Тени школы Кейбл

Глава 26 Отэмн

— Как думаешь, сколько мы еще здесь пробудем?

— Дядя хочет, чтобы все обитатели поместья перебрались в Атенеа до Рождества, Барратор решено закрыть полностью. Ну а мы… Если повезет, то недели две.

Я почувствовала, как к сердцу подбирается неизбежный страх. Последний раз я была в Атенеа на похоронах бабушки и никогда еще не являлась ко двору в титуле герцогини.

Завтра мне исполнится шестнадцать, и я получу право занять свое место в Атенеанском совете и Совете измерений. И хотя папа будет продолжать контролировать мои финансы, пока я не стану совершеннолетней по британским законам, в сущности, завтра я перестану быть ребенком.

Фэллон обнял меня за плечи.

— Мы о тебе позаботимся. Будет весело. И потом, в твоем случае папа отменит правило, требующее работать хранителем, так что больше никаких людей!

Он слегка встряхнул меня, и я с трудом, но улыбнулась.

— По крайней мере в Атенеа всегда солнечно, — выдавила я из себя, придвигаясь ближе к маленькому, висящему в воздухе огоньку, который Фэллон создал перед нами. Я взяла принца за руку и притянула поближе, чтобы опереться на него.

Мы сидели на маленьком пляже, который прятался между скал всего в нескольких минутах лета через холмы от моего дома. Берег был крутой и каменистый, отгороженный со всех сторон такими высокими холмами, что забраться на них можно было только с большим трудом. А между холмами протискивалась разбитая дорога, что вела в город. Но самыми впечатляющими были озеро за нашими спинами и ручей, убегающий по пляжу к морю. День сегодня был ветреный, море — неспокойное, с белыми гребнями волн, которые набегали на берег.

Родители настаивали, чтобы я была дома в свой день рождения. Но Эдмунд хотел научить нас как можно большему количеству защитных заклятий, а потому незаметно увез в самое изолированное место в окрестностях, которое только смог найти, — в бухту Мэнсэндз.

После инцидента в Барраторе прошло всего несколько дней, но меры безопасности были удвоены — даже сейчас с нами были десяток Атан, еще больше их осталось дома, — и того времени, которое мы так хотели проводить с Фэллоном вдвоем, тоже стало в два раза меньше.

— А что твои родители? Они устраивают скандалы из-за ­переезда?

Я пожала плечами.

— Они отказываются ехать в Мандерли. Папа терпеть не может роскошь, и мы неплохо зарабатываем на том, что особняк открыт для туристов… Они просто останутся в Лондоне. В Атенеа они ехать отказываются.

Принц положил мою голову себе на плечо и запустил пальцы мне в волосы, удерживая мои спутавшиеся на ветру кудри.

— Я буду заботиться о тебе, Отэмн. Всегда.

Часть меня знала, что выполнить это обещание он не сможет. Но остальная, бóльшая часть — включая сердце! — впитала эти слова, радостно принимая ложь. Я устроилась в изгибе его руки, глядя, как уменьшается полоска оранжевого между морем и горизонтом, а синее небо над нами становится сначала розовым, а потом бордовым.

— Вставай! — неожиданно велел он и поднялся на ноги.

Удобно сидя в углублении, которое образовалось под моим весом в гальке, я подняла на него глаза и нахмурилась. Он сжал пальцы и нетерпеливым жестом поторопил меня.

Я поднялась с трудом, пытаясь не потерять равновесие, — галька под моими ногами осыпáлась. Фэллон помог мне устоять, а потом его рука скользнула по моим плечам. Обхватив изящными пальцами мою шею, он привлек меня к себе и прислонился своим лбом к моему.

— Завтра тебе исполнится шестнадцать, — произнес он.

Принц опустил ресницы, закрывая глаза, и я почувствовала, как он тяжело вдохнул воздух, который только что выдохнула я.

— Да, — ответила я шепотом, и в голосе моем звучала неуверенность, даже когда я давала столь очевидный ответ.

Но внезапно мои руки, прежде безжизненно опущенные, потянулись к его талии, а девушка, что сидела на нем тогда, после вечеринки, проснулась во мне и начала медленно выбираться из угла, где была прикована. Она бросила на меня взгляд из-за тюремной решетки в моей голове, потом посмотрела на него.

— Я стану совершеннолетней, — добавила я уже увереннее.

Фэллон резко открыл глаза.

— Не надо, — проворчал он, оттягивая меня за шиворот, как нашкодившего котенка.

— Почему? — спросила я, цепляясь за его плечи, чтобы он не мог отодвинуть меня.

— Не надо, пока ты не будешь полностью в этом уверена.

— Но я уверена!

— Тогда докажи, — бросил он, словно вызов, отпуская меня и приглашающим жестом разводя руки в стороны. — Я весь твой.

Он наклонил голову к плечу и насмешливо улыбнулся.

Я захлебнулась собственными словами.

Я ведь сказала это только из упрямства!

Но он был передо мной, принц Атенеа, самый желанный мужчина измерения, как на тарелочке. И выглядел аппетитно…

Так что же меня останавливает? Чего я боюсь? С депрессией я уже почти справилась, я больше не боюсь возвращения в Атенеа, я знаю, что смогу быть в центре всеобщего внимания.

Я чувствовала, как опускается и поднимается моя грудь, а он стоял спокойный и собранный.

— Мои глаза… — сказала я поспешно. — Какого они цвета?

Он уже испепелял меня взглядом и прекрасно знал ответ.

— Красные, Отэмн. Они красные.

Да, да, они горят тепло и выжидательно.

Внезапно он расстегнул верхнюю пуговицу своей рубашки, потом еще одну. Мои зрачки расширились, и я заметила Эдмунда, который остановился в нерешительности и смотрел на нас.

Фэллон взялся за третью пуговицу.

— Я хочу, чтобы ты поняла вот что, герцогиня. Когда мне было десять лет, ты заставила меня играть с тобой в догонялки на поцелуи. — Четвертая пуговица. Пятая. — И победу свою ты провозгласила только тогда, когда обняла и поцеловала меня в тронном зале на глазах у моей семьи и всего двора. — Его рубашка была уже полностью расстегнута, он поднял ногу, снял ботинок и носок и отбросил их в сторону. То же он проделал и со второй ногой, а затем продолжил: — Все смеялись и говорили о том, какая из нас когда-нибудь получится замечательная пара. Но я… — Он погрозил мне пальцем, прежде чем снять запонки и положить их в карман. — Я каждый день с тех пор думал о том, чтобы поцеловать тебя по-настоящему. Прошло уже почти восемь лет, и я не намерен ждать ни секундой дольше. Черт с ним, с твоим возрастом, и черт с ним! — Он пренебрежительно махнул рукой в сторону Эдмунда. — Если ты заставишь меня ждать еще, то немедленно отправишься в воду.

Он закончил свой монолог и стоял передо мной: расстег­нутая рубашка обрамляла накачанный пресс, рукава свободно свисали на запястьях, а между пальцами ног виднелась мельчайшая галька.

— Ты шантажируешь меня! — обвинила я принца, плотно сжимая губы и стараясь не покраснеть.

— Мой отец назвал бы это дипломатией.

Я рванулась вперед, обхватила ладонями его лицо и прижалась ртом к его рту. Веки его опустились, и он поддался моим прикосновениям. Губами я чувствовала его улыбку. Через несколько секунд я отступила.

— Дипломат из меня не очень, — извиняющимся тоном пробормотала я в ответ на довольное выражение его лица, ­одновременно начиная осознавать, что только что впервые по-настоящему поцеловалась. — Я все правильно сделала?

Он медленно открыл глаза.

— Не совсем.

И прежде чем я успела обидеться, он приподнял мой подбородок, и одного этого прикосновения хватило, чтобы я почувствовала теплый поток магии и счастья, который понесся по моим венам, и мурашки, которые побежали у меня по рукам. Он поцеловал меня куда нежнее, чем я его, и языком приоткрыл мои губы. Я тут же широко распахнула глаза, но покорилась, следуя его примеру.

Наконец он отстранился, прикусив мою нижнюю губу, и я почувствовала тепло там, где он оставил след на нежной коже.

— Как тебе такое вступление во взрослую жизнь за шесть часов до положенного срока? — спросил он, улыбаясь и опуская взгляд на часы.

— Моя бабушка отнеслась бы с величайшим одобрением к тому, что в учителя я выбрала принца, — с улыбкой ответила я, пряча руки в складках его рубашки. — И Джо перестанет наконец изводить меня разговорами о том, что я должна начать встречаться с тобой.

Он поцеловал меня в лоб.

— Я несказанно рад учить тебя целоваться и не только, когда ты будешь готова. — Он крепко обнял меня, а я прижалась головой к своему любимому месту на его плече. — А Джо я приглашу ко двору, как только у нее начнутся каникулы, чтобы в Атенеа с тобой была верная подруга.

Он провел руками по шелковым рукавам моей рубашки, пальцами поглаживая мою кожу через разрезы. Теперь, когда огонь погас, я начала дрожать, ведь оба мы были слишком легко одеты для ветреной ноябрьской погоды.

— Вы непременно подружитесь с моей сестрой. Она немного младше, но всегда боготворила тебя…

Он что-то говорил о своей сестре или о ком-то другом, я уже не знала, потому что перестала слушать. Во мне поднималась тревога. Медленно, но неудержимо она подкрадывалась к са­мому сердцу.

Моя бабушка…

Мои руки опустились, и я отступила на шаг.

Что меня останавливает?

— Но ты скрываешь от меня…

— Отэмн?

— Ты знаешь, почему была убита моя бабушка. Все знают, кроме меня.

Казалось, Фэллон вздохнул с облегчением. Он положил руки мне на плечи и посмотрел в глаза.

— По правде говоря, именно поэтому моя семья здесь. Я соврал тебе, когда сказал, что сбежал сюда от внимания прессы.

Я затаила дыхание.

Неужели я сейчас узнаю правду? Настоящую правду.

Я потянулась к принцу и положила руки на его теплую грудь, по одной стороне которой извивались шрамы. Я чувствовала, как его сердцебиение постепенно замедляется. Так многое в нем не оставляло меня равнодушной: его внешность, искренность и чувство юмора; то, как сильно он хочет меня; то, как при нем загораются мои глаза… его честность…

— Мне приказали приехать сюда из-за нападения Экстермино. Мы здесь, чтобы обеспечить твою безопасность.

Я покачала головой:

— Но это же самоубийство, вы — члены королевской семьи, зачем…

— Это связано с твоей бабушкой, но я не могу сказать тебе, почему ее убили. Пока не могу.

Я отскочила.

— Что?!

— Просто не могу.

Я сама удивилась тому, с какой силой ударила его ладонями в грудь. Принц отступил на несколько шагов. На его коже тут же выступили два красных пятна, одно из которых пришлось как раз на шрамы, окрашивая их в бордовый цвет.

— Sthlancleen! — выругалась я, и он открыл рот от ужаса, услы­шав самое оскорбительное из ругательств, которое я знала. — Я-то думала, что отношения должны строиться на честности!

Он стоял всего в паре метров от меня, но я кричала, сколько хватало сил. Через пляж к нам уже бежал Эдмунд.

Но все, что было сказано после ругательства, принц уже не слышал.

— Не смей унижать себя этим словом! Все это делается для твоего же добра.

Эдмунд был уже рядом и, прежде чем я поняла, что происходит, схватил меня сзади.

— Закройте рот, барышня, и ведите себя, как полагается девушке принца, — прорычал он настолько угрожающе, что, даже не повышая голоса, заставил мое сердце похолодеть. — Я предлагаю вам отправиться домой и подумать над тем, что вы только что сказали и в чем обвинили Его Высочество, и вернуться к нам только тогда, когда будете готовы принять положение вещей таким, какое оно есть.

Он оттолкнул меня. Я оступилась и едва не упала на усыпанном галькой берегу. Магия бушевала во мне, притупляя мое мышление до инстинктов. Я снова начала ругаться, но Эдмунд перебил меня.

— Иди домой! — приказал он.

Пробормотав последнее оскорбление, я сделала решительный шаг и взмыла в воздух. За мной последовали несколько Атан.

— Нет, пусть остынет. Ей нужно справиться с этим, — услышала я слова Эдмунда и так громко и пронзительно закричала от возмущения, что не услышать этого они просто не могли.

Ни холодный воздух, ни нужные для полета усилия не смогли улучшить мое настроение. И когда я наконец приземлилась у дома и должна была пройти тщательную проверку охраной, которую нам навязали, то с раздражением постукивала ногой и мешала им, как только могла. В конце концов меня пропустили, и я, перепрыгнув через калитку, ударом магии открыла входную дверь. Она с силой распахнулась и оставила вмятину в стене.

Я пронеслась вверх по лестнице, краем глаза заметив Алию, которая выскочила из гостиной.

Отлично, пусть она все родителям и объясняет!

Я бросилась на кровать и закричала в подушку, будучи не в состоянии сдержать тот самый нрав, которым славилась в детстве. Тот факт, что я никого не подожгла, был доказательством того, что до моего самого важного дня рождения оставалось всего пять часов.

Дурацкие приказы! Дурацкие Атенеа!

Они не имеют права скрывать от меня информацию о моей бабушке!

Должно быть, это связано с моими способностями к пров´иде­нию. Как сказал Фэллон, я — стеклянное украшение. Знала ли она что-нибудь обо всем этом? Наверняка. Она все знала… Возможно, однажды я тоже буду знать все.

Никто меня не тревожил, и я варилась в собственном гневе до полуночи.

«С днем рождения», — пропела я сама себе грустным голосом.