Терракотовые дни

У подпольщиков

— Чаю?.. Еще бульона? Или, может, самогончика? Хороший есть.

— Молока теплого. Если можно — с медом… Похоже, простыл.

— И где это вас так угораздило.

— Протянуло пока летел… С самолета-то…

— А ну да, конечно…

Пока ходили за молоком, руководитель подполья постарался дать хоть какой-то отчет:

— Наша особая гордость — то, что мы сохранили нашу, советскую власть. Разумеется, в подполье, из лиц, что не успели эвакуироваться…

Вообще же из Миронова успели эвакуироваться немногие — слишком неожиданно появились немцы.

— А реальная власть у них хоть какая-то есть? — спросил прибывший.

Подпольщик развел руками.

— Чем же они заняты?..

— Ну, мы, например, регулярно проводим партсобрания.

Прибывший поморщился — с такими друзьями никаких врагов не надо…

Принесли молоко, уже разогретое. В дверях руководитель подполья забрал поднос и подал его прибывшему собственноручно. Тот устало кивнул:.

Руководитель подполья был услужлив, и не без причины.

Гость с Большой Земли прибыл без приглашения, и, что характерно, — о том, чтоб его встретили, не просил.

Не доверял? Боялся засады?

Или просто одиночка и все делает сам? Эвон, под Забодайском ждали высадки, жгли костры, да зазевались, сожгли целое поле.

Радиограммой передали — направляется майор Вольских. Цель сформулировали неясно — в помощь подполью.

Центр будто заинтересовался попавшим в подполье евреем. Но кто его знает, что на самом деле? Может, подполью не простили эскадрилью, потерянную над аэродромом на прошлой неделе. И майор этот прислан с проверкой на лояльность, узнать: не ведут ли в Миронове двойную игру. Война ведь — всякое бывает.

Но майор был немногословен, что имело и свои положительные стороны — вопросов он задавал мало и формулировал их недвусмысленно.

— Что с евреем? Циперович, что ли?

Руководитель подполья часто закивал головой:

— Тут он, сейчас позовем…

И минуты не прошло — перед майором предстал спасшийся еврей. В самом деле, будто ждали, что его майор кликнет.

— Так как, говоришь, тебя зовут?

До сего времени он не называл своего имени, но его никто и не спрашивал. Впрочем, что за тайна, как его зовут:

— Марик… Марк Циберлович…

Майор покрутил шеей — мышцы казались большими и медлительными. Нет, все же протянуло…

Марик сидел подавленный своей значимостью, своей судьбой. Может, и правда, его народ избранный, а он, Марик, отдельно храним…

За последнюю неделю он мог бы умереть сотни раз.

Но удивительно — он остался жив.

На него упал самолет. В него стреляли и попали…

Ну и что с того? Рана оказалась несерьезной — пуля была на излете, и только оцарапала его. Но от испуга он упал, что оказалось правильным — немцы сочли его убитым.

Ближе к вечеру его нашла старушка, что собирала не то грибы, не то травы для какого-то ведьмовского зелья. Она его перевязала, но с собой не позвала, указав иную дорогу.

И уже вечером он сидел за столом и хлебал суп у тех, кто называл себя подпольщиками. Впрочем, довольно скоро выяснилось, что из плена он попал если не в плен, то в условия стесненные — никто не предлагал ему отправиться на все четыре стороны, с собой в налеты да на диверсии не брали, оружия тоже не давали — даже ножи за обедом и те прятали.

Несколько раз его переводили из убежища в убежище, часто так, что он даже не видел откуда и куда его везут. Сейчас он будто бы находился за городом, возможно, в каком-то селе.

— И что там у вас случилось-то? — часто спрашивали его.

Подпольщики казались вполне приличными ребятами, что помогали, ничего не требуя взамен, посему Марик считал своим долгом развлечь их. Но подпольщики слушали его внимательно. Подобрали они его, можно сказать, по доброте душевной, практически без задних мыслей. Но кто сказал, что этот еврей не может быть полезным?

Наверное, в двадцатый раз его вызвали рассказать свою историю.

В этот раз Марик увидел нового человека. Нового, но не постороннего. Прибывший держался так, что посторонними казались все остальные. И, действительно, увидев Марика, бросил:

— Оставьте нас вдвоем…

— Но…

— Когда вы понадобитесь, я вас позову… Может быть… Ненужные должны уйти…

Когда они остались вдвоем, майор хлебнул из чашки молоко и спросил:

— Так кого, говоришь, нанял твой отец?..

— По описанию подходит Либин. Женька Либин, — сказал, наконец, Бойко, вспоминая беседу со старшим Циберловичем.

— Кто такой?.. — оживился Ланге.

— Молодой да ранний. Шестнадцатый или семнадцатый год рождения. В тридцать седьмом по подложным документам получил двести тысяч. В том же году обнес музей. Через год афера с облигациями…

— Молодой?.. Как думаете, может ограбить банк?.. Верней, будет пытаться?

— Будет. Иначе бы со стариком не договаривался. Но планирование — не его сильная сторона, он мастер импровизации…

Оба задумались.

— Думаете, пригласит кого-то со стороны?.. — спросил наконец Бойко.

— Конечно… И не одного человека. Все же для такого объема нужна банда, ганза по-вашему.

— А как вы думаете, кого он пригласит?..

Бойко поднялся, прошел, разминая плечи, будто те затекли…

— Я не думаю, я знаю… У нас большая проблема. Две больших проблемы.

— Первая — это сам Либин?

В ответ Бойко кивнул.

— А вторая?.. Будете томить меня в неведенье?

— Отнюдь. Женька Либин пригласит «Колесо». Думаю, что уже пригласил.

— Колесо?..

— Это кличка Сергея Колесника.

— А вы уверены в…

— Уверен. Колесник в городе… Я его видел сам неделю назад.

— Тогда почему не арестовали?

— Я тогда на вас не работал.

Ланге тихонько застонал.

— Так расскажите мне о Колеснике? Какой он из себя, как он одевается?..

— Хорошо он одевается.

— Это плохо. Вероятно, он сильный противник… — Что еще?

— Вор-универсал. Может вскрыть сейф не слишком сложный, может в карты обчистить. Хорошо водит машину, но на дело все же старается брать профессионального шофера. Он — мозг. Ум, можно сказать…

— А кого он еще может пригласить?

— Колесник или Либин?

— Оба…

— Список длинный — предупредил Владимир.

— Начинайте, я никуда не спешу. Скажите, например, где он будет вербовать людей?

— То там, то сям. В основном — «сям».

— В смысле?..

— В смысле, никто не знает, где именно.

— В этом городе?

Бойко покачал головой.

— Отчего?

— Здесь особо и нанимать некого. Не тот контингент. Ему не нужна массовка, он будет искать специалистов. Но, например, я не знаю, есть ли в городе хоть один человек, который может вскрыть «медведя».

— Медведя?

— Это воровское название сейфа.

— То есть будет звать людей из других городов? Мариуполь? Юзовка?

— Да. Но предполагаю, что еще дальше. Киев… Харьков…

— Харьков?.. Вы ничего не путаете? Немецкие войска еще не взяли город.

Глаза в глаза Бойко внимательно и серьезно посмотрел на Ланге.

— Вы серьезно думаете, что это большая проблема?..

— Хм, вы утверждаете, что Колесник даже может пригласить кого-то из-за фронта?

— Это маловероятно, но исключать подобное нельзя.

— Фантастика какая-то! По вашему мнению — банк проходной двор и фронт проходной двор так же.

Бойко поморщился.

— Вы были на фронте?

Ланге виновато покачал головой: нет, не был.

— А я был. Был на передке… В смысле, на нашем переднем крае. И за линию фронта ходил к вам. И знаете, что скажу? Фронт — это бардак! А эти ребята как раз лучше чувствуют себя среди неразберихи.

В ответ Ланге поднял руки вверх, не слишком высоко, на уровень головы, ладонями к Владимиру. Дескать, Бойко знает лучше, а он, так и быть — сдается.

— Перечисляйте.

— Всех подряд?..

— Всех вы, наверное, и не знаете. Да и долго это. Может быть, припомните, с кем Колесник мелькал. Кто лучше, чем Колесник. Имеется такой?..

— Да, имеется… Скажем, Великий Гусь…

— Гусь? Кто такой.

— Ума не приложу. Его фотографию я видел, но то была не милицейская сводка, а карточка с документов. Высок… Рост от метр — восьмидесяти до двух. Сложения плотного. Славянская внешность, лицо овальное, брови дугообразные. Будто брюнет, но лакокрасочная промышленность нынче творит чудеса. Фамилия то ли Гусев, то ли Гусинский, то ли вовсе Гусаков. Но факт — известно, что кличка ему дана от фамилии.

— А вообще, чем он знаменит?

— Многим. Колесник рядом с ним — все равно, что Иван Креститель рядом с Христом.

— Вероятно, он и оплачивается дорого. Сколько, по-вашему, должны стоить его услуги.

— В вашем банке на него хватит денег…

— Ну вот опять вы за свое… А еще кого? Из птиц помельче?

И Бойко стал перечислять. Говорил долго, Ланге его не перебивал. С каждой минутой он становился немного печальней и серьезней.

— Эй, любезнейший, — наконец, позвал из-за двери майор.

В ту же секунду на пороге вырос подпольщик.

Слишком быстро, — подумал Вольских, — подслушивал, мерзавец?.. А, впрочем, шут с ним. Вряд ли парнишка что-то сказал ему такого, что не выспросили подпольщики.

— Подожди за дверью, — распорядился майор.

И тут же задумался — а что такого важного и тайного он хотел сказать подпольщику. Ничего не приходило на ум. На помощь пришел сам подпольщик.

— А что делать с еврейчиком? — прошептал он.

И, действительно, — что. Наверняка, все, что он знал, уже сказал, и майору он больше не нужен. Но, с иной стороны, парнишка вроде бы смышленый, вероятно, и сгодится.

— Что с ним делать? И он вам не еврейчик. Он такой же гражданин Страны Советов, как я или вы. Советский человек. Попрошу этого не забывать. Используйте его в подполье, как сочтете нужным. У вас есть молодые ребята, или только старые пердуны с партийным стажем?

Сказано это было громко — такое разве забудешь?

Подпольщик чуть не задохнулся, но с иной стороны, что с майора взять — все-таки в НКВД работает…

— Есть молодые ребята. Глеб, Пашка, который с радистом дружит…

— С радистом?.. — задумался Вольских и сразу сделался серьезным.

Подпольщик осекся — не сболтнул ли он чего лишнего. На всякий случай поспешил оправдаться:

— Да вы не волнуйтесь. Пашка — парень смышленый, наш, комсомолец. Радист сам попросил кого-то в помощь, ну а Пашка…

— Они здесь?.. Позовите их обоих.

По тому, как майор себя держал, было видно — всех вокруг он не ставит и в ноль. Чтоб не накликать его гнев, командир подполья старался быть услужливым и распорядительным. Не зная, кого захочет увидеть прибывший майор, он собрал на сходку почти все подполье — почти две дюжины людей. Но этим навлек только больший гнев прибывшего — достаточно было одной облавы, чтоб мироновское подполье по сути перестало существовать.

Но разгонять людей по домам тоже не разрешил — действительно, мало ли кто понадобится.

Глава подполья вместе с Мариком вернулся в большую комнату.

— Сиди пока здесь… — указал он Циберловичу. — Игорь Валерьич, Паша… Вас вызывают.

Двое встали, в последнем Марик узнал своего одноклассника.

Тот тоже, проходя, остановился:

— Марик, ты?..

— Ну а кто еще?

— Так ты тоже в подполье?

— В некотором роде — да…

— Вот здорово! Ты не волнуйся, здесь много наших… Глеб из параллельного класса…

Марик скривился: в школе ему часто доставалось как раз от Глеба, тот не любил Марика за то, что был зубрилой, за то, что не играл с остальными.

Но кто еще был в подполье из общих знакомых, сказать не успел — на него шикнул главный:

— Товарищ майор ждет…

— Ну ты давай… Не робей, — бросил Пашка, — здесь тоже неплохо!

Марик кивнул: может, в подполье было не так хорошо, как в глубоком тылу, где-то за Уралом. Но уж точно лучше, чем лежать расстрелянным в противотанковом рве — не смотря на его изоляцию, узнать о судьбе евреев из бараков, трудности не представляло.

— Можно?

— Входите… — разрешил майор.

Двое осторожно вошли в комнату.

Майор тяжело вздохнул. Все один к одному, — подумал он, — сформированное впопыхах подполье, радист-юнец, подобранный НКГБ не иначе как в ФЗУ. Кто из них радист? Вероятно, все же старший.

Старшему на вид было лет двадцать. Младшему было никак не больше лет семнадцати. Действительно, старший попытался шагнуть громко, отдать честь. Но вспомнил: голова не покрыта, поэтому остановился в полудвижении. Но успел проговорить:

— По вашему приказанию младший…

Майор устало покачал головой: обойдемся без формальностей.

— А вы привезли мне батареи? — продолжил тот, таким тоном, как иной ребенок спросит у отца, купил ли тот ему сладостей, привез ли игрушку.

Вольских покачал головой: батареи он вез, но весили они много, поэтому их он разбил о цоколь чьей-то могилы.

— Не привез. Ты уж прости…

— Да ладно, мы с самого начала без батарей…

— Это как?..

— Да мне при заброске батарей тоже не выдали. В спешке забыли.

— Подождите… А кто тогда с нами связывался?

— Я и связывался.

— Без батарей?

— Ну да… Это вот он придумал, — радист кивнул на своего спутника. От велосипедной динамо-машины работаем…

Это неожиданно умилило Вольского. Надо же: такой молодой, а уже вредитель… В смысле подпольщик.

Мальчишки когда-то играли в войну.

Прыгали с парашютных вышек, бегали с деревянными винтовками, бросали деревянные гранаты по картонным танкам. Наматывали с сотый раз грязные бинты на целые руки и ноги.

В радиокружках выжигали свои легкие парами олова и канифоли.

Значки ГТО носили с гордостью, будто боевые ордена.

И вот пришло время — враг у ворот, война на пороге. И родину надо защищать не на учениях, а всерьез.

Но эта деталь как-то прошла мимо многих.

И когда немцы вошли в город, игра в войну продолжилась: только правила стали строже.

В подполье оказалось два школьника. Сперва в подполье попал Павел Озимов. Попал с какой-то оказией — узнал между делом такое, за что его либо стоило придушить, либо завербовать. Выбрали второе, тем паче, что парень лишь о том мечтал, чтоб его завербовали.

Предложи ему наган и прикажи завтра застрелить какого-то немца, Пашка бы, вероятно, не стал бы отказываться. Взял бы оружие, от волнения бы не спал всю ночь, утром пошел бы в комендатуру… Где все бы провалил.

Не его это было — людей убивать.

При заброске радист где-то неудачно стукнул приемник. Посыпались лампы. Был запасной комплект, лампы отлично входили в гнезда, прогревались нити, но приемник оставался безмолвным.

Провозившись с ним полдня, на следующее утро радист запросил помощи — хоть кого-то, кто разбирается в радиоделе. Предложили Пашку Озимова — тот будто еще в седьмом классе собирал простенький приемник. Конечно же, модели, что была у радиста он не видел, познаний отремонтировать тоже не хватало. Но случилось чудо: Пашка просто стал одну за одной вынимать лампы и ставить их на место, и передатчик ожил.

Когда оказалось, что батарей нет, он же предложил простую схему — собрать динамо-машину, к ней подключить стабилизатор…

На круче над морем раскидывали антенну, ставили один велосипед на козлы, к колесу крепили динамо-машину. Пашка крутил педали. Пока генераторы жужжали, питая передатчик, радист выходил в эфир, отбивал шифровку. Благо проходимость над морем, да еще вечером была просто великолепная, и слабосильный передатчик было слышно за фронтом.

Природа, шум моря. И если ветер разметал комаров, то казалось — быть не может ничего лучше таких вечеров.

— Еще бы девчат сюда, — мечтал Пашка, так вообще курорт…

После быстро все складывали на велосипеды и уматывали проселками.

Затем Пашка сагитировал в подполье своего друга детства.

Если Пашка осознано продолжал играть в войну, то Глеб был просто хулиганом. Он хулиганил при советской власти, и оставался хулиганом в оккупации. Когда надо было расклеить листовки, бросить в окно бутылку с бензином, то тут он был безотказен.

Но был у Глеба и серьезный недостаток. Как и все бандюганы, он был не слишком умен. А попросту дурак.

И светила бы ему какая-то банда, дорога дальняя, казенный дом, ну а может даже и стенка. Но началась война, и его хулиганство оказалось востребованным. Все говорило, что он станет героем, его именем лет через двадцать, вероятно, назовут пионерский отряд.

Ведь всякое на войне бывает?

Разве не так?

— Какие еще будут вопросы и пожелания. Старшие не обижают? — спросил майор у радиста.

Тот отмахнулся от предложения заступиться как от несущественного.

— Я эта… В комендатуре работаю. Шоферю у немцев.

— То есть работаете на оккупантов? — спросил Вольских строго.

Парень сразу стушевался.

— Да ладно… — поспешил успокоить паренька майор, — нам нужен свой человек в тылу врага. Ведь так?

Вольских серьезно посмотрел на радиста. Тот судорожно сглотнул и кивнул.

— Так что ты хотел сказать?..

— Значится так…

Пашка устроился в гараже — немцы доверили ему немецкую легковушку. Возил на нем он тех, кому персональная машина не полагалась, но по каким-то делам надо было куда-то съездить.

На машине был установлен приемник. Пашка чуть переделал конструкцию, вставил в схему дополнительный контур и теперь на головные телефоны слушал немецкие радиопереговоры.

Шифровки записывал в блокнот, ночью, перед сном перечитывал, пытаясь их понять.

Знал, где и на чем эти сообщения формируются, откуда оправляются.

— Я даже одну помогал переносить. "Енигма"[19]называется. "Загадка" то есть. Стоят они на втором этаже, почти над входом, в зарешеченной комнате. А вот если бы этот аппарат выкрасть, посмотреть, что в нем, как он работает.

Вольских покачал головой:

— Нет, не поможет. Аппарат тебе не даст ничего. У нас в штабах знаешь какие светлые головы сидят… Вроде бы поляки что-то успели с этим кодом сделать, но они все будто бы передали британцам. После тридцать девятого мы с поляками ведь вроде как в контрах.

Парень явно расстроился. Он молчал, но держал себя в руках.

— Да не волнуйтесь вы так. Задача перед нами будет не менее важная и, возможно, более опасная.

Майор задумался, потер подбородок. Про себя отметил: завтра надо бы побриться.

— Любезнейший! — крикнул он.

На пороге появился руководитель подполья. Нет, точно подслушивает, мерзавец… — пронеслось в голове у Вольских. С таким жуком надо осторожней. Или, ладно, пусть живет…

— Простите, все забываю, как вас зовут, — продолжил майор.

Еще бы не забыл, — подумал подпольщик, — майор даже не удосужился спросить у подпольщика фамилии.

— Как уже всем вам известно, в банке этого города сконцентрированы огромные ценности, которые оккупанты планируют вывезти в Германию. Мы этого не должны допустить!

Краем глаза Вольских следил за мальчишкой. При этих словах он распрямил плечи и будто бы стал выше. Конечно же, его присутствие на этом совете было необязательно. Строго говоря, не его это было дело вовсе. Но ведь радист или еще кто-то разболтает ему… А так мальчишка почувствует себя причастным к тайне, что довольно пользительно с воспитательной точки зрения.

— При допросе старшего Циперовича… — продолжил майор.

— Циберловича… — поправил его Пашка и сам испугался своей смелости.

К удивлению всех присутствующих, майор поправился:

— Циберловича… При его допросе присутствовал кто-то из местных. Человек, который до войны занимал видное положение…

Главный почесал голову — почесал затылок. Так обычно чешут голову дураки, — отметил про себя Вольских. Но неожиданно даже для себя подпольщик вспомнил.

— Это Бойко… Володя… Владимир. То ли Сергеич, то ли Андреич. Капитан милиции. Бывший капитан…

— Андреич… — опять вступил в разговор Пашка.

Майор кивнул:

— У нас есть одна беда… Верней, две беды. Это Бойко и бандиты. Со вторыми, пожалуй, можно и нужно договориться. Все же уголовники — социально близкие к нам лица. А с предателями социалистической отчизны разговор у нас краток.

Руководитель подполья вытянулся в струну. Его рука привычно нащупала в кармане "наган".

— Не надо Бойко убивать. Владимир Андреич — наш человек, советский.

— Если он советский, что же он с немцами работает?

— Он не знает о подполье. Если его попробовать завербовать…

— С предателями у нас разговор короткий… — покачал головой Вольских. — Понятно?

И пристально посмотрел в глаза мальчишке.

Тот молча кивнул.

Нет, этого капитана надо обязательно зарыть. Для всего местного населения это будет замечательным уроком…

На сон грядущий Вольских все же попросил вина.

— Не могу заснуть, хоть ты тресни, — признался он. — Бессонница.

Нашли вино — домашнее, крепленое, налили в графинчик, вытерли фланелькой хрустальный стаканчик. Руководитель подполья не побрезговал отнести это лично — мало ли, захмелеет гость, выскажет, что у него на душе.

Вольских взболтнул графин и, игнорируя бокал, хлебнул прямо из горла.

— Я тут прикидывал… Давайте посмотрим правде в глаза, не будем выдавать нужду за добродетель. Мы тут одни, так что… Скажу правду — положение на фронтах не блестяще… Не настолько плохо, как твердят немцы в своей пропаганде, но все же хуже, чем в наших сводках. Не сочтите мои слова официальной речью, но приходит время, когда от нас требуется максимальное напряжение сил, где бы мы не находились — в советском тылу, в тылу врага или на фронте. Поэтому с завтрашнего дня — партсобрания и политинформации прекращаются. Все, кто есть в наличии — должны работать! Выгоните этих пердунов на улицу, пусть хотя бы ведут "тихую пропаганду". Только убедитесь, что они не знают ничего существенного…

Подпольщик понял намек — майор не просто хотел пристроить в работу старых партийцев, он желал от них избавиться.

— Их же могут схватить немцы!

— Ну и отлично! Меньше нахлебников!

— Да вы что? Это же люди, у которых по тридцать лет партийного стажа! И не впервой сидеть в подполье.

— Просто сидеть — ума много не надо. Я намерен провести переаттестацию по единственному предмету — хорошо или плохо подпольщик бьет врага. И если он его не бьет вовсе, а только штаны просиживает, мы должны от него избавиться. Партизанский хлеб тяжел и кровав! Миллионы людей со всей нашей огромной страны рвутся на фронт, чтобы бить оккупантов. А у нас оккупанты — вот они, только надо выйти из дому… Наши братья сражаются с врагом, имея, хорошо если по винтовке на троих. У нас есть оружие, мы можем бороться с ним в три смены, передавая его из рук в руки. Мало того — чтоб пустить под откос поезд, совсем необязательно быть вооруженным до зубов.

— А что насчет банка… Вы, действительно, хотите…

Подпольщик замолчал, подбирая слова. А, в конечном счете, что хочет этот полоумный майор? Нет, жили себе спокойно, и вдруг свалился с неба этот баламут.

— Действительно хочу! — подтвердил тот. — Вместо того, чтоб гнать на фронт бесконечные стрелковые дивизии, куда лучше построить одну мехбригаду. Только вот где денег на нее взять? Завод клепает танки месяц. Стоит один танк, прошу заметить, триста тысяч рублей, а из-за ошибки какого-то желторотого командира немцы сжигают их сотнями за пару часов…

Испытывает? — подумал подпольщик. — Что ему сказать? Что страна Советов победит и без еврейского золота?.. А не заподозрит в саботаже?.. Лучше промолчать…

Так и сделал…

И оказался прав: Вольских сделал еще глоток и продолжил:

— Может, у нас не получится захватить эти ценности. Но мы, однозначно, не можем позволить, чтоб на деньги советских граждан немцы строили свои танки. Понятно?

— Понятно… Чего уж не понять…

— Отдельно вас прошу… Кого бы не нанял тот еврей, их бы неплохо найти и переговорить. У вас есть человек, близкий к криминальным кругам?

— Человек?.. Близкий… Может быть разве что Глеб…

— Ну вот видите, — чуть не в первый раз со своего появления улыбнулся Вольских, — а говорите, у вас плохое подполье.

Ничего подобного, конечно, подпольщик не говорил. Вольских решил это самостоятельно.

Но ничего, он здесь все перетрусит.