Точка бифуркации

Глава 11

Не знаю, сколько я так просидел, бездумно уставившись в пространство. Мыслей не было. Никаких. Несмотря на все события последних дней, на чудовищное напряжение и потери, думать не хотелось ни о чем. Совершенно. Разумом я понимал, что надо бы встать и пойти проведать раненых ребят, разобраться с делами, поговорить с начальством, но вот на деле… Эмоциональное выгорание, как говорили мне в свое время психологи. Опасная штука. И в первую очередь для себя самого. Сколько опытных бойцов ушло в свое время из-за усталости и следующего за ней по пятам безразличия? Кровь, боль, ужасы войны, что некоторым тупым организмам, никогда не видевшим этого вживую, кажутся романтичными. Эмоции хлещут через край, медленно, но верно подтачивая душу изнутри. Кто-то срывается и уходит. Кто-то выгорает и становится безразличным ко всему. Если командир не дурак, он вовремя замечает таких людей и отправляет их на реабилитацию, если, конечно же, есть такая возможность. В таком состоянии люди, как правило, живут исключительно до первого же боя.

Кто-то черствеет и уже не способен принимать верные решения, не способен на милосердие. Ненависть, которая помогла ему выжить все это время, отравила его разум не хуже наркотика. И этот путь также ведет к смерти. Не сейчас, не сразу, а потом, когда наступит осознание своих поступков. Как правило, мало кто может это выдержать. Истинное осознание убивает человека надежнее любой пули. Либо меняет его навсегда.

Кто-то просто срывается и ударяется в запредельный загул, пытаясь перекрыть увиденное еще более сильными эмоциями. Алкоголь, женщины, наркотики, адреналин… в ход идет абсолютно все и в больших количествах. Исход их тоже ясен, если, конечно, не остановиться вовремя. Однако на практике это мало кому удается… Мне ли винить их за это? Уж точно не мне… Я вздохнул и облокотился на перила резной деревянной лестницы. Причин может быть много, но исход всегда один.

И выход тут тоже только один — суметь остаться человеком. Не зачерстветь душой, не стать бездушным убийцей, не слететь с катушек от ненависти и не превратиться в безвольный овощ, а пережить все это. Пропустить через себя, не потеряв при этом своей сути. Именно эту способность и показал всем русский солдат семьдесят два года назад, в горниле самой кровопролитной войны за всю историю человечества…

Я провел рукой по лицу и зябко передернул плечами от холода. Хватит. Хватит уже раскисать и быть великовозрастным сопливым подростком в теле взрослого мужика. И плевать, что в нашей более-менее избавленной от серьезных потрясений жизни, сейчас модно быть воздушной и не за что не отвечающей бородатой тридцатилетней девочкой. Даже оправдание этому недоразумению придумали довольно быстро — мол, нужно всегда оставаться в душе ребенком. И понеслось. Про взрослые мозги-то как-то в этой идеологии забыли упомянуть. А уж сколько цитат и шуток по этому поводу гуляет в интернете! «Первые сорок лет детства в жизни мужчины самые тяжелые», «Мужчина — это просто большой ребенок», «Мужчины как дети»… Хватит. Мужик это в первую очередь ответственность. За себя, за жизнь своих близких, за дело своей жизни, в конце — концов, а не только первичные половые признаки, как думает большинство из нас.

Нет, я совсем не против поиграть и подурачиться, тем более, когда есть настроение. В конце — концов, если мы забываем, какого это — быть маленьким ребенком, жизнь теряет множество красок и становится намного тусклее. Тем более что, когда работаешь на пределе и тем более в нашей сфере деятельности — без эмоциональной разрядки просто никуда.

Наверное, именно поэтому у нас и царила всегда какая-то неформальная и дружеская атмосфера в отделе. Постоянные подколки, розыгрыши, извечный троллинг не смотря на звания и погоны. Кто-то бы назвал это поведение непрофессиональным, но… Быть все время серьезным и жить по уставу — так крыша съедет быстро и надежно, особенно с такой работой. Вот и играет в заднем проходе детство у вроде бы серьезных и взрослых мужиков. Но пребывать в этом состоянии перманентно… Чревато. И все это прекрасно понимают.

— Ты говорил, что нас подставили, — снова нарушил затянувшееся надолго молчание я, — почему, если все прошло успешно, и мы взяли пленных?

— Да потому, что особняк, на который мы напали, принадлежал сыну одной очень большой и важной европейской шишки, — вздохнув, повернулся ко мне Игнат, — эта тварь, которую Альцман потрошит сейчас в подвале, наплела нам весьма правдоподобную и красивую сказочку. Мол, я простая сошка, ничего не знаю. Нашли, обратили, по кругу пустили… Есть взрослые дяди, которые знают что да как, а таких «малышей» как я даже в «свет» даже не выпускают. Томимся в неведении, пока не достигнем нужной зрелости… Ублюдок!

— Так он…

— И ведь проверить его не могли! — в сердцах грохнул кулаком по крыльцу оперативник. Толстая доска из лиственницы лишь жалобно хрустнула, ломаясь под массивной рукой, — не работает наше предчувствие в их отношении! А играет лицом и контролирует свои эмоции эта тварь мастерски. Я уже молчу про физиологию. В общем, худшие опасения Владимира подтвердились. Есть кланы, которые правят нами как скотом. Есть их Главы и особо к ним приближенные. Иерархия у них строгая. Мир полностью поделен. Сферы влияния, контролируется весьма грамотно и четко. Власть человеческих политиков — не более чем иллюзия. Они такое же стадо, как и мы, только с чуть большими возможностями, чем у основной массы. Управленцы, проще говоря. Наше существование, существование одаренных — не более чем выверт чьей-то больной фантазии, решивший нарушить давний запрет их какого-то древнего сборища и создать новое оружие на основе людской биомассы. Когда эта тварь очнулась у нас в подвале и поняла к кому она попала, то мигом обо всем догадалась и включила дурака на полную катушку. Ушла в несознанку, попутно заложив совершенно левого парня, отдыхающего на чужой территории, и убила тем самым сразу двух зайцев: спалило наше существование перед всем вампирским сообществом, и подставила до кучи того, кто нас собственно и создал. Мол, после того что мы сделали у местного Лорда будет только один выход — выдать наши головы на колу, причем это вовсе даже не метафора, а обязательная традиция, а потом выплатить огромную компенсацию пострадавшей стороне и уйти в отставку за нарушение межкланового договора, покинув руководящий пост. Причем это будет ну самое мягкое и нежное наказание, которое у них предусмотрено за подобную провинность.

— Э… — ошалело потряс головой я, пытаясь уложить в ней только что услышанное, — откуда ты все это знаешь?

— Пленный не так давно нам всем об этом любезно рассказал, — хмыкнул оперативник, — особенно красочно он расписывал, что именно с нами сделают за убийство молодняка высших. Детишек по прямой линии у них-то раз-два и обчелся. Большая редкость. И трясутся над ними ой-как! Сволочь… Повезло еще, что главного упыря мы так и не грохнули…

— Это уж точно… — протянул я, — погоди. А как они вообще догадаются, что это были именно люди, а не скажем, какие-нибудь другие упыри? Мало ли кто хотел свести старые счеты!

— Ага, — буркнул он, — а том там такие дураки все сидят! Есть у них способы. Пленный на эту тему особо распространяться не стал, но дал понять, что восстановить картину боя для них не представляет никаких проблем. Что в принципе, если подумать, логично. Знай мы о их повадках столько же, сколько они знают о нас — и для тебя это тоже бы не составило особого труда.

— И… что теперь?

— А хрен его знает, — пожал он плечами, — Митров с Архипом как раз сейчас занимаются его допросом. Который час уже… Закончат, подождем как придут в себя остальные наши ребята и устроим совещание. Такие решения полковник принимать в одиночку не станет. Тут уже не рядовая рабочая ситуация, теперь дело стоит… не только за нашим выживанием.

— Теперь от нас зависит судьба всего человечества? — грустно усмехнулся я, протягивая руку и отхлебывая немного чая из его кружки. Горячий комок, густо замешанной на травах заварки, ухнул в желудок, разнося по телу блаженное тепло.

— Я тоже оценил всю иронию ситуации, — хмыкнул оперативник, — но вполне может случится, что так оно на самом деле и выйдет.

— Скорее нас просто всех грохнут. Кому охота получать огласку и сливать информацию о текущем положении дел своей же кормовой базе? Тем более, когда эта кормовая база создает такие вот проекты как мы с тобой, способные на равных противостоять этим тварям.

— Ты думаешь, это может быть дело рук наших госструктур? — посмотрел на меня Игнат, — тех, кто знал об этом, но кого не устраивало текущее положение?

— А почему нет? — пожал я плечами, — будь ты на месте крупного управленца и знай о том, что ты и все твои приближенные лишь корм, который ты своими же руками выращиваешь на убой, стал бы ты вот так спокойно смотреть на все это?

— Я знаю много политиков, которые бы при этом даже не поморщились.

— Верно. Но мир состоит все-таки не только из них одних. Вполне мог найтись кто-то решительный в высших кругах, кто в тайне начал спонсировать подобные исследования, чтобы люди могли иметь хоть какой-то шанс в будущем. Не сразу, далеко не сразу, но это был бы очень хороший задел.

— Сейчас от этого задела в живых осталась едва ли дюжина, — покачал головой оперативник, — но может быть ты и прав. Хотя мне тяжело представить человека, способного провернуть такое под носом у своих же все контролирующих хозяев. Это был бы верх разгильдяйства с их стороны — упустить создание такого мощного биологического оружия. Впрочем, смысл об этом гадать? Скоро мы сами обо всем узнаем.

— Если только нас не похоронят раньше.

— Пока с нами сынок их Главы — не похоронят. Во всяком случае, так уж сразу. А там… там уже будет видно.

— И надеяться на то, что одаренных кто-то прикроет «сверху» уже явно не стоит, — кивнул я.

— Того кто все это затеял наверняка уже взяли за жопу, — грустно усмехнулся Игнат, — если это, конечно, человек. А если нет, то если верить словам пленного — его тоже ничего хорошего не ждет. Для нас же хорошего не будет в любом случае. Нас просто вырежут.

— А больше он ничего интересного не рассказал?

— Нет. Только это.

— Вот же сука… А если…, - я жестами изобразил кое-чьи яйца аккуратно поджариваемые на газовой горелке.

— Бесполезно, — устало отмахнулся Игнат, — он контролирует боль разумом, а сыворотка правды на их вид не действует, ты же знаешь. Вот и приходится дежурным выслушивать его регулярные насмешки и издевательства.

— Эм… я, конечно, все понимаю, и жестокость мне самому очень не нравится, но зачем он теперь Митрову? У нас же есть высокопоставленный пленный, который наверняка знает в разы больше, чем этот клубный кидала. Или у Сергея Борисовича проснулся невиданный альтруизм?

— Да какое там! — поморщился оперативник, — конечно, сразу хотели отправить его в расход. На солнышке немного погреться, так сказать. Но Альцман на него едва ли не грудью лег. Как же, такой ценный биологический материал для исследований, а его мочить собрались! Не дам! На сыночка главы клана дышать лишний раз резко не дают, ты в отключке лежишь — что делать с вампиршей тоже непонятно, на ком я тогда свои эксперименты проводить буду?!

— Фанатик.

— Не то слово! А уж как мы потом Стена от него оттаскивали…

— От Альцмана? — удивился я.

— Да какого Альцмана? От упыря этого треклятого! Он как раз в этот момент ржать начал и про подставу рассказал. Стена с катушек-то и сорвало. Повезло еще, что Шаман в форме был, не пришлось ему в ту ночь в рукопашную идти, сохранил резерв. Без него мы бы его не удержали. Вот скажи мне кто-нибудь, что я вчера, вымотанный до предела, буду эту мразь от своего же учителя защищать, в жизни бы не поверил.

Игнат снова замолчал и, подняв с крыльца кружку с уже порядком остывшим чаем, осушил ее в два глотка.

— Не знал, что он твой учитель, — после небольшой паузы, тихонько проговорил я. Видеть обычно молчаливого и серьезного оперативника в таком возбужденном состоянии мне еще не доводилось.

— Учитель и друг, — Игнат достал из кармана ветровки пачку сигарет, подумал немного и, так и не открыв, убрал ее обратно, поднявшись на ноги, — Ладно, пойду, сдам пост, да посплю немного. До сих пор так и не восстановился нормально. Кстати, раз ты уже в норме, то твоя смена будет с десяти вечера и до шести утра. Доложись потом Митрову.

— А кто сейчас на посту будет? — бросил я в спину уже скрывающемуся в доме оперативнику.

— Льет.

Бетонные ступени подвала холодом отозвались в босых ногах. Уже с первых ступенек я пожалел, что все-таки не надел тапочки, когда решил спуститься сюда. Конечно, у меня их и не было, как, впрочем, и у всех остальных обитателей этого дома, но подниматься за кроссовками на второй этаж было как-то лень. Да и вообще, после того как мы сюда переехали, существовали намного более важные дела, чем обживание домашней утварью и предметами комфорта. Поэтому все просто ходили по дому босиком, или в тщательно вымытой в ванне сменной обуви, найденной в шкафах у старых хозяев.

Подвал, как и всегда, встретил меня прохладой и запахом медикаментов, с недавнего времени прочно поселившегося в этих стенах. Спускался сюда я всего пару раз, когда помогал девчонкам отлаживать оборудование и приносил им кое-какие мелочи с верхних этажей. Нет, ну помогал отлаживать это, конечно, громко сказано, так как в этих биологических аппаратах я полный ноль. Поэтому просто выступал в роли тупой рабочей силы, передвигая тяжелые предметы куда нужно, и тянул питание к приборам, рассчитывая нагрузку на внешнюю электрическую сеть. Конечно, девчонки и сами бы со всем этим прекрасно справились, но время… время… Да о чем я говорю! Им и джип без колес подвинуть было бы совсем не в напряг, однако работы тогда было много, а я все равно тогда слонялся по дому без дела. Почему бы и не помочь?

Вообще подвал меня тогда удивил. Помимо бойлерной, расположенной в северной части этого бетонного мешка, тут был еще бассейн, обширная кладовая, мини-прачечная с парой стиральных машинок внушительных размеров и тренажерный зал. Бассейн, к слову говоря, был не очень большой — всего три на три метра, и на кой его было делать именно в подвале, мне было решительно непонятно. Имея столько денег и такую обширную приусадебную территорию намного круче было бы выкопать небольшое озеро прямо в саду и спокойно купаться там в любое время года. Про искусственный микроклимат, создаваемый подведенными в стенках водоема трубах, или мини источниках бьющих со дна, думаю рассказывать никому не надо. В наш век новых технологий за бабки тебе такой оазис отгрохают, что сможешь даже в минус сорок в нем плавать голышом и наслаждаться прекрасными подводными видами.

Но видно наличие денег не всегда соседствует с богатой фантазией и вкусом, иначе как еще можно объяснить появление на свет вот этого дизайнерского извращения? Я уже молчу про вечную сырость, поднимающийся к первому этажу конденсат и прочие «приятные» мелочи. Однако нет худа без добра. Я открыл дверь и тихонько ступил на холодный кафельный пол. Из этого сооружения получилась прекрасная и уже практически готовая регенерационная ванна.

Я подошел к краю неглубокого бассейна и присел на его бортик. Внизу в густой буро-зеленой жиже, погруженные по самое лицо, плавали три тела. Ну здравствуйте, ребята… Учитывая наше практически осадное положение лекарю было далеко не до удобства, поэтому каждого из них наплаву удерживал за шею толстый железный крюк вбитый глубоко под кафель, и тщательно обмотанный полотенцем, чтобы не передавить артерии и дыхательные пути. Чуть сбоку, на небольшой импровизированной подстилке из простыней и чей-то огромной кожаной куртки спала Алиса.

— Я все-таки смогла уговорить ее немного отдохнуть, — раздался тихий голос за моей спиной.

Я повернул голову. В углу, освещаемом, как и все остальное пространство вокруг меня, всего лишь одной свечкой, стоящей в стеклянной банке на полу, сидела Маша. Короткая юбочка, тонкая кофта, под попой аккуратно расстеленное одеяло, явно принесенное сюда из чьей-то комнаты наверху, на коленях открытая книжка. Прямо образец японской школьницы какой-то. Облокотившись на подложенную под поясницу кружевную подушку, девочка внимательно смотрела на меня из под очков-половинок.

— Ты выключила свет, чтобы не мешать ей? — спросил я.

— В том числе, — согласно кивнула она, — в темноте нервная система отдыхает намного лучше, чем на свету. Меньше раздражителей.

— А свечка тебе зачем?

— Так романтичнее.

Я только молча покачал головой. Ребенок, какой же она все-таки еще ребенок, даже не смотря на то, что уже давно прошла обучение и несколько лет подряд работает в нашем отделе. Хотя… надо признать, что при свете свечи подвал смотрелся и вправду великолепно. Легкие отсветы на мраморе стен, таинственный полумрак по углам, огромная ванна с темной жижей и плавающими в ней телами людей… Все это больше напоминало логово какой-нибудь старой ведьмы, чем привычную восстановительную лабораторию. А может она просто привыкла к бабушкиному рабочему антуражу? Хм… Нет, ну а что? С кем поведешься…

— Дай угадаю, — я снова перевел взгляд на девочку, — очки ты тоже нацепила для антуража?

— Ага.

— Ясно… Как ребята? У меня сейчас полный резерв и я мог бы…

— Не нужно, — покачала головой Маша, — восстановление идет полным ходом. Следующая порция энергии понадобится им еще не скоро. Побереги свой резерв для дежурства.

— От меня не убудет. Или ты не хочешь поднять ребят побыстрее на ноги?

— Дима, после тех травм, что они получили, им в любом случае понадобится реабилитация. Полностью восстановить тело в этом случае недостаточно, ты же знаешь. Сутки в этой жидкости, эквивалентны двум неделям здорового сна. Не лишай их заслуженного отдыха.

— Отдыха? Насколько я помню, для этого же нужен еще специальный цветок и…

— Клизма с пыльцой у тебя под ногами.

— Эм…

— Давай помолчим. Мы можем разбудить Алису, — девочка поудобнее устроилась на подушке, — я хоть и усыпила ее сознание, но лучше не рисковать. Она и так почти совсем не спала в эти дни.

— Это видно, — я поднялся с бортика и, подойдя ближе, аккуратно накрыл девчонку лежащим рядом с ней краем простыни. Бледное, изможденное до состояния мумии лицо, жалобно дернулось во сне, но тут же снова расслабилось, на ее губах появилась тонкая робкая улыбка, — пациенты выглядят намного лучше своего лечащего врача.

Тут я, конечно, немного покривил душой, потому как самих тел я не видел, а из воды торчали только пусть и слегка похудевшие, но вполне себе упитанные и здоровые рожи. Только у Владимира всю левую сторону лица перечеркивал длинный, еще до конца не закрывшийся глубокий разрез. Видно нож или коготь лихо прошелся по лбу и наискось разрубил щеку до подбородка. Повезло еще, что глаз каким-то чудом уцелел. Ох, чувствую, тяжко придется кое-кому, когда он очнется. Ну и если мы все выживем, конечно. Владимира и раньше в шутку называли ведьмаком, за сходство с одноименным литературным персонажем, а тут еще и шрам почти один в один нарисовался. Теперь-то он уж точно от Алисы так легко не отделается…

— Так вас с того света доставать — нелегкая работа. На одного только тебя сколько сил ушло! А все потому, что кое-кто очень уж любит свою голову под разные острые железяки подставлять. Это который уже раз за последнее время, не подскажешь?

— В темноте не читай, — буркнул я, отворачиваясь в сторону и возвращаясь на свое место, — глаза испортишь.

— Смешно, — девочка поправила лежащую на коленях книжку и погрузилась в чтение. В подвале снова повисла вязкая тишина, изредка нарушаемая лишь едва слышным бульканьем выходящих из жижи газов.

— Что-то не замечал я в тебе раньше такого ехидства.

— Подростковый период, — невозмутимо пожали плечами из угла, — я не считаю нужным контролировать свой гормональный фон в не боевой обстановке.

— Все-таки иногда я забываю, какой ты еще ребенок, — покачал головой я, глядя, как мерно дышит наш спящий лекарь.

— Мне уже четырнадцать.

— Ох, простите! Как я мог об этом забыть?

— Кстати, а кто та девушка, ради которой ты так бестолково подставил свою башню? Ты, вообще, в курсе, что если бы Грин не успел чуть довернуть тогда свой меч, то мы бы с тобой здесь сейчас не разговаривали?

— Женщина, которую я знал при жизни, — немного помолчав, все-таки выдавил я из себя и, поднявшись с края бассейна, отправился в дальний угол, только сейчас заметив неподвижно лежащее на старом матрасе, укрытое пледом тельце.

— Она была твоей?

— Маша, я не хочу обсуждать с тобой этот вопрос, — повернувшись, я посмотрел ей в глаза, невозмутимо поблескивающие за стеклами тонких очков.

— Я думала тебе нужно выговориться, — девочка пожала плечами и снова уткнулась в книжку, перевернув уже прочитанную страницу.

— Как-нибудь в другой раз, — хмыкнул я, присаживаясь на корточки рядом со своей спасительницей. Девочка из клиники. Неудавшаяся жертва торговцев органами, что даже во сне не могли вообразить, какое чудо они чуть было не убили ради минутной наживы… Сначала я спас тебя, а потом ты решила вернуть мне свой должок. Жаль только, видимо, силенок своих не рассчитала… Кто она такая узнать до сих пор нам так и не удалось, кроме того факта что она точно человек. Как только Духобор с Альцманом нашли способ отличать вампиров от обычных людей, ауру девушки проверили сразу же, — как она?

— Стабильно — никак, — тихо раздалось из угла, — по-прежнему в глубокой коме. Вот только все системы у нее функционируют нормально. Не требуется никакой аппаратуры для жизни обеспечения: дышит — сама, сердце бьется тоже само, ну и прочее… Странная какая-то кома выходит. Алиса со своим папой долго по этому поводу голову ломали, но так ничего и не придумали. Альцман, конечно же, тут же настроил по поводу ее состояния кучу теорий, но кто их будет проверять? Да еще и в подобных условиях. Вот и лежит она тут пока вся эта ситуация не разрешится.

— А как же она не…

— Ты хотел спросить, как мы не даем ей умереть от истощения? Дима, а тебе точно не повредили память?

— Да уж не повредили, — мрачно посмотрел на нее я, — просто держать ее на чистой энергии, мне кажется, постоянно у вас не выйдет.

— Почему? — удивилась девочка, — двенадцать процентов от общего резерва Алисы в день — не такая уж и большая цифра. Тем более если ты не хочешь возиться со всеми сопутствующими в этом деле приспособлениями и потом убирать за пациентом органические отходы. Поверишь ли, у меня нет на это ни малейшего желания.

— Цинично.

— Скорее естественно, — не согласилась она, — впрочем, это совершенно не значит, что я не стану этого делать, если не останется другого выхода. Ну, или если моя энергия, например, понадобится где-нибудь в другом месте. Конечно, есть еще вариант замкнуть ее же собственный огромный резерв на нее саму и тем самым обеспечить практически полную консервацию без всяких затрат, но… Во-первых, это очень опасно, а во-вторых на деле этого никто из нас не умеет делать. Даже у Антонова в свое время дальше теории дело никуда так и не двинулось.

— Да знаю я, — отмахнулся я рукой, — читал в свое время. Управлять собственным резервом может только сам человек. Астральная связка оболочек — фореве.

— Ну, тогда и говорить не о чем.

В подвале снова наступила тишина, изредка перемежаемая лишь шелестом переворачиваемых страниц, и все тем же неприятным бульканьем, раздающимся из бассейна. После нескольких минут молчания и при свете тусклой свечи мне начало казаться, что это уже не лечебная ванна, а большой котел с супом, в котором плавают тела оперативников… Я потряс головой, отгоняя страшные образы. Уходить отсюда не хотелось. И я прекрасно знал почему. Было глупо, конечно, оттягивать неприятный разговор на потом. Да и смысл переживать, когда прошло уже столько времени? Наоборот, нужно закончить со всем побыстрее, поесть и навестить других ребят перед заступлением на пост. Это мне повезло, что повалялся практически сутки, наслаждаясь крепким здоровым сном в теплой постели, а кто-то этого удовольствия не имел вовсе. Но… Но все-таки что-то меня останавливало.

— Ты предвидела все это? — тихо спросил я, глядя на медленно затягивающуюся рану на лице Владимира.

— Нет, конечно, — после небольшой паузы ответила девочка, — ты ведь знаешь, что это невозможно.

— Знаю. Но ты не говорила почему. Только в общих чертах. Ты же ясновидящая, объясни тогда, почему мы потеряли уже столько ребят, а ты даже не смогла предвидеть этого?

— Дар ясновидящего — это не книга, Дима, — серьезно посмотрела на меня девочка, сняв совершенно ненужные ей очки, — ее невозможно открыть и прочесть по собственному желанию. И он никогда не дает стопроцентной гарантии.

— Я…

— Ты хочешь спросить, почему я не смогла предупредить всех об опасности? Очень просто — потому, что я не видела ее. Ты ведь знаешь, как работает мой дар?

— Да. Ты видишь линии вероятного развития событии. Одни из них ярче, другие бледнее. На их основании можно сделать анализ и узнать, с какой процентной долей произойдет то или иное событие.

— Линии вероятности, пути, развилки, ведущие к разным исходам… кто-то называет это клубком ниток, чтобы облегчить себе понимание, кто-то дорогами, но это не совсем так. Это образы, Дима. Много образов и чувств, что с ними связаны неотрывно. Если даже у обычного человека, выходящего из подъезда на улицу и спешащего на работу, есть как минимум несколько десятков вариантов того, что с ним сейчас произойдет, причем это не за все время, что он будет добираться до работы, а только лишь в сам момент выхода из подъезда! И каждый из вариантов мне нужно пережить, почувствовать, рассмотреть. А что будет, если нужно посмотреть жизнь этого человека на день вперед? На неделю? На месяц? Я помню, как ты испугался и запаниковал, когда всего лишь переключил свое зрение на инфракрасный диапазон. В самом начале своего обучения. А ты представляешь, что пришлось пережить мне? Что приходится переживать, когда меня всего лишь, — девочка горько усмехнулась, — просят сделать прогноз на завтра? Ведь это же так просто! Нужно лишь только посмотреть.

— Я не знал, — проглотив вставший в горле комок, проговорил я.

— Нет, конечно, детская психика весьма гибка и ей проще адаптироваться к подобным потрясениям, — заметила она, снова возвращаясь к привычному непринужденному тону, — но пережить подобные «приятные ощущения» я бы вряд ли кому порекомендовала в своей жизни. Повзрослеть мне пришлось довольно рано.

В подвале на несколько минут снова повисла тишина.

— Так вот, на счет того, почему я всех не предупредила. Посмотреть судьбу обычного человека «относительно» просто. Если ты живешь обычной размеренной жизнь, не связанной с резкими сменами настроения, постоянными поездками по всему миру или командировками в горячие точки, то работать с тобой становится существенно проще. Такой человек обычно в одно и то же время встает с кровати, чистит зубы одной и тоже щеткой, ходит на работу по годами знакомой дороге и хранит деньги в одном и том же банке. И если вдруг с ним и приключается что-то необычное, то, как правило, это все ограничивается его привычной средой обитания и довольно редко выходит за рамки простых разговоров или же уже, набившей оскомину, семейной ссоры. Все просто, предсказуемо и обыденно. Обожаю таких людей. С разного рода бандитами, тайными агентами, осведомителями, или же серийными маньяками, психопатами и прочей шушерой о которой тебе, я надеюсь, рассказывать особо не надо, все чуточку сложнее, но не особо. Жизнь у них, по сути, точно такая же, как и у остальных людей, только протекает в несколько другой формации и с иной сферой деятельности. Тускло и однообразно.

— Про шпионов не все так считают, — буркнул я.

— Пусть эти все, для начала, изучат биографию хотя бы пятидесяти подобного рода личностей, в «онлайн-режиме» разумеется, а там посмотрим, что они скажут, — усмехнулась девочка, — всю эту жизнь, наполненную красками, непредсказуемостью и романтикой, я видела только на экране. В реальной же жизни я видела совсем другое.

— Как тебя только к психиатру не отправили, — потряс головой я, честно пытаясь себе представить, что должно было произойти с ребенком, который вдруг увидел подобную изнанку жизни в столь юном возрасте. Причем мало того, что увидел — практически пережил! И даром бы все ограничилось обычными приличными людьми, хотя мне ли не знать, сколько среди таких вот тихих и незаметных домоседов встречается извращенцев. Так нет же! Контингент для «просмотра» у нее был намного-намного серьезнее. Убить Митрова за такое мало…

— Они со мной и работали. Причем весьма плотно, — согласно кивнула Маша в ответ на мое замечание, — Давали нужные пояснения, когда я рассказывала им то, что увидела. Объясняли, почему человек себя ведет именно так, а не иначе, и что бояться этого не надо. Надо просто иметь свои твердые убеждения в жизни и следовать им. Вот и все. А подонки были и будут всегда. Но это ведь совершенно не значит, что нужно вести себя также как они. Хороших людей на свете ведь намного больше, чем плохих. Вот ради них и стоит жить на свете. Ради мамы и папы, ради бабушки, ради всех тех, кого ты любишь и кто тебе дорог. Кто любит тебя. А благодаря мне их теперь можно будет обнаружить и они не принесут больше никому вреда. Плохих людей станет намного меньше…

Глаза девочки невидяще уставились в пространство, подернутые пеленой воспоминаний. Не знаю почему, но у меня в этот момент волосы зашевелились на затылке. И очень уж захотелось пойти дать в морду гребаному товарищу полковнику…

— Они часто утешали меня и поддерживали, когда у меня случался очередной срыв или истерика, — через некоторое время снова продолжила девочка, — но… — она, помотала головой приходя в себя, — думаю, тебе будет не очень интересно про все это слушать.

— Да нет, почему же… ну или, хотя…это…, - замялся я, в тщетной попытке подобрать подходящие в такой ситуации слова, но так и не находя их.

— Спасибо, Дима, я тронута твоим участием, — впервые за все время нашего разговора в глазах Маши блеснули искорки смеха, — но откровенности оставим для другого раза. Так вот. С обычными людьми, как я уже говорила, все намного проще. Особенно если они живут спокойной, размеренной жизнью, лишенной резких смен обстановки и настроения. С одаренными же все сложнее изначально. Клубок вероятностей, вихрь эмоций и образов. Сотни, тысячи вариантов, переплетенных и связанных между собой так плотно, что разобрать в этом калейдоскопе хоть что-то более-менее точное невыносимо трудно. Ты спросишь, почему так? Я не знаю. И думаю, никто тебе не сможет ответить тебе на этот вопрос.

— Но предположения есть? — бросил пробный камень я.

— Есть, как не быть, — пожала плечами девочка, — кто-то утверждает, что с активацией альмы для нас в мироздании открывается больше вариаций в секунду. Логика проста: больше возможностей — больше воздействия на окружающий мир — больше линий вероятности.

— Не понял, — покачал головой я, — а если просто сидеть дома и вообще оттуда никуда не выходить?

— Их будет меньше, — вздохнула Маша, — но не намного. Это как… это как с камнем. Представь, что ты бросаешь его вперед. Ты можешь просчитать его скорость полета, траекторию движения, узнать, что с ним будет дальше, когда он упадет на твердую или мягкую поверхность и прочее. Все что с ним произойдет можно легко описать математически, тебе хватит обычных формул в пределах баллистики. А вот что будет, если ты имеешь дело с телом, скорость которого постоянно меняется? С телом, которое может двигаться в совершенно любых направлениях, причем совершено непредсказуемо, с огромным ускорением и при этом еще и изменять свои внутренние свойства? Сможешь спрогнозировать его путь? Описать его формулами?

— Брр, это уж точно не ко мне, — потряс головой я, — у меня всегда были непростые отношения с физикой.

— Вот и я о том же.

— Но все-таки мне кажется, ты немного утрируешь.

— Нет, Дима, я просто пытаюсь объяснить тебе то, что я чувствую и то, чего ты увидеть не в состоянии. Возможно, я привела не очень удачные примеры, но так и высшего технического образования у меня нет, в отличие от тебя. Да и вообще я девочка.

— Уела, — хмыкнул я, — последнее основание так и вовсе железобетонное. А что насчет упырей?

— Их я не вижу вовсе, — развела руками, сидящая на матрасе девушка.

— То есть, как это не видишь? — не понял я, — они ведь тоже живые существа! И судя по тому, что мы узнали за последнее время, принимают в нашей жизни активное участие. Весьма активное, я бы даже сказал.

— А вот так. Пытаюсь сосредоточиться, а вижу на их месте только пустоту. Вот вроде бы есть перед тобой он, даже потрогать можно, а ты ведь знаешь, как телесный контакт облегчает восприятие, особенно у видящих, но глядишь, всматриваешься, а там… пустота. Как будто и нет никого перед тобой. Ни настоящего, ни прошлого, ни будущего. Страшно…

Когда я отошла от первого удивления и шока, то попробовала косвенный поиск, но… Все люди и вероятности, которые по идее должны были сходятся к нему, как будто искажались. Не обрывались даже, утыкаясь в пустое пространство, что было бы хоть немного логично, а как-то… обходили его, соединяясь при этом между собой. Линии вероятности и судеб совершенно разных людей, обрывались и соединялись между собой по непонятным принципам. Они искажались, и невозможно было понять, что же привело к такому исходу, откуда было внешнее воздействие и самое главное, какое вообще оно было и когда? Когда я попыталась осознать уведенное и хоть немного в нем разобраться — у меня случился очередной срыв. Локальная перегрузка ЦНС и многочисленные кровоизлияния в мозг. Я не рассчитывала на подобную нагрузку при этой работе. Не поняла и не смогла оценить своих сил. Я чуть не ушла.

— Ты сумела справиться с собой? — спустя несколько секунд молчания, тихо спросил я.

— Нет, — девочка грустно улыбнулась и снова раскрыла книгу, которую последние минуты нашего разговора нервно крутила в руках, — меня вытащила Алиса. Вкатила две ампулы блокиратора альмы, а когда я вырубилась — привела в порядок. Успела очень вовремя. Просто повезло, что в тот момент мы находились рядом. После этого случая, Борис Сергеевич запретил мне использовать дар в этом направлении.

— Я не знал…

— Теперь знаешь. Дим, давай поговорим в другой раз, ладно? Я просто хочу сейчас немного отвлечься и не думать ни о чем.

— Да без проблем, — кивнул я, и медленно поднялся на ноги, разминая затекшие от сидения в неудобной позе мышцы. Не надо быть семь пядей во лбу, чтобы понять, что сейчас твориться на душе у девчонки. Тут взрослые мужики порой теряются и уходят в запой на недели, а что уж говорить про нее. Я еще раз взглянул на плавающего в мутной жиже Владимира, — тебе точно не нужна никакая помощь?

— Нет, Дим, спасибо. Я же уже говорила. Если все пойдет нормально, мы с Алисой поставим их на ноги уже через сутки — двое.

— Хорошо, — еще раз поправив простыню, которую Алиса сбросила с себя во сне, я развернулся и потопал к выходу. Уже перед самой дверью умудрился поскользнуться на чем-то липком и вязком и чуть было не растянулся в проходе, но чудом удержался на ногах и, задавив в себе, уже готовые вырваться наружу матюки, тихонько закрыл за собой дверь. Ребятам нужен отдых.