Тетрадь в сафьяновом переплете

Кизляр

3 мая, простившись с леди Кенти и гостеприимным Каховским, мы тронулись на Чубак, до которого считают 20 верст. Наш путь лежал на Феодосию через Кизляр и Старый Крым. Дорога эта, недавно лишь освоенная русскими, не имела еще почтовых станций, так что нам пришлось воспользоваться любезностью генерала Каховского и принять полковых лошадей до Кизляра, где мы надеялись сменить их в имении Разумовского.

Мы переправились через Малую Карасу, миновали Чубак и подъехали к речке Индаль, название которой можно перевести как «дорога в Индию». Рядом с переправой высится живописная известковая скала, напоминающая по очертаньям средневековый замок.

Во все время пути я беспрестанно думал о том, что слышал накануне. Принцесса Черногорская! Неужели это та, которую я увидел в имении Струнского? Я вспоминал ее лицо, ее пристальный взгляд, ее осанку и речь, полную внутреннего достоинства и властности. И уж во всяком случае, она вполне могла быть особой самого высокого происхождения. Как она смело вступилась за несчастных Акульку и Яна, даже Струнский смешался! Я вспоминал тихую радость на лице старца Евгения, когда она вошла в его покои. Что связывает этих людей, какое меж ними знакомство? А ее пестрая свита? Должно быть, эта дама не стеснена в средствах. Но больше всего я раздумывал о том, что она родилась в наших краях, что она слышала о Кукушкином доме. Сколько загадочного, таинственного! Принцесса с далеких лазурных берегов и уроженка смоленских лесов — конечно, это соединить было трудно, но воображенье мое бежало вдаль и не страшилось никаких преград. Я уже представлял, что, бродя малышом по лесу, видел ее за дальними деревами с ворохом колокольчиков и ромашек. Принцессы ведь тоже любят плести венки. А может быть, однажды она угощала меня земляникой? Ведь почему-то она посмотрела на меня теплым взором в покоях старца, почему-то положила ладонь на плечо. Это прикосновение я до сих пор помнил, и воспоминание было несказанно приятным.

Мне кажется, размышлял обо всем этом и Петр Иванович Осоргин. Во всяком случае, лицо его большую часть пути было задумчиво, он даже не ответил на вопрос возницы, останавливаться ли для отдыха у ручья.

Кизляр представляет собой обширное поместье, подаренное государыней Разумовскому. Здесь строится новый двор, но жизнь проходит пока в большом и нелепом доме, принадлежавшем местному бею. Единственное украшение этого дома — внутренний дворик, мощенный мраморными плитами и с фонтаном посередине. Из фонтана, однако, едва сочится бурая влага.

Молодой Разумовский, говорят, еще не удосужился посетить свое новое владенье, и делами ведает пока управляющий, тучный, крикливый немец, не знающий ни слова по-русски. За ним прыгает на костыле Карлуха, старый солдат, воевавший еще с пруссаками, бравший Берлин и там получивший свое немецкое прозвище. Карлуха кое-как переводит распоряжения управляющего и сообщает их работникам хриплым, но громовым голосом.

От Карлухи мы наслышались много историй про знаменитого полководца графа Суворова, побившего турок в Крыму и за Дунаем. Суворов этот был чудаковат в манерах, он не выдерживал светских приличий и умел смутить многих важных лиц. Карлуха рассказал случай, когда сам участвовал в одной из проделок лихого генерала.

Однажды в полки Суворова явились важные гости одной иностранной державы. Карлуха не мог объяснить точно, какой. С ними был сопровождающий из Петербурга, тоже важный вельможа. Суворов устроил гостям обед, а солдата Карлуху велел посадить с собой рядом. Суворов потчевал гостей шуточками, а вельможа на ухо ему выговорил насчет Карлухи. Мол, к чему сажать за парадный стол простого солдата? «Да бог с тобой, батюшка! — воскликнул Суворов. — Ну и что, если простой солдат, а разве не узнаешь ты его?» Вельможа ответил, что никогда не видел Карлухи. «Бог с тобой! — опять закричал Суворов. — Да это ж племянник самого графа Панина!» Вельможа был смущен, а гости обступили Карлуху и стали выражать восхищение, что племянник столь знаменитой особы, облеченной высокой государственной властью, воюет простым солдатом. «И как воюет! — восхищался Суворов. — Десять янычар в бою полонил! Ему бы не то что русский, иноземный орден вручить!» Тут же один из гостей снимает с себя звезду и вешает Карлухе на грудь, при этом кланяется и просит передать всяческие пожелания дядюшке. Так Суворов посмеялся над высокими чинами. Звезду он потом у Карлухи отобрал со словами: «Вот как полонишь десять янычар, так верну тебе звездочку».

Старый солдат вздыхал:

— Но не довелось. Однажды троих поймал, но десять — куда! Свойственный командир, он для солдата ничего не жалел, и сам с нами в палатке спал. Говорят, опять против турок пошлют.

Я расспрашивал его про солдата Ивана Почивалова, но встречать моего отца тому не пришлось.

Кизляр оставил унылое впечатление, места вокруг пустынные, земля бесплодна, а климат столь переменчив, что непривычные к нему русские солдаты часто болеют. В небольшом полку легкой кавалерии, который расположился поблизости от усадьбы, болеет несколько десятков человек, а командир полка генерал-майор Кубасов недавно скончался и похоронен подле холма. Может быть, и мой отец скончался вот так же от местной лихорадки, а не в лихом бою? Думать об этом было неприятно, и во время пребывания в Кизляре я много печалился. Даже Петр Иванович счел своим долгом похлопать меня по плечу и подбодрить ласковыми словами.