У города Миронова было множество пригородов. Их названия особой оригинальностью не отличались — Новоселовка, Волонтеровка, Черемушки, Пятихатки. Еще вокруг города в старые времена появилось множество греческих выселок. Молодые переселенцы свои новые городки именовали совсем так же, как назывались города, в которых они родились: Феодосия, Керчь, Крым.
Хуторки разрастались, становились селами. Рос и город, то и дело включая в свои границы то один, то другой поселок.
Но имена районов оставались неизменными, если только их не переименовывали в имя какого-то руководителя партии или, что обидней, в честь какого-то юбилея.
Где-то посредине меж Мироновым и Новой Феодосией еще до революции выбрали место для свала отходов металлургии — шлака. На шлаковую гору, с завода, где-то раз в три часа ходили составы. Расплавленный шлак сливали, даже днем зарево было видно за десяток километров, а ночью оно и вовсе отражалось в небесах, казалось, облака наполнены огнем, они горят.
Рельсы проложили чуть дальше и замкнули в кольцо под Новой Феодосией. В поселок стала ходить "кукушка" — пригородный поезд в четыре вагона и с локомотивом — паровозом-танком.
Когда немцы вошли в город, путь оказался разрушен в трех местах — два раза по полотну отбомбился пикирующий бомбардировщик, да при отступлении успели взорвать мост над шоссе. Еще в одном месте немецкие саперы нашли фугас — вытащили его "кошкой" и рванули в овраге.
Но, восстановив полотно, немцы его использовать не стали — шлак сваливали на заводском пустыре, благо объемы были поменьше, чем до войны, да и варили так, что в шлаке металла не оставалось.
Соответственно, вагоны "кукушки" остались на запасном пути, возле самого заводского забора.
И если поезда не ходили вовсе, то путь остался.
Кроме железнодорожного полотна к Новой Феодосии вело три автомобильные дороги, но все они после дождя превращались просто в болото. Средняя, к тому же, петляла через сады, кои охраняли стаи одичавших собак. Даже днем ею пользоваться было страшно.
Железная дорога шла по насыпи и всегда оставалась сухой да безопасной.
Колесник вышел по ней в сумерках, планируя к темноте быть в Феодосии. Шел, перекинув через плечо пиджак и надвинув кепку на затылок, — будто рабочий возвращался домой, пройдя ту заводскую проходную.
Но, дойдя до Феодосии, в поселок входить не стал, а, пройдя мост, тут же свернул на Набережную.
Впрочем, только того и названия, что улица называлась Набережной. А так — дорога, местами совмещенная с пляжем, дома только с четной нумерацией.
А еще речка степная, медлительная, и берега, изрядно поросшие камышом. Лягушки да гуси.
Влюбленные здесь, правда, тоже ходили — но и любовь в подобных местах совершенно иная, нежели в городах с реками, берега которых забраны в каменную броню.
Здесь, если девушку пропускали вперед, то только для того, чтоб осмотреть ее со спины. И ниже спины.
Никого не встретив, Колесник прошел вдоль берега и, перепрыгнув канаву, подошел к нужному двору.
Закрывшись за ним, скрипнула калитка. Колесник на четверть минуты остановился — петли на калитке, вероятно, не смазывали специально, чтобы хозяин смог услышать о появлении гостя.
Колесник знал, что чуть дальше, в бузине, был перелаз через забор, но, вполне возможно, что хозяин там поставил противопехотную мину.
Что поделать — волчьи времена. Дружба дружбой, а табачок лучше перепрятать.
Хозяин на скрип не вышел. Колесник подошел к двери дома.
Уже занес руку, чтоб стучать, но задумался, наконец, размял пальцы, сплюнул и отбил начало "Риориты". Пароль наверняка был другой, но уточнить его Колесник забыл. Не возвращаться же из-за такого пустяка в город.
— Кто?.. — спросили из-за двери.
— Конь в пальто! — отчего-то обиделся Серега. — Угро с обыском!
За дверью притихли, очевидно, крепко задумавшись. Какое Угро — немцы ведь в городе?..
— Козя, открывай, долго мне тут комаров кормить?! Это Серега, Колесник.
Тихо скользнули засовы в своих пазах, дверь открылась без скрипа:
— Проходи.
За порогом поздоровались — Колесник пожал протянутую культю:
— Козя, ты чего комаров своих не кормишь? Пока шел — отъели руки по плечи.
— Тебя жду — может, ты покормишь…
— Ну вот еще. У меня свои голодные, в Миронове…
Прошли в комнаты. Костя выглядел настороженным. Колесник на это внимания почти не обратил: Козя всегда был таким. Работа такая.
— Говорят, у тебя день рождения был, — продолжил он, — прости, что опоздал, но я не с пустыми руками.
Когда у Кости был день рождения, Колесник не знал. Рассуждал так: виделись последний раз давно, уж не меньше, чем полтора года назад. В любом случае какой-то когда-то он пропустил. Но Колесник не угадал, и Костя насторожился пуще прежнего:
— У меня день рождения через два месяца.
— Ну, с будущим не поздравляю — вдруг не доживешь… А вот на прошлом я…
Он задумался, припоминая, где был десять месяцев назад… Ленинград? Иркутск? Саратов?.. Да не важно.
— Короче, далеко я был. С меня должок.
Развернув пиджак, он достал бутылку шнапса и аккумулятор, снятый с мотоцикла. Поставил его чуть в сторону:
— Это для твоей тарантайки. Не собрал еще?..
— Надо же, не забыл, — пробормотал Костя, вращая в руках аккумулятор.
Козя, иначе Константин, с детства мечтал о мотоцикле. Купить его он мог не раз, но отчего-то предпочел собирать его собственными руками. Занятие было прекрасно в своей тщете — вряд ли он смог бы управлять им одной рукой.
Колесник сбросил пиджак, повесил его на стул, осмотрелся, подошел к комоду, всмотрелся в фотографии.
На одной был изображен мальчишка, облокотившийся на мелкую деревянную решетку.
— Ты?..
— Ну да. Лет двадцать назад.
— Мне кажется или ты сидишь на колыбели?
— Ну да… А как ты догадался? У тебя была такая же?
— Нет. Колыбель у меня была металлическая.
— Надо же — помнишь.
— Ну а как ее забудешь, если я до десяти лет в ней спал…
— А ты чем в детстве занимался? Что собирал?
— Я? Монеты…
— Нумизмат значит. А что за монеты?..
— Да все подряд… Бывает, остановишь кого в переулке, говоришь, мол, гони монету…
Костя улыбнулся краем губ.
— А ты чем занимался? — спросил Серега.
— Да ты же меня знаешь… Я ведь с детства оружие собираю… И разбираю.
Колесник кивнул — это было действительно так. Еще в пятом классе Костик вытапливал тротил из найденного снаряда. Что-то вытопить удалось, зато остаток рванул, и осколком ему отсекло кисть на правой руке. Обожгло лицо, волосы вновь выросли, но пепел въелся в кожу, оставив татуировку. С тех пор у него лицо стало будто в веснушках, только цвет у этих веснушек был синим…
С тех пор Костя стал непризывным, на военные сборы не вызывался, не привлекался даже к общественным работам. Но друзья знали хорошо — этот человек, действительно, может разобрать любое оружие одной левой.
— Зачем пришел, Серега?..
— Ну а зачем к тебе люди обычно ходят. По делу…
Костя улыбнулся — дела он любил.
— Подберем тебе чего-то… А как же! Скажем, как тебе такой.
На мгновение оружейник вытащил из-под жилетки револьвер, крутанул на пальце и тут же убрал обратно.
— Веблей… — определил Колесник. — С переломной рамкой. Не люблю револьверы вообще, тем более такие — крепление рано или поздно разбалтывается…
— А я люблю… Я люблю, Серега, работать с профессионалами. Как ты… Которые точно знают, что им надо. Пару дней назад заходили подпольщики. Уже не знаю, как они на меня вышли… Спрашиваю: чего надо? А они говорят, а что нам продашь? Говорю, мол, пойдут "мосинки"? Пойдут! А вот "берданки"?.. Сгодится! Или, может, "винчестер" под патрон двенадцать миллиметров? Валяй, — отвечают.
— Ну и что?
— Ну и ничего. Не продал я им ничего. Сказал, мол, завязал с этим делом. Дескать, даже ракетницы себе не оставил. А что? В оружии они не разбираются. Припрут — сразу Костю выдадут. Тем паче, что денег у них нет, все пытаются расплатиться обещаниями светлого будущего.
— Закрывал бы ты это дело. Торговать оружием на войне невыгодно, да и опасно.
— Детишкам на молочишко хватает — и ладно, — пожал плечами оружейник.
Колесник улыбнулся в ответ — он знал, что Козя холост и вроде бы бездетен.
— А меж тем дела идут, — продолжал хозяин, — есть две укладки для двадцатимиллиметровой пушки, полдюжины фугасов на восьмидесяти…
— Да на кой они мне?
— Ну мало ли, вдруг решишь кого-то взорвать.
— Нет, не решу. Не мой стиль.
— Ах, ну да, конечно… — Костя открыл сундук и задумчиво стал перечислять: Адлер, Борхард, Маузер… Ну это старье тебя, наверное, не интересует… Или интересует?
Колесник покачал головой.
Оружейник запнулся, вытащил коробку, подал ее Сереге:
— Вот держи новенький… Еще в заводской смазке — рекомендую тебе как другу. Патрон девять-девятнадцать "para", с ним сейчас проблем не будет. Вся немецкая армия на них.
— "Беретта", — прочел Колесник на коробке. — Итальянцы?..
— Они. Довольно шустрые ребята. Ни за что не догадаешься, на что я его поменял! Два пистолета за два мешка кукурузы! Тебе отдам по себестоимости.
— За мешок кукурузы?
— Ага…
Колесник пошарил по карманам, вытащил жменю жареного подсолнечника:
— Прости, у меня с собой столько нету. Только вот у бабок купил…
С протянутой руки Костя взял щепотку и принялся тут же лузгать:
— Вкусные… — сплевывая шелуху сказал он. — Ты так бери, в долг… Потом занесешь…
Серега откашлялся:
— Впрочем, ближе к делу…
— Валяй, тебе надо просто хорошее оружие или что-то конкретное?
— Что-то конкретное. Давай по списку, — Колесник протянул оружейнику заранее приготовленный листок.
Козя указал гостю на стул в углу, сам же сел за письменный стол. Из ящика стола вынул конторский журнал и открыл его на чистой странице. Начал ее заполнять — Колесник следил за этим с безразличием: Костя был вынужденным левшой. Рожденный правшой, после потери правой руки он переучился писать рукой левой. Каракули получались жуткие — никто кроме него эти записи прочесть не смог бы. К тому же, чтоб еще более запутать письмо, Костя игнорировал знаки препинания и не разделял слова.
— По списку так по списку. МП-40, десять штук… Выбор так себе. Пуля быстро снижается.
— Я знаю, но мне нужны именно эти машинки.
— К сроку могу достать штук шесть, не больше. Чем можно заменить?
Колесник тяжело вздохнул:
— Пиши маузеровские карабины.
— Странная манера менять пистолет-пулеметы на винтовки. Я мог бы достать ППД[29], но тебя он не устроит?
— Не устроит…
— Ну что же: хозяин — барин. "Маузер" так "маузер". Штык, оптика?..
— Все со штыками, оптика не нужна.
Оружейник сделал пометки
— Пистолеты, восемь штук? Верно?
— Верно… Все немецкие, с заводскими клеймами. Из них хотя бы два "Вальтера".
— С этим проблем не будет. Гранаты, двадцать штук… Гранаты, так разумею, немецкие, "колотушки"?..
— Ну да. Такие с длинной ручкой…
— Они. М-24. Дурной выбор, гранаты очень неважные, часто отказывают.
— Да по мне пусть хоть и вовсе не взрываются.
— Хорошо. Только они идут в ящиках по пятнадцать штук?..
— Ладно, давай тридцать.
— Лопатки саперные, десять штук. Лопатки-то тебе на кой?
— Червей копать… На рыбалку собираюсь.
— А, ну-ну… Достану хоть сотню. Каски… Могу посоветовать как сэкономить — походи по их кладбищам, они вешают каску на каждую солдатскую могилу.
— Меня это не устраивает.
Козя кивнул. Дело, очевидно, было не в уважении к мертвецам. Украденное с могил могло бы кого-то встревожить.
— И еще — в городе лист не должен шелохнуться, пока ты ищешь эту шелупонь. Если я услышу хоть шум, то… Заказ будет аннулирован. Ясно?..
— Ясно. Куда уж ясней. Но вопрос за вопрос. Ты хоть приблизительно представляешь, во что тебе обойдется эта музыка?
Вопрос был глупый. Даже по военным временам, когда город просто наводнен оружием, цена сделки была довольно большая.
Колесник кивнул.
— А у тебя такие деньги имеются? — поинтересовался Козя.
Абсолютно честно, Колесник покачал головой.
— Расплачиваться хоть собираешься?
Ответом был кивок.
— Ну что же, — заметил Константин, — похоже на честную сделку.