Точка кипения

Глава 6

Вячеслав Бобров сидел у телевизора в своей холостяцкой квартире. Показывали какую-то муть, во всяком случае, так стало принято говорить о телепередачах. Но “муть” Вячеславу нравилась. Он еще помнил советские времена. Вот тогда действительно шла муть. Он представил, что было бы, если бы при Брежневе показали “Крестного отца” или первый фильм “Звездных войн”. Вымерли бы все улицы городов и сел, даже водители общественного транспорта, видя пустые салоны, постарались бы улизнуть домой, чтобы хоть краем глаза взглянуть на заморское чудо. И на следующий день в курилках только и было бы разговоров о семье Карлеоне и космических битвах, хотя, честно говоря, не стоили они такого повышенного внимания.

А сейчас есть передачи на любой вкус. Женщины, как раньше праздники в календаре, отмечают время показа любимых сериалов, мужики глазеют на боевики и триллеры, дети часами смотрят мультики, не упуская боевиков, пенсионеры – фильмы сталинских времен. И дружно ругают телепрограммы: женщины – боевики, воспитывающие в детях жестокость, мужчины – “мыльные оперы”, развивающие только железы наружной секреции; псевдоэстеты – все огулом за привитие народу дурного вкуса.

И верно. Былое телевидение не вызывало никаких сильных эмоций. Одну тоску.

Итак, Бобров с интересом смотрел фильм, который завтра же обзовет чепухой и маразмом, когда зазвонил телефон. Бобров снял трубку, выслушал и чертыхнулся. Милый женский голос, а какие доставил неприятности! Между прочим, кто это был – Зина, Рая? Ай, какая разница! Надо одеваться и ехать на работу, черт бы побрал зануду Ремезова. Вечно он устраивает аврал, когда ему приходит на ум очередная “гениальная” идея. А может, срочный вызов связан с убийством, всплыли какие-то неприятные детали, и хозяин в темпе принимает ответные меры?

Бобров выключил телевизор, достал из шкафа пиджак и свежую рубашку.

Тем временем у телефона-автомата рядом с его домом мужчина в возрасте говорил молодой девушке:

– Все, Даша, ты свою работу сделала, а я со своей один справлюсь. Не женское это дело.

Бобров звякнул ключами в кармане, и ему вдруг почудился в этом печальный колокольный звон. Он распахнул дверь и шагнул за порог, но второй шаг ему помешал сделать тяжелый охотничий нож, упершийся в живот. Посередине лезвия шла бороздка для стока крови, а ближе к животу, на острие, Бобров заметил подсохшее ржаво-бурое пятно.

– Шагай назад, Бобер, и только пикни… – угрожающе сказал человек с кинжалом.

Тот послушно вернулся в комнату и замер, ожидая следующих команд.

– Ну давай, Бобер, рассказывай, что вы сотворили с моим сыном? – потребовал мужчина.

– Так я, Илья Петрович, на суде все рассказал, – начал юлить Бобров.

– То были сказки, а мне правда нужна. И учти, – мужчина поднес к лицу Боброва лезвие кинжала. – Я уже говорил с Ледогоровым. Он тоже поначалу упирался, пришлось слегка подколоть его мальчонку – видишь, кровь запеклась. После этого он заговорил. Угадай, Бобер, кому больше веры будет: тебе, одинокому, или мужику с женой и ребенком? А если надо, я могу сбегать, переспросить. Они в своей квартире связанные лежат. Это рядом, ты же знаешь, на соседней улице. Я по лесам и не такие километры наматываю. Уж лучше со мной не шути!

Из такого положения было трудно нанести удар кинжалом. Боброву представился удобный момент завязать борьбу, но он струсил. Неважно, что он на пятнадцать лет моложе. Зато он видел, как егерь ворочал десятипудовые кабаньи туши и без устали шагал по непроходимой чаще. Тогда это был свойскмй мужик Петрович, а сейчас его глаза горели дьявольским огнем и преграждать ему путь было так же опасно, как скорому поезду на полном ходу.

Бобров робко уселся на краешек стула, словно находился в чужой квартире, а не у себя дома:

– Это все Ремезов. Он от безделья налакался как свинья и уже ничего не соображал. Понимаешь – ни-че-го!

– А экспертиза утверждает, будто Лексеич только пива бутылку выпил. Или бокал вина.

– Сам знаешь, чего стоят наши эксперты. Если бы им приказали, они бы в крови Ремезова нарзан обнаружили. Но поскольку персонал больницы видел, как его штормило, да и выхлоп был на весь этаж, они и сочинили про пиво. На самом деле Ремезов здорово к бутылке приложился. Только жаль, не успел, гад, набраться до отключки. Охотиться ему приспичило, ну и вспомнил про зубров в загоне и пристал к Антону: отведи да отведи. А тот ни в какую. Ремезов со злости и жахнул в него картечью. А мы здесь вообще ни при чем, у нас даже ружья зачехленные лежали.

– Ну да, просто молча наблюдали в сторонке.

– Так кто ж знал, что он бабахнет? А уж что попадет – и представить не могли. Он же всегда мазал!

– За свои задницы вы боялись, за теплые места. Вас Лексеич за шавок дешевых держал, а шавкам хозяину указывать не положено, даже если он умом тронулся. Поэтому вы и молчали, засранцы. Ладно, мне надо с Лексеичем один на один потолковать. Подскажи, как это лучше сделать.

Бобров сделал вид, что задумался. Сел поглубже на стул, морщил узкий лоб, шевелил губами.

– Трудно это. Хозяин все время на людях, а домой его охранник провожает. Он же у нас бизнес-мент.

– Забавно-забавно. А Ледогоров сказал, что есть такая возможность. – Егерь ухватил Боброва за рубашку, приставил к горлу кинжал. – Надо тебе кровь пустить. Оно давление лечит и память улучшает.

– Не надо, – пролепетал Бобров. – Я вспомнил. Есть у Ремезова подруга, живет на Декабристов, 8. Он к ней через день ездит. Один, без охранника.

– Вот это другой разговор, – произнес егерь. – Вытяни ноги, – и видя, что Бобров мешкает, рявкнул:

– Ноги давай!

Он достал из кармана моток прочной веревки и отрезал кусок ножом, потом связал Боброву ноги и так туго затянул веревку, что она стала твердой, как железо. Бобров недовольно буркнул, но, посмотрев на егеря, тут же замолчал.

– У меня память хорошая, – неожиданно сказал егерь. – Ты, кажется, говорил, что у тебя сестра в Киеве.

– Да, – сказал Бобров, несколько удивленный таким поворотом разговора.

– И телефон вашего диспетчера я помню, сколько раз звонить приходилось, докладывать вам, мерзавцам, что все готово к охоте. Диспетчера ведь день и ночь сидят, верно? Я сейчас ее наберу, а ты скажешь, что срочно отправляешься в Киев. Мол, сестра под машину попала и лежит в реанимации, шансов на спасение мало.

Когда Бобров закончил разговор, егерь огорошил его еще одним известием:

– Я пока у тебя поживу, чего мне каждый день мотаться сюда из нашей глуши. Глупо ведь, когда охотник сидит в одном лесу, а зверь в другом.

Он связал Боброву руки и пошел в ванную, где устроил тщательный обыск. Егерь вынес оттуда все режущие предметы и зеркала, а принес тюфяк, подушку и одеяло. После этого он развязал Боброва.

– Пока я дома, живи там. Набери книг, и я тебя закрою на защелку.

Разобравшись с пленником, егерь по-хозяйски устроился на кухне, приготовил ужин на двоих, и обманутый такой заботой Бобров попытался выклянчить у него водки – успокоить потрясенные нервы. Егерь до хруста в пальцах сжал рукоятку кинжала и гневно бросил:

– Скажи спасибо, что я тебя, нелюдя, кормлю и в постель укладываю. После того, что вы с Антоном утворили, тебя надо бросить в собственное дерьмо подыхать мучительной смертью.

Всю ночь Бобров ворочался в неудобной ванне, ударяясь головой о ее эмалированные бока и мучаясь от неизвестности. Он мог попытаться выломать защелку, но хорошо помнил угрозу егеря: “Будешь своевольничать – зарежу, как свинью”.

День прошел спокойно, а вечером егерь связал Боброва и ушел. Вернулся он раздосадованный и в сердцах бросил:

– Прикончить бы тебя, да неохота еще один грех на душу брать. Но если соврал – берегись.

И тут Бобров понял, что не был егерь у Ледогоровых, не резал кинжалом мальчонку. Не мог он просто так бросить туго перепеленутых веревками трех человек, в том числе женщину и ребенка. Сил бы у него на это хватило, а вот жестокости – нет.

Егерь спокойно воспринял новую жизнь. Он много лет охотился и знал, что иногда в засаде сидишь неделю, прежде чем добудешь ценный трофей. На следующий день он вновь связал Боброва и отправился во двор дома номер восемь. Дни стояли длинные, егерю пришлось затаиться на удаленной от подъезда скамейке, чтобы Ремезов не заметил его, но он видел все как на ладони. В девять часов показалась знакомая иномарка. Было еще светло, и егерь оставил свой пост. Если Ремезов заскочил к любовнице на минутку – его счастье, а если засидится допоздна… Егерь должен был посмотреть убийце сына в лицо… Он вернулся, когда двор укутала темнота. Иномарка стояла на месте. Коротко взмахнув кинжалом, егерь проткнул ей колесо. Раздалось шипение, будто он наступил на целый выводок змей. Егерь укрылся за соседней машиной и стал терпеливо ждать. Ремезов вышел через час с лишним, чуть-чуть пошатываясь и довольно улыбаясь. Но улыбка исчезла, как только он заметил поникшую на один бок машину. Глава района явно не ожидал такой подлости со стороны личного автотранспорта. Он пнул колесо ногой, будто от удара оно могло восстановить былую форму, а затем наклонился, как это обычно делают в таких случаях все автолюбители. В этот момент за его спиной бесшумно возник егерь и ударил по голове кулаком с зажатой свинцовой пластиной. Ремезов уткнулся головой в темный асфальт.

Егерь отлично знал, где что лежит. Достав ключи из сжатой руки главы района, он выхватил из багажника запасное колесо и взял домкрат. Через десять минут иномарка выехала на улицу и устремилась за город. Инспекторов дорожного движения егерь не опасался, все они знали машину хозяина района и, увидев ее, превращались в безобидных существ, живую деталь дорожной обочины.

Выехав за город, через несколько километров егерь свернул с шоссе и вскоре остановил автомобиль на заранее облюбованной лесной поляне. Ремезов все так же неподвижно лежал на заднем сиденье.

– Может, я убил его? – обеспокоенно подумал егерь. – Обидно, если я дал ему так легко уйти.

Он вытащил Ремезова из машины на свежий воздух и нащупал пульс. Сердце билось.

– Отлично. Сейчас мы приведем его в чувство и сделаем все как надо, – егерь говорил о себе во множественном числе, потому что ему чудилось, что Антон наблюдает за ним сверху и помогает наказать убийцу.

Глотнув добавочную порцию кислорода, Ремезов очухался, он со стоном поднял голову и забормотал:

– Что за дела, вашу мать! Смотри, козел, на кого наезжаешь своей гребаной тачкой. Я тебя, козла, в тюрьме сгною.

Глава района почему-то решил, что его сбила машина, и теперь распекал невидимого виновника происшествия с каждым крепким выражением набирающим силу голосом.

– Где ты, сука, иди сюда, покажись, а то мне больно ворочаться, – наконец потребовал он.

Егерь молча шагнул на пятачок земли перед Ремезовым, освещенный фарами машины. Тот понял все очень быстро, наверное, думал об Антоне, вернее, о возможной мести за убийство. С удивительным для контуженного человека проворством Ремезов вскочил на четвереньки и заорал во всю глотку. Егерь оборвал его крик ударом ногой в живот. Он подождал, пока глава района придет в себя от нового приступа боли, и посмотрел ему в глаза:

– Мне Бобров все рассказал. Тебе, Лексеич, надо было самому застрелиться.

Только сейчас Ремезов заметил в руке егеря страшный кинжал. Он замер, инстинктивно выбрав самую лучшую защиту – не сопротивляться, не кричать, а покорно ждать рокового удара. И егерь сплоховал, рука у него не поднималась убить беззащитного человека. Он тяжело дышал, словно после изнурительной физической работы, кинжал в его руке дрогнул, и он мучительно произнес, с трудом выговаривая каждое слово:

– Ладно. Поедешь к судье и расскажешь, как все было.

Ремезов с готовностью закивал, но егерь вдруг ясно почувствовал, что никуда он не пойдет, а удвоит, удесятерит свою охрану. Больно сжалось сердце, словно Ремезов выпустил уже в него заряд картечи.

А тот, почуяв шанс на спасение, решил окончательно уйти от мести, сказав:

– Хорошо, я пойду, обязательно пойду. А еще хочешь, Петрович, я тебе денег дам. Много денег, ты в жизни столько не видел – тридцать.., даже сорок тысяч долларов.

Егерь дернулся, словно его укусила ядовитая змея. Рука его цепко ухватила Ремезова за горло.

– Ты мне деньги предлагаешь?! Меняешь жизнь моего сына на паршивые бумажки! Купить меня хочешь. Нет, так дело не пойдет. Жизнь на жизнь, смерть на смерть, понял, мерзавец!

Кинжал пронзил бьющееся сердце. Егерь знал свое дело – сотни раз он метким ударом прекращал мучения бедных животных, израненных горе-охотниками. Инстинктивно егерь шагнул в сторону, опасаясь испачкаться брызнувшей по канавкам кровью. Ремезов без звука упал на траву.

Бобров с замиранием сердца услышал щелчок открывающегося замка. По его ощущениям егерь отсутствовал слишком долго. Хорошо зная егеря, Бобров подумал, что тот наверняка-таки выследил и убил Ремезова. Тем более тот был без охраны. А если Ремезов мертв, то пришла его, Боброва, очередь. Ведь он единственный свидетель, знающий всю подоплеку убийства. Он услышал тяжелые шаги и от страха непроизвольно обмочил штаны.

– Лексеич мертв, – раздался холодный, безразличный голос егеря. – Я позвоню из автомата в милицию, они приедут освободят тебя. Но запомни, Бобер, ты должен пойти в суд и рассказать все как было. Даю тебе неделю сроку. Не сделаешь – отправишься следом за Лексеичем. Ты меня знаешь, я языком не болтаю почем зря. И еще. Много вас развелось, народных избранников, любящих на дармовщинку поохотиться в заповедных местах. Так ты им всем передай: я их жду у себя в лесу и каждого встречу как дикого гада, патронов у меня хватит.

Егерь ушел, оставив дверь открытой. Минут через сорок явился наряд. Брезгливо кривясь, милиционеры разрезали веревки и уселись на кухне, готовясь к долгому разговору. Но первая же фраза Боброва заставила их всех, кроме одного, броситься во двор к машине. В районе объявили план “Перехват”, немедленно выслали группу к дому егеря, но тот все предусмотрел заранее и ушел в лес. Единственной удачей группы и главной уликой стала машина Ремезова, на рассвете обнаруженная у охотничьего домика.

Другой группе повезло больше. Сопоставив рассказы гибэдэдэшников и вычислив участок шоссе, где останавливалась либо на время съезжала машина, они обнаружили труп Ремезова до того, как на него случайно наткнулся кто-то из любителей отдыха на природе. Факт насильственной смерти был установлен, личность убийцы не вызывала сомнений.

Но гораздо сильнее убийства маленьких и больших начальников встревожил рассказ Боброва. Как, из-за свихнувшегося мужика им нельзя теперь подстрелить оленя-другого? Вот так вкалываешь день и ночь на благо народа, чтоб ему пусто было, а тебя лишают любимого отдыха! Очень обидно! Но поправимо. На то им и власть дана.

Ранним утром жители стоящей у заказника деревни были разбужены гулом машин. Вскоре окраину леса опоясала густая человеческая цепь. Сюда нагнали целый полк солдат. Впереди суетились инструкторы со злющими псами. Инструкторы держали в руках лоскуты одежды, взятой из дома егеря.

– Изведет начальство всю семью Чащиных под корень, – вздыхала женщина, издали наблюдавшая за суетой.

– Да разве же Петрович дурак? – возразил растрепанный муж, только что вылезший из постели. – На кобелей у него есть медвежья обманка. По такому следу окромя лайки ни одна собака не пойдет, забоится. А солдат он обдурит, как пить дать обдурит. Не родился еще тот человек, который в нашем лесу Петровича словит.

Он привычно говорил “наш лес”, хотя уже много лет им беззастенчиво пользовались другие люди.

Цепь, колыхнувшись, двинулась вперед. Командиры благоразумно оттянулись в ближний тыл, держа в поле зрения своих подчиненных и корректируя их курс. Они хорошо знали, на что способно охотничье ружье в умелых руках. Инструкторы тоже с удовольствием уступили бы места в авангарде, но это было в принципе невозможно. Они поглядывали на небо со смешанным чувством радости и тревоги. День только занимался, а уже просветлело, так как на небе не было ни облачка. Значит, угадали синоптики, пообещав ясный день. Дождь не сорвет им охоту на человека. Но все ли вернутся живыми обратно?

Собакам дали понюхать одежду, и они сновали на поводках, жадно вдыхая лесной воздух. Следом шли солдаты. Вдруг несколько из них вскинули автоматы, а затем послышался удивленный шепоток:

– Во, ломанулся! Здоровый как бык. Лось, что ли?

Выдрессированные псы игнорировали убегающую дичь. Люди подавили в них естественные инстинкты, требующие немедленно преследовать травоядных, обучив взамен хватать и рвать двуногую дичь – человека. Одна из собак злобно тявкнула и рванула так, что инструктор чуть устоял на ногах. Тот подбежал к ней и, помедлив, спустил с поводка. Распоряжения, полученные участниками облавы, были предельно четкими: обезвредить егеря, избегая человеческих жертв. Хорошее слово – обезвредить, позволяет любому истолковывать его по-своему. Хочешь – в плен бери, хочешь – ликвидируй на месте. В данном случае начальство предпочитало второе. Инструкторам четко объяснили: если собаки возьмут след, спускать их немедленно. Пусть убийца застрелит несколько псов, зато остальные разорвут его в клочья. Вот инструктор и медлил, отпуская своего питомца. Этого пса он взял бестолковым щенком, выкормил его, обучил всем премудростям, которые должна знать хорошая служебная собака. Он привязался к ней, как привязываются к взятому из детдома ребенку, и не хотел отправлять собаку под пули взбесившегося егеря. Звучит кощунственно, но инструктор предпочел бы, чтобы егерь подстрелил какого-нибудь солдатика. Ведь никого из них он не знал. А собака хоть и животное, но свое, родное.

Инструктор бежал, продираясь сквозь густые заросли, минут двадцать, и вдруг лай стих. Он замер, прислушиваясь, думая, что собаки опустились в какую-нибудь яму, и с трудом разобрал жалобное повизгивание. Инструктор бросился на звук. Он не поверил своим глазам. Десять лютых псов трусливо скулили, поджав хвосты, испугавшись неизвестно чего. Или кого? Может, призраков, лесных духов? Никого материального, кроме дятла, поблизости не наблюдалось.

Собрались люди и попытались насильно, за ошейник тащить собак вперед. Те покорялись воле хозяев, но упорно отказывались брать след. Засуетились командиры, подтягивая солдат и опять расставляя их в линию. Цепь качнулась, инструкторы проводили ее взглядом, после чего стали обсуждать загадочное происшествие. Они привыкли, что собаки часто теряют след. В городе при обилии транспорта это нормально. Но чтобы собаки не хотели идти по следу в лесу – такого они и вообразить себе не могли.

Пустой лес поглотил солдат, а вскоре началось что-то невероятное, словно чаща была и в самом деле заселена злобными духами. Послышались крики, ударила короткая автоматная очередь – и все это с разных концов цепи.

Задолго до темноты охотники на человека бесславно вернулись в деревню. Итоги облавы были печальны. Левое крыло цепи спугнуло волчью стаю, которая, убегая, наткнулась на солдата. Тот со страха открыл огонь и ранил своего товарища. Еще два солдата на правом крыле провалились в болото. Их вытащили, но тут пошли непроходимые топи, и офицеры решили возвращаться. Кому-то в голову пришла беспочвенная фантазия найти в деревне проводника, но сельчане дружно отвечали:

– Этот лес для нас запретный. Кроме Петровича, его никто не знает.

Пришлось оставить хитрого убийцу в покое.