Том 1. Великий град трепангов

Камни Дома черны, черны.

Дом – громадный гроб.

На горах у моря Черный Дом.

В этом Доме много комнат –

Там все мертво, мертво!

Душно, жутко там…

Ночью бродит кто-то.

Кто-то плачет ночью.

Кто? – не знают.

Кто услышит плач печальный, –

Тот забудет смех, улыбку;

Будет вечно одиноким.

Не найдет – умрет он страшной смертью.

Он войдет в бессмертный круг: –

Станет вечным черным камнем Дома.

Море… Бледный бродит ночью.

Волны плещутся у ног.

Бледный плачет. Ищет что-то.

Вдруг смеется. Вдруг кричит.

Смотрит… Видит… – Что? Песок?

Нет, – вокруг тоска, тоска!

Лик ее мелькает всюду: –

Странный, бледный, точно лунный.

Взор ее блуждает:

Сиротливый взор, пытливый

И печальный, и печальный!

Бледный плачет безысходно.

В лоно – к волнам клонит

Жутко! – Жалко жизни!

Смутно мысли меркнут – В сон!

Бледнозеленые, в траурном скрытые,

       пляшут в потемках.

 Зубы сверкают!.. Блестки в глазах!..

Пляшут без шума в смерть-тишине.

  Только горбатый, изредка вскрикнет:

        – «Ворон ворвется!»

        «Гроб оборвется!»

Гроб над горбатым,

 как колыбель,

  мерно качается.

Бледно-зеленые кружатся, кружатся…

 Гроб обегают, –

  гроб их пугает.

Душно…

 Угарно…

  Угарно…

   Угарно!!!

Ветер горячий от пар пробегающих…

Скоро воскреснет Солнце над Домом:

  В щели вбираются черные нити, –

   Ночь собирается,

    прячется,

     корчится в Доме громадном.

Бледно-зеленые силятся слиться с ночью угарной.

  Ворон ворвался.

   Гроб оборвался.

Горбатый врывается в землю – делать весну.

 Скоро фиалки,

   С улыбкой лиловой,

    Зажмурясь игриво,

     Потянутся к Солнцу.

Таял воск. Огни струились ввысь.

Купол мглу стерег, сбирал оттенки.

Тени, блики обегали стенки.

На кресте дрожал в ознобе сыч.

Я лежал. Качалась колыбель.

Кто-то мысль баюкал монотонно.

Ветра жуткий шум носился сонно.

Где-то с ржавым скрипом билась дверь.

Тихо грызла мышь ребро в боку: –

Там, где сердце смутно трепетало.

Капли крови крыли покрывало.

Я влагал в размер стиха мечту.

Жизнь по каплям убегала прочь.

Я лежал с закрытыми глазами, –

Все лицо укутав волосами, –

Сжав рукой сухой раскрытый рот.

Без конца качалась колыбель.

Все влекло в страну забвенья. –

Воск слезами капал на каменья.

Мышь в груди прогрызла к сердцу щель.

Сумерки тьмятся – темницы.

Тени крадутся гробами.

Кто-то хромой и горбатый

В сумерках томных томится.

Я взглянул в окно – увидеть мглу.

Ночь сочилась черным, жутким сном.

Точно кто-то лил и лил смолу

И смола стекала за окном.

В какую глубь сошли желаний трепетные сети?

Куда скользят забытых звуков вереницы?

Когда-то грудь дрожала жадно

И сердце ждало восхождений.

Но тщетно рвались миги огневые

К ночам неведомых пустынь…

Поблек кровавый диск.

На желтых ступенях дробится

  тусклый блик случайного луча.

Ах! Тень сотрет, смешает светлые узоры

И ночь совьет кошмарный плен.

Есть Белая Земля, –

  Земля для бледных душ.

  Там саванная скорбь.

  Там траурная тишь.

Окаменелая весна

  Стоит на той Земле.

  Печать ее недвижна

  На черных лепестках.

Лишь черные цветы

  Однажды расцвели,

  Как каменные сны,

  На саванной земле.

Бесшумно только души

  Порхают в белизне.

  Движенье – суета

  Земли иной – угарно-черной –

  Проклятье бледных душ.

Один глаз приоткрытый –

С разлившимся зрачком;

Другой задернут веком

И сдавлен пятаком.

Высокий нос с горбинкой,

С заостренным концом.

Задернут лоб открытый

Бумажным ободком.

За рамкой губ засохших

Концы зубов белеют…

. . . . . . . . . .

Я люблю Четверг

И люблю я сумерки.

Я в томленьи смутном

Ожидаю Марта.

В темное одетые,

Молчаливые стоят.

Тайною задетые,

Тайну трепетно таят.

  Ночь бежит туманная

  И скользит за нею день…

  Тайна долгожданная,

  Сердце тихое задень!

Сумерки шепчут устами усталыми:

  – Люди войдите в обитель!..

Белые голые древние стены,

  Между березами дремлют.

Люди проходят панелями темными,

  Крестятся, шляп не скидая.

Точно торопятся толпы людей

  Прочь от порочных порогов.

Кто-то трепетно тронул струну –

Проронил тихий шум в тишину.

  Отошел, сел в углу.

  Устремил взор во мглу…

Нервно встал и лампадку зажег.

В полумгле виден желтый божок.

  Тускло щупает свет.

  Мглы испуганный стад.

На стене светотеней борьба…

…Сталь коснулась горячего лба.

  Передернулась бровь…

  Показалася кровь.

Кто-то сбросил вмиг жизнь навсегда.

Не очнется от сна никогда.

В тумане темный храм

И светлый снег в тумане.

Невидных улиц гам.

Тревожит рой желаний.

Со рваных струн

Я стронул пыль.

И странный стон

Встревожил боль.

  Она отражена

В стекле вагонного окна.

  Вдруг встретились глаза, –

Где световая полоса.

  Я улыбнулся ей.

В ответ – морщинка меж бровей.

  Усмешка на губах,

Как у покойников в гробах.

Я один. Я один… Одиноко.

Темен день, томно тень за окном.

Темный день – монотонный канон.

Я замолк. Я молчу…

А вчера я был так шаловлив!

Я вчера прокричал сердцу клич.

Ах, вчера!.. Нет «вчера»!.. Вечерело.

Скорбен был траур мглистых кудрей,

А румянец так радостно рдел.

Я горел. Я сгорал… Догадалась. –

Чаровала горячая власть –

И в томлении сняла атлас.

И желанная – жарко отдалась.

У замерзшего окна

Дремлет дряхлая сосна.

Ветер сносит с веток снег.

Бредит дерево во сне.

Льется тусклый свет луны.

На тропинке тень сосны

Чуть заметная видна.

Бредит дряхлая сосна.

Ржавчина, мох и прогнившие ставни,

Бледные стебли под бревнами, гриб.

Медленно двигаюсь тихий, усталый,

Точно под тяжестью вечных вериг.

Сдавлено юное, алое сердце…

Ржавая, темная, древняя дверь…

Кем-то затерянный простенький перстень

Вдавлен в прогнивший, обугленный пень.

В моей пустыне мак зацвел.

О, чудо славное:

  Я снова явь приял!

В зиме под снегом клад

  нежданно засиял…

Сияй, ликуй! – К тебе пришел.

Твой знак вдруг сердце пробудил.

Я днесь восторг воспел!

  Я тих и ясен я.

Улыбку вновь обрел.

  Грудь счастьем осеня,

От сна меня в явь уведи.

Где мелькали и гасли надежды огни:

Где блуждали, терялись, как призраки дни;

Где воздвигнули миги чертоги мечты;

Где пылали, как пламень, желаний цветы; –

Там паук с очертаньем креста на спине

Паутину плетет в гробовой тишине.

Скроет все под гнетущим узором гнезда

Этот серый забвенья паук навсегда.