Тени

Глава 11

Кафетерий имел белый паркетный пол и выглядевшие старомодно столы и кресла, отсутствовали ниши и музыкальные аппараты. Я усадил Оливию за стол в углу, ведя себя так, будто встретил случайно у дверей.

В это утро она надела платье, отметил я. Неподходящее время для насмешек по моде свободное, мешковатое, что-то от халата, выглядевшее наверно приятно на женщине сложенной, как палка от швабры, которой Оливия не являлась. Платье сшитое из коричного джерси. Мне говорили, что вязанные платья очень удобны для путешествий. Я рад слышать, что оно на что-то годится. Похожее на декорацию, это платье выглядело назойливо, как репей на коленях.

Но это все-таки было платье и оно было не из твида. Произошли и другие изменения в ее внешности.

— Ради бога, — произнес я.

— В чем дело.... О!

Она слегка покраснела и выглядела пристыжено. Это была настоящая губная помада, розовая и совсем не безобразная. Она очень быстро переменилась, попудрила носик и все такое прочее. Перемены вызвали у меня смешное чувство. После всего, я полагаю, это было сделано для меня. Я совсем не испытывал потребности вести эту женщину к новому образу жизни.

Я чувствовал личную ответственность за прошедшие изменения. Я будто слышал голос Антуанетты: "Да, вы в самом деле нравитесь мне! Вы воссоздаете меня для новых чувств!"

"Просто доктор Оливия Мариасси — другая декорация", — твердил я про себя. В отличии от Тони, она знала чему служит, но в конечном счете, только один бог знает для чего я ее воссоздаю.

— Разглядывать человека не прилично, — заявила она. — Неприлично выставлять меня на посмешище.

— Кто выставляет на посмешище?

— Я думаю, что даже фиктивная невеста должна выглядеть привлекательно, — сказала она в свою защиту. — Мы ведь сегодня поженимся, не так ли? Разве не таков был план?

— План не изменился, — сказал я. — У нас есть приказ из Вашингтона исполнять его, как можно скорее. Они хотят отделить овец от козлищ, точнее говоря, овец от козла — в единственном числе. Того, кто последует за нами, нам вменяется в обязанность взять и быстро передать экипажу спасателей.

Она быстро взглянула на меня.

— Экипажу спасателей?

— Команде "Д", — поправился я, — команде для допроса. Экспертам. Это при условии, что мы не хотим их допрашивать сами.

Она слегка вздохнула.

— Это страшно, не так ли?

— Нисколько.

— Мне бы хотелось как-то иначе. Я не думаю, что мне было бы приятно вспоминать, что я участвовала в этом деле и помогла завлечь его в ловушку. Кто бы ни был из них. Не важно то, что его задача — убить меня — все это неприятно. А этот, Тоссинг, в самом деле так страшен? Каков он?

— Я никогда не встречал его, — сказал я. — Я полагаю, если ты встретишь его на улице, ты можешь подумать, что это Альберт Эйнштейн. Да, Эмиль — это своего ода гений. Относительно его значимости — не стоило бы задавать вопросов, док. Чего ты хочешь, длинную патриотическую речь о том, что жизнь невинных людей и судьбы целых наций зависят от того, что некто остановит Тоссинга во время?

Она вздохнула.

— Я знаю, с некоторыми вещами ты соглашаешься. Я не считаю себя счастливой тем, какой науке я посвятила все эти дни, но это отнюдь не изменит цели моих изысканий. — Она помолчала, потом сказала, не меняя тона, — говоря об овцах....

— Что?

— Говоря об овцах и козлищах, мы едины во мнении, мистер Коркоран. — Она смотрела куда-то позади меня. Она наклонилась и взяла мои руки в свои. — Поль, дорогой... — сказала она.

Мысль скользнула в моей голове.

— Ты — прелесть! — Воскликнул я, с обожанием глядя в ее глаза.

Затем появился Муни в своей роговой оправе и тяжелом твиде, он выглядел так, как если бы не спал целую ночь. Несмотря на его изнуренный вид, я отметил, что он был чисто выбрит. Я уловил запах какого-то мужского лосьона, когда поднялся из-за стола. Он быстро поднял руку.

— Пожалуйста! Я совсем не.... Я пришел, чтобы извиниться. Я не владел собой в прошлый вечер.

Я произнес агрессивно:

— Кем бы вы не были за мной причитается два удара сдачи.

Оливия по прежнему сжимала мою руку. Она потянула меня в сторону.

— Пожалуйста, дорогой. Такое приятное утро, пожалуйста не испорти его. Если Гарольд пришел извиниться, почему бы не позволить ему это?

Ее голос был нежен. Она улыбнулась Муни.

— Продолжай, Гарольд, извиняйся. Скажи Полю, что тебе очень жаль, что ты ударил его, когда он не смотрел на тебя.

Я сказал:

— Его ожидала бы более горькая участь, если бы он ударил меня, когда я видел его!

— Поль! Ты ужасно невежлив. Пожалуйста, дорогой.... Продолжай, Гарольд.

Она ласково улыбалась ему, все время, пока он что-то мямлил. Затем, она заставила нас пожать руки друг другу, как двух задиристых мальчишек. Затем, она попросила его сесть в кресло за нашим столом. Это был самый отвратительный завтрак, который я когда либо потреблял, но все это ее страшно радовало. Она прекрасно провела время, заставив его извиваться. Такова была одна из сторон ее характера, которую я не замечал раньше и дно это поднимал мне настроение. Девочку с таким количеством яду невозможно так легко уязвить, как я считал.

Наконец она оставила свое кресло и коснулась моей руки.

— Допивай кофе, дорогой. Я пойду наверх собирать багаж. — Она повернулась к Гарольду. — Почему бы тебе не пойти со мной, Гарольд и помочь мне. Мне нужно тебе кое-что сказать.

Я смотрел на них: они встали вместе. Будучи денверским грубым репитером, я даже не поднялся.

— Я иду следом, — сказал я.

Она наклонилась ко мне и поцеловала меня в губы.

— Не торопись, — сказала она улыбаясь, — и не ревнуй, дорогой. С Гарольдом я в безопасности, не так ли, Гарольд?

Гарольд не отвечал. Он был захвачен поцелуем и выражением нежности. Он уже отметил наличие губной помады и то, как она не могла оторвать от меня своей руки, вполне очевидно его единственным желанием было иметь возможность прыгать обеими ногами на моем поверженном теле прошлым вечером. Это явно читалось в нем; то ли потому, что он был страшно ревнив, то ли потому, что я был занят планами ничего общего не имевшими с любовью.

Я смотрел им вслед. Оливия что-то лепетала счастливое, заставляя его ожидать великих новостей, пока они не окажутся наедине. Она не имела никаких сомнений относительно природы его чувств и она отдаляла от него удар, объявив ему ближайшем ее замужестве и сказать ему, что ему не удалось ее уязвить. Совсем наоборот, он помог ей, как гадкому утенку познать себя, как лебедя в замужестве на таком изящном человеке — мужчине, как я.

Да, она должна была сказать это. Это была ее плата за помощь нам. Возможно, она даже стремилась насладится каждым моментом ее заявления. Но это также являлось чем-то вроде откровения и я думаю не кривя душой, что Оливия Мариасси не стала другой, во многом отличающейся от той холодной, замкнутой, ученой леди, с которой я начинал работать.

Официантка подала мне еще одну чашечку кофе, но видать, это утро довести до конца что-либо начатое не позволяло: ни побриться, ни позавтракать — по причине проклятого прибора, изобретенного Алексом Джи Беллом. Я едва успел отпить два глотка, когда в углу зазвонил телефон. Девушка, поднявшая трубку, оглядела зал, заметила меня, сидящего одиноко и подошла ко мне.

— Это вы мистер Коркоран? Вас просят ко внутреннему телефону.

Я быстро направился к телефону, но не настолько быстро, чтобы не понять, как я был не прав. Наступивший день и длительное отсутствие Кроче не встревожило меня. Я позволил Оливии пойти наверх без защиты, если не считать Муни, который мог оказаться кем угодно.

— Да, — сказал я в трубку. — Коркоран слушает.

— Поль? — Это был голос Оливии, но уже не с тем, радостным, светлым, капризным и насмешливым тоном, когда мы в последний раз с ней беседовали. — Поль, срочно поднимись в мой номер, пожалуйста!

— Иду.

Я предпочел подняться по лестнице, чтобы не ожидать лифта. У меня в руке был зажат нож, когда я приблизился к двери. Нож не был снабжен кнопкой, но имелся один способ открыть его быстро, одной рукой, — несомненное удобство. Я тяжело постучал в дверью и поспешно вошел в номер, едва дверь отворилась.

Я уберег себя от мелодрамы. Только два человека находились в комнате — Оливия и Муни. Именно она отворила мне дверь. На ее руках я заметил кровь. Он лежал на кровати, пиджак был снят и рукав на рубашке был закатан. Бледное лицо. Гостиничное полотенце лежало под рукой Гарольда, на которое капала кровь из пулевого ранения в бицепсе.