она не осмеливалась надеяться на невозможное.

Ее голос был тихим, но ее губы прижимались к его коже. К его пульсирующей жилке. Тело Байрона горело в огне, дрожало от желания и голода. Она, казалось, не замечала его реакции. Он сражался с всепоглощающей потребностью его вида, отвернувшись от нее, от соблазна, который она из себя представляла. Он не мог ответить ей с удлинившимися клыками и телом, страстно жаждущим ее.

К счастью, они приблизились к великолепному палаццо. Байрон сосредоточил все свое внимание, чтобы определить местоположение каждого человека. Он просканировал виллу и окрестности. Последствия жестокости все еще вибрировали в воздухе, но если другой заговорщик и бросился обратно на виллу в попытках найти списки грузов или сокровища семьи Скарлетти, то либо он уже успел сделать это и его давно здесь нет, либо он был в своей постели, притворяясь спящим. Байрон не смог обнаружить внутри стен присутствие врага.

Члены семьи мирно спали в своих постелях. Весь дом, казалось, и не подозревал о нападении на Антониетту и дона Джованни. Подозрение закралось в его сердце.