Тени

Глава 2

Мне сказали, что я должен оставаться Полом Коркораном, репортером из Денвера, на ближайшее время и зарегистрироваться в отеле "Монклер" в Новом Орлеане под этим именем. Поскольку я попросил немедленной работы, меня поздно ввели в начавшуюся операцию, и не было времени создавать мне новую легенду.

Заняв в отеле комнату, я вступил в контакт согласно инструкции, не зная с кем. Я не смог бы узнать его, если встретил на улице. Это был всего лишь голос по телефону. Он посоветовал мне, поскольку уже было утро, провести день осматривая достопримечательности — это технический термин, означающий, что вам надо убедиться, что завами нет хвоста.

Позвонив вечером и передав пароль, я получил приказание оставить отель и пешком отправиться, за некоторое точное число минут до полуночи. Мне надо было идти в определенном направлении до определенного места. Красный Остин-Хейли остановится рядом со мной и водитель в морской форме произнесет определенную фразу, я должен ему ответить и сесть в машину.

Исполнение этих Голливудских маневров закончилось перед утром. Я оказался на моторном катере, пересекающем Пенсакола залив, который доставил меня обратно во Флориду после дикой ночной гонки. Мы оказались у верхней оконечности штата вместо нижней. В заливе на якоре стоял авианосец. Он неясно вырисовывался над спокойной водой, как бы поставленный на бетонный фундамент. Так легко было вообразить, будто сам Пентагон плывет по морю.

Я взглянул на горевшие огни этой воздушно-морской базы, послал твердой земле молчаливое "прощай" и взобрался на платформу у подножия длинной, непрочной, свисавшей на веревках лестнице-трапу (по морской терминологии) — она наклонно взбиралась на борт корабля, с зажженными огнями наверху. Мой проводник был рядом со мной, готовый удержать меня от падения в воду.

Это был щеголеватый молодой парень с блестящими золотыми нашивками на каждом плече его безупречной чистоты габардиновой, цвета хаки военной форме, и с блестящим кольцом Морской Академии выпускника, на левой руке. Блестящие золотые крылышки были у него на груди и маленькая пластмассовая пластинка с надписью белым по черному: Д.С.Брейсуэйт. Он махнул рукой катеру. Катер уплыл оставив нас на шаткой платформе в несколько футов над водой, двигаться можно только наверх.

— После Вас, сэр, — сказал он. — Запомните, вначале шкипер, затем палубный офицер.

— Шкипер, — сказал я, — я думал что шкиперы исчезли вместе с парусами. Я посмотрел на две с половиной нашивки на плече военной формы, полученной мною для этого случая. Изменение костюма было произведено в пустой квартире в городе.

— Вы лейтенант, сэр, — сказал он. Шкиперская на корме, это сюда, — указал он.

Я стал взбираться, пытаясь побороть чувство нереальности, наступившею в результате быстрой смены места и личности. Я приветствовал шкипера и палубного офицера, у которого на шее висел бинокль и который выглядел сонно и устало. Я полагаю что ранняя утренняя вахта всегда наказание в любой службе в военной и гражданской. Я последовал за моим гидом вдоль обширного пустого ангара до лестницы, извините меня, — трапа — ведущего вниз. Преодолев лабиринт узких проходов внизу, я оказался в выкрашенной в белый цвет каюте с единственной койкой.

— Вы можете прилечь, если Вам понравится, Сэр, — сказал Брейсует. — Они на конференции. Пока Вы им не потребуетесь. Не хотите ли выпить кофе?

В том деле, за которое вы беретесь, среди друзей, по крайней мере, вам скажут что надо знать, когда время наступит для вас узнать это. Я не спросил кто был на конференции. Я пил кофе. Затем оставшись один, я снял военную форму, растянулся на койке, закрыл глаза и пытаясь не думать о том теле под простынею и блестящей единственной туфельке. Я вскоре заснул.

Когда я проснулся, на моих часах было около 9, но каюта не имела прямого сообщения с внешним миром, потому я принял день на веру. Я ощутил некоторую вибрацию и понял, что мы плывем. Появился Брейсуейт и повел меня по проходу к водопроводу, потом на камбуз завтракать.

Я знал, что это был камбуз, потому что это было написано на двери. Мы сели за отдельный стол, но там присутствовали другие офицеры, которые посмотрели на меня мельком, когда я садился. Я надеялся, что не выгляжу таким дураком, каким казался себе в этой чужой военной форме.

— Мы не хотим из Вас делать тайну, сэр, — сказал Брейсуейт. Поскольку это касается команды корабля, Вы являетесь офицером запаса, временно исполняете обязанность наблюдать дневные тренировочные учения авианосца. Так будет меньше разговоров, чем если бы мы пытались спрятать Вас от взглядов команды. Он посмотрел на часы. Мы будем присутствовать при тренировочных полетах, начинающихся вскоре. Как только мы кончим завтракать, мы поднимемся на верх и посмотрим их посадку. Я надеюсь, что небольшой шум Вам не помешает.

Он усмехнулся. В тот момент я не понял значение его усмешки, но мне стало ясно потом немного позже, когда я ступил на узкий наблюдательный мостик авианосца, или островок, смотря вниз на взлетную палубу, которая по длине своей равнялась трем футбольным полям с механизмами способствующими взлету и посадки — все в деталях мне пояснил мой молодой гид.

К этому времени мы находились посреди мексиканского залива вне видимости земли. Ясным, прохладным, солнечным днем авианосец двигался вперед с попутным ветром, так что мне пришлось надвинуть на глаза форменную фуражку, чтобы ее не сдуло ветром. Брейсуейт рассмеялся.

— Мы двигаемся со скоростью 32 узла с ветром дующим вдоль взлетной палубы для облегчения посадки самолетов, — объяснил он. — В это время года обычно дует попутный ветер, но летом в спокойную погоду офицеру, обслуживающему полеты приходится сильно попотеть. А вот и эскадрилья, сэр.

Самолеты кружились над авианосцем, как рой шершней; один из самолетов быстро снизился, уцепившись за тормозной трос крючком на хвосте, с хлопком остановился. Сильная вспышка и он поехал вперед мимо того островка, на котором мы находились; в тот же момент второй самолет ухватился за тормозной трос, и теперь мне стало понятно замечание Брейсуейта о шуме. Проклятые самолеты хрипели, свистели и всхлипывали. Бортовая катапульта вышвыривала один грохочущий самолет с носа корабля, разворачивалась, в то время, как со взрывом запуска двигатели другой самолет, ожидая своей очереди. В то время третий самолет катился по палубе с воем штормового ветра, четвертый самолет шел на посадку с кормы с воем шакала...

Было что-то гипнотическое в этом страшном грохоте. Это напомнило мне другое место, где я находился несколько лет назад, наблюдая взлет других самолетов, подготовку которых я помогал обеспечивать тайным и неприятным способом. Я даже предполагаю, что парни, в этих самолетах знали тех кто раньше них, кто-то другой, а не эти серьезные парни с их лицами наполовину скрытыми шлемами, поняли, что если наступит время, для них взлететь со смертоносным грузом на их грозных машинах, они только придадут немного официального шума и блеска молчаливой, неофициальной войне, которая всегда велась тихими людьми, никогда не носившими блестящих шлемов, и зачастую даже не имеющих микрофонов или других средств коммуникации с родной базой. То, в чем нуждается наша секретная служба, с усмешкой подумал я, так это в департаменте общественных отношений. Люди не ценят нас.

Все самолеты взлетели и воцарилось спокойствие, только дул ветер, да доносилось неясное гудение гребных винтов. Брейсуейт посмотрел на свои часы.

— Как раз время для получения инструкций из Вашингтона, — сказал он. — Это случится в ближайшие четверть часа.

Щелкающий звук нарушил относительное спокойствие и двух роторный вертолет, в виде банана, сел на палубу, как раз под нами. Три человека — двое в гражданском и один в офицерской форме со всеми знаками отличия какие только можно вообразить на головном уборе, вышли из вертолета и направились к капитанской каюте. Я посмотрел на Брейсуейта. И увидел его молодое спокойное лицо, поэтому я счел необязательным начать с ним разговор, ввиду того, что мы видели трех довольно значительных человека, чьи лица могут быть узнаны, почти каждым, кто читает газеты и смотрит телевизор. С другой стороны, мне кажется, было не случайно, что меня показали им. Кто-то пвтался показать мне важность предстоящей работы, какова бы она не была. Брейсуейт снова посмотрел на часы, этот парень прямо помешался на хронометре.

— Они готовы принять Вас внизу, сэр, — сказал он и указал мне на дверь, точнее на люк через который мы поднялись. — Не стукнетесь головой, спускаясь по трапу...

Я не мог бы точно сказать был ли на борту авианосца кинозал, но было очевидно, что для этого использовали конференционный зал, судя по разбросанным повсюду бумажкам, пустых стаканов, пепельниц с окурками и застоявшемуся табачному запаху. В конференц-зале находилось два человека. Одна из них была женщина. Судя по первому впечатлению, которое создавалось у меня, я мог бы сказать, что раньше никогда не видел, и я взглянул на мужчину.

Это был тощий, седоволосый человек с черными бровями. На нем была серая фланелевая рубашка, белые брюки, шелковый галстук, о нем можно было сказать, что он был хорошо сохранившийся, среднего возраста банкир или бизнесмен, но только бы я этого не сказал. Я знал его, он был одним из полдюжины самых опасных и безжалостных в мире людей.

Я узнал его. Я работал на него примерно лет пятнадцать.

Мак сказал:

— Благодарю Вас, мистер Брейсуейт. Подождите нас, пожалуйста, за дверью.

— Да, сэр.

Мак посмотрел на молодого лейтенанта, как тот лихо повернулся и вышел. Он коротко улыбнулся.

— А хорошо их тренируют на севере, не так ли?

Я не очень то интересовался строевой подготовкой Брейсуейта, но если Мак об этом упомянул, то это не случайно, поэтому я решил его поддержать.

— Да, хороший парень, — сказал я. — Он не позволяет себе расслабляться. Он вел спортивную машину, как бог. Но он рискует замучить меня до смерти, не проявляя осторожность.

— Я знавал одного молодого офицера, который имел предрасположенность к этому слову. Он тоже был довольно хороший водитель. — Сказал Мак.

— Да, сэр, — подтвердил я. — Но, сэр, я полагаю, что Вы не включили этого офицера в то дело, которое нам предстоит. Он слишком любит флот, сэр.

Мак передернул плечами.

— Как бы там ни было, я все-таки отмечу для себя его имя. Может наступит такое время и в мире сложатся такие условия, когда личные симпатии не будут приниматься во внимание. Насколько я помню, Вас нетрудно переубедить.

Я сказал:

— Я всегда был кровожадным парнем. Я не думаю, что он может что-то значить для Вас.

— Хорошо, хорошо, мы посмотрим. — Он оценивающе посмотрел на меня. — Вы хорошо выглядите. Отдых Вам пошел на пользу.

— Да, сэр.

— Я с огорчением выслушал доклад об аварии под Маями.

Я внимательно посмотрел на него. Он никогда не одобрял моей заинтересованности в судьбе Гейл Хендрикс. Он думал о ней, как об испорченной проститутке, богатой и ненадежной, не с такого рода девушками хотел бы он чтобы его люди имели дело, если они не могут развлечь себя другим более профессиональным способом. Мы и в самом деле не имели своей личной жизни. Все наши привязанности: любовные и иные — определенным образом регистрировались в Вашингтоне.

Я сказал:

— Я уверен, что Вы плакали, все время, пока находились в картотеке, когда изымали ее карточку.

Он не высказал своего неудовольствия. Он только сказал:

— Конечно, Вы приняли меры, чтобы убедиться, что это был всего лишь несчастный случай.

— Да, сэр. Она была рассерженна по личным причинам, о которых мы здесь не будем упоминать. Она много выпила. На большой скорости вела машину. На дороге был длинный крутой поворот, ее вынесло на обочину дороги, она попыталась вырулить. Люди думают, что все что им надо, так это безотказные тормоза и легкое управление, чтобы двумя тоннами изящной механики можно было управлять, как гоночной машиной "Феррари". На большой скорости она шла по кривой на пределе возможного для шин, применяемых на таких крупных машинах. Когда она нажала на газ, кадилак начал скользить. Она испугалась и нажала на тормоза, при резком заносе ее выбросило из машины. Нет и намека, что все это спланировано заранее. Нет огнестрельных ран, необъяснимых синяков и подкожных ран. Кто-то мог просто ехать рядом и столкнуть на обочину, но нет никаких следов, доказывающих это.

Мак скорчил гримасу.

— Мне не нравятся дорожные аварии связанные с моими людьми. Возникают всякого рода вопросы. Хорошо, я буду держать Вас в курсе, если что-нибудь обнаружится, но мы не можем больше на это тратить время.

Он посмотрел на женщину, стоявшую в ожидании неподалеку. Когда он взглянул на нее, она быстро подошла к нам. На близком расстоянии я увидел, что был несправедлив, прогоняя ее взглядом. Это по причине ее макияжа или отсутствие его ввело меня в заблуждение. А также прямые, машинного цвета, зачесанные назад волосы и в толстой оправе очки.

Она была среднего роста. Ее грузный твидовый жакет не мог позволить правильно судить о ее фигуре. Прямой, свободно спадающий жакет, модный в то время, позволял скрывать не желаемую беременность — проблема этой леди казалось была незнакома — как я рассудил, и к тому же жакет явно не шел. Ее обувь явно не гармонировала с рисунком ее ног. Однако она не была тучной, ни тощей, не имела физических недостатков.

Что касается ее лица, то у ней были крупные: лоб и подбородок, и хмурый рисунок рта, жестокий. На вид ей можно было дать лет 30-35, а может быть и меньше. Она мне явно не нравилась. Не находилось извинений для такой в общем-то миловидной женщины, сознательно одеваться так, чтобы выглядеть, как леди Макбет после ночи проведенной в спальне гостей с ножом в руках. Я полагаю, что это просто деформированное тщеславие, предполагающее наличие глубокого самомнения.

Пока я бегло рассматривал ее, она тщательно рассматривала меня с головы до ног. Она повернулась к Маку и стала говорить с ним без всякого энтузиазма.

— Это ваш очередной кандидат, мистер Мак Ри? Не слишком ли он высок для агента? Я предполагала что они должны иметь не бросающуюся в глаза внешность.

— Это мистер Пол Коркоран, — сказал Мак опустив ее комментарии. — Пол, Доктор Оливия Мариасси.

Доктор Оливия Мариасси после того, как нас представили, ограничились кивком в мою сторону.

— Я предполагаю, что это вымышленное имя, — сказала она Маку.

— Плохой выбор. Этот мужчина явно скандинавского, а не ирландского происхождения.

Она говорила с Маком хмурившись на меня:

— Хорошо, у него не хитрый, обвивающий плющом взгляд, совсем другого плана. Я не думаю, что смогу долго вытерпеть, когда эту шайку поймают, этот длинный воротник с пуговицей, не говоря уже о трубке. Я думаю, что трубка — всегда притворство, не правда ли? Вы курите?

Последний вопрос относился ко мне.

— Нет, мадам, — сказал я. — Если это не требуется для прикрытия.

— Для прикрытия?

— Для роли.

— Понятно. Это уже кое-что, — сказала она. — Только сумасшедший будет отравлять себя угольным дегтем и никотином, после того что об этом было опубликовано. Вы не пьете?

— Да, мадам, — сказал я. — Я также ухаживаю за женщинами. Но я не играю в азартные игры. И честен.

Это вызвало ее долгий взгляд сквозь очки.

— Хорошо, — согласилась она, — рудиментарное чувство юмора лучше, чем совсем никакого, я думаю.

Мак сказал:

— Мистера Коркорана тренировка и опыт...

— Пожалуйста! Я совсем не интересуюсь профессиональными качествами вашего кандидата. Я уверена, что они быстры и молниеносны, если правильно употреблено это слово. Я уверена, что они действенны, кровожадны и очень страшные. Вы играете в шахматы?

Этот вопрос относился ко мне.

— Немного, — отвечал я.

Оливия Мариасси задумчиво нахмурилась. Последовала короткая пауза. Затем она вскинула голову и сказала:

— Я вижу мы поладим. Предыдущий был просто невыносим. Если бы мне пришлось выйти замуж, я выбрала бы этого.

Она повернулась и склонилась над изношенным портфелем, лежавшим на театральном сиденье, достала небольшую черную книгу и протянула мне. Это был томик Капабланки "Основы шахматной игры".

— Вы бы лучше изучили вот это, мистер Коркоран, — сказала она. Это развлечет нас во время нашего медового месяца. До свидания мистер Мак Ри. Я оставлю Вам договор, только сообщите мне, что мне надо будет делать.

Мы проследили взглядом, как она вышла, захватив свой портфель. Мак ничего не говорил и я молчал вместе с ним. Я не хотел говорить. Я не мог. Я даже не пытался.