Токийский декаданс

Парк

Отель был одним из небоскребов в Западном Синдзюку. Бассейн находился на самом последнем этаже.

Я художница. Я занимаюсь тем, что рисую иллюстрации к брошюркам об этом отеле, а также продаю гравюры для двенадцати комнат роскошного люкса. А еще прихожу два-три раза в неделю в бассейн поплавать.

Он совсем небольшой, в длину всего лишь пятнадцать метров. Однако скопления людей не бывает. Может, из-за цены в восемь тысяч иен за вход для посетителей, не являющихся постояльцами отеля. Мне нравится плавать, любуясь на центр города с высоты тридцати трех этажей.

Обычно я плаваю после обеда, посетителей почти не бывает. Иногда приходят мужчины-европейцы из экипажа итальянской «Алиталии». Члены интернациональных авиалиний, само собой, говорят на хорошем английском. С одним из них я даже переспала. Несмотря на свое латинское происхождение, он оказался на редкость тихим и застенчивым, научил меня плавать баттерфляем, а когда мы вместе ели спагетти с морскими черенками в кафетерии, он сказал, что у них в Италии такие отвратительные спагетти даже собаки есть не будут, и рассмеялся как Джан Мария Волонте. Мне так понравилась его улыбка, что я пошла с ним в его номер.

Падал снег. В нежаркой сауне рядом с бассейном со мной заговорил невысокий мужчина.

— Япония тоже стала богатой. — Он сидел в самом углу, поджав под себя ноги.

Я невнятно пробурчала что-то в ответ.

— А вы сюда часто ходите?

Сауна будто пропитана какой-то близостью. Несмотря на наличие купальника, я чувствую, как пот все равно выделяется на оголенных участках моего тела, и размякаю, теряя чувство осторожности.

— Наверное, два-три раза в неделю. — Я провела рукой по волосам.

— Я думал, здесь будет много народу, а на самом деле совсем пусто.

— Я сюда хожу где-то около года, но в это время почти никого не бывает, — ответила я. — Можно подумать, что, поскольку бассейн крытый, здесь можно застать много людей, когда нельзя купаться на улице из-за холодного времени года. Но на самом деле это не так. Больше всего посетителей как раз таки летом.

Кожа мужчины выглядела гладкой. Он явно не занимался тяжелой работой. На вид ему было больше тридцати, наверное, он младше меня на два-три года.

— Хорошо, что так мало народа. Я, наверное, сюда теперь ходить буду.

— А вы обычно где-то еще плаваете? — спросила я.

Он кивнул.

— Я-то считал, здесь бывает много молодых девушек.

— Почему?

— Мне так сказали.

— Кто?

— Одна девушка.

Пот на его ключице скопился в каплю. Я наблюдала за стекающими и застывшими неподвижно каплями на его теле.

Выйдя из сауны, мужчина проплыл кролем пятьдесят метров без остановки. Не то чтобы очень красиво, зато во всю силу. Может, он в море так научился?

— Хорошо плаваешь!

Мы сидели у стойки бара рядом с бассейном, попивая кокосовое молоко.

— У меня грубый стиль, правда?

Он попросил у девушки-бармена в галстуке-бабочке долить ему рома в кокосовое молоко, но она ответила отказом. В баре запрещено было использовать алкоголь.

— Так ты, наверное, родился у моря?

Я прикрыла живот полотенцем. По сравнению с другими животами женщин моего возраста мой выглядел лучше многих, но все лее тело уже не походило на тело молодой девушки. Его слова «одна девушка» до сих пор звучали у меня в ушах.

— На Сикоку.

У него было мускулистое тело, но слишком перекачанная нижняя часть живота свидетельствовала скорее о разгульном образе жизни, нежели об ежедневных тренировках.

— А я художница. Гравюры делаю.

— О, у меня есть литография Жоржа Руо.

— Ты любишь картины?

— Не то чтобы не люблю… скажем так, если их нет, я по этому поводу не парюсь. Руо купила жена.

— Он ей нравится?

— Похоже, что так.

В бассейн зашли две мамочки с детьми. Детские крики и повизгивания резали слух и контрастировали с кокосовым молоком, подаваемым в баре, и белым снегом за толстыми стеклами окон.

— Я думала, ты холост.

— Мы не живем вместе.

— Извини.

— Все в порядке.

Пятилетний ребенок, выпав на секунду из поля зрения мамаши, начал тонуть. Дежурный спасатель прямо в тренировочном костюме бросился в воду, чем привлек наше внимание. Я впервые видела тонущего ребенка. Хотя он дергался изо всех сил, однако его криков все равно не было слышно под водой. Было много брызг, но ведь это же бассейн, тут брызг всегда полно. Когда его вытащили, он начал громко плакать, отплевывая проглоченную воду.

Мужчина равнодушно смотрел на все это, а потом пригласил меня перекусить.

— Это просто больной зуб, — начал он после первого стакана вина. — Когда же это было?.. Года два назад, я жвачку жевал, и у меня что-то во рту отвалилось, похожее на спрессованную резину. Я еще подумал тогда, ну вот, точно врач перестарался. Хотя больно не было. Но во время еды забивается же… чувство такое неприятное.

Мы сидели в ресторане отеля на подземном этаже и ели очень подходящее зимней ночи блюдо — диких птиц. Я выбрала дрозда, а он фазана.

— И вот, трогаешь языком это место, а язык же вообще экстраординарный орган, касаешься дырки, а он создает в голове образы всякие. Вот вы как человек искусства скажите мне, что это? Вы ведь наверняка разбираетесь в таких образах?

— Язык? Образы? Что-то я не схватываю… Я была уже немного пьяна и не могла понять связи необычного органа и дырки в зубе.

— Давайте взглянем на это под другим углом зрения. Я раньше читал об этом. Воспоминания — это образы, верно?

— Не знаю.

— Ну вот, например, вспомните какой-нибудь хит десятилетней давности, скажем «Иглз», «Отель Калифорния». Когда слышишь вступительный проигрыш на гитаре, такое чувство появляется… чего-то родного и давно забытого, ведь правда?

— Когда все «Отель Калифорния» слушали, я рассталась с одним мужчиной.

— Вот видите! Только один лишь звук, такой давно забытый и родной, обязательно пробуждает в голове какие-то образы. Ставя песню, которой заслушивался десять лет назад, ты вспомнишь то, что случилось с тобой тогда.

А запах? Когда я улавливаю запах женщины-врача, каждый раз в голове возникает образ одной девушки. Прав я или нет?

— Ну да.

Все верно. Я ненавижу запах одеколона «Арамис». Им душился мужчина, растоптавший мою гордость. Но самое обидное, этот мужчина был первым, кому удалось разбудить чувства. В моем теле. Я никогда больше его не видела. Поэтому каждый раз, когда ощущаю запах «Арамиса», я вспоминаю его и понимаю, как все остальные от него отличаются.

— В Америке закончились испытания, сейчас началось серийное производство приборов, которые могут передавать опыт. Проще говоря, памяти, включающей в себя образы, звуки, запахи, вкусы, температуру, спящей где-то в мозгу. Испытания начались с исследования сути явления. При пересылке электрического стимула в мозг, элементы памяти как бы пробегают перед мысленным взором. Такое ощущение, будто смотришь фильм. Одним словом, сначала разыскивают элементы памяти, которые спят, а затем, самое интересное, все испытуемые без исключения видят такие образы, которых они точно никогда прежде не могли встречать.

— Может, им попадалось что-то в фильмах или по телевизору. Есть, в конце концов, книги.

— Поэтому команда, ставившая опыт, и выбрала в качестве подопытных индейцев из резерваций в Северной Америке и с высокогорий Южной, эскимосов с Аляски. Они, с рождения жившие в резервациях безвыездно, не умеющие читать, не говоря уже о телевидении и кино, вдруг начали рассуждать о том, о чем даже и представления не могли иметь, в подробностях расписывать красоты Египта и Амазонки, излагать такие вещи, которые можно ассоциировать только с чем-то произошедшим в доледниковый период, рассказывать о динозаврах юрского периода, средневековой Японии.

— Даже страшно как-то становится.

— Удивительно, правда?

— А почему так произошло?

— Причина неясна.

— Может, это воспоминания из прошлых жизней?

— Это еще не конец, вам интересно?

— Да, конечно.

Похоже, из-за его истории, когда принесли суп из морской черепахи с сильным запахом, у меня в голове возникли и никак не хотели исчезать эротические образы.

— Собрав данные о том, какое место мозга за какие образы отвечает, и проанализировав их на компьютере, они смогли заставить человека испытывать все что угодно.

— Как это?

— Ну, например, имеется человек, с рождения парализованный и не имеющий возможности ходить. Но, посылая в его мозг электрические импульсы, можно дать ему шанс ощутить радость движения. Возможно, есть вероятность заставить чувствовать даже людей в коме. Потому что у людей в коме существуют мозговые волны, отвечающие за сны. Через них можно, наверное, передать людям ощущения, не только образы, но и звуки, запахи и вкус.

— А язык твой?

— Мой язык действует так же, как и это устройство, создающее такие объемные сны со звуками, запахами, вкусами и температурой. Поэтому до того, как узнал про американские исследования, я очень боялся, не сошел ли с ума.

— Так что с языком-то?

— Трогая языком дырку в зубе, я вижу образы. В зависимости от того, чем забилась дырка, образы меняются.

— А женщин видишь?

— Если в дырке яйцо, то появляется нечто похожее на женщину. Ну, конечно, если там черная или красная икра, то картинка гораздо лучше. Я даже иногда кончаю, как бы это странно ни прозвучало.

От поджаренного дрозда и золотистого соуса поднимался аромат крови дикой птицы и ее печени.

— Я все-таки не понимаю, что происходит с языком?

— Ну, я могу рассказать о недавнем опыте, но не знаю, нормально ли говорить об этом.

— Почему?

— Немного похабно будет.

Я уверила его, что все переживу. Вторая бутылка вина почти опустела. Нечто странное стало заполнять мои глаза и желудок, нечто вызванное артишоками и мясом пальмового вора, или кокосового краба, поданными на закуску. Его мягкие внутренности, горечь его желез, пронизывающая язык, все это перемешивается с вином во рту, но не тает, а словно рождается заново, проявляясь неким доселе непознанным существом. Оно впитывает в себя волокна мяса, густые, словно «сердце» артишока, снимает кожу с обратной стороны панциря морской черепахи, затем выплевывает густой сок и, вытягивая свои щупальца, поросшие маленькими волосками, вползает в меня, семеня бесчисленными ножками. Я в полной власти существа.

— Это случилось, когда я ел морского ежа. Мы пошли вместе с коллегами по работе в суши-бар, недалеко от нашего офиса. Там я и съел ежа. Настоящего морского ежа, выловленного на западном побережье Хоккайдо.

— И он застрял в дырке?

— Да. Было неприятно, поэтому я попытался его выковырять языком, и когда коснулся, внезапно раздался странный звук. Как будто листва огромного дерева зашуршала на слабом ветру. Или будто мириады маленьких насекомых задвигались в один миг, или тихо засмеялся миллион человек. Вместе со звуком у меня случилось нечто странное и со зрением. Я, удивившись, потер глаза. Появилось ощущение, будто правый и левый глаза видят разные вещи. Затем они словно разошлись в разные стороны, между ними возникла пропасть, которая утянула меня в себя, подобно тому как течение затягивает, когда плывешь по реке. Мне стало страшно, и я закричал. Друзья потом рассказывали, что я действительно кричал. На краю этой пропасти возник невиданный мной ранее город. В нем смешались запахи пота, иссушенных солнцем внутренностей животных, людей, сбившихся в кучу на узких улицах. Одним словом, это были трущобы где-то в Юго-Восточной Азии. Скорее всего, в Южной Индии. Я тоже пошел по этим улицам. Конечно же, раньше я никогда не был в этом месте. В грязи сидели и тянули ко мне руки голые дети, точильщик ножей, согнувшись в форме полумесяца, разрезал свиное копытце, чтобы показать мне, как остро он точит ножи, заклинательница змей просовывала голубую змейку из носа в рот, из-за ставней домов меня зазывало множество проституток.

От жары и количества людей у меня потемнело в глазах. Мне захотелось походить по холодному каменному полу, и я зашел в малахитовый дом, стоявший в тени. Рядом с прихожей, напоминавшей больше холл отеля, стояла огромная золотая статуя Будды, и еще там была белая женщина, вся в окружении орхидей. Я попросил у нее воды. Пройдя по малахитовому полу, она показала мне, где находится фонтан.

— Ты с ней переспал?

— Мы с ней занимались анальным сексом.

— В попу?

— Ага.

— А с другими видениями тоже такое было?

— Там не только секс. И на лыжах хожу, езжу на мотоцикле да и просто гуляю.

— А сейчас?

— У меня дырка в левом зубе, поэтому кусаю правым.

— Почему?

— Сегодня мне больше нравится действительность, нежели видения.

И он откусил голову дрозду.

Мы спали в моей мастерской. Он все же отправился в свои видения один раз. Это произошло во время куннилингуса, когда мой лобковый волос забился в его зубную дырку. Он вдруг прекратил лизать и замер. Только выражение лица менялось — то оно было восторженным, то его преображала странная улыбка, когда он кривил губы и обнажал зубы. Я протянула руку к его промежности и крепко схватила за твердый член. Он дернулся, и выражение его лица стало испуганным.

— Где ты был? — спросила я его, когда он очнулся.

— В незнакомом городе.

— За границей?

— Да. Думаю, это была американская глубинка. Где-то недалеко от Корн-Белт. Там еще много ферм.

— Я тебя один раз схватила за член. Ты испугался. Что случилось?

— Не помню. В общем, видение было не сказать чтобы очень хорошим.

— А когда у тебя ничем не забита дырка в зубе, видений не бывает?

— Бывают. Да. Я вижу парк. Я никогда прежде не посещал этого города, не знал, где он. Он пуст, там нет никого. Мне кажется, что этот парк находится близко к месту, где я родился.

Садится солнце. Я сижу на земле. Моя тень вытянулась у меня за спиной. Это маленький парк. Может быть, я кого-то жду, а может, и собираюсь уходить. Я один, и я не двигаюсь. В песочнице закопана сломанная кукла. По земле перекатывается мелкий песок. Слышен какой-то звук, то ли качели скрипят, то ли вдалеке кто-то поет, или же это птицы пускают трели. Солнце долго садится, но ночь все никак не наступает. И я в видении начинаю плакать…