Тигр на свободе

Глава 8

Наступила пятница. Дождь прекратился, и над двадцатыми этажами повис туман. Но прохожие все еще оставались в плащах и с раскрытыми зонтиками в руках: они не очень доверяли погоде.

Перед зданием ООН была стоянка такси, машины быстро разбирались служащими. Я подождал десять минут.

Наконец вышла Рондина с высокой брюнеткой в желтом пальто. Эту брюнетку я уже видел один раз. С ней ездил обедать в Гринвич-Виллидж Бертон Селвик. Когда они поравнялись со мной, я сказал:

— Привет, Рондина.

Она должна была бы испугаться, но этого не произошло. Рондина прекрасно владела собой.

— О, Тайгер… — сказала она.

Я бросил вопросительный взгляд на брюнетку.

— Тайгер Мэнн, Грэтхен Ларк, — представила нас Рондина.

— Очень рада, мистер Мэнн, — сказала та. — Тайгер — это ваше прозвище?

— Нет, настоящее имя.

— Очень оригинально. Вызывает определенные ассоциации, — с улыбкой заметила она, потом вопросительно посмотрела на спутницу. — А Рондина?

— Вот это прозвище, — пояснил я. — Мы старые друзья. — Она подняла брови и понимающе улыбнулась.

— Ну, тогда я исчезаю и оставляю старых друзей наедине.

— Но… — сказала Рондина.

Я подмигнул Грэтхен и взял Рондину под руку. Мне показалось, что она сейчас вырвется, и я крепко прижал ее локоть к себе.

Повернувшись к брюнетке, она сказала:

— Я позвоню тебе завтра, Грэтхен.

— Хорошо. До встречи, Тайгер.

— До встречи, — сказал я.

Большая часть служащих уже разъехалась. Мы быстро взяли такси и отправились в «Блю Риббон». Я откинулся на подушки. Рондина сидела рядом.

Это была романтическая поездка, почти такая же, как и двадцать лет назад. Тогда мы сидели в темноте, касаясь друг друга, и я чувствовал, как во мне просыпается любовь. Мы молчали, слова были не нужны… Я закрыл глаза и с трудом удержался от желания взять ее за руку.

Такси остановилось на перекрестке, и я услышал ее прерывистое дыхание. Рондина дрожала от страха. Она понимала, что скоро умрет, но не знала, когда. Я мрачно усмехнулся.

У ресторана мы вышли. Я расплачивался, а она стояла рядом и наверно спрашивала себя, не здесь ли это произойдет.

В ресторане мы заняли столик в нише, заказав виски с содовой и бифштексы.

— Ты делаешь большую ошибку, Тайгер.

— За свою жизнь я сделал только одну крупную ошибку — поверил тебе, но это больше не повторится.

Вдруг лед в ее глазах растаял, они стали теплыми и влажными. Это был старый трюк Рондины. Она закинула голову, а я искал взглядом шрамы от пластической операции.

— Мне непонятно твое поведение, Тайгер, — сказала она. — Ты все еще хочешь убить меня?

— Да.

— Зачем же тогда этот поход в ресторан?

— Чтобы ты немного рассказала о себе. Как тебе это удалось, Рондина?

Она свела брови:

— Что?

— Войти в семью Кенов?

Она твердо посмотрела мне в глаза.

— Я родилась в ней, можешь справиться — и тебе подтвердят.

— Мне и подтвердили, но я на этот счет другого мнения.

Рондина вынула сигарету и подождала, пока я дам ей прикурить. Глядя на меня поверх пламени спички, она задумчиво спросила:

— Как же, по-твоему, это произошло?

— Допустим, живет почтенная семья с гордыми традициями и незапятнанной репутацией. И вдруг кто-то обнаруживает «скелет в шкафу» — пятно на родовом гербе. Как поступит семья в таком случае? Вероятно, всеми силами постарается замять дело. Старый трюк, дорогая?

Рондина побледнела, и я понял, что попал в цель. Она нервно смяла сигарету, но взяла себя в руки.

— Чем ты шантажировала Кенов, Рондина?

— Как бы мне хотелось задушить тебя, — процедила она сквозь зубы.

— Я понимаю.

— Почему бы тебе не спросить у самих Кенов?

— Я непременно это сделаю. И уже разослал твои фото специалистам по пластическим операциям. Рано или поздно, я узнаю, кто ее тебе сделал. А может, нашлись специалисты в России?

Она улыбнулась.

— Это тебе придется установить самому, Тайгер.

Официант принес бифштекс. Подождав его ухода, мы снова принялись за игру в вопросы и ответы. Это было похоже на фехтование на шпагах. Я любовался Рондиной. Как и раньше, когда мы были одновременно любовниками и врагами.

— Родители? — спросил я.

— Ричард и Агнесс Кен. Отец родился в 1892 году, умер в 1951. Мать родилась в 1896, еще жива. Сестры: Рут, Патриция и Диана. Братья: Вернон и Джон. Диана и Джон погибли во время войны. Точные даты…

— Не нужно. Фамильный герб?

— Два единорога держат пурпурный щит с поперечными полосами, под ним свиток с надписью…

— Здорово вызубрила, — прервал я ее. — У тебя всегда были большие способности. Ты еще помнишь Кола Хаггерти, Рондина?

Она вопросительно посмотрела на меня:

— Кого?

— Ну, может ли человек так лицемерить? Ты убила его. Сразу после того, как выстрелила в меня.

Вилка задрожала в ее руке.

— Тебе неприятно об этом вспоминать? Черт возьми, а вот я совершенно спокойно думаю о тех, кого убил. Они заслужили это. По твоему мнению. Кол и я тоже заслужили, так что сентиментальность тут ни при чем. — Я взял стакан и сделал несколько глотков. — Или ты теперь сама боишься?

Рондина вновь овладела собой.

— Нет, — сказала она, — не боюсь.

— Напрасно. У тебя есть все основания бояться.

Я расплатился, и мы вышли. Нас можно было принять за супружескую чету. Никому бы и в голову не пришло, что рядом идут палач и жертва.

На углу Бродвея я остановил такси и назвал водителю адрес Рондины. Она положила между нами свою сумочку. Я прижал ее бедром и понял, что в ней пистолет. Для меня не составляло большого труда незаметно открыть ее, вытащить из пистолета обойму и положить ее себе в карман. В свое время Корбинет хорошо обучил нас.

Она не стала возражать, когда я вышел из машины и последовал за ней в дом, но остановилась около швейцара и портье, перекинувшись с ними парой слов. Оба мужчины имели достаточно времени, чтобы рассмотреть меня. Кроме того, она спросила их о времени и подвела свои часы. Таким образом, два свидетеля могли опознать меня и назвать точное время нашего прихода.

Но Рондина не знала, что сегодня я не собираюсь ее убивать. Пока еще нет.

Она нажала на кнопку двенадцатого этажа.

— Неплохо сработано, Рондина, — заметил я. Она поняла, что я имею в виду.

— Ты считал меня бездарной?

— Ни в коем случае. Однако за время нашей разлуки ты усовершенствовалась.

Рондина загадочно улыбнулась. Она так держала свою сумочку, чтобы в любой момент выхватить из нее пистолет. Правда, это мог заметить только профессионал.

Она вошла в комнату, оставив дверь открытой, и спросила:

— Выпьешь на дорогу, Тайгер?

— Охотно.

Она повернула выключатель. В разных концах комнаты загорелось несколько ламп и из скрытого динамика послышались первые аккорды симфонии Брамса. Рондина сбросила пальто на спинку кресла, положила сумочку, подошла к бару и начала что-то смешивать. Подав мне стакан, она прошла в спальню и через минуту вышла в голубом стеганом халате, под которым — я знал — больше ничего не надето. Я был разочарован. Нет, не внешностью Рондины — она была так же хороша, как и прежде, а тем, что она сочла меня простаком, способным клюнуть на ее старые приемы. Во всяком случае, она облегчила исполнение моего намерения.

— Прелестно, — сказал я. — Ты можешь заработать кучу денег, позируя для журналов.

Она улыбнулась.

— Спасибо. Ты допил?

— Я жду добавки.

— Сейчас.

Она не заметила, что первый стакан я вылил, и приготовила мне вторую порцию. Я сделал глоток и подошел к окну. Ее квартира выходила окнами на Центральный парк, с двенадцатого этажа был хорошо виден весь его громадный прямоугольник.

— Славная квартирка, Рондина. Наверно, стоит не меньше тысячи в месяц. Если учесть твое жалование в ООН, она тебе не по карману.

— У меня есть рента, а положение обязывает поддерживать определенный статус. Семья считает точно так же.

— У меня другое объяснение.

— Какое же?

Я повернулся и посмотрел на нее.

— Да, у тебя есть побочный доход, но его источник не семья, а враждебное правительство.

Она покачала головой.

— Допустим, ты сказала правду, но только наполовину. Возможно, Кены и дают тебе деньги, но только, чтобы ты не обнародовала какую-то их тайну. — Я торжествующе улыбнулся. — Остроумный шантаж — отличное алиби для денег.

Она снова побледнела.

— Через несколько дней я узнаю тайну этой семьи, — продолжал я. — То, что смогла сделать ты, смогу и я. У меня есть парни, которые раскопают все, что угодно.

— Тайгер…

— Что произошло с твоим братом и сестрой, которые якобы погибли во время войны?

— Дьявол! — Она швырнула в меня стакан. Он ударился о стену и разбился. Я не шевельнулся. — Они мертвы! Оставь мою семью в покое! — Я улыбнулся.

— Дорогая, у тебя плохая память. Ты совсем забыла своего Тайгера. Неужели не помнишь, что я ничего не бросаю на полдороге. Я разузнаю все до конца. Я слишком сильно любил тебя и потому теперь так сильно ненавижу. Вспомни, о чем мы мечтали и конце войны: иметь домик у моря и детей. Сколько детей ты хотела? Ах, да, четверых! Боже, как я был тогда счастлив… и как глуп. Я совершенно ослеп от любви… Я подарил тебе жизнь и забыл о деле, а потом ты захотела убить меня. Любовь? Черт возьми, да ты не знаешь, что это такое.

Взгляд Рондины стал печальным.

— Ты меня еще любишь, Тайгер? — Она по-прежнему была великолепной актрисой.

Я ответил не раздумывая:

— Конечно, и никогда не перестану. Но это не помешает мне убить тебя. В душе у меня все перегорело.

— Ты действительно этого хочешь?

— Да. И убью, как только все узнаю.

Симфония приближалась к торжественному финалу. Наступил подходящий момент. Я уселся на ручку кресла и посмотрел на Рондину.

— Сними халат.

Ее руки непроизвольно потянулись к вырезу халата и стянули его на горле. Я сделал несколько шагов к ней. Она стала медленно отступать, пока не оказалась около софы.

— В чем дело, моя радость? Разве я не видел тебя обнаженной? Я знаю каждый сантиметр твоего тела, так что не разыгрывай из себя недотрогу.

— Тайгер… — Она вцепилась в спинку кресла.

— Сними, — сказал я, — или это сделать мне?

Вряд ли она испугалась бы больше, если бы я направил на нее пистолет.

— Прошу тебя, — сказала она. — Зачем… — Я усмехнулся.

— Ты решила, что я собираюсь тебя изнасиловать? Нет, я только хочу увидеть результаты пластической операции.

Прошло несколько секунд. Закусив губу, она стала нащупывать застежку пояса, расстегнула ее, одним движением сорвала с себя халат и вызывающе посмотрела на меня.

На секунду я вернулся в прошлое, в тот день, когда мы прятались в сарае, а снаружи нас искали французские партизаны. Они ничего не заподозрили. Сильный ливень смыл все следы. Убедившись, что опасность миновала, мы начали плясать от радости. Рондина танцевала на земляном полу, сбрасывая с себя одежду…

Но сейчас она дрожала всем телом, и это была дрожь ненависти.

— Да, хирурги неплохо поработали. — Мне было нелегко говорить. — Парафиновые впрыскивания, невидимые швы, строгая диета, регулярная гимнастика и массажи могут стереть следы многих лет, но воспоминаний они не уничтожат.

Я отвернулся и пошел к двери.

— Тайгер!

Я оглянулся. В руке она держала пистолет, а открытая сумочка валялась в кресле.

— Я могу убить тебя, если захочу.

— Нет, не можешь, ты многое забыла. — Я вынул обойму из кармана и швырнул к ее ногам. — Вот. Попробуй, если хватит силы воли.

Она изумленно посмотрела на бесполезный кусок железа в своей руке и, опустившись на колени, зарыдала как ребенок.

В этом была вся Рондина. Больше всего она огорчалась, если ее перехитрили.

Я покинул квартиру, добрался до ближайшего угла и несколько минут поджидал свободное такси, но все проезжающие машины были заняты, и я пошел пешком по Бродвею. У меня из головы не выходила картина: она обнаженная стоит на коленях и плачет.

Как получилось, что она посвятила свою жизнь разрушению? Как могла такая прекрасная, прямо-таки созданная для любви женщина найти свое призвание в ненависти, коварстве и смерти? Правда, война заставила многих людей выбрать такой путь, но она могла вернуться к нормальной жизни. Мы могли быть счастливы друг с другом, несмотря на то, что принадлежали к разным лагерям. Может, тогда и моя жизнь сложилась бы иначе… Однако две прощальные пули Рондины заставили меня искать забвения в джунглях холодной войны.

Но что же заставляет ее продолжать шпионскую работу? Патриотизм? Нет. Она свободно меняла хозяев, чтобы приобрести и удержать то единственное, в чем нуждалась — власть.

Сегодня я восторжествовал над ней, я, который, как она предполагала, погиб от ее руки. Поэтому и расплакалась. И теперь возненавидела меня вдвойне.

Размышляя так, я не заметил приближающуюся машину, а очнулся только при звуке первого выстрела и бросился ничком на асфальт позади стоявшего «бьюика». Протарахтела очередь из автоматического пистолета. Я послал пулю в заднее стекло удаляющегося «форда».

Я успел пальнуть еще раз, но тут услышал шум второй машины. Из нее выпрыгнул мужчина, чтобы обойти меня с тыла, но я срезал его одним выстрелом, и он свалился как подкошенный. В ту же секунду я выстрелил в окно автомобиля и увидел, что шофер упал головой на руль. Машина завихляла и остановилась, упершись в «кадиллак». Ее мотор еще некоторое время работал.

В подобных случаях никогда не надо сбегать с места происшествия. Следует идти медленно и неторопливо, на такого прохожего никто не обратит внимания. Я спокойно подобрал бумажник нападавшего и свернул в боковую улицу. Первую полицейскую сирену я услышал только у Тайм-сквер, после этого сел в такси, доехал до перекрестка и вылез.

На станции метро я зашел в туалет и осмотрел бумажник. В нем было только 32 доллара мелкими купюрами и больше ничего. Я уже собирался его выбросить, но тут обнаружил потайное отделение, а в нем тысячедолларовую банкноту. Я сунул ее в карман вместе с мелкими деньгами, вышел на платформу и незаметно бросил бумажник на рельсы.

Поднявшись наверх, я купил бутылку кока-колы и выпил ее в честь благополучного избавления от опасности.