Том 2

XIX. Свадьба

Один человек, однако, не успел пройти ворота, пока их не закрыли. Это был великий жрец Эгон, который, как мы были уверены, являлся главным советником и помощником Зорайи, душой ее партии. Свирепый старик не забыл нашего святотатства. Он знал также, что у нас существует несколько религиозных конфессий и, несомненно, очень боялся, чтобы мы не вздумали вводить свою религию в стране (однажды он спросил меня, есть ли религия в нашей стране, и я ответил ему, что у нас имеется, насколько я знаю, девяносто пять различных конфессий).

Это страшно поразило его; действительно, положение его, великого жреца национального культа, было незавидно. Он с часу на час боялся водворения новой религии. Когда мы узнали, что Эгон у нас, Нилепта, сэр Генри и я долго обсуждали, что с ним делать. Я предложил посадить его в тюрьму, но Нилепта покачала головой и заметила, что подобный поступок вызовет толки и возмущение в стране.

— О, если я выиграю игру и буду настоящей королевой, я уничтожу все могущество этих жрецов, их обряды и мрачные тайны! — добавила Нилепта, топнув ногой.

Я желал бы, чтобы старый Эгон слышал эти слова — он наверняка испугался бы.

— Если мы не посадим его в тюрьму, — сказал сэр Генри, — то я думаю, лучше всего отпустить его! Он не нужен нам!

Нилепта посмотрела на него странным взглядом.

— Ты так думаешь, господин мой? — спросила она сухо.

— Да, — ответил Куртис, — я не вижу, зачем он нужен нам?

Нилепта молчала и продолжала смотреть на него нежным и застенчивым взглядом. Наконец Куртис понял.

— Прости меня, Нилепта, — сказал он, — ты хочешь теперь же обвенчаться со мной?

— Я не знаю, как угодно моему господину! — был быстрый ответ.

— Но если господин мой желает, то жрец — здесь, и алтарь недалеко! — добавила она, указывая на вход в молельню. — Я готова исполнить желание моего господина! Слушай, Инкубу! Через восемь дней, даже меньше, ты должен покинуть меня и идти на войну, потому что ты будешь командовать моим войском. На войне люди умирают, и если это случится, ты недолго будешь моим, о Инкубу, и будешь вечно жить только в моем сердце и памяти…

Слезы вдруг хлынули из ее прекрасных глаз и оросили нежное лицо, подобно каплям росы на прекрасном цветке.

— Быть может, — продолжала она, — я потеряю корону, и с ней — мою жизнь и твою. Зорайя сильна и мстительна, от нее нельзя ждать пощады. Кто может знать будущее? Счастье — это белая птица, которая летает быстро и часто скрывается в облаках! Мы должны крепко держать ее, раз она попала нам в руки! Мудрость не велит пренебрегать настоящим ради будущего, мой Инкубу!

Она подняла к Куртису свое лицо и улыбнулась ему.

Снова я почувствовал странное чувство ревности, повернулся и ушел от них. Они, конечно, не обратили внимания на мой уход, считая меня, вероятно, старым дураком, и, пожалуй, были правы!

Я прошел в наше помещение и нашел Умслопогаса у окна; он точил топор, подобно коршуну, который оттачивает свой острый клюв близ умирающего быка.

Через час к нам пришел сэр Генри, веселый, сияющий, возбужденный, и, застав всех нас вместе, Гуда, меня и Умслопогаса, спросил нас, согласны ли мы присутствовать на его свадьбе?

Конечно, мы согласились и отправились в молельню, где уже находился Эгон, смотревший на нас злыми глазами. Очевидно, он и Нилепта составили себе совершенно различное мнение о предстоящей церемонии. Эгон решительно отказывался венчать королеву или дозволить это другому жрецу. Нилепта сильно рассердилась и заявила Эгону, что она, королева, считается главой церкви и потому желает, чтобы ей повиновались, и настаивает, чтобы он венчал ее![68]

Эгон отказался пойти на церемонию, но Нилепта заставила его сделать это следующим аргументом.

— Конечно, я не могу казнить великого жреца, — сказала она, — потому что в народе существует нелепый предрассудок. Я не могу даже посадить тебя в тюрьму, потому что подчиненные тебе жрецы поднимут крик и рев по всей стране, но я могу заставить тебя стоять и созерцать алтарь солнца и не давать тебе есть, пока ты не обвенчаешь нас! О Эгон! Ты будешь стоять перед алтарем и не получишь ничего, кроме воды, пока не одумаешься!

Между тем в это утро Эгон не успел позавтракать и был очень голоден. Из личных интересов он согласился наконец повенчать влюбленных, заявив, что умывает руки и снимает с себя всякую ответственность за это.

В сопровождении двух прислужниц явилась королева Нилепта, со счастливым румяным лицом и опущенными глазами, одетая в белое одеяние, без всяких украшений и вышивок. Она не одела даже золотых обручей, и мне показалось, что без них она выглядит еще прекраснее, как всякая действительно прекрасная женщина.

Она низко присела перед Куртисом, взяла его за руку и повела к алтарю. После минутного молчания она произнесла ясным, громким голосом фразу, употребляемую в Стране Зу-венди при совершении браков.

— Клянись солнцем, что ты не возьмешь другую женщину себе в жены, если я сама не пожелаю этого и не прикажу ей придти к тебе!

— Клянусь! — отвечал сэр Генри и добавил по-английски. — С меня за глаза довольно и одной!

Тогда Эгон, стоявший у алтаря, вышел вперед и забормотал что-то себе под нос, так быстро, что я не мог разобрать. Очевидно, это было воззвание к солнцу, чтобы оно благословило союз и наградило его потомством. Я заметил, что Нилепта внимательно слушала каждое слово. Потом она призналась, что боялась Эгона, который мог сыграть с ней злую шутку и проделать все обряды, необходимые при разводе супругов, в обратном виде. В конце концов Эгон спросил у брачащихся, добровольно ли они избирают друг друга, затем они поцеловались перед алтарем, и свадьба была кончена, все обряды соблюдены. Но мне казалось, что чего-то не хватает, и я достал молитвенник, который часто читал во время бессонницы и всюду возил с собой. Несколько лет тому назад я отдал его моему бедному Гарри, а после смерти сына взял его обратно.

— Куртис, — сказал я, — я, конечно, не духовное лицо, и не знаю, как вам покажется мое предложение, но если королева согласна, я прочту вам английскую службу при бракосочетании. Ведь это торжественный шаг в вашей жизни, и я думаю, что его необходимо освятить по канонам вашей собственной религии!

— Я думал уже об этом, — возразил он, — и очень хочу этого! Мне кажется, что я обвенчан наполовину!

Нилепта не возразила ни слова, понимая, что ее муж хочет совершить бракосочетание по обычаям своей родины. Я принялся за дело и прочитал службу, как умел. Дойдя до слов: «Я, Генрих, беру тебя, Нилепта!» и «Я, Нилепта, беру тебя, Генрих!» — я привел эти слова, и Нилепта очень ясно повторила их за мной.

Сэр Генри снял свое гладкое золотое кольцо с мизинца и надел на ее палец. Это кольцо принадлежало еще покойной матери Куртиса, и я невольно подумал, как удивилась бы почтенная старая леди из Йоркшира, если бы предвидела, что ее обручальное кольцо будет надето на руку Нилепты, королевы Зу-венди.

Что касается Эгона, он с трудом сдерживался во время церемонии и, несомненно, с ужасом помышлял о девяносто пяти религиях, которые зловеще мелькали перед его глазами. В самом деле, он считал меня своим соперником и ненавидел меня! В конце концов он с негодованием ушел, и я знал, что мы можем ожидать от него всего худшего.

Потом мы с Гудом также ушли, с нами Умслопогас, и счастливая парочка осталась наедине. Мы чувствовали себя очень скверно. Считается, что свадьба — веселая и приятная вещь, но мой опыт показал мне, что часто она отзывается тяжело на всех, кроме двух заинтересованных лиц! Свадьба часто ломает старые устои, порывает старые узы; тяжело нарушать старые порядки! Вот пример: сэр Генри, милейший человек и лучший товарищ во всем мире, совершенно изменился со времени своей свадьбы. Вечно — Нилепта, тут Нилепта, там Нилепта, с утра до ночи все одна Нилепта, только она одна в голове и в сердце. Что касается старых друзей, то конечно, они остались друзьями, но молодая жена предусмотрительно заботится оттеснить их на второй план! Как ни печально, но это факт! Сэр Генри изменился. Нилепта — прекрасное, очаровательное создание, но я думаю, ей хотелось дать нам понять, что она вышла замуж за Куртиса, а не за Квотермейна, Гуда и К°. Но что пользы жаловаться и ворчать? Это вполне естественно, и всякая замужняя женщина не затруднится объяснить это, а я — самолюбивый, завистливый старик, хотя, надеюсь, никогда не показал им своего неудовольствия.

Мы с Гудом пошли и молча пообедали, стараясь подкрепить себя добрым старым вином, как вдруг явился один человек из числа приверженцев Нилепты и рассказал нам историю, которая заставила нас призадуматься.

После ссоры с Умслопогасом Альфонс ушел очень раздраженный. Очевидно, он отправился прямо к Храму Солнца и прошел в парк, или, вернее, в сад, окружавший наружную стену храма. Побродив там, он хотел вернуться, но встретил кортеж Зорайи, отчаянно летевший по северной дороге. Когда она заметила Альфонса, то остановила свиту и подозвала его.

Он подошел, его схватили, бросили в один из экипажей и увезли, хотя он отчаянно кричал, как объяснил нам человек, который пришел уведомить нас обо всем.

Сначала я затруднялся понять, зачем Зорайе маленький француз. С ее характером она в состоянии дойти до того, чтобы выместить свою ярость на нашем слуге. В конце концов мне пришла в голову другая мысль. Народ Зу-венди очень уважал и любил нас троих, во-первых, потому, что мы были первыми иностранцами, которых они видели, а во-вторых, потому, что мы, по их мнению, обладали сверхъестественной мудростью. Хотя гнев Зорайи против «чужеземных волков» вполне разделялся сановниками и жрецами, но народ относился к нам по-прежнему очень почтительно. Подобно древним афинянам, народ Зу-венди жаждал новизны, и потом, красивая наружность сэра Генри произвела глубокое впечатление на расу, которая горячо поклонялась всякой красоте. Красота ценится во всем земном шаре, но в Стране Зу-венди ее боготворят. На рыночных площадях шла молва, что во всей стране не было человека красивее Куртиса и ни одной женщины, кроме Зорайи, которая могла бы сравниться с Нилептой, что Солнце послало Куртиса — быть супругом королевы! Очевидно, возмущение против нас было искусственно, и Зорайя лучше всех знала это. Мне пришло в голову, что она решила выставить иную причину размолвки с сестрой, чем брак Нилепты с иностранцем, и нашла довольно серьезный повод. Для этого ей необходимо было иметь при себе одного чужестранца, который был бы так убежден в правоте ее дела, что оставил бы своих товарищей и перешел на ее сторону. Так как Гуд отвернулся от нее, она воспользовалась случаем схватить Альфонса, который был, как и Гуд, небольшого роста, и показать его народу и стране как великого Бугвана.

Я высказал Гуду мою мысль, и надо было видеть его лицо! Он просто испугался.

— Как! — вскричал он. — Этот бездельник будет изображать меня! Я уйду из страны! Моя репутация погибнет навсегда!

Я утешал его, как умел, потому что вполне разделял его опасения.

Эту ночь мы провели в уединении и чувствовали тоску, словно вернулись с похорон старого друга. На следующее утро мы принялись за работу. Послы, разосланные Нилептой повсюду с ее приказаниями, уже сделали свое дело, и масса вооруженных людей стекалась в город.

Мы с Гудом мельком видели Нилепту и Куртиса в продолжение двух дней, но вместе заседали на совете военачальников и сановников, намечали план действий, назначение командиров и делали массу дел. Люди шли к нам охотно, и целый день дорога, ведущая к Милозису, чернела толпами людей, стекавшихся по всем направлениям к королеве Нилепте.

Скоро нам стало ясно, что мы имеем в своем распоряжении сорок тысяч пехоты и тридцать тысяч кавалерии, весьма значительную силу, если принять во внимание короткое время, за которое мы успели собрать ее, и то обстоятельство, что половина регулярной армии последовала за Зорайей.

Войско Зорайи, по донесениям наших разведчиков, было сильнее. Она остановилась в городе М'Арступа, и вся окрестная знать стеклась под ее знамена. Наста явился с севера, приведя с собой двадцать пять тысяч горцев. Другой вельможа по имени Белюша, обитатель степного округа, привел двенадцать тысяч кавалерии. Очевидно было, что в расположении Зорайи имелось не менее сотни тысяч войска.

Мы получили известие, что Зорайя предполагает выступить и идти на Милозис, опустошив страну. У нас возник вопрос; встретить ли ее в стенах города или выйти из города и дать ей сражение. Гуд и я высказались за движение вперед и за битву. Если же мы будем сидеть в городе и ждать нападения, это могут счесть признаками нерешительности и страха.

В подобных случаях малейший пустяк может изменить мнение людей и направить его в другую сторону. Сэр Генри согласился с нашим мнением, так же как и Нилепта. Сейчас же принесена была большая карта и разложена перед нами. В тридцати милях от М'Арступа, где расположилась Зорайя, дорога шла по крутому холму и, окаймленная с одной стороны лесом, была неудобна для перехода войск. Нилепта серьезно посмотрела на карту и положила палец на обозначенный холм.

— Здесь ты должен встретить армию Зорайи! — сказала она мужу, улыбаясь и доверчиво смотря на него. — Я знаю эту местность. Ты встретишь здесь ее войско и развеешь его по ветру, как буря разгоняет пыль!

Но Куртис был серьезен и молчал.