Тетраграмматон микрорая

— 5-

Весна весной, но тут, на севере, она особенно поздняя. Только теперь я понял, как замёрз. Да уж, последние пол страницы написаны таким почерком, что в сумерках не разобрать. Ничего, в гостинце или в поезде разберу. А приеду домой, занесу в компьютер. Или Алёну попрошу, она быстро набивает.

Нет, Алёну не надо. И так напрягаю, дальше некуда.

Так что же теперь? Не постыжусь сказать, какая в голову сумятица накатила. И куда бы меня сейчас не забросило по воле случая или по иной причине, везде мне понадобится время. Не так-то просто вернуть теперь душу в обычную жизнь.

Вот я и собрал вещи: сунул в карман плаща изрядно мятую тетрадь с рукописью рассказа посвящённого Машиному отцу. Пусть поваленный ствол надломленного дерева, шелест суровых сосен и гулкий шум стального прибоя попробуют запомнить меня, как запомнил я. А вот запомнят или нет, этого мне никогда не узнать. Грустно и смешно от таких мыслей.

Я захрустел ногами по талому снегу сумрачного подлеска и направился в сторону шоссе. Самое время ловить попутку.

На севере пришлось задержаться. Не было билетов, и это могло показаться странным. Только на вокзале мне разъяснили причины. Половина составов на профилактическом осмотре. В прибалтийском направлении вообще не ходят, там мост ремонтируют, а на юг билеты здесь покупают заранее, раньше, чем в других местах. Иначе есть риск вообще не попасть на курорт.

Ну, о причинах железнодорожных работ в прибалтийском направлении могли бы не объяснять. Лёху бы сюда. Хотя нет, опасно. Может не сдержаться и что-нибудь учудить.

Вот я и прождал на вокзале почти двое суток. Гостиниц приличных не нашлось, а селиться в тараканный хламушник удовольствие не из лучших. Зато нашёл удобное место и переписал рассказ в чистовик. Досыта насмотрелся изъеденного промышленной химией сухостоя. Деревьям тут крепко досталось ещё в прошлую эпоху. Теперь большинство предприятий простаивало, но городская флора так и не вернулась к жизни. Утратила свойственную ей прыть пробивать асфальт и разрастаться сквозь заборы. Поблизости я не нашёл ни одного деревца, ветки которого набухли бы почками. Даже с учётом поздней весны время пробуждения давно подошло.

Как хорошо, что послушался интуицию. Ведь это она увела меня прочь от домов и дорог, в холодную северную глушь. Туда, где природа живёт полноценно.

Но вот перрон помчался назад под равномерный перестук колёс быстрого поезда. На этот раз спать совсем не хотелось, и я вдоволь насмотрелся мельтешения сосен, елей да едва опушённых зеленью берёз. С попутчиками разговора не получилось. Но ни они, ни я от этого не горевали.

О чём бы я не думал, мысли, как намагниченные возвращались к Маше. Дыхание перехватывало при мысли, что она никогда больше не напишет. Или наоборот, напишет. Что делать? Взять, бросить всё и поехать к ней? Да, очень геройский поступок. Бросить всё. А что бросать-то? Рыбок? Так Алёна их покормит.

Вокзал — исходная точка маршрута, встретил суетливой толкучкой. Здесь весна плавно стирала все воспоминания о зиме. Снега совсем не осталось, только сухая серая пыль по углам асфальтовых неровностей. Как не все водители успели поменять резину, так и нищие, ещё не сменили одежду к сезону. Впрочем, я часто видел нищих, которые так никогда и не переодевались. Во всяком случае, при каждой встрече я их видел в одних и тех же одеждах. У этих людей, а всё-таки они люди, кто бы там что ни говорил, лица и руки испорчены водкой, наркотиками и болезнями. А что до остальных частей тела, спрятанных под серо-бурым тряпьём, так и подумать страшно.

Я подаю таким иногда. Не сильно мне убудет, а этим людям неведомо сколько осталось. Мне плевать на карму и странность того, что не всякой старушке достаётся от меня россыпь цветной мелочи. Не в этом дело. Найдётся, кому подать старушке, ведь мир не без добрых людей. А кто подаст таким как эти, людям за последней чертой? По мне, так их прямиком надо в рай принимать. Большего ада, чем они знают при жизни, трудно вообразить. Кто-то смеётся и зубоскалит:

— Надо же, а я думал этот опухлик до весны не дотянет.

Знаете, как я реагирую? Да, именно так. Второй раз вряд ли подойду к жизнерадостному зубоскалу.

Думаете, я такой хороший с рождения? Вот не угадали. Сам был таким же. А потом не знаю. Изменилось что-то.

Опять по пальцам ударил деревянный бисер чёток. Прости, Господи, а не в найденном ли крестике дело?

На этот вопрос я не хочу искать ответ. Пусть попробуют найти другие, кому делать нечего. Когда человек осознаёт собственные ошибки или грехи, разве не всё равно, через что именно пришло осознание? Спросите у нищих, если сможете. Они-то точно свои грехи осознали и перевспоминали. А толку?

Я бросил в коробку перед одним из нищих мятую десятку и покинул вокзальную духоту.

На часах начало третьего, значит день в самом разгаре. Весеннее солнце тихо греет, но ещё не в полную силу. Словно никак не может решиться и выпарить остатки зимы. А может, любуется этим серым снежным увяданием. У солнца свои вкусы и причуды, ему там с неба виднее.

Какой-то определённой цели у меня не было, кроме того, что надо оцифровать рассказ и отослать его Маше. Значит, ближайшая цифровая кофейня, вот следующая точка маршрута.

Но спешить некуда. Можно просто попить пива на солнышке.

Поблизости оказался неплохой супермаркет. Внутри плавали приятные запахи дорогой еды и кондиционерного аромата. Я подумал и вместо пива взял пакет ряженки. Как там говорится, хорошая крыша летает сама? Вот и незачем дурманить мозг алкоголем. После коротких северных каникул голова и так ясная.

Мелькнула мысль, а не поехать ли домой, принять душ и переодеться, но против этого был сильный аргумент. Велик соблазн остаться, набить текст на домашнем компьютере, а потом оттуда и отправить. Очень разумный и взвешенный подход. Не для меня, и уж точно не в моём случае. Одно ощущение никак не давало покоя. Хрупкая нить, которой я всё ещё связан с Машей, может вот-вот порваться. Неужели я стану прилагать усилия, чтобы эта нить ещё больше истончилась?

Это трудно понять. Кому-то со стороны и вовсе покажется глупостью. Но люди могут быть рядом лишь в том случае, если у них сравнимый набор степеней свободы. Аксиома, проверенная временем. Кому-то жестокий приговор, кому-то надежда.

Вообще-то всё относительно. Я даже допускаю, как сильно могу ошибаться, если принимаю за степень свободы условия обмена электронными письмами. Но это хоть какая-то зацепка, ведь у нас с Машей, и правда, очень разные наборы тех самых пресловутых степеней. У неё ребёнок, и живёт в другом часовом поясе. Это если не вспоминать, что последним письмом она послала меня куда подальше. Или всё же взять, да поехать к ней? Вокзал рядом, купить билет дело недолгое.

Не так быстро. Надо взять себя в руки и попробовать вести разумный образ жизни.

Возле почты пакет из-под ряженки полетел в урну. Я взял три часа сетевого времени и положил перед собой на стол тетрадь.

На оцифровку ушло много времени, так что пришлось докупить ещё один компьютерный час. По окончании работы я задумался. Рядом безвозвратно остывал дешёвый кофе в пластиковой чашке. Он и вначале-то, пока был горячий, не радовал вкусом, а теперь и подавно.

Стоп, сказал я себе. Решил, так делай. Нечего растекаться мыслью по клавиатуре, погружаться в созерцание и оттягивать отправку письма. Боязно открывать почтовый ящик. Возможны варианты. Писем нет, есть письмо короткое и грубое, или письмо длинное и доброе. В любом случае, будет неожиданностью, так как у всех вариантов вероятности равные.

Не так-то просто заставить себя открыть почтовый ящик.

Надо бы послать Алёне сообщение.

Экран телефона мигнул отправкой, а у меня возникла идея.

Капелька бесстыдного компромисса. Ребячество, да и только. Но это единственное, на что меня хватило. Я завёл почтовый ящик на другом сервере и решил отправить письмо оттуда. Адрес у Маши простой, начинается с 1bibaby, а дальше обычные собака со свитой. Письмо уже было приготовлено к отправке, но тут я решил сделать приписку с пометой P.S.:

Кофе остыл, но у меня осталось ещё полчаса. Впрочем, чего терять-то?

Я открыл почтовый ящик.

Пара писем от приятелей, ссылки на какие-то весёлые коллажи и ролики, обычная рассылка.

Письма от Маши не было.

Ладно, нет, так нет.

Внутри похолодело. Тело наполнилось странным изнеможением, и захотелось откинуться на спинку стула. Холод потянулся до кончиков пальцев. Потребовалось усилие, чтобы приподнял полупустую чашку. Оказывается, так тоже бывает. Словно кислород перекрывают. Быстро и точно. Надолго ли это? Вот уж не известно. Но пусть Алёна ничего себе не думает. Никаких депрессий, хватит с меня этой бредятины.

Я стиснул зубы и встал из-за стола. Пусть пока полежат тут и тетрадка, и плащ на спинке стула. Так и вышел на улицу с чашкой холодного кофе.

Чётки с крестиком прижились вокруг запястья. Может быть, я и правда несу чей-то крест? И моя судьба сегодня это вовсе не моя судьба, а какой-то нелепый розыгрыш. Шутка юмора.

Прости, Господи, пути твои и промыслы неисповедимы.

Между тем на улице вечерело. Стало прохладно, и я пожалел об оставленном плаще.

Поднёс к губам чашку, и солнце блеснуло по краю. Искоркой скользнуло по кофейному глянцу.

И тут в кармане зазвонил телефон.

— Здарова, Тамплиерище!

Лёхин голос звучал взволнованно.

— Привет, привет.

— Я так полагаю, ты вернулся. А то телефон не отвечал. Абонент не доступен.

— Ага, батарейка разрядилась. Сейчас в кофейне сидел, подзарядил. А то в поездах денег дерут за это дело.

— Правильно, правильно, нечего кормить дармоедов. Ладно бы, по правилам прейскурант. Слушай, ты сейчас на мобильной трубе, а разговор не на две минуты.

— Лёх, я устал, только с поезда.

На том конце провода раздался смешок.

— Да вот ещё, коньяка на тебя не напасёшься. Не пью я его, видите ли. Ага, знаем. Шучу. Тамплиер, да не зову я тебя в гости, захочешь — сам приедешь. Ты домой, как придёшь, набери мне, лады?

— Чего-то случилось?

Он опять засмеялся.

— Да ничего не случилось, просто я прочитал твой опус у себя на десктопе. Ты…

Трубка пискнула и выключилась. Да уж, надо было заряжать чуть дольше.

Ну, прочитал и хорошо, подумал я всякой без задней мысли. Хуже если бы не прочитал.

А в кофейне данные на экране успели обновиться. В графе «Новые письма» чернела жирная единичка.

Никогда под кузовом самосвала с горохом не стояли? А я как будто там оказался. Кузов нараспашку, ну и дробью сверху на голову. Огорошила. В который раз поразительно кратко, а информации много. Мне бы так. И видно, что даже не перечитывает. Шпарит как под диктовку, а главное, быстро. Четверти часа не прошло, как рассказ отправил. Ладно, у всех свои причуды и навыки. А мне поблажка. Теперь буду брать письма на флэшке, и писать ответы дома. А вот ритуал посещения почты и отправки писем надо сохранить. Без него ниточка станет тоньше.

Но она не такая хилая, как мне казалось ещё десять минут назад. Гороховый град выдержала. В метафизическом смысле.

Когда закрылись все личные окна, я прервал соединение и покинул почту.

Всю дорогу к дому меня переполняла лёгкость. Дышалось так, как будто прохладный городской воздух наполнен распылённой амброзией. Где там бензиновый запах или грустный след снежной пыли? Растворились, я перестал их замечать. Мир вокруг стал тоньше, и каждый миллиметр пространства вокруг бесшумно звенел. Как если бы всё вокруг состояло из множества стеклянных пластин или ажурных снежинок. Сила тяжести осталась где-то там, далеко и внизу. Ногам не было до неё никакого дела, и каждый мой шаг бессовестно нарушал законы природы. Я не шёл, а летел. Пульс то замирал, и я со страхом падал в ожидание на паузе между ударами сердца. То стучал какой-то необыкновенно живой дробью. Дыхание и сердце выбились из оркестра, каждый музыкант играл свою собственную музыку.

Так и влетел домой, немного взмыленный, сильно лохматый и счастливый до глупости. Маша. Хотелось ласкать это имя на вкус, слушать свой собственный невнятный шёпот, произносить имя на тот или иной лад, всякий раз по-разному.

И я боялся сказать что-то большее. В имени было всё, что мне хотелось понимать, переживать и удерживать. Сейчас этого достаточно. В самый раз, а там посмотрим. Она верно рассудила: нельзя спешить. Ну, так и не буду. А остальное, большее, хрупкое и наивное, словно микроскопический эмбрион, пусть пока останется неназванным. Как сказочная птица. Не вспугнуть бы, да не упустить навсегда. Взгляд. А слово и подавно.

Блистер с подарком от Лёхи отменно выдержал поездку, и миниатюра нашла себе место на полке среди других вещичек. Кто назовёт безделушками мелочи, если у каждой своя история? Тут и раковина с морского побережья, и когда-то не съеденный счастливый билет. Раз, два, и обчёлся, только каждая из них ценна своей ниточкой. А душа без ниточек лысая, скользкая. Что-то я отвлёкся, на философию потянуло. А надо заняться делом.

После душа и ароматного кофе стало спокойно. Мысли и эмоции пришли в равновесие, пора бы их снова подстегнуть. Компьютер заурчал и мигнул разбуженным глазом системного блока. Я уже открыл письмо, чтобы обстоятельно ответить, но острый коготок стыда настырно царапнул живое. Ай, а ведь чуть не забыл.

Трубка пропиликала номер из памяти. И после трёх длинны гудков база отозвалась голосом Лёхи:

— Ага, пришвартовался, птиц перелётный.

Обожаю громкую связь. Рыбки её не пугаются, кстати, не забыть бы покормить. А мне приятно ходить по комнате, с кофе в руках и разговаривать не с трубкой, прижатой к уху, а с голосом абонента. Когда звучит в воздухе, он по-особому живой. Не такой плоский.

— Пришвартовался. Капеллан твой строго на меня смотрит.

— Это он из-за ракушки?

— Нет. Я его вперёд поставил.

— Ого, не слабо так! Значит, удостоился чести. Ай да капеллан.

— Твоими молитвами.

Лёха рассмеялся, и я услышал звук неторопливой затяжки. Звук был такой, будто из динамика базы вот-вот повалит табачный дым.

— Слушай, Тамплиер, если я правильно понял, была задумка опровергнуть версию о Граале, как о сосуде с кровью Христа. И к чаше с Тайной вечери ты его не относишь. Получается, мысль о Граале почтенный де Труа почерпнул из встречи с этим странным рыцарем. У твоего Парцефаля совсем не канонический взгляд на Бога и проявление божественного.

— У француза де Труа рыцаря зовут Персеваль. Парцефаль это более поздняя обработка имени, немецкая. Французский роман лежал в основе всех дальнейших историй на эту тему. Извини, что перебил, просто я в теме.

— Ха! Он в теме. Я тоже не сбоку припёку. Кстати, причастность Тамплиеров к Граалю по современным данным опровергается. Раньше да, их отождествляли с орденом Хранителей Грааля. По твоей версии, рядовые тамплиеры-рыцари, о Граале вообще не слышали. Очень реалистично. Читать умели только монахи, и то не все.

— Лёха, ты правильно понял. И не забывай, это эпоха Крестовых походов. Самый разгар, когда Иерусалим был в руках крестоносцев. Воинственные госпитальеры стояли мощным гарнизоном за каменными стенами и пыжились, какие они там хозяева. В тот период идея завоевания Святой земли достигла апогея. Оба мира, запад и восток, достигли хрупкого равновесия, можно сказать мира. Дальнейшую конфронтацию вызвали нападения рыцарей на караваны. Ну, эта история сейчас и так всем известна. Дело не в этом. В те же времена было принято считать, что чаша с Тайной вечери, а также фиал с кровью Иисуса находятся в Константинополе. И церковь никоим образом не допускала иных рассуждений. До поры.

— Ага, до той самой поры, пока крестоносцы в четвёртом крестовом походе не разграбили великий христианский город, — подвёл итог Лёха, — Теперь понятнее. Выходит, де Труа вовремя подсуетился с идеей поиска Христианских святынь. Вумный был, а?

— Было, кому надоумить.

— Ты про Персеваля?

— По моей версии, он тоже сыграл роль. Только ещё был прецедент с копьём Лонгина. Якобы, крестоносцы нашли его в осаждённой крепости, а потом прорвали осаду и разгромили турков. После такого доказательства силы и святости все быстро забыли о копье, хранимом в Константинополе. Правда, потом провели дознание. Тот, кто нашёл копьё в крепости, пошёл по углям с куском железа в руках. Если святыня настоящая, раскалённые угли-ордали не причинят вреда. Так рассуждали крестоносцы. А бедолага умер от ожогов. Но идея поиска святых реликвий прочно угнездилась в общественном сознании. Кретьен де Труа ей и воспользовался.

— Выходит, Грааль это не чаша и не фиал? Тогда что?

— Вот тут ты прав лишь отчасти. Грааль мог быть и чашей, и фиалом в христианском понимании. Более того, возможно он мог принимать иную форму.

— То есть ты хочешь сказать — Персеваль нашёл Грааль? Отражение солнца в горсти воды? — Лёха задал вопрос так тихо, будто испугался мысли-предпосылки, — Тамплиер, да ты хоть сам-то понял, что написал?

Вот это вопрос из вопросов. Что поделать, если надо признать очевидное?

— Лёха, не знаю.

— Тебя ортодоксы растопчут в прах, перемешают с грязью.

— Интересно, за что? За то, что я ставлю под сомнение однозначное понимания Грааля? Да Христианская церковь и не признавала Святости Грааля до Крестовых походов. А потом признала. Почему, как думаешь? Всему причина в неразберихе с реликвиями, это раз. Де Труа с последователями раскрутили модную тему так, что у всех, кто читал секулярную литературу, Грааль крепко засел в мозгах. Это и есть причина номер два.

Лёха задумался. Некоторое время молчали, и я успел обновить содержимое чашки. Мой собеседник на том конце провода звонко чиркнул зажигалкой, раскурил очередную сигарету и проговорил:

— Ты, знаешь, мне твои рассуждения кажутся слишком смелыми.

— Мне тоже, — мой ответ прозвучал очень тихо, — А как тогда быть с тем, что аналогии Грааля были в другие эпохи, в других культурах? Согласно немецкому роману о «Парцефале», Фейрефиз, восточный язычник писал какую-то ересь на тему Грааля. Мол, это созвездие, и в нём зашифровано имя Бога. Это может показаться смелой авторской выдумкой, если бы не Кааба, прямоугольный камень, арабская святыня. От него, кстати, и прижилось слово «куб». Никогда не задумывался, почему слова «чаша» и «кубок» стоят так близко по смыслу?

Лёха тихо прошептал какую-то неразборчивую фразу.

— Что? — переспросил я.

— Н-ничего, так, поперхнулся. Ты продолжай, продолжай. Кажется теперь я готов услышать что угодно.

— Тогда слушай. Мухаммад поклонялся Каабе ещё до начала Исламского призыва. Но это ещё цветочки. Кое-кто и в наше время очень точно описал Грааль, причём с разных точек зрения. И с христианской, и с исламской. Угадай кто?

— Дэн Браун, — ехидно ответил Лёха.

Мы оба засмеялись. Пусть кто угодно утверждает, что в синкретизме Брауна есть истина. Спорить не буду, есть, так есть. А я вот не увидел. Даже если отбросить в сторону признанный факт, что книга «Код ДаВинчи» писалась как развлекательное чтиво, внутренний голос отчаянно твердит свою правду, и её просто так не заглушишь. Для меня правда сводится к двум словам: «не верю».

— Пошутил, так пошутил, — я отсмеялся и смог продолжить разговор.

— Я знаю, — без малейшей иронии отозвался Лёха.

— Так знаешь, кто?

— Нет, Тамплиер, не знаю. Я сказал, что знаю, как хорошо пошутил. Так кто же?

— Артур Кларк.

Каждый вспомнил что-то своё. Какую-то деталь, след образа или целый образ. От него, как по спирали бесконечной рулетки, разворачивались новые наслоения образов-видений. Спросите меня сейчас, сколько у Чёрного монолита граней? Геометрически шесть. Но ощущения не признают геометрических границ.

— Помню, у чёрного монолита была своя функция. По версии Кларка он пробуждал разум. Очень интересно, конечно, но Кларк это Кларк. Человек своей эклектичной эпохи. Тамплиер, а ведь он мог, так же как и ты, просто начитаться книжек. Сопоставить факты, священные для христиан и мусульман.

— Мог, — я спокойно выдержал аргумент, — А вот я могу привести тебе два факта из дохристианских времён. Мимир у скандинавов, это первый. А второй — менгиры. Стоунхендж.

— Йо, — сдавленно выкрикнул Лёха, — Ничего себе. Это получается так, что Грааль в той или иной форме присутствовал во многих культурах, а у тех, кто строил Стоунхендж, могло быть несколько Граалей?

— Да.

На этот раз он замолчал очень надолго. Я слышал шелест книжных страниц, сосредоточенное сопение и ждал. Мне было некуда спешить, я-то давно всё это переработал умом и сердцем. Сколько потребуется Лёхе, не известно. Не исключено, что он найдёт, чем опровергнуть мою логику. Но с голосом из глубины души спорить намного сложнее.

— Ты ведь не хочешь сказать, что Стоунхендж это исходное месторождение всех Граалей?

— Да ну что ты, Лёха. Такой титанический постулат может выдвинуть разве что Браун. Куда мне маленькому до его вершин.

— Ёрничаешь.

— И даже не отрицаю. Более того, получаю от этого удовольствие.

— Выходит, ты знаешь, что такое Грааль?

— Нет.

— Но можешь его найти.

— Нет. То есть, не знаю, справлюсь ли.

— Ага. Дело ясное, что дело темное. Лады, Тамплиерище. Ты меня конкретно загрузил, но за это тебе огромное спасибо. Мне надо подумать. А ты ищи Грааль. Святой, или какой он там. Или не Грааль он вовсе. Короче, ты меня запутал. Найдёшь, дай знать.

— Обязательно.

Разговор закончился. От резких гудков заложило уши, и я поспешил выключить громкую связь. Пусть теперь думает. А я займусь делом. Отвечу на Машино письмо. Но вначале надо покормить стаю рыбёшек, пока они от недоедания не превратились в табун пираний.

После заботы о рыбках я успел открыть текстовый файл и собраться с мыслями, но тут мне вспомнилось обещанное дело. Пришлось опять надевать уличную одежду и идти в ближайший супермаркет. Куда же без плитки белого шоколада? Не дело так с Алёной поступать. Наверное, занята, или со своим Олегом куда-то укатила, потому и не отвечает на смс-сообщения.

Шоколад я сунул в почтовый ящик Алёниной квартиры, а к себе домой притащил купленную там же пачку замороженных креветок. Отличная холостяцкая еда, хоть к кофе, хоть к пиву. Главное, иметь под рукой салфетку, а то потом мучение с клавиатурой.

Экран компьютера тренькунл сигналом. Дурные у меня колонки, в монитор встроенные. Ладно, посмотрим, что там за письмо привалило в одиннадцать вечера.

А письмо оказалось очень деловое и срочное. Ну да, стоило взять отпуск на несколько дней, как тут же нашлось наисрочнейшее дело. Завтра в 9.30 в офисе, приезжает заказчик, и нужно с умным видом проконсультировать. А потом по списку. Список на три страницы, всё по жёсткому, по календарной сетке. Да, на ближайшие дни про свободное время можно забыть. И переписка с Машей будет не такой многостраничной. Хорошо, что ещё на мобильный не названивают. Стоп, а где он? Вот я балда! Надо же подзарядить, а то батарейка села.

Пришпиленный к розетке, телефон прожужжал новым смс сообщением:

Я быстро отправил Алёне ответ:

Новое сообщение пришло незамедлительно:

Ну не брать, так не брать. Тем более, первое сообщение отправлено час назад, а была бы срочность, может позвонить на домашний или зайти прямо ко мне домой. Уж для неё-то двери моего дома всегда открыты. На оба входных ключа и на домофонную таблетку.

И я решил закончить письмо:

Сброшенный на флэшку файл уютно пристроился в пёстрой толпе разнообразных документов. Все они относятся к давно забытым рабочим текстам. А у него из имени только дата. Ни с чем не спутать. И не забыть.

Дата. Странная всё-таки штука — время. Зависит от поворота солнца. Там — у Маши уже два ночи, а здесь у меня ещё не кончился день. Но при этом и я, и она существуем в одном и том же пространстве, даже дышим, должно быть, одновременно. А что, если посмотреть глубже? Взять, к примеру, того же Персеваля. Если посмотреть на вещи под определённым углом, он может всё ещё существовать, только не за несколько градусов поворота Земли вокруг оси, а за сотни, тысячи, или большее число оборотов. А в масштабе вселенной это большая разница, или нет? Один поворот земли, тысяча, несколько тысяч.

Хватит, приказал я себе. Иной раз влезаешь в такие дебри, что лучше быстрее обратно. Иначе разум вполне может дать сбой и пойти в разнос.

Да уж, потерянный в мыслях. Так я сам себя обозвал на пол пути в кофейню. Надо быть таким психом, тащиться в полночь за три перекрёстка? Дежурный сисадмин разделил моё мнение о маразме и пробурчал себе под нос что-то про выделенку. Не со зла, а скорее сочувственно. А что ему сказать? Я молча вставил флэшку в компьютер, отправил письмо, расплатился и пошёл домой.

В подъезде объёмным эхом зазвучали шаги, но между шагами я услышал посторонее эхо. За два пролёта стало ясно, что на моей лестничной площадке кто-то есть. Слышалось неровное, сдавленное дыхание и шелест одежды.

— Ты? — удивлся я.

— Ну да, — кивнула Алёна, — Не ждал?

— А чего ты не зашла, у тебя же ключи есть? — только тут я стал замечать следы переживаний. Слёзы подпортили тушь, но Алёна с ней почти справилась. Другой бы не заметил, а я связал в одну логическую цепь напряжение мимики, красные глаза и мокрый платок между пальцев. Алёна тщетно пыталась совладать с дрожью в руках, платок упал на бетон. Она подобрала его, скомкала в карман и виновато посмотрела мне в глаза.

— А вдруг ты не один? Вдруг с Машей, а тут я вся в соплях. Влезу и помешаю.

Вот тебе на, подумал я. С каких это пор Алёна щемится? Ай-ай-ай, а ведь прицепилось Машино слово. Что же с ней происходит, с Алёной?

— Знаешь, будь я не один, а хоть бы и с Машей, я бы тебя впустил. Более того, был бы рад тебя видеть. Даже, хм… даже в разных обстоятельствах.

Она как-то резко засмеялась и прищурилась. В тёмном офисном костюме, со строгой укладкой волос Алёна выглядела немного нелепо на пыльных ступеньках полутёмного пролёта. Туда, где сесть, она подложила свежую рекламную газету, а с подоконника взяла пыльную консервную банку и приспособила под пепельницу. Глянцевую сумочку припрятала подальше, чтобы не запачкать окурком. А вот на замшевые туфли уже насыпала. Но я так понял, сейчас ей глубоко безразличны все эти пустяки.

Алёна закурила очередную сигарету, искоса посмотрела на меня и стала ещё больше похожа не обиженную учительницу младших классов. Ещё бы добавить очки и указку.

Она очень хотела что-то сказать, да никак не решалась. Я пару раз намекнул, что так ей станет легче, но девушка меня будто не слышала. Пропел соловьём мобильный. Она вздрогнула, зашуршала сумочкой и стала набирать ответ.

— Пошли ко мне, а?

Она громко цыкнула на меня и отмахнулась. Сигаретный пепел попал на брюки, и она машинально его стряхнула. Если точнее, размазала.

Пришлось ждать окончания сеанса переписки.

— У тебя есть чего выпить? — Алёна покраснела. Признаюсь, такой смущённой я видел её впервые. Сколько лет друг друга знаем, чего только вместе не переживали, и тут нате вам.

— Найдётся. Кагор есть.

Вот как всплыло из памяти, а я и забыл совсем. Сколько месяцев назад покупал, так и не допил. Кстати, Маша тоже писала про кагор.

— Кагор? — Нахмурилась Алёна, — ни фига себе.

— Что?

— Ой, Тамплиер, не обращай внимания. Пойдём. Открывай давай, я тут замёрзла сидеть уже, не май месяц.

Мы вошли в сумрак пустой квартиры. Зря я выключил свет, тогда бы Алёна точно вошла, а не сидела бы не мёрзла. Пока я возился с плащом и ботинками, она прямо в туфлях прошла на кухню и щёлкнула тумблером чайника.

— Кофе тоже будем, — по-хозяйски сказала Алёна и зазвенела стаканами для кагора.

Когда я вошёл в комнату, на столике уже стояли бутылка, два стакана и пепельница. Та самая, из коридора. Я поморщился, но Алёна и бровью не повела. Спасибо форточку открыла. Не прошло и минуты, а у неё между пальцев дымилась новая сигарета.

— Есть что на закуску? — требовательно поинтересовалась девушка, когда освежила в памяти крепость вина.

— Креветки, только их варить надо.

— Надо… Слушай, Тамплиер, можно, я не стану их варить?

— Сырыми есть, что ли, будешь?

— Ну, хватит глумиться! Сам свари, или ещё чего придумай.

Ага, вот она «она», как говорится. Узнаю Алёну. Стоило ей немного выпить и расслабиться на мягком кресле, как напускной скромности и не видать. А мне так даже привычнее. В ответ на наглость можно и кольнуть, если что. Не со зла и не в обиду, а так, для равновесия. Только не то сейчас время. Я-то вижу, что на душе у неё полный кавардак. Что-то острой занозой попало прямо в сердце и жить не даёт, будто по капелькам сок выпивает. Видел я её такой. Однажды. Несколько лет назад. Потом она исчезла на три года, дома не появлялась, институт осчастливила академическим отпуском. Я тогда понял — влюбилась. Это бывает. Вернулась потом, но никогда не рассказывала об оставленных в прошлом годах. Сколько я не пытался расспрашивать, всё без толку. Потом появился этот самый Олег. Я уже устал гадать, когда же они поженятся. И тут нате вам здравствуйте. Или я чего-то я в этой жизни не понимаю?

— Шоколад есть, — вспомнил я больше не ради закуски, а чтобы отвлечься.

— Какой такой? Ах, да. Белый. И где?

— Сейчас. Дай ключ от почты, я оставил у тебя в ящике.

Она даже не посмотрела в мою сторону, когда протягивала ключи. Хотелось хлопнуть за собой дверью от бессилия но я сдержался. Я ничего не мог понять, а дверь закрылась мягко и тихо.

Когда я вернулся, обнаружил перестановку. Столик с вином оказался придвинут к дивану, там же образовалась вазочка для конфет. Надо же, а про трюфели я совсем забыл. Когда куплены, где лежали? По сути, тот же шоколад. Если в фольге, то чего ему сделается?

Алёна сбросила туфли и устроилась на диване. Будет сидеть спиной к стене, да ещё в такой позе, костюм придется заново гладить. Только девушку это совсем не беспокоило. Она укрыла ноги пледом и пребывала в глубокой задумчивости, похожей на кому. Слава Богу, не ревела, а то что бы я с ней тогда делал? У Алёны если истерика, то летают тарелки. Тарелок поблизости нет, а вот зашвырнуть чем-нибудь тяжёлым это запросто. Той же бутылкой вина, даром что полупустая. У Айсамана случился удар. Правда, товарищ Штирлиц?

Но это вряд ли. В других местах с другими людьми я видел её закидоны. Мне же никогда таких радостей не доставалось. Значит, и сейчас не достанется. Дружба крепкая. Не развалится. Не расклеится. От дождей и вьюг…

— Ох, — вздохнула Алёна, — ну, где твой шоколад?

Теперь стало понятно, что это не задумчивость. Алёна наблюдала за мной. Незаметно так, с глубокомысленной твёрдостью на лице. Знаете, что бывает от такого пристального внимания? Становится не по себе.

— Иди сюда, Тамплиер, — тихо сказала Алёна.

Думаете, так просто отказать? Самый громкий, строгий приказ ничего не стоит рядом с такими тихими словами, полными усталого бессилия. Мне было всё равно, что именно вызвало её состояние. Нет, не так. Я был готов принять любую причину и встать на сторону Алёны. Если ей сейчас нужно моё внимание, она получит его целиком. Это из области необъяснимого. Больше, чем долг или человеческое сострадание.

— Знаешь, — Алёна взяла мою руку своей.

Только теперь я узнал, какие тонкие и нежные у неё пальцы. Словно созданные из мягкого хрусталя, если допустить существование такого материала. Холодные и слабые.

— Что?

Глаза Алёны снова переполнились бессильной тоской. Она смотрела в сторону. А по щекам тонкими прозрачными линиями пролились слёзы.

— Я ведь такая сволочь. Ты совсем ничего про меня не знаешь. Ты даже никогда не знал, где я была все те три года.

— Сколько раз я тебя спрашивал.

— Знаю! — хрипло выкрикнула Алёна и сглотнула горячий спазм, — Только я бы и не сказала. Дело не в тебе, и даже не во мне, наверное. Дело в законах, в человеческой слабости, в любви, наконец. Чёрт бы побрал эту любовь! Тамплиер ты мой, знал бы ты, что такое отдать половинку себя ради любви. Причём не ради настоящей, а ради прошлой. Но такой, рядом с которой меркнут звёзды, превращаются в чёрные дыры. Ты можешь такое представить? Нет, не можешь. И дай тебе Бог никогда не пережить такую же любовь. Знаешь, а ведь я и прав-то никаких не имею. То есть, могу попробовать что-то сделать, но всё это бессильные порывы, они не разорвут сети, в которую я попала. Я знаю, знаю, что пройдёт время. Прошли уже два года, и пройдёт ещё столько же. Я всё думала, думала, что Олег когда-нибудь узнает и поймёт. Он узнал. Да, понимаешь? Узнал! Но он мямля и рохля. Соплевыжималка коматозная. Нет, он хороший парень, и… ну во всех смыслах хороший, я улетала с ним. От иных мгновений кроме его дыхания и вспомнить ничего не могу, остальное словами не охватишь. Класс, что тебя не пугает такая откровенность. Ценю я тебя, Тамплиер, больше всех на свете. Маму только больше. Надо будет в гости заехать, а то месяц не виделись. Ну вот, о чём я, а? Ах, да, он узнал и сказал своим предкам. Я просто волокусь от его ребячества! Ну, надо было ума набраться, или это он за свои силёнки испугался? Не сдюжит? Да, такое не каждый примет, а я-то думала, что он меня любил. Так же как я его. Только он раз и в кусты. Вежливо так, со смущением. Бычара, рыцаря из себя строил. Прошу, говорит, прости мне эти слова. Да что слова? Мне одного взгляда хватило, чтобы я уже не смогла простить. Могла бы простить, если бы сам. Поняла бы, ведь принять такое, правда, не просто. А так… Размазня майонезная он, а не мужик. Понимаешь?

Между тем я кусал губы в попытке понять, о чём таком говорит Алёна. Разумный подбор причин вертелся в диапазоне от гарема или наркотиков до отсидки в колонии за убийство. Сказал бы я ей это в лицо? Конечно. Если бы хоть на мгноевения уверился, что правда блико. Но я ловил её осторожный взгляд, и там, на его глубине, было что-то такое неопознанное. Твёрдое и беззащитное одновременно. Это необъяснимое нечто беззвучно отрицало любое моё предположение. Интуиция тоже не сидела без дела. Кричала и разве что за волосы не дёргала. И почему-то в этот момент я подумал о Маше.

— Не понимаю, — как можно спокойнее сказал я Алёне, — Если ты расскажешь мне, что было в те три года, и как это связано с Олегом, то есть — нет, я не это хотел сказать. Если скажешь, я попробую понять, чего же он так испугался. Или не он, а его родня.

Девушка вздохнула. Очередная крошка пепла с сигареты упала прямо в вино. Я не успел остановить Алёну. Ладно, Бог с ним с пеплом, говорят, даже полезно. Она попросила снова наполнить бокал. Мне тоже хватило. Ровно на половину тары. Алёна скептически осмотрела бокалы и долила в мой из своего.

— Ещё есть?

— Откуда?

— Сходи, а? Дать? — она зашуршала содержимым сумочки.

— Да ладно тебе, есть у меня.

На бутылку хорошего вина хватит, а нет так банкомат недалеко.

Алёна взглядом проводила меня до двери. Одним движением глаз, словно индийская танцовщица. Сигаретный дым тихой змейкой тёк к потолку в направлении форточки. Было боязно оставлять так Алёну, но вытаскивать её из-под пледа противилась совесть. Интуиция сказала: ничего с ней не случится.

Сейчас на улице глубокой ночью совсем не жарко. Вот я и надел тёплый свитер и глухо застегнуть пальто. Вино я нашёл там, где ожидал, и за приемлемую цену. По часам меня не было минут пятнадцать.

Входная дверь тихо скрипнула в темноту квартиры, и на миг показалось, будто пусто, но едва зрачки привыкли к темноте, я разглядел силуэт на диване.

Алёна безмятежно спала, едва прикрытая пледом. Костюму точно хана, весело подумал я. Ещё бы не весело. Секунду назад было страшно за Алёну, а тут внезапно отпустило. Да Бог с ним, с костюмом, на пепельницу с окурками тоже плевать. Утром разберёмся. Пакет с вином осторожно звякнул в коридорной тишине.

Я прилёг рядом с Алёной. Она дёрнулась, а потом глубоко вздохнула и сонно прошептала:

— Ты пахнешь ночным городом.

Энергично пихнулась пару раз, но потом нашла себе уютное место. Ткнулась носом мне в плечо, и через минуту спала ровным, крепким сном.