Тогда, в Багио

ГЛАВА XV

Никто не мог бы сказать наверняка, что тридцать вторая партия окажется последней и самой главной партией матча, но все свидетельствовало об этом.

В стане Корчного царило вполне понятное приподнятое настроение. Претендент, сравнявший счет в безнадежно складывавшемся матче, был убежден, что надо действовать решительно, даже играя тридцать вторую партию черными. Не дать чемпиону отойти от пережитого, навязать систему, требующую длинного расчета, всем своим видом показать, что не сомневается в победе, что она теперь ему будет принадлежать по праву, в бой, в бой, ничего никуда не перенося и не откладывая.

А как должен был поступить чемпион?

Односложный ответ было дать очень трудно.

— Мы могли взять еще один технический тайм-аут, давая возможность Анатолию восстановить форму, — говорит Батуринский. — Этот вопрос рассматривался очень серьезно. Но где была гарантия, что за эти дни он не перегорит еще больше, находясь под грузом неприятных эмоций? Посоветовались. «Буду играть», — сказал Анатолий. Все мы прекрасно знаем его бойцовский характер. Но я был бы далек от истины, если бы сказал, что только меня одного точил червь сомнения. Важно было, чтобы о нем никто не догадывался, об этом сомнении. И еще найти такое средство, которое дало бы Анатолию сильный эмоциональный заряд, наложило бы новые впечатления на впечатления шахматные, придало бы новые силы.

…Говорят, что горе красит одного только рака.

Было горе, давайте не побоимся назвать вещи своими именами. Очевидно, можно было бы найти и не столь рискованные определения того, что испытывали после тридцать одной партии сам Анатолий Карпов и его товарищи, но точнее слова «горе» вряд ли существует в языке. Пробудил надежды в стольких миллионах своих самых верных на свете сопереживателей с тем, чтобы так развеять их… Придут верные друзья. Без цветов и улыбок. А если и будут улыбки, то сконфуженные, утешающие. Можно заранее догадаться, что он услышит: «Ничего, Толя, шахматы на этом не кончились», «Все еще впереди» (кстати или некстати вспомнят стихотворения Расула Гамзатова), «Надо будет немного отдохнуть и готовиться к реваншу».

Начнется отсчет не долгих часов перед тридцать второй партией, а долгих месяцев подготовки к реваншу.

Были, были чемпионы мира, которые, расставшись со званием, находили в себе силы вернуть его. Вспомним Алехина, взявшего реванш у Эйве. Или Ботвинника, один раз победившего Смыслова и еще один раз во втором матче Таля. И все? Примеров противоположного свойства можно было бы вспомнить куда больше. Слишком много потерь (как цепная реакция) порождает проигрыш звания. Его возврат — исключение, а не правило. Найдет ли в себе Карпов силы готовиться к реваншу так, как он готовился к матчу. Никто не ответит! Потому что с этой стороны Карпов сам себя еще не испытал. Никаких гарантий! Будет очень плохо ему, если он проиграет тридцать вторую! Но одному ли ему? Будет плохо многим. И прежде всего тем его друзьям, которые помогали ему, делили с ним ответственность перед шахматной организацией страны, перед страной. Пусть деление — не на равные части, но разве на плечах каждого из них не появится груз, который начинает носить всякий честный человек, плохо сделавший свое дело?

Луч славы, падающий на любого чемпиона или лауреата, ложится отсветом на лики его соотечественников, возвышая их в чужих глазах. Эта забота о победе земляка бывает порой эгоистичной. Только иногда. Нам хочется, чтобы наши посланцы на музыкальных, театральных, спортивных конкурсах были лучше других, чтобы они показывали, какие силы и таланты зреют в нашей среде, как велика способность нового общественного строя высветлять и возвеличивать всякую одаренность. К нам приглядываются так, как ни к одной другой стране: иногда с любопытством, иногда с недоверием, чаще и с тем и с другим, всего чаще с глубокой симпатией.

Много значит в наши дни хорошая спортивная победа!

Рассказывал Анатолий Ефименко, начальник Управления легкой атлетики Спорткомитета СССР:

— Через два дня после того, как Владимир Ященко установил в Милане мировой рекорд, наш консул в Милане сказал ему самое искреннее спасибо. Дело в том, что здание, занимаемое консульством, реконструировалось одной итальянской фирмой долго и трудно. Но за сорок восемь часов, которые прошли после победного прыжка Ященко, строители сделали едва ли не больше, чем за сорок восемь предыдущих дней. Теперь во время работы они позволяли себе лишь отвлечься на несколько минут, и то только для того, чтобы зацокать, вспоминая «грандиозный прыжок Володи».

А Карпов говорит:

— Устал, плохо вижу доску.

Такие дни, такие ночи, такие тягостные раздумья подстерегают, я полагаю, каждого деятельного человека, сделавшего шаг к самозаявлению. Есть ли примеры? Что говорят они?

Выходя на поединок с рекордным весом и настраиваясь на победу, Юрий Власов читал про себя строки Эмиля Верхарна:

Последние два слова стихотворения легли в название книги Юрия Власова, экс-чемпиона страны, экс-чемпиона мира и до скончания века — чемпиона Олимпиады.

Тогда, 10 сентября 1960 года, мне довелось беседовать с еще не остывшим от пережитого и счастливым Юрием Петровичем, только что выигравшим противоборство с двумя американскими штангистами. «Что испытывали полчаса, пятнадцать минут назад, что испытываете сейчас?» — «Испытывал дикое, не знаю, как о нем сказать, желание победить. Только оно и существовало. А больше ничего. Но только сейчас я понял, как устал. И кажется мне, что эта усталость пропитала всю мою плоть. И я никогда от нее не избавлюсь. — Власов подумал немного и добавил: — Счастливая усталость».

Постоянная спутница триумфаторов.

И несчастная усталость.

Постоянная спутница неудачников.

Перед партией надо было сделать все для хорошего настроения.

Известно, какой первостатейный помощник это настроение во всяком трудном деле, в спортивном деле — особенно.

В свое время газета «Таймс» рассказала о том, как выбирали по давнему обычаю спортивного менеджера года. Спортивные журналисты-выборщики были единодушны в своем решении, назвав Боба Стока, тренера «Сандерленда» — футбольной команды… второй лиги. Такого еще не бывало ни в Англии, ни, кажется, в какой-либо другой стране.

Небольшое отступление.

Автору этой книжки пришлось в свое время прожить дней десять в Сандерленде. Говорили, что футбольная команда — главное несчастье города. «Она играет так ужасно, что билеты можно совершенно свободно купить в кассе». Допотопный стадион привык к своим полупустым трибунам. «Сандерленд» служил добросовестным поставщиком очков для других команд. И вдруг что-то произошло с этим невезучим клубом.

Но посмотрим, что случилось дальше.

До того как пришел Боб Сток в команду, она проиграла десять игр подряд. Руководители клуба кусали локти и уже потихоньку начали мечтать о том дне, когда клуб прекратит свое существование вовсе. Лишь бы тихо, без скандала. И вот пришел в этот самый клуб мало кому известный человек Боб Сток и сказал примерно так: «Я выведу ваших ребят в люди». — «Сколько вам для этого понадобится времени?» — «Совсем не понадобится, я престо научу их выигрывать». Не слишком много доверия было словам улыбчивого и чрезмерно самоуверенного мистера Стока. Но клубу терять было нечего, и после недолгого совещания дирекция, постаравшись скрыть вздох, поздравила Боба Стока с новым назначением, пожелала ему, как водится, удач, не очень веря в силу произнесенных слов.

Боб Сток принялся за дело как-то странно. Начал с того, что рассказал перед тренировкой пару веселых анекдотов. Наблюдая за тренировкой, отпускал с трибуны необидные и остроумные замечания. После занятия поинтересовался, какие у каких футболистов «имеются проблемы», и спросил, кому чем может помочь.

Один сказал: «У меня недавно вышла замуж сестра, парень попивает и не приносит домой денег». Будто бы просто так справился тренер об адресе сестры, в конце недели смотался к парню. О чем они там говорили, не ведомо никому, но парень нежданно-негаданно изменился (потом уже, через несколько месяцев, Боб Сток сказал, что пообещал молодожену, что скоро «Сандерленд» выиграет Кубок Англии и тогда он, Боб Сток, известит весь мир, кто ему помог в этом деле).

Футболист, которого приехала поблагодарить сестра, немало удивился, услышав об обещании (как сказали бы у нас — сверхобязательстве) нового тренера — выиграть Кубок Англии.

Перед первой игрой новый тренер, собрав футболистов в кружок, сказал:

— Я знаком с вами уже целых четыре дня и, если честь честью, удивлен, как здорово вы играете, как хорошо знаете друг друга, как владеете дриблингом, как быстро бегаете. Вы можете сегодня проиграть, и мне это будет только приятно, потому что дальше вы проигрывать больше не будете и все начнут говорить: вот какой молодец мистер Сток, принял команду, она проиграла, а теперь вы поглядите, поглядите на нее. И на тренера. И на футболистов. Кто бы мог подумать, выиграли Кубок Англии! Столько команд и тренеров видят во сне этот приз, а его прихватила второразрядная команда из Сандерленда. Ты что улыбаешься, приятель, ты что, не веришь, что так будет? Да, жалко мне тебя. А больше сомневающихся нет? Ну я очень рад, позвольте выразить вам благодарность, примите мои комплименты. Значит, так, сегодня проиграете — ничего страшного. Только, пожалуйста, покажите, кто что может со мной будут сидеть мои помощники, мы постараемся застенографировать игру и завтра доложим вам, кто как выглядел, кто заслужил премию, а кто, ну, эти самые… забыл… подскажите, как называется, благодарю, именно… фигушки.

Ребята повеселели. С ними раньше никогда так не разговаривали. Им говорили всегда одним и тем же бесстрастным тоном одни и те же прописные истины. Весело вышли на игру, весело играли и весело возвращались в раздевалку, спрашивая себя: что-то сейчас отмочит тренер.

А он был серьезен. Подошел к каждому из игроков. Пожал руку, заглянул в глаза, для каждого нашел хорошее слово, на которое все мы бываем скупы, а предыдущий тренер и вовсе был скареда.

А еще дальше?

Дальше невезучая, поносившаяся всеми футбольными обозревателями Альбиона команда выиграла девять встреч подряд. Десятая по счету пришлась на финал Кубка Великобритании. «Сандерленд», этот славный скромный «Сандерленд» из второй лиги, расколошматил фаворита, носившего имя «Лидс».

«Таймс» задавалась вопросом:

«Видимо, у Боба Стока есть свои тайные «рецепты победы» — не магией же объяснить, что до него клуб имел десять поражений, а при нем десять побед подряд».

«Абсолютно никаких «рецептов», — отвечал тренер. — Это все так просто. Секрет высоких достижений кроется, по-моему, в… хорошем настроении. Поэтому я стараюсь, чтобы оно всегда было у моих питомцев на уровне. Если же мне не удается это сделать, я прибегаю к помощи людей, для которых это профессия. Команду, у которой хорошее настроение, почти невозможно победить».

Тут я хотел бы вспомнить историю, которая произошла давным-давно, в одной из первых зимних олимпиад с участием советских спортсменов.

В ту пору способы психологической подготовки к стартам не отличались чрезмерным многообразием. Стало чуть не крылатым изречение одного тренера: «Психология — это когда много говорят. Но о чем говорят — не знает никто, в том числе сам оратор» (между прочим, это высказывание было приведено без каких-либо сатирических комментариев в прессе). Еще по инерции продолжали выходить книги, воспевавшие железобетонных героев и осмеивавшие «копание в самом себе» как признак идейной неуравновешенности.

Так вот, готовили атлета к стартам бесхитростно и прямолинейно. Большинство тренеров было твердо убеждено, что спортсмен обязан подчинить все мысли грядущей победе, а «всевозможные мероприятия», как-то: кино, экскурсии или концерты, от вышеназванных мыслей отвлекающие, должны быть на время забыты.

В это, например, самым искренним образом верил и руководитель нашей олимпийской конькобежной команды. И приложил немало усилий для того, чтобы изолировать своих от «безответственных» хоккеистов, которых тренеры время от времени вывозили в город на развлекательные фильмы. Ничего хорошего это, по убеждению нашего руководителя, принести не могло, о чем он несколько раз заявил на общем собрании команды.

Хоккейные наставники слушали речи и посмеивались. У них были свои проверенные жизнью способы разрядки. То были достаточно стойкие в своих убеждениях люди, и что-либо менять в системе подготовки к главным матчам Олимпиады они не собирались, вполне разумно отвечая: пока мы руководим командой, будем это делать так, как считаем нужным. На том разговоры закончились.

Так вот, как-то раз под вечер к хоккейному тренеру А. И. Чернышеву пришел один конькобежец и взмолился:

— Сил больше нет, Аркадий Иванович, не могу… Только и разговоров, что об ответственности да о предстоящих стартах. Надоело не могу сказать как. Взяли бы меня хоть раз в кино.

— Я бы рад, голубчик, — ответил Аркадий Иванович, — да только вчера ваш руководитель снова заявил, что мы показываем плохой пример. Как же я возьму тебя? Тем более что он распорядился внимательно осматривать автобус, чтобы, не дай бог, никого из ваших в нем не оказалось.

— Тогда хорошо. Вы ничего не слышали и ничего не знаете. А ваши ребята обещали помочь. Вы… это самое… возражать не будете?

— Нисколько. — И, улыбнувшись, добавил: — Только смотри не попадись, а то и мне нагорит.

— Это уж будьте спокойны, не попадусь.

Гораздые на выдумку хоккеисты научились прятать своего гостя в автобусе так, что сам черт не нашел бы. К сигналу отбоя любитель кино успевал оказаться в кровати. Такие подпольные выезды повторились несколько раз.

И случилось так, что наш конькобежец взял первое место на Олимпиаде (бывала такая счастливая пора!). Его радостно возбужденный, целованный-перецелованный шеф разыскал на трибуне А. И. Чернышева, не поленился, поднялся к нему и торжественно вопросил:

— Ну что я вам говорил, Аркадий Иванович! Кто был прав? Взял бы он первое место, если бы катался с вами?.. Теперь понимаете, как надо готовить человека к соревнованию?

— Теперь понимаю, — улыбнулся одними только глазами Аркадий Иванович. — Вы были абсолютно правы. Вы даже не подозреваете, до какой степени правы…

Между прочим, и хоккеисты тоже стали чемпионами той Олимпиады.

Мнение о психологической подготовке к соревнованию экс-чемпиона мира Тиграна Петросяна:

— Мне кажется, что в любом виде спорта — от хоккея (наш разговор проходил в дни венского чемпионата мира по хоккею 1967 года) до шахмат — сегодня может побеждать не только первоклассный исполнитель, владеющий секретами мастерства, но и прежде всего боец, способный настроить себя на поединок и отдать ему все, что он имеет. И что-то еще сверх того. Говорят, что японское «дзюдо» переводится как «победа умом». В моем представлении, победа умом, и сердцем тоже, — это способность показывать лучшие свои качества не в тихих домашних соревнованиях, а в испытании сил на самом высоком уровне.

У нас в спортивных репортажах нередко можно прочитать, — продолжал Тигран Вартанович, — вот какой молодец спортсмен Н., какая у него воля — спокойно и крепко спит перед самым трудным соревнованием, и это помогает ему одерживать победы. А я знаю спортсменов, которые плохо, очень плохо спят перед важной партией. Мало того, достаточно хорошо знаю одного шахматиста, который ночью перед такой партией спит два-три часа, мучается, переживает, а не может иначе. А если спит спокойно, то у него на следующий день не очень хорошее настроение, его гложут предчувствия и нет обычной уверенности в себе.

— Тот шахматист не обидится, если вы назовете его имя?

— Думаю, что не обидится. Его зовут Петросян. Повторяю, меня не страшит такая привычка. А может быть, во время нервного подъема моральные силы начинают работать особенно интенсивно?

Другое дело, когда спортсмен лишен спокойного сна из-за неприятных переживаний. И слово тренера и его интонации должны преследовать одну цель — создать хорошее настроение у ученика, помочь ему поверить в свои силы… сделать так, чтобы спортсмен был доволен собой. Благожелательность и дружелюбие должны быть главным оружием тренера. Требовательность — второстепенным. Хотя многое зависит от того — кто тренер и кто ученик. Если бы можно было измерить какими-нибудь единицами благожелательность и дружелюбие тренера, я бы сказал: чем больше таких единиц получит спортсмен, тем лучше он будет играть.

Эти слова были сказаны за одиннадцать лет до матча в Багио.

Но как точно подходят к нему!

Была неизменно благожелательная обстановка.

В самые трудные дни.

И нестрашно было, что не шел до утра сон.

Это счастье, что рядом с Анатолием Карповым были мудрые друзья.

Рассказывает В. Д. Батуринский:

— Надо сказать, что в западной прессе ни одна статья о матче в Багио не обходилась без активного упоминания профессора В. П. Зухаря. Насколько я знаю, Карпов познакомился с ним в 1974 году, незадолго до финального матча претендентов с тем же Корчным, после этого между ними периодически продолжались контакты. Зухарь участвовал в нескольких сборах. Роль психолога в современном мировом спорте общеизвестна. Зухарь оказывал хорошее влияние на Карпова, наблюдал за его эмоциями, его переживаниями, за режимом его отдыха, и, по отзывам самого Анатолия, такое общение (оно носило иногда довольно краткий, иногда более продолжительный характер) сказывалось плодотворно. И те советы, которые давал Зухарь Карпову, особенно в наиболее сложные периоды матча, часто им воспринимались.

Мне приходилось неоднократно во время матча и после него выступать и отвергать всякие обвинения в применении каких-то недозволенных методов воздействия Зухаря на Корчного. Разговоры о каком-то гипнотическом влиянии совершенно лишены основания, потому что современная наука вообще отрицает возможность гипнотического влияния на объект, который не желает подвергнуться влиянию. Для этого требуется непосредственный личный контакт.

Естественно, ни о каком личном контакте между Зухарем и Корчным не могло быть и речи.

Что и как можно и нужно было сделать, чтобы помочь «приобрести настроение» Анатолию Карпову?

Москва. Заснеженная дорога чуть в гору от метро «Юго-Западная». Большой современный дом, образующий ансамбль с другими такими же домами. Квартира на шестом этаже. Главное отличие ее — изобилие книжных шкафов. В них бесценное богатство — крупнейшее в СССР частное собрание шахматной литературы. Шесть с половиной тысяч книг. Редчайшие дореволюционные русские издания. Сборники партий на первенство мира. Книги, посвященные выдающимся мастерам двух последних столетий. Методическая литература. Комплекты журналов. Только очень любя шахматы, можно собрать бесценную эту коллекцию.

Я в гостях у Виктора Давидовича Батуринского. Человек, почти полвека связанный с шахматами, юрист по образованию, он возглавил в начале семидесятых годов Центральный шахматный клуб, был избран вице-президентом Шахматной федерации СССР, стал видным деятелем международного шахматного движения.

Теперь, когда время дало более точный взгляд на Багио, когда появилась возможность судить о нем, «все чувства разумом измерив», рассказ руководителя делегации В. Д. Батуринского приобретает особый интерес.

— Как реагировал Карпов на счет 5:5? Конечно, он переживал, но, я бы сказал, переживал внутренне и старался держаться молодцом, хотя ясно, как тяжел психологически груз таких неудач. Что касается нашей делегации, шахматных тренеров, врачей и других специалистов, которые помогали Карпову в этом матче, конечно, было бы грешно сказать, что мы не волновались, не переживали. Но как раз этот наиболее трудный момент показал, насколько удачен сплав делегации: все, буквально все продолжали верить в то, что Карпов победит, старались вселить уверенность и в него. Коллектив продолжал работать дружно и целеустремленно. И здесь я должен сказать о том положительном влиянии, которое сыграл вторичный приезд, как раз в этот период, в Багио нашего шахматного президента Виталия Ивановича Севастьянова. Своим космическим оптимизмом он очень помог Карпову. Это естественно. Человек, который дважды побывал в космосе, в свое время совершил самый длительный орбитальный полет в 63 дня, который много раз оказывался в сложных ситуациях, он, может быть, лучше других понимал обстановку и понимал, что надо делать. Присутствие его было в этот момент особенно важным. Человек с удивительным спокойствием и тактом, кто мог бы лучше, точнее, мудрее помочь Карпову собрать все, что в нем было, и бросить в бой? Виталию Ивановичу и пришла мысль предложить Карпову совершить путешествие в Манилу — на решающий поединок советских и югославских баскетболистов. Теперь мы можем сказать, что это было дальновидное и очень полезное предложение. А тогда…

Есть понятие «ограниченная ответственность». Оно довольно часто встречается в названии западных компаний. Скажем, создается компания по страхованию домашнего имущества. Выпускаются акции. Эксперты сулят определенный процент доходов держателям акций. Но мир неустойчив, сплетен из противоречий. Доходы могут обернуться сплошными потерями. И компания загодя объявляет себя учреждением, имеющим ограниченную ответственность.

Хоть и не ласкает глаз слово «лимитед», его на всякий случай прибавляют к названию компании.

В наших условиях понятие «ограниченная ответственность» чаще всего витает под кровлями службы быта, которая получает деньги вперед за невыполненную работу, предоставляя заказчику полное право… оспаривать качество этой работы и заносить свои наблюдения в книгу жалоб.

Понятие «ответственность» без всяких прилагательных само по себе достаточно емко. Когда ее каждый день слишком много, это, хоть и мобилизует внутренние охранительные силы организма, в конце концов дает о себе знать. При всем том в наши дни мужчина без ответственности все одно, что швертбот без шверта — тяжелого киля; непросто нести его, а иначе нельзя — перевернет. Бывает, что и с килем переворачивает. Это значит — не в свой швертбот не садись, поищи себе занятие, которое бы больше отвечало твоим возможностям.

А еще существует на этом свете ответственность высшего свойства, сродни той, которую испытывает полководец накануне сражения. Как расставил силы, куда направил главный удар, насколько сберег в тайне предстоящую операцию, насколько предусмотрел любую мелочь, на каких генералов положился… не имеет, нет не имеет предельной черты перечень проблем, которые владеют всем существом полководца в ночь перед решающим сражением.

Можно долго искать, с чем сравнить ответственность, которую испытывало руководство советской делегации в Багио, точнее — не найти.

Выступая перед писателями, Анатолий Карпов скажет:

— Руководители делегации дали согласие на поездку в Манилу.

В состав руководства входили: заместитель председателя Спорткомитета СССР В. А. Ивонин, В. И. Севастьянов и В. Д. Батуринский. Постараемся расшифровать, что стоит за словами «дали согласие».

Мало ли вы знаете на свете людей, которые обладают непостижимым, отточенным годами искусством отводить от себя ответственность? В обычной, нормальной, идущей своим ходом жизни это деловые, собранные, достаточно энергичные люди. Во всяком случае, так кажется. Но вот наступает событие, когда этот директор, начальник или редактор должен принять решение на грани ответственности. Он не знает пока со всей определенностью, к чему приведет его «да», сказанное вслух или написанное на уголке документа. Но хорошо знает одно — с ним может быть связано куда больше неприятностей, чем со спасительным и пригодным на многие случаи жизни «нет». Не обязательно произносить его или выписывать. У этого «нет» есть множество, правда не столь лаконичных, заменителей: «Надо будет посоветоваться», «Не будем спешить, дело не горит», «Я, к сожалению, сегодня занят» — целая система отговорок у такого опасливого руководителя.

Я лично был долгие годы знаком с одним редактором, который не всегда точно знал, что нужно газете, зато всегда точно знал что ей (а скорее, ему) было ненужно. Сам никогда ничего не писал (за исключением приказов о взысканиях, на которые был большой мастак), но зато любил поучать, как следует писать. Так вот этого человека называли «редактор «Нет». Он честно мечтал дожить до пенсии, чтобы потом спокойно взяться за книгу воспоминаний… уберегал, уберегал себя от разных забот и неприятностей, валом идущих на редактора, да так и не уберег. По привычке сказал «нет», когда надо было сказать «да», один лишь раз ошибся, но роковым образом. Говорил: «Не повезло».

Была у руководителей советской делегации возможность сказать: «Не стоит ехать в Манилу»? Еще какая!

Что было бы, если бы после этого вояжа Карпов проиграл?

Сколько людей на разных уровнях спросило бы:

— Зачем понадобилось Карпову перед последней партией делать эти пятьсот километров?

Предложение о поездке было поставлено в виде вопроса. За одним большим вопросом была, по меньшей мере, дюжина вопросов поменьше.

Известно, сколь популярен на Филиппинах Анатолий Карпов. Из множества примеров можно вспомнить один: перед открытием матча в военной академии был дан парад в его честь, такие парады устраиваются крайне редко — лишь самым почетным гостям. Его знают в лицо. На матче баскетболистов СССР и Югославии будет несколько тысяч зрителей. Диктор, без сомнения, объявит, что среди них находится чемпион мира Карпов.

Сколько людей не откажет себе в удовольствии произнести или подумать — «пока чемпион». Завтра или послезавтра он перестанет им быть. Филиппинцы понимают толк в спорте. И знают законы его борьбы: после таких потрясений, которые испытал Карпов, у него будет мало шансов в предстоящей партии. Известно, что ставки на подпольных пари (филиппинцы — азартные люди), когда-то доходившие до пяти к одному в пользу Карпова, теперь принимаются как три к двум в пользу Корчного. Об этом, естественно, Карпову не скажет никто. Но разве он не сумеет по выражению лиц, не такому, к какому привык, почувствовать изменение к себе? Проигрывающего не жалуют нигде. В том числе и в этой географической точке.

Стоит ли ехать Карпову в столицу, чтобы испытать определенный комплекс ощущений при встрече со зрителями?

Далее. В Маниле совсем иной, чем в Багио, климат — там жаркий, душный и влажный воздух. К нему привыкать и привыкать, пока не почувствуешь себя в своей тарелке. Кому-то для акклиматизации достаточно недели, а кому-то не хватает и двух. Карпов совершит длинный путь, окунется в непривычный климат — как это подействует на него? Придаст ли новые силы или отнимет и последние? Ведь когда они вернутся в Багио, ему понадобится пусть небольшой, но все же срок на новую мини-реакклиматизацию. Можно ли ехать Карпову в Манилу перед партией, которую все считают решающей?

И еще одно немаловажное обстоятельство не могло не тревожить советскую делегацию. До Манилы двести пятьдесят километров по горной и небезопасной после пронесшихся тайфунов и землетрясений дороги. Путь сам по себе не близок — полтысячи километров в оба конца. Карпов устанет. Сомнений в этом нет. Сможет ли он обрести свою физическую форму за те двое суток, которые останутся до тридцать второй партии?

Но есть закон: чтобы лучше отдохнула правая натрудившаяся рука, надо дать нагрузку левой.

Быть может, устав физически, Карпов лучше отдохнет душой?

Риск велик? Без сомнения. Принять решение легко? Ой как трудно! Но есть же прекрасные стихи у французского поэта-юмориста:

Карпов и Севастьянов уехали в Манилу.

Был на редкость напряженный матч баскетболистов СССР и Югославии за звание чемпионов мира. И там тоже все решало одно лишь очко. Это очко выиграли югославы.

Карпов отчаянно болел за соотечественников.

Но за эти два часа пребывания в наэлектризованном зале он выплеснул (так скажут позже психологи) вместе с прочими эмоциями целый ковш отрицательных эмоций, которые копились в его груди.

Очевидцы утверждали, что он вернулся в Багио заметно посвежевшим.

Он шел играть последнюю партию как шахматист, уверенный в себе и заставивший поверить в эту уверенность других.

— У всех у нас не было сомнений, что Анатолий последнюю партию выиграет, — говорит Виктор Ивонин.

Анатолий Карпов:

— Путешествие в Манилу, хоть и проходило под дождем, взбодрило меня. Я здорово переживал за наших ребят, которые играли решающую встречу за звание чемпионов мира с командой Югославии и проиграли одно очко. Я понимал, что обязан это очко завоевать. Собрал все силы на тридцать вторую партию, если говорить точнее, собрал последние силы. Все мы понимали, что будет в этот день решающий бой. Корчной был убежден, что я нахожусь в состоянии, близком к депрессии. Играя черными, он стремился перехватить инициативу, однако в этот день я был предельно собран. Понимал, сколько миллионов людей смотрят на эту доску моими глазами, и понимал, что могу доставить очень большое горе, а могу доставить и большую радость. Старался играть, уходя от риска. И был счастлив в ту минуту, когда Корчной потребовал бланк для откладывания партии. Я понял, что игра сделана, что кончен матч; Корчной откладывал партию для того, чтобы лично не поздравлять меня.

Когда Анатолий сделал последний ход в последней партии матча и его неприятель потребовал бланк для того, чтобы отложить позицию, в советской делегации проснулось наконец долгожданное немногословное, выражавшееся глазами, улыбками, рукопожатиями, ликование. Все понимали, что сделана игра, что сделан матч, что не может случиться уже ни одна из тех несуразностей, которая подкарауливала чемпиона мира в некоторых, казалось, начисто выигранных партиях.

Теперь этого не произойдет. Видно невооруженным глазом, черным не удержать позицию. Без сомнения, это видит и понимает и Анатолий. Надо подойти поздравить, обнять. Сейчас спустится со сцены.

К Карпову подходят, а на лице его полная отрешенность. Он еще весь там, в партии, она не отпускает его.

Ему бы улыбнуться. Сбросить с плеч груз забот и тревог, который он нес честно и мужественно три последних месяца. Похудело, обострилось и без того тонкое лицо. Возмужал. Взгляд пусть чуть-чуть, но стал другим. Взгляд человека, много испытавшего и пережившего.

Сосредоточившись до предела на последней партии, Карпов словно отключился от всего остального мира с его эмоциями. Ничто постороннее не могло войти в Карпова. И сам он не мог «вернуться» в реальный мир: не проявлял радости, не слышал поздравлений друзей, взгляд у него был отсутствующий.

Могло предстоять доигрывание, возможность его нельзя было отбрасывать. Карпов не имел права на малейшее расслабление.

Рассказывает В. Ивонин:

— За тридцать второй партией напряженно следила не только Земля. Но и — впервые за всю долгую историю шахмат — следил космос: Владимир Коваленок и Александр Иванченков, «Фотоны». Им передали по радио отложенную позицию, и, надо думать, анализ ее доставил немало приятных минут космонавтам.

В день предполагавшегося доигрывания они вышли на связь с Землей чуть позже обычного и сразу же после обмена приветствиями спросили:

— Что новенького на планете? Есть ли вести из Багио?

В этот момент раздался голос диктора «Маяка», известивший о победе Анатолия Карпова. Из космоса донеслось: «У-р-р-а!»

А вскоре в Багио пришла сердечная радиограмма от «Фотонов». Вручая ее Карпову, председатель Шахматной федерации СССР Виталий Севастьянов сказал:

— Рекордсмены космоса шлют горячие поздравления чемпиону мира.

Так откликнулся на победу Анатолия Карпова космос. А вот как откликалась Земля.

Поэт Степан Щипачев:

— В Багио испытывалось не только умение играть в шахматы, но и самое настоящее мужество. Анатолий Карпов показал все лучшее, чем одарила его Родина. Глубоко благодарен ему за ту радость, которую он принес всем нам.

— Еще до начала матча в Багио я был уверен в победе Карпова, — заявил в Копенгагене датский гроссмейстер Б. Ларсен.

Американский гроссмейстер и шахматный обозреватель Р. Бирн отметил, что матч в Багио был принципиальным состязанием мастеров двух стилей и его исход продемонстрировал преимущество стиля молодого советского гроссмейстера.

— Анатолий Карпов играет лучше всех шахматистов в мире. Он доказал это своей победой над претендентом, — сказал гроссмейстер Р. Хюбнер из ФРГ. — Карпов умеет поразительно быстро схватывать и усваивать все новое и соединять это с тем, что было уже на его вооружении. Это очень важный фактор. Другим таким очень важным фактором является умение А. Карпова играть быстро, восхищает его способность к экономическому мышлению.

Югославский гроссмейстер С. Глигорич заметил:

— Анатолия Карпова, несмотря на молодой возраст, отличает классический стиль игры. Мне он импонирует. Карпов отлично приготовился к этому сложному матчу и, можно сказать, прогрессировал от партии к партии.

«Несмотря на драматический поворот в борьбе за мировую шахматную корону, советский гроссмейстер Анатолий Карпов в критический момент проявил собранность, волю и твердую решимость добиться победы, — писал комментатор братиславской газеты «Смена». — Анатолий Карпов подтвердил, что является достойным продолжателем славных традиций советской шахматной школы. Его игра в решающей, тридцать второй партии, несомненно, войдет в учебники стратегии шахмат».

А что испытывал перед тридцать второй партией и после нее сам Анатолий Карпов?

Вот что рассказывал он на встречах с писателями и журналистами:

— Тридцать вторая партия была партией, от которой зависело слишком много. Такие партии играть очень трудно, один только ход мог решить судьбу всего матча. И хотя нервы были натянуты до предела, мне удалось собраться, начать партию с хорошим настроением, несмотря на предыдущие неудачи. Удалось отвлечься от шахмат, немного отдохнуть. А как она закончилась, вы знаете. Должен сказать, что буквально все, кто окружал меня в Багио, почувствовали, что тридцать вторая партия будет последней, а этот день — последним днем матча.

Я жаждал борьбы. При этом помнил, что в течение всего матча претендент, играя черными, старался уйти от единоборства, перевести игру в спокойное русло; в тридцать второй партии ему как раз предстояло играть черными.

Позиция на доске сложилась напряженнейшая, с некоторым преимуществом белых. Если помните, разыгрывалась защита Уфимцева, но постепенно мне удалось привести к построению испанской партии, а в ней претендент разбирается хуже. У меня сложился большой выбор продолжений, и шаг за шагом удалось создать угрозу королю черных. Хотя сцена довольно далеко от зрительного зала, многие после говорили, что ясно видели, как покраснел Корчной и как побледнел я. В тот миг я мысленно говорил себе: не торопись, не комбинируй, позиция выигрышная, главное сейчас — не упустить победу…

Претендент, попав в цейтнот, перестал с 32-го хода вести запись, несмотря на напоминания и предупреждения арбитров. Партию записывал один я. Сделано 40 ходов, оставалось еще пять минут. Я встал и пошел к демонстрационной доске (никто не мог понять, зачем и почему я туда пошел). Я посмотрел на демонстрационную доску: сделано ли на ней 40 ходов? Выяснил: сделано. Тем не менее я решил, что нужен 41-й ход. Чтобы потом не было никаких вопросов. И я сделал этот 41-й ход — ход сильный, ход выигрывающий. После чего партия была отложена.

Мы отправились в гостиницу, в номере внимательно просмотрели позицию; никаких шансов у противника нет. Но я помнил, сколько было в этом матче чудес.

На следующий день главному арбитру матча сообщили, что претендент сдает партию и матч. А через несколько часов после этого пришло письмо от самого претендента тому же главному арбитру. Смысл этого письма: претендент не может продолжать тридцать вторую партию, но это не значит, что он сдает матч. Как это понять, было неясно. Претендент послал аналогичную телеграмму и президенту ФИДЕ Максу Эйве. Эйве ответил, что считает матч законченным. Несколько раньше президент и генеральный секретарь ФИДЕ поздравили меня с победой.

Знаменательным днем в моей жизни стало 20 октября. На мое имя поступила поздравительная телеграмма Леонида Ильича Брежнева. Все члены нашей делегации собрались в отеле. Когда была оглашена телеграмма, раздались долгие аплодисменты. Мне трудно передать чувство благодарности, которое я испытывал и продолжаю испытывать за эту высокую честь.

Я постарался рассказать в этой книге о победе Анатолия Карпова как шахматиста и как гражданина.

И хотел бы дополнить повествование одним штрихом.

На одной из встреч с Карповым я услышал вопрос, обращенный к чемпиону мира:

— Пресса писала о большом гонораре, который был определен победителю матча. Если не секрет, как вы им воспользовались?

— Более трехсот тысяч долларов, полученных от организаторов матча, я передал государству на развитие спорта и, конечно, шахмат.

Честно исполняй свой долг, приносит ли тебе это радость или приносит горе, честно исполняй свой долг, верь в свою правоту и не слушай, что твердит о тебе молва, честно исполняй свой долг, и ты восторжествуешь.

Так с древних времен напутствовали в Индии врачей, вступающих в самостоятельную жизнь.

Трудно не вспомнить это напутствие, думая о том, как сложились вскоре после Багио судьбы тренеров и товарищей Анатолия Карпова, «честно исполнявших свой долг» и владевших славным искусством не обращать внимания на то, что твердила о них молва (имею в виду молву, которая возникла как-то сама собой при счете 5:5: «Тех ли взяли?», «Хорошо не то, что хорошо, а что к чему идет», «Как же это они, родимые, все вместе не нашли ничьей во вчерашней партии?», «Отдали такое очко!» и т. д. и т. п.).

Не только они помогали Анатолию Карпову. Но и он помогал им. Разве могло не дать ростков каждодневное, на протяжении полугода, у кого больше, у кого меньше, общение с человеком, который играет в шахматы лучше, чем любой из четырех миллиардов его современников? Разве не было обогащение взаимным? Разве шахматная работа «на полных оборотах» до и после Багио не обязана была дать очень быстро вполне конкретные результаты?

Главной радостью был, без сомнения, выигрыш матча в Багио.

Вручая А. Е. Карпову орден Трудового Красного Знамени, Л. И. Брежнев сказал:

«Среди награжденных сегодня — Анатолий Карпов. Его представлять не надо. Он сам очень достойно представил себя и нашу страну в напряженном соревновании за шахматную корону. Его спортивный подвиг отмечается орденом Трудового Красного Знамени».

Это было признанием честной и хорошей спортивной работы.

Работа развивает мускулы.

А мысль — мозг.

Никакой теоретической подготовкой нельзя развить мускулы. Для этого нужна постоянная работа. Никакая книжная подготовка не разовьет мозг, если человек избавит себя от заботы мыслить самостоятельно. Шахматные достижения будут невозможны, если человек, какой бы феноменальной ни была его память, будет только брать от них. И ничего не возвращать от себя.

И наоборот. Шахматы сторицей вознаграждают того, кто служит им честно и верно. У шахматной фортуны зоркий глаз. Может быть, характер не из легких — долго приглядывается, проверяет, не ошиблась ли, подарив благосклонность неизвестному мастеру А. или неизвестному мастеру Б., но если убедится, что нет, не ошиблась, что он перенес все ее испытания с честью, что он честолюбив, но не тщеславен, умеет побеждать, но умеет и проигрывать, не вспоминая при этом всуе ее, фортуну, умеет выходить из поражений со спокойной уверенностью истинного бойца, можно сказать без боязни ошибиться — многим одарит!