Тихие дни в Перемешках

Тебе обязательно надо курить в доме?

Да.

Но на улице хорошая погода.

Дорогая моя, ты, видимо, как-то упустила из виду, что мы опять проводим отпуск в твоей лю­бимой Германии, которую я совершенно не люблю, поэтому когда благодаря твоему упорству, достой­ному много лучшего применения, мы в очередной раз оказались в колыбели нацизма, то сразу дого­ворились, что в отместку я получаю право курить где захочу.

В машине — нет.

В машине нет, но сейчас мы не в машине.

Не знаю, понравится ли Бадерам, что мы курим в их гостиной.

Ты имеешь в виду Большой Фамилий Бадер?

Прекрати. Наверняка они написали «Griiss», что значит «большой привет», а программа так переве­ла, семья у них — только они вдвоем, и мне кажется, она грустит, что у них нет детей.

С чего ты взяла?

Такие вещи нельзя не заметить.

Это их проблемы. Кошмар! Только представь себе кошмар — провести в Малых Перемешках все детство. Ужас!

Это не Малые Перемешки. Тебе еще не надо­ело потешаться над машинным переводом?

А тебе не смешно, что Бадеры не волокут ни слова по-английски?

Мне не смешно.

Ни капельки?

Нет.

И даже что они не замечают, когда машина пе­реводит Гармиш-Партенкирхен как Малые Пере­мешки Церквей?

Нет. И насчет «колыбели нацизма» ты переги­баешь.

Перегибаю, согласен. Но это и не совсем не­правда.

Ни один из сегодняшних немцев не несет от­ветственности за то, что творилось тогда.

Чего нет того нет.

Ты собираешься курить в доме при детях?

Теоретически да, собирался.

Нина Телеман. 43 года. Учитель норвежского в старшей школе. Близорука. Очки 4 сантимет­ра толщиной. Вру. Один сантиметр, но это тоже много.

Брур Телеман. 42 года. Завлит Национального театра. Мечтает, что сам напишет пьесу. Совершен­но бесподобную, идеальную вещь. И покажет нако­нец всем, что такое Театр. Отличное зрение. Про­блемы с алкоголем? Да нееееееееееееееееет. Разве это проблемы?