Тимоти Лири: Искушение будущим

ИЛЛЮЗИИ Розмари Вудрафф[109]

В мой третий приезд в Миллбрук, весной 1965-го, Тим пошутил по поводу моего подарка «Майское вино» с ароматом ясменника.[110]

Он казался мне добрым. Когда мы гуляли в лесу, он показал мне пруд, в который он бросил обручальное кольцо. Потом в нем кто-то утонул. Прошлогодние листья на мелководье у берега были коричневые. Я подумала, что он одинок.

Когда я встретила его в следующий раз, в начале июня, на открытии галереи, я была под ЛСД. Я была удивительно счастлива; счастлива быть одинокой, полностью в себе, спокойной и веселой. Мне было очень хорошо. В тот вечер Тим говорил о психоделическом искусстве и технике «аудио-обонятельно-визуальных изменений сознания». Он был дидактичен, загадочен, обаятелен и очень интересен.

После открытия мы пошли в бар за углом чего-нибудь выпить.

— Ты похожа на девушку, которую я любил когда-то.

— Давай посмотрим, — я достала из кармана маленькое двустороннее зеркальце, подаренное мне одним художником, и протянула его в руке, так что оно оказалось между нас.

— Мои волосы, твоя улыбка, мой нос, твои глаза, что ты видишь?

— Хорошая пара, — он прикурил сигарету.

— Может быть, — я протянула бокал, чтобы чокнуться.

Он был очень весел, как первый глоток чистого кислорода после пытки в кресле дантиста. Было какое-то чувство, что нас связывает что-то, из каких-то незапамятных времен, какой-то очень глубокий совместный опыт. Но я решила отклонить его приглашение на уикенд в Миллбрук. Он был женат на очень красивой женщине, блондинке, высокооплачиваемой модели. А у меня был страстный музыкант. Мне нравилось его сильное, индейское лицо, оно напоминало кого-то из другого времени, я любила его. Он был воплощением прекрасного легкомыслия. Темные ритмы текли в его венах. Я любила джаз и элегантность и полюбила его с первого взгляда.

Сбегая от грустного лета, я еду в Миллбрук с Тимом, вместо того чтобы ехать в Калифорнию к своим родителям, что, как я чувствовала, должна была сделать. Он одолжил у кого-то джип. Я отдаляюсь от дома.

Синяк под глазом, заплатанные джинсы, рваные кроссовки. Я была смущена тем, что он спасает меня, а я в таком виде.

— Чем ты занималась все лето? — спросил он.

— Умирала от жары и безумия, — ответила я.

— У меня есть теория о смерти, хочешь расскажу?

— Конечно.

— В момент смерти все испытывают экстаз, и смерть сливается с жизнью в одно целое. Что ты думаешь по этому поводу?

— Не знаю. Я не верю, что смерть — это выход, но недавно я хотела, чтобы эта жизнь прекратилась.

— У меня это было много раз. Слушай, давай заключим соглашение…

— Что это за запах? — Машина была наполнена дымом, и из мотора доносились какие-то стуки.

— Открой окно. Я забыл, что глушитель сломан. Других машин не было. — Холодный ночной воздух из окна разогнал дым, но стук из мотора стал громче.

— Что ты сказал? — Мне надо было кричать, чтобы он услышал меня.

— Давай поедем вместе.

— Куда?

— Всюду. Почему ты не приехала в Миллбрук, когда я тебя приглашал?

— Тогда мне не надо было спасаться.

Голубые глаза дружески улыбались. «И чего бы тебе хотелось теперь?» — спросил он.

— Чувственного удовлетворения и умственного восторга.

— Чего еще?

Я взглянула на него. Красивый профиль, сильные руки на руле. Проницательный пламень в глазах, раньше темные, теперь седые волосы. Очень красив. «Любить тебя, я думаю».

Полная луна в Водолее, августовская ночь. Мы повернули и проехали через ворота, по мосту, по туннелю из деревьев. Окна большого белого дома горели красным и синим цветом, замок с башнями, окруженный бесчисленными акрами лесов, озер, садов и развалин. Здесь были все элементы мифа и сказки, и хозяин всего этого в изысканной манере распахнул передо мной дверь замка. Он проводил меня наверх, в башенную комнату. Слегка улыбнулся. И ушел, спустившись вниз по лестнице.

Когда я проснулась, был теплый летний день. Я вдыхала аромат белых цветов воскового дерева, увивающего окно, забывала обет одиночества, принятый было мной, вспоминая, как прошлой ночью чувствовала его сквозь пол. Я чувствовала его всю ночь, слушая его шаги по коридорам замка. Я мечтала о бессонном муже в алых одеяниях в каменной палате подо мной.

Я хотела бы узнать его лучше. Он казался мудрым.

Был уикенд в Миллбруке и семинар. Темой были техники Гурджиева. Дом был полон гостей, купивших билеты на два дня лекций, световых шоу, «теорий расширяющегося сознания», как было написано в брошюре. Было здесь и телевидение. Днем Тим вращался в офисном кресле, рассыпая метафоры стоявшим перед ним слушателям.

— Нужно потерять ум, чтобы начать пользоваться головой, — объяснял он улыбаясь.

— И как часто у тебя… — Он остановил меня взглядом. Как я осмелилась задавать ему вопросы? Я была только учеником.

Вечером мы гуляли с двумя собаками по дорожкам парка. Вдоль дороги росли высокие клены. Мы дошли до железных ворот на границе имения. Средневековая колокольня возле ворот была резиденцией Фло и Мэйнар-да Фергюсонов. Она — мудрая женщина, мать пятерых детей, он — экстраординарный музыкант. Я еще раньше познакомилась с ними в Миллбруке и сразу искренне полюбила. Юмор и красота Фло и добродушие и заслуженная репутация Мэйнарда как лидера одной из нескольких самых известных джазовых групп вносили веселье и элемент богемного шика в жизнь небольшого миллбрукского сообщества. Мы распили с ними бутылку вина, шутили и веселились, пока с неохотой не вспомнили, что надо идти в главный дом, на вечернюю лекцию.

На обратном пути мы с Тимом остановились возле небольшой дозорной башни на мосту, чтобы полюбоваться спокойной гладью озера. Мы поцеловались, сначала робко, потом уверенно. Сладкий поцелуй. Обещание. Я не еду в Калифорнию.

Юго-западная комната была театром для гостей. В субботнюю ночь Майкл Холлингшед показывал слайды, Ралф Метцнер ставил кассеты с музыкой. Тим сидел, скрестив ноги, на ковре возле роскошного камина и командовал парадом, говоря, где кому из гостей и нашей команды стоять. У всех у нас были роли. Сценарий был такой: космический корабль, кислород на исходе, жить осталось пять минут, что вы напишете в письме домой?

Кое-кто пошучивал, несколько человек исповедовались в грехах. Большинство говорило о любви и семье, потом наступил черед капитана Тима. Он прочистил горло. И тут перегорели пробки. Свет погас. Микрофон умер.

— Кто-нибудь, принесите света, — сказал он раздраженно. Но все были слишком в улете, чтобы шевелиться.

Я прошла через комнату и села рядом с ним. У меня было чувство, что я совершила рискованное путешествие. Мэйнард и Фло предложили мне подушку, из тех, что лежали на полу. Я почувствовала любовь к ним и желание быть полезной, а также гордость от того, что мне удалось безопасно пересечь эту большую комнату, все больше чувствуя действие ЛСД, которое было в вине.

— Ты принесла свечу?

— Нет, но вот спички.

Но тут появился какой-то свет. Майкл Холлингшед, чье чувство юмора можно описать как причудливое, был в шотландском килте, по которому бегали мигающие огни. Наверное, он хотел развеселить всех, но ничего, кроме испуга, его непристойные прыжки на трамплине вызвать не могли. Так завершилась эта лекция.

Я лежала в постели перед распахнутым окном, за которым было полночное небо, и ломала голову над переделанным Тимом стихотворением Лао-цзы, когда он сам вошел в комнату. Я махнула рукой в сторону стихов, лежащих на кровати.

Ворота нежной тайны Постоянно открыты, Ворота нежной тайны Будь нежен с ней, Не причини ей боли.

— Почему «боли», и что ты имел в виду под «потерять разум»?

— Я расскажу тебе сказку, — он погасил свет. — Жили-были три принцессы. Их отец, король, задал им загадку. Кто угадает, чего хочет каждая женщина, та и будет лучшей из принцесс, — его голос нежно убаюкивал меня. Он словно гладил меня по коже. Я чувствовала его, этот голос, и чуть не упустила конец сказки: «…и ведьма ответила: "Женщина хочет полного подчинения себе"».

Я была удивлена. Он словно сдавал себя мне, на милость победителя. Я не чувствовала, что полностью готова к этому, но его руки и голос обещали нежность и наслаждение.

Мы разрисовали каминную стену пересеченными треугольниками, посадили в нишу золоченого Будду, вставили искусственные рубины в глаза гипсовому льву и после этого провели наш первый ЛСД-трип вместе. Он притащил кассеты с записью ламы, кашляющего высоко в Гималаях, и несколько других. Он никогда не слышал моего приятеля Дилана, и я пела ему в ухо: «Awl I really want to doooo, is baby be friends with you!»

«Целью является достижение психоделического или экстатического опыта без использования наркотиков. Методом является интенсивное десятичасовое погружение в программное стимулирование сенсорной, эмоциональной, интеллектуальной, художественной, философской составляющих, которые воспроизводят опыт ЛСД».

Мы были на дороге. Караван из автомобилей, набитых оборудованием: Дон Сайндер, Майкл, Ралф, Тим и я. Мы были чем-то вроде странствующего цирка. Мы снимали номера отелей или частные квартиры, покрывали стены индийскими тканями, устанавливали проекторы и юпитеры, ежедневно проходя сквозь нервную систему двадцати и больше человек, не считая себя самих. Восьмидесятилетние ведантисты, райхианцы, поклонники Викки, епископиане, проповедники американского образа жизни, мистические домохозяйки, задумчивые мыслители, широкий спектр оккультистов в поисках просветления. Ралф размеренно и монотонно читает ритуальные тексты, способствующие расслаблению. Тим объясняет свою теорию о том, что «надо покинуть ум, чтобы использовать голову». Я сижу за проектором, который показывает на стене яркие цветовые пятна, слушая его голос, скользящий по длинному красному тоннелю. Кислотно-красному. Загипнотизированная, я мурлычу его стихи вместе с ним. «Ты можешь плыть через вселенную твоего тела и при этом не заблудиться? Все забыть, раствориться?»

Его голос был моей путеводной нитью. Не тембр его, а тон, гениальной теплоты и богатого ума. Элементом убедительности была вера, помноженная на гарантию химически-индуцированного блаженства; ирландский шарм, соединенный с магией мира, слово, ставшее плотью. Я не могла представить, что я люблю не его, а другого. Любой по сравнению с ним показался бы скучным.

Он попросил меня быть его женой. Я сказала да. Но надо было ждать его развода. Вместе с его дочерью Сьюзан мы съездили в Нью-Йорк за моей мебелью и прочим имуществом и привезли это все в Миллбрук.

Угол Девятой улицы и Пятой авеню был моим адресом в течение нескольких лет; большая комната с высоким потолком и камином была моим убежищем и утешением. Я никогда не собиралась с нею расставаться, а, наоборот, мечтала купить и соседнюю квартиру, чтобы соединить их. Со всем, что там было, меня связывали какие-то воспоминания, все имело какое-то значение, и мне нравилась моя обстановка. Я думала, останусь ли я прежней в многокомнатном поместье в Миллбруке.

Сьюзан вернулась в школу. Мы жили втроем в огромном, отзывающемся эхом доме. Джек Лири, шестнадцатилетний сын Тима, красивый, как принц из сказки, Тимоти и я. Я полюбила их обоих в то время краткого затишья между двумя войнами, наши прогулки по поместью с собаками, лунные ночи.

Мы обедали в нашей комнате на третьем этаже, перед горящим камином. После того как Джек ушел готовить уроки, Тим начал расхаживать по комнате, а я смотрела на него. Он был так прекрасен, так мил. Когда он дошел до стены, то развернулся и улыбнулся мне. Он пересоздал мир в соответствии со своим моментальным видением. Он окружил меня цветами и смеющимися детьми. Мне льстило убеждение, что я разделяю его взгляды, понимаю его цели. Я восхищалась его умом. Что бы он ни сказал — поучительное, хвастливое, льстивое, очаровательное, все это было важным. Было очень важным и то, что он ждал от меня ответа. Я чувствовала себя умной, красивой, избранной и была уверена, что я встретила свою судьбу. Кроме того, он нуждался во мне, в зените счастья, которого никто до нас не знал, он чувствовал возможность достичь «совершенной любви», как он говорил.

Потом он слушал мои истории, не сводя глаз с моего лица. Его ласковые взгляды ободряли меня, и я с юмором рассказывала о замужествах, выкидышах, разводах и прочих несчастьях, бывших со мной до него. Задворки, центр, ночные клубы, жестокосердые домовладельцы, упадок джаза, ожидание денежного перевода, уплата налогов, блюз, короткая вспышка успеха, Калифорния, голливудские фильмы… снова Нью-Йорк. Бегство с мужчиной, вдвое старше меня, композитором, сочиняющим классическую музыку. Седой безумный южанин, неделю напролет пишущий симфонию, а в субботу напивающийся и выпадающий в осадок. Он подсадил меня на пейот и нищету в нижнем Ист-Сайде, раньше там было шикарно, потом там поселились пуэрториканцы, ортодоксальные евреи и украинцы. Снова джаз… Слава Богу, я не подсела на героин.

Снег шел каждый день, прибавляя росту колоннам перед садом, покрывая деревья и холмы одеянием чистоты и непорочности. Мы мечтали о солнце, горячем песке, прозрачном море. Было решено на Рождество куда-нибудь поехать. Рекламные брошюры называли Юкатан в Мексике, землей меда и конопли С нами поедут Джек, Сьюзан и еще кто-нибудь в качестве сменного водителя.

Долгая, ленивая дорога до Нуэво-Ларедо. Здесь нас ожидали кое-какие неприятности. Знакомое лицо в знакомой униформе встретило Тима на мексиканской стороне границы — полицейский агент, который сопровождал его до самолета в Мехико за несколько лет до того. Нам запретили въезд в страну. Мы должны были вернуться на американскую территорию. Он должен проконсультироваться с Мехико. Может быть, завтра нам разрешат пересечь границу, если все будет в порядке, сказал офицер. Мы пошли к своему перегруженному багажом автомобилю. Он был окружен мексиканскими полицейскими. Они лениво топтались на месте, пошучивая друг с другом. Я села на заднее сиденье и торопливо начала рыться в нашем багаже. Тим завел мотор. Я попросила его подождать, но он не слышал.

Я нашла, что искала, и хотела открыть окно, но оно было заставлено коробками и одеждой. Я повернулась к Рене и попросила его открыть окно. Он был парализован страхом. Мы находились в нескольких сотнях ярдов от американской таможни.

Таможенный агент подошел к машине: «Вы хотите внести что-нибудь в декларацию?» Они обыскали наш багаж и съестные припасы. Потом нас заставили раздеться и обыскали: волосы, уши, даже задницы. Нас обвинили в уклонении от уплаты налогов, контрабанде, транспортировке наркотиков. Нас посадили в тюрьму в Ларедо, штат Техас, за полкоробка очень слабой травы.

Суд состоялся в феврале 1966 года. Тим был приговорен к тридцати годам тюрьмы и сорока тысячам долларов штрафа.

Не будет больше тихих прогулок лунными ночами. Тим был занят адвокатами, пресс-конференциями, борьбой с правительством, ответами своим критикам, свидетельствовал о своем откровении, давшем ему уве-ренность в том, что ЛСД — это инструмент, необходимый для освобождения человека.

Он воспринимал мир, объединив знание, которое дала ему психология, с не ведающим границ воображением ирландского героя, комбинацией, которая произвела обреченную харизму, приятное безумие, невероятный оптимизм. Волшебство любить и быть любимой таким человеком еще долгие годы будет придавать очарование моей жизни.