Тимоти Лири: Искушение будущим

МОИ ВСТРЕЧИ С ТИМОТИ ЛИРИ Альберт Хофманн[40]

Тимоти Лири после своего побега из тюрьмы Сан-Луис-Обиспо в Калифорнии в сентябре 1970 года приехал в Швейцарию и попросил политического убежища. Он жил в курортном городке Виллар-сюр-Олон в Западной Швейцарии.

Мы познакомились при посредстве адвоката доктора Лири, доктора Мастронарди. 3 сентября 1971 года мы встретились с доктором Лири в кафе железнодорожной станции в Лозанне. Встреча была сердечной, ведь наши судьбы скрестились под знаком ЛСД. Лири был среднего роста, стройный, энергичный, с яркими, смеющимися глазами на загорелом лице, обрамленном слегка вьющимися с проседью волосами. Он скорее походил на экс-чемпиона по теннису, чем на отставного гарвардского профессора. Мы поехали на машине в Бушийон, где за столиком, сервированным белым вином и рыбой, наконец состоялся диалог между отцом ЛСД и его апостолом.

Я высказал свои сожаления по поводу того, что исследования ЛСД и псилоцибина, которые имели столь многообещающее начало, породили такую ситуацию, при которой их продолжение в академических кругах сделалось невозможным. Я также высказал свое несогласие с позицией доктора Лири о допустимости пропаганды ЛСД среди молодежи. Лири отрицал некоторую опасность ЛСД для молодежи. Он сказал, однако, что я не совсем справедлив, обвиняя его в совращении несовершеннолетних, так как тинейджеры в Соединенных Штатах, благодаря информации и жизненному опыту вполне сравнимы со взрослыми европейцами. Взросление, наряду с пресыщением и интеллектуальной стагнацией, наступает в Соединенных Штатах слишком рано. По этой причине он считает ЛСД-опыт важным, полезным и допустимым даже для людей, еще не достигших зрелого возраста. В этом разговоре я также высказал сожаление по поводу широкой огласки, которую Лири придал своим исследованиям ЛСД и псилоцибина, когда он приглашал на свои эксперименты репортеров из журналов и газет и даже мобилизовал радио и телевидение. Лири защищал свою политику гласности, мотивируя это тем, что он чувствовал свою личную историческую роль в том, чтобы сделать ЛСД всемирно известным. Несомненный положительный результат его распространения среди молодого поколения Америки делает любые негативные последствия, имевшие место в результате неправильного использования ЛСД, слишком малой ценой за это.

В ходе этого разговора я удостоверился в несправедливости тех людей, которые считают Лири апостолом наркотиков. Он резко различал психоделические наркотики (ЛСД, псилоцибин, мескалин, гашиш), в благотворном действии которых он был убежден, и наркотики, вызывающие привыкание — морфин, героин и т. д., против употребления которых он не переставал агитировать.

В моей памяти доктор Лири остался обаятельным человеком, убежденным в своей миссии, который защищает свои убеждения с юмором, но бескомпромиссно, который действительно верит в чудодейственные свойства психоделических наркотиков и с оптимизмом смотрит в будущее, и при этом готов выдержать любые практические трудности, неприятности и опасности, стоящие на его пути. Он выказывал полнейшее безразличие к тяготам и опасностям, могущим грозить ему лично, что и подтвердила его дальнейшая судьба.

Я имел еще один случай встретиться с доктором Лири в течение его пребывания в Швейцарии. Это было в феврале 1972 года, в Базеле, в связи с приездом Майкла Горовица, куратора Мемориальной библиотеки имени Фитца Хью Ладлоу в Сан-Франциско, библиотеки, специализирующейся на литературе о наркотиках. Мы поехали в мой деревенский дом, рядом с Бургом, где завершили наш сентябрьский разговор. Лири в этот раз выглядел нервным и отстраненным, возможно, плохо себя чувствовал. Из-за этого разговор был не таким продуктивным, как в предыдущий раз. Он покинул Швейцарию в конце года, расставшись со своей женой Розмари, теперь в компании с Джоанной Харкорт-Смит.

В следующий раз мы встретились только шестнадцать лет спустя. Стояла осень 1988-го, и я приехал в Калифорнию с циклом лекций в связи с основанием фонда Альберта Хофманна. Мы встретились на вечеринке в доме Джона Лилли в Малибу 1 октября и виделись еще на следующий день, на приеме в честь открытия фонда, в элегантном Сент-Джон-Клубе в Лос-Анджелесе. Наша встреча была опять очень сердечной. Мы согласились с тем, что история психофармакопеи по преимуществу только начинается и что ее истинное значение для эволюции человеческого сознания определится в грядущем духовном Веке Водолея.

Наша следующая и последняя встреча состоялась в Гамбурге, в Германии, куда мы с Тимом были приглашены на ток-шоу, посвященное 50-летию открытия ЛСД. Программа вышла 16 июля 1993 года, в серии передач под общим названием «Премьера». В течение сорока минут нас интервьюировала молодая женщина, иногда обоих вместе, иногда порознь. Вопросы в основном были самые обычные. Самым необычным в этом интервью была, пожалуй, крайняя степень интереса юной леди к одному из заявлений Тима, которое он сделал много лет назад в интервью журналу Playboy, — о том, что ЛСД — это самый сильный из всех открытых человечеством афродизиаков, что женщина якобы может испытать более ста оргазмов в течение одного любовного ЛСД-сеанса. Дама непременно хотела узнать, правда ли это и был ли сам Тим свидетелем этого явления. Меня она тоже спрашивала об этом. Тим искусно увернулся от прямого ответа, сказав, что естественно говорить о сексе в интервью журналу Playboy Это он, дескать, и делал и, конечно, слегка утрировал шутки ради. Он часто в своей жизни шутя говорил всякие глупости и будет продолжать это делать, сказал он. Репортерша была заметно разочарована. Тим был шутник, самоироничный «хозяин своему слову».

Тем же вечером мы были приглашены в гости в дом наших общих друзей в Гамбурге. Тим был центром веселой компании. Он был оживлен, в отличном настроении и рассказывал веселые истории, от которых все покатывались со смеху. Было далеко за полночь, когда мы обнялись и распрощались. Это была наша последняя встреча.