Тихая бухта (Художник Г. Алимов)

Глава девятнадцатая

На другой день, плотно позавтракав, Димка отправился к Шурке. Тот уже в полном снаряжении ждал его. Быстрым шагом ребята направились к Поворотному мысу. Вдруг Димка спросил приятеля:

— Послушай, а почему нам не пойти на Красный перевал?

— Да ведь мы же сговорились на Поворотный идти.

— Ну, какая тут охота, сам посуди!

— А что?

— А Савелий Петрович куда пошел? На перевал?

— Ну да…

— Значит, охота там лучше?

— Да почему же?

— А потому, что Савелий Петрович не хотел, чтобы мы шли туда же.

— Ты глупости говоришь.

— Как хочешь, а я на перевал пойду! Ты можешь идти на Поворотный.

Шурке, в сущности, было все равно, куда идти. Он повернул вслед за Димкой. Но до Красного перевала было значительно дальше.

Охотники миновали поселок. Он остался справа. Крайние избушки скоро скрылись за деревьями. Шурка решил отомстить Димке за лишний путь — он прибавил шагу. Димка не привык к быстрой ходьбе, которой научился его друг в частых походах с отцом.

Димка скоро устал. Шурка, не обращая внимания на пыхтенье приятеля, шагал не переставая. Димка стал отставать. Но признаться в усталости ему не хотелось. Когда расстояние между ними увеличивалось, он принимался трусить. А чтобы не зазвенело снаряжение, он поддерживал его рукой. Лыжи, которые на дороге приходилось нести на себе, мешали ему и оттягивали плечо. В рюкзаке все перевернулось, и что-то твердое, должно быть все та же сковородка, воткнулось ему в спину. Он вспотел. Расстегнул кухлянку и воротник рубахи. Но ничего не помогало. Лицо его приняло растерянное, жалкое выражение. Время от времени он старался шагать, как Шурка, будто не спеша, но делая широкие шаги. Однако этот шаг тотчас же сменялся трусцой.

Но вот дорога кончилась. Шурка присел на сугроб, оглянулся. Заметив это, Димка пошел шагом. Шурка крикнул ему:

— Давай быстрее!

Дождавшись приятеля, он пояснил с улыбкой:

— До перевала дальше. Значит, надо нажимать.

Димка сделал вид, что ему все равно. Но Шурка хлопнул его по плечу:

— Устал?

— Нисколько, — ответил Димка, едва переводя дух.

— Сделаем привал, — сказал Шурка.

Он снял с себя мешок и лыжи. Мешок был небольшой, аккуратно сложенный и тугой.

Бросив иронический взгляд на Димкин мешок, Шурка, не говоря ни слова, развязал его, вытряхнул содержимое и заново уложил. И у Димки мешок почти наполовину уменьшился. А ведь ему казалось, что дома он его так тщательно уложил!

— Видал, как надо укладывать? — сказал Шурка. — Бок о бок, чтобы друг другу не мешало, чтобы его можно было как угодно трясти и перевертывать. Понял?

Друзья разлеглись на пригорке, и Шурка продолжал учить своего приятеля:

— Когда долго идешь, на привале садись или ложись так, чтобы ноги повыше головы лежали. Это чтобы кровь от них отлила. Отойдут ноги — и шагай опять сколько хочешь!

Свинина с бобами очень пригодилась в дороге. Обоим охотникам она пришлась по вкусу. Подкрепившись, они двинулись дальше. Стали на лыжи. Теперь Димка шел наравне с другом.

Короткий зимний день близился к концу. Где-то на полпути солнце попало в облачный мешок, попыталось было вырваться из него, посветило бледными лучами, пытаясь раздвинуть сумрак вечера, но не справилось с ним и пропало. Как всплывает пятно крови в воде над раненой нерпой, так всплыл красный отсвет над местом, где пропало солнце. Он вмиг сменился фиолетовой трепетной дымкой, потом она стала синей. Сумерки еще больше сгустились.

Ночь пришла с востока и накрыла снег, и лес, и камни.

— Заночуем в макосеевской заимке! — сказал Шурка.

Со времени поимки старика и уничтожения макового поля ребята не бывали здесь. Фанза, где жили макосеи, стала охотничьей базой. В ней останавливались охотники, идущие к Сихотэ-Алиню за медведем или за козой.

Мальчики отправились к заимке.

Фанза была занесена снегом по самую крышу. Снег навис белой шапкой над дверями и наличником окна. Шурка отодвинул кол, которым была подперта дверь, и ребята вошли в фанзу. Шурка разыскал и зажег лампу. Тут давно никого не было: толстый слой пыли покрывал серой пеленой все предметы. В углу лежали два ватных одеяла. Шурка заглянул в ящик, прибитый к стене. Там в порядке стояли кульки с мукой, рисом, солью и прочей снедью. Шурка по-хозяйски осмотрел все. Продукты были в полной сохранности. Только сало немного зацвело. Шурка вынул его оттуда:

— Придется зажарить его, Димка, а то испортится совсем!

На место вынутого он положил свежее сало, принесенное с собой. Потом принялся приводить фанзу в порядок: смел пыль, выколотил одеяла на дворе. Димка отправился за топливом, нарубил тонких веток, пораскидал снег и нашел валежник. Дерево было сухое. Но когда он принес все это, Шурка сказал ему:

— Пойди наруби еще дровишек, можно и сырые. Покажу, как костер разжигать…- и сложил сушье под нары, где лежали принесенные кем-то раньше дрова.

Это поручение Димке выполнить было значительно легче. Он вернулся через несколько минут с целой охапкой смолистых веток и несколькими отсыревшими поленьями, лежавшими возле фанзы.

Шурка вынул бересту, нарвал ее тонкими лентами, положил в очаг и обложил сосновыми иголками. Потом взял одно полено, отколол от него несколько тоненьких палочек и стал стругать их так, что одним концом стружки были прикреплены еще к палочке. Стружки завивались мелкими кудряшками.

— Красиво! — сказал Димка.

— «Красиво»! Дело не в красоте, — отозвался Шурка. — Увидишь, как гореть будет! — И он ловко кругообразным движением подрезал стружки у основания. Собрал их и положил ни бересту. Сверху этого он клеточкой уложил тоненько расколотые дрова и несколько сухих веток. Лишь после этого положил в печь дрова потолще.

Шурка зажег одну — только одну спичку, как его самого учил отец, и, защищая ее ладонью, поднес к костру. Береста сразу запылала ярким красным пламенем. Густой черный дым от нее окутал дрова. Сосновые иголки затрещали, обстреливая крошечными огоньками все вокруг. Прозрачные стружки сначала обуглились с краев, потом робкое пламя пробежало по ним раз, другой и плотно въелось в них. Стружки занялись ровным пламенем. Шурка беспрестанно подкладывал их, давая пищу огню, когда его язычки беспомощно повисали и синели. Наконец стружки перекинули огонь на тонкие лучинки, загорелись и те. Дрова стали шипеть. Вода из них мутно-молочными хлопьями падала вниз, в огонь, и тотчас же испарялась. Лучинки бережно вынесли огонь на мелкие дрова; загоревшись, те перекинули пламя на верхний этаж здания, сооруженного Шуркой. Жар заструился по фанзе.

— Видал? Сейчас у нас все мигом закипит и сварится! — сказал Шурка.

Тишина окружала поляну, на которой стояла фанза. Лунный свет лежал на заснеженных кронах деревьев, не достигая земли. Длинная тень от фанзы протянулась вдоль поляны. Тишина была настолько глубокой, что ребята притихли, стали разговаривать вполголоса, будто кто-то мог подслушать их.

Поели, улеглись спать. Поленья все тлели в очаге, струя тепло.

Вдруг Шурка насторожился:

— Стреляют где-то!

Димка, которому сон уже склеил веки, пробормотал:

— Это стреляет дерево…

— Дерево от мороза стреляет, да не так, не раскатисто. Ты послушай.

Выстрел повторился. Теперь и Димка ясно расслышал его. Вслед за этим началась настоящая перестрелка. Выстрелы следовали один за другим, то с правильными промежутками, то, после долгого молчания, залпом. Шурка встревожился и сел на нарах:

— Что же это такое?

Он вскочил и выбежал из фанзы. Димка, накинув кухлянку, выбежал за ним.

— На чекрыгинской протоке стреляют, — определил Шурка.

Ребята постояли. Выстрелы прекратились. Димка дрожал от мороза и от страха и волнения, вызванного этой необъяснимой перестрелкой. Кругом было так глухо!..

— Не случилось ли чего с Савелием Петровичем? — спросил он прерывающимся голосом. — Ведь он пошел примерно в ту сторону.

Шурке эта мысль тоже пришла в голову; он нахмурился, что-то решая. А Димка, превозмогая страх, сказал:

— Может, мы пойдем туда?

— Куда?

— Где стреляют. Поможем чем-нибудь…

Шурка молча вошел в фанзу, оделся. Димка последовал его примеру. Они погасили лампу, закидали огонь снегом и подперли дверь колом, как было раньше. Затем стали на лыжи и пошли напрямик через лес.

Шурка шел впереди. Только скрип лыж по подмерзшему снегу нарушал тишину да ровное дыхание ребят. Облачко пара окутывало их лица, отлетало назад, осаживалось капельками на мехе кухлянок. Капельки индевели, и скоро на воротнике и возле ушей мех поседел. Ресницы на глазах тоже обледенели и слипались. Иногда верхние ресницы мгновенно примерзали к нижним и мешали смотреть, приходилось их отдирать рукой. Деревья не шевелились. Стрелой вытягивались они к глубокому небу. Тени прятались за деревьями.

Шли ребята минут сорок. Чекрыгинская протока была уже близко. Шурка пошел тише и предупредил товарища:

— Гляди по сторонам!

Димку опять взяла оторопь. Он таращил глаза, но ничего, кроме косых теней от деревьев, не видел. Сердце у него громко билось. Он не боялся, но нервная дрожь не оставляла его. Он старался ее унять, но чем больше старался, тем сильней охватывала она его. Тогда Димка перестал себя сдерживать, и дрожь неожиданно прекратилась.

Между деревьями показалась поляна, на которой стояла чья-то фанза. Шурка круто взял влево и стал обходить поляну, чтобы выйти с подлунной, теневой стороны. Теперь он шел совсем тихо, сняв ружье и держа его наперевес, готовый ко всяким неожиданностям. Подражая ему, Димка тоже взял ружье в руки и пригнулся.

Обошли поляну, притаились за деревьями. Фанза была ярко освещена луной, но оттуда не доносилось ни звука. Ребята подошли к фанзе. Обошли ее, выглянули из-за угла. Дверь была распахнута. Сердце у Димки сжалось на мгновение, но Шурка решительно подскочил к двери и, стукнув в нее прикладом, крикнул:

— Эй, кто тут есть?

Никто не ответил.

Ребята вошли. Шурка зажег спичку. Неверное пламя осветило стены, нары, печь. На полу валялась лампа «летучая мышь», возле нее чернела лужа керосина. Шурка поднял лампу, поболтал. В лампе булькнуло. Шурка зажег ее.

Стол был опрокинут, и одна из ножек у него сломана.

— Драка была! — сказал Шурка.

Ребята вышли на поляну. Сугроб слева был весь разрыт. Шурка расшвырял ногой снег и поднял гильзу от патрона. Еще несколько гильз виднелось в снегу.

— Здесь лежали! — сказал Шурка, показывая на углубление в снегу, сохранившее сходство с человеческим телом.

Друзья пошли дальше. На середине поляны было много следов. У первых деревьев, окружавших опушку, тоже были видны следы: отпечатки лежавших на снегу людей. Тут же валялось несколько гильз. Шурка посмотрел на одну внимательно, зажег спичку, рассмотрел на донышке цифры.

— Тридцать два — сорок! — сказал он. — Батька был тут! Его винчестер…- Шурка облегченно вздохнул. — Значит, батька кого-то караулил! Хуже, если б было наоборот…

От фанзы тянулась тропинка к проезжей дороге. Шурка стал рассматривать следы. Сбоку тропинки шла лыжня.

— Батькина лыжа! — сказал Шурка. — У него короткая, широкая, потом камус приклеен не сплошь, а узенькими полосками, вроде полозьев… Значит, батька кого-то поволок.

Шурка повеселел.

— А может, его самого поволокли? — усомнился Димка, не совсем доверяя своему приятелю-следопыту.

— А посмотри, с другой стороны лыжня есть?

— Есть.

— Значит, батька с кем-то вел тех, кто шел посредине дороги. Не поставят же они пойманных по бокам: удерут!

Да, теперь это было совершенно ясно и для Димки. Он сказал, с восхищением глядя на друга:

— Ты настоящий Шерлок Холмс!

О великом сыщике Шурка слышал. Похвала друга польстила ему. Но в глубине души он не совсем был уверен в правильности своего вывода. И когда Димка предложил нагнать ушедших, Шурка согласился.

Ребята помчались вдоль дороги, ведущей в поселок. Шурка сразу опередил Димку, и тот, стараясь его перегнать, зачастил. Под ноги ему попался кусок дерева, лыжи разъехались в разные стороны, и Димка уткнулся носом в снег.

— Рано картошку садишь — померзнет! — насмешливо крикнул Шурка. — Ждать не буду!

Димка встал, отряхнулся. Кусок дерева лежал возле. Димка поднял его. Это был обломок приклада, крытого светлым лаком. Полом старый, но винты, которыми он был скреплен, вырваны недавно. Димка с довольным видом положил его за пазуху. Все-таки и он кое-что нашел! Может, пригодится.