Том 2

XX. На поле битвы

Через три дня мы с Куртисом отправились в путь.

Все войско, за исключением маленького отряда телохранителей королевы, выступило еще накануне ночью.

Нахмуренный Город опустел и затих. Кроме личной стражи королевы, осталось еще около тысячи человек, которые, в силу болезней или других причин, были неспособны следовать за армией. Но это было не важно, потому что стены Милозиса были неприступны и неприятель находился не в тылу у нас.

Гуд и Умслопогас ушли с войском. Нилепта проводила сэра Генри до городских ворот, верхом на великолепной белой лошади по имени Дневной Луч, которая слыла самой быстрой и выносливой лошадью во всей стране. Лицо королевы носило следы недавних слез, но теперь она не плакала, мужественно вынося горькое испытание, посланное ей судьбой.

У ворот она простилась с нами. Накануне этого дня она обратилась с красноречивыми, прочувствованными словами к военачальникам, выразив полную уверенность в их ратной доблести и в победе над врагами.

Она сумела тронуть их, и они ответили громкими криками и изъявлениями готовности умереть за нее.

— Прощай, Макумазан! — сказала она. — Помни, я верю тебе, верю в твою мудрость, которая для защиты от Зорайи нам так же необходима, как острые копья. Я знаю, что ты исполнишь свой долг!

Я поклонился и объяснил, что боюсь сражения и могу потерять голову от страха. Нилепта улыбнулась и повернулась к Куртису.

— Прощай, мой господин! — сказала она. — Вернись ко мне королем, на лаврах победы или на копьях солдат![69]

Сэр Генри молчал и повернул лошадь, чтобы ехать. Он не в силах был говорить. Тяжело человеку идти на войну, но если он женат только одну неделю, то это становится уже совсем тягостным испытанием!

— Здесь, — прибавила Нилепта, — я буду приветствовать вас, когда вы вернетесь победителями! А теперь — еще раз прощайте!

Мы пустились в путь, но, отъехав около сотни ярдов, обернулись и увидели Нилепту, которая, сидя на лошади, смотрела нам вслед. Проехав еще с милю, мы услыхали позади себя стук копыт и увидали подъехавшего всадника — солдата, который привел нам лошадь королевы — Дневной Луч.

— Королева посылает белого коня как прощальный дар лорду Инкубу, и приказывает мне сказать ему, что этот конь самый быстрый и выносливый во всей стране! — произнес солдат, низко склоняясь перед нами.

Сначала сэр Генри не хотел взять лошади, говоря, что животное слишком красиво для такого грубого дела, но я убедил его взять ее, опасаясь, что Нилепта жестоко обидится. Мне и в голову не приходило тогда, какую серьезную услугу окажет нам благородное животное! Куртис взял лошадь, послал с солдатом свою благодарность и приветствия Нилепте, и мы поехали дальше.

Около полудня мы нагнали арьергард войска, и сэр Генри официально принял командование всей армией. Это была тяжелая ответственность, которая угнетала его, но он должен был уступить настояниям королевы.

Мы продвигались вперед, не встретив никого, потому что население городов и деревень разбежалось в разные стороны, боясь очутиться между двумя враждебными армиями. Вечером четвертого дня — войско наше двигалось медленно — мы расположились лагерем на вершине холма, и наши разведчики донесли нам, что Зорайя со всем своим войском уже выступила против нас и расположилась на ночь в десяти милях.

Перед рассветом мы выслали небольшой отряд кавалерии занять позицию. Едва они успели сделать это, как были атакованы отрядом Зорайи и потеряли тридцать человек. Когда с нашей стороны явилось подкрепление, войско Зорайи отступило, унося своих раненых и умирающих.

Около полудня мы достигли указанного нам Нилептой места. Она не ошиблась. Место было очень удобно для битвы, особенно против превосходящей нас силы. На узком перешейке холма Куртис расположился лагерем и после долгого совещания с генералами и с нами решил вступить здесь в бой с войском Зорайи. В центре расположилась пехота, вооруженная копьями, мечами и щитами, в резерве у нас находились пешие и конные солдаты. С боков стояли эскадроны, а перед ними два корпуса войск в семь тысяч пятьсот человек, образуя правое и левое крыло армии, под защитой кавалерии. Куртис командовал всей армией, Гуд — правым крылом ее, я принял под свое начало семь тысяч всадников, стоявших между пехотой и правым крылом, остальные батальоны и эскадроны были вверены генералам Зу-венди.

Едва мы успели занять позицию, огромная армия Зорайи начала надвигаться на нас, и вся местность покрылась множеством блестящих копий; земля тряслась под топотом ее батальонов. Разведчики не преувеличили. Войско Зорайи превосходило нас количеством.

Мы ждали нападения, но день прошел спокойно.

Как раз напротив нашего правого крыла, образуя левое крыло армии Зорайи, находился батальон мрачных, дикого вида людей. Это были, как я узнал, горцы, приведенные Настой.

— Честное слово, Гуд, — сказал я, — их надо всех перебить завтра!

Гуд как-то странно взглянул на меня, но ничего не ответил. Весь день мы ждали, однако ничего не случилось. Наконец настала ночь, и тысячи огней зажглись на склонах холмов, мерцая и потухая, как звезды. Время шло, мертвая тишина царила в стане Зорайи. Это была долгая, томительная ночь. Предстоящая битва, все ужасы кровопролития тяжелым гнетом ложились на сердце. Когда я размышлял обо всем этом, то чувствовал себя больным, мне было тяжело подумать, что все это мощное войско собрано здесь для истребления, чтобы утолить дикую ревность женщины!

Долго, до глубокой ночи сидели мы — с тяжелым сердцем, совещаясь между собой. Мерно шагали взад и вперед часовые, мрачно, с нахмуренными лицами, приходили и уходили командиры разных частей.

Наконец я лег, но не мог спать при мысли о завтрашнем дне. Кто мог сказать, что принесет нам утро?

Сознаюсь, я боялся. Вопрошать будущее, этот вечный сфинкс, бесполезно! Наконец я несколько успокоился и предоставил Провидению решать загадку завтрашнего дня.

Взошло солнце. Лагери проснулись с шумом и грохотом и начали готовиться к сражению.

Это было прекрасное зрелище, и старый Умслопогас, опираясь на свой топор, созерцал его в восхищении.

— Никогда я не видал ничего подобного, Макумазан! — сказал он. — Битвы моего народа — детская игра перед этим! Как ты думаешь, скоро начнется бой?

— Да, — отвечал я печально, — это будет смертельный бой. Утешься, Дятел, еще раз ты можешь пролить людскую кровь!

Время шло, но атаки не было. Люди позавтракали и ждали. Около полудня, едва они успели пообедать, — потому что, по нашему мнению, с полным желудком веселее сражаться, — со стороны неприятельского лагеря раздался громовой клич: «Зорайя, Зорайя!» Я взял подзорную трубу и ясно различил фигуру Царицы Ночи, объезжающую на лошади ряды батальонов. Пока она медленно ехала, вокруг нее раскатывались громовые крики, словно рокот бушующего океана. Земля и воздух сотрясались от этих криков.

Догадавшись, что это прелюдия к битве, мы приготовились — и ждали недолго. Внезапно два отряда кавалерии противника направились к маленькому ручью, сначала тихо, потом все быстрее. Я получил приказ от сэра Генри, который боялся, что стремительный натиск кавалерии может сразу смять нашу пехоту, выслать пять тысяч людей навстречу кавалерии, в тот момент, когда она появится на возвышенности холма, в ста ярдах от нас.

Я исполнил приказание.

Пятитысячный отряд всадников, выстроившись клином, понесся галопом на вершину холма. Вдруг отряд свернул вправо, развернулся и, прежде чем враги могли опомниться, ударил в кавалерию со страшным шумом, подобным обвалу ледяных глыб, и врезался в середину строя. Напрасно отбивались враги, стараясь окружить отряд кольцом и защитить центр.

Слава Богу! С громким криком наши рубили направо и налево, пока среди ржанья лошадей, сверканья мечей и победных криков наших войск неприятельский отряд не повернулся и галопом пустился назад, спасая свою жизнь. Все это произошло в какие-нибудь десять минут. Затем мои люди вернулись, потеряв пятьсот человек — немного, конечно, принимая во внимание стремительность атаки. В это время плотные массы неприятельского левого фланга, состоявшего главным образом из горцев, переправились через ручей и с диким криком — «Наста!» «Зорайя!» — блестя мечами и щитами, бросились на нас.

Снова я получил приказание отбить атаку и постарался это сделать, как умел, выслав несколько эскадронов в тысячу человек против неприятеля. На этот раз наши эскадроны нанесли большой урон неприятелю. Удивительное это было зрелище, когда мечи засверкали на склоне холма и наши люди врезались в самое сердце врага. Мы потеряли много людей, умерших в центре войска Насты. Враги не хотели повторять попытки отдельных атак, но решили пробиться натиском сквозь наши ряды и бросились на регулярный отряд Гуда, который выстроился тремя плотными четырехугольниками. Страшный рев подсказал мне, что главное побоище происходило в центре и на левом фланге. Я взглянул влево. Повсюду, куда достигал глаз, сверкали мечи, копья, слышались глухие удары.

Дикие горцы, составлявшие войско Насты, словно волна хлынули на стройные, твердо сплотившиеся четырехугольники. Время от времени они испускали дикий воинственный клич и кидались на устремленные против них острые копья, которые отбрасывали их назад.

Долгих четыре часа тянулся яростный бой. Мы ничего не выиграли, но ничего и не потеряли. Две попытки неприятеля окружить наш левый фланг, пробиваясь через лес, были отбиты, и горцы, несмотря на отчаянные усилия, ничего не могли поделать с отрядом Гуда, хотя далеко превосходили его численностью.

Что касается центра армии, где находились сэр Генри и Умслопогас, то он понес большие потери, но держался стойко и с честью.

Наконец битва прекратилась, и войско Зорайи, казалось, удовольствовалось происшедшим. Но скоро я убедился в своей ошибке. Неприятельская кавалерия, разделилась на эскадроны, которые яростно бросились на нас по всему фронту, сверкая мечами и копьями. Сама Зорайя руководила движением войск, бесстрашная, как львица, потерявшая детенышей. Словно ливень, неслись на нас неприятельские войска! Я видел золотой шлем Зорайи, мелькавший среди войск.

Когда они обрушились на нас, наш центр заколебался под их натиском, и, не будь у нас в резерве десяти тысяч человек, он был бы полностью уничтожен!

Отряд Гуда был отброшен назад, и большая часть его погибла. Битва дошла до апогея, и на минуту или на две воцарилась тишина.

Потом сражающиеся двинулись к лагерю Зорайи.

Пылкие и непобедимые горцы Насты были отбиты, и остатки людей Гуда, оставив позицию, с радостным криком бросились им вслед к холму, где горцы еще раз пытались напасть на них и вынуждены были в конце концов бежать. Первый четырехугольник отряда Гуда был уничтожен, во втором — я заметил Гуда верхом на большой лошади. В следующий момент все смешалось в одну кучу, в сплошные реки крови, и я потерял Гуда из виду. Вскоре красивая серая лошадь с белоснежной гривой пробежала мимо меня без всадника, и я узнал в ней лошадь Гуда. Я не колебался и, взяв с собой половину моего отряда, принял на себя командование и бросился прямо на горцев. Завидев мое приближение, они повернулись и устроили нам теплую встречу. Напрасно мы пытались отбиваться и рубить их, число их, казалось, все возрастало, и мечи их убивали наших лошадей. Моя лошадь была убита подо мной, но, к счастью, у меня была другая, моя любимая черная кобыла, подаренная мне Нилептой. Я продолжал отбиваться, хотя давно потерял из виду моих людей в минуту смятения. Моего голоса не было слышно в общем шуме, яростных криках и воплях. Я очутился среди людей Гуда, которые окружили его плотным кольцом и отчаянно дрались, споткнулся о кого-то и увидел блеснувшее стеклышко Гуда. Он упал на колени. Над ним с поднятым мечом стоял огромный детина. Я ударил его мечом и он, падая, нанес мне страшный удар в левый бок и грудь. Хотя моя кольчуга спасла мне жизнь, но все же я был серьезно ранен. На минуту я упал на колени прямо на кучу убитых и умирающих людей и почувствовал себя очень дурно. Когда я очнулся, то увидел, что войско Насты, или, вернее, его остатки, отступили и ушли за ручей, а Гуд стоял около меня и улыбался.

— Отступили! — воскликнул он. — Все хорошо, что хорошо кончается!

Я не думаю, чтобы для меня все хорошо кончилось, потому что рана моя была серьезна. Мы увидели небольшие отряды кавалерии на нашем правом и левом фланге, к которым явилось на подмогу подкрепление из трех тысяч человек, находившихся в резерве. Стрелой полетели они на беспорядочные ряды войск Зорайи. И этот натиск решил конечный исход сражения. Неприятель быстро отступил за ручей, где выстроился в новом порядке. Я получил от сэра Генри приказание двинуться вперед. С угрожающим ревом, колыхая знаменами, медленно, но неудержимо устремились мы на врага, оставив позиции, на которых победоносно держались целый день.

Теперь была наша очередь нападать. Мы шли через массы убитых и умирающих и подошли уже к ручью, когда вдруг мне представилось необыкновенное зрелище. К нам стрелой несся человек в полной генеральской форме Зу-венди, со стягом Зорайи, уцепившись руками за шею лошади и прижавшись к ней. Когда он подъехал ближе, я узнал в нем Альфонса. Ошибиться было трудно, увидя огромные черные усы. Через минуту он был сброшен и лежал на земле, счастливо избежав ударов, пока кто-то из наших не схватил его лошадь под уздцы и не привел его ко мне.

— Это вы, мсье, — произнес Альфонс голосом, прерывающимся от страха, — слава Богу, это вы! Ах, что я вынес! Победа за вами, за вами! Они бегут, подлые трусы! Но выслушайте меня, мсье, а то я забуду. Королеву хотят убить завтра на рассвете, во дворце Милозиса! Стража ее покинет свой пост, и жрецы убьют ее! Да, они не знают, что я подслушал их, спрятавшись под знаменем!

— Что такое? — произнес я, пораженный ужасом. — Что это значит?

— Я говорю вам, мсье, что этот дьявол Наста вместе с верховным жрецом решили убить ее. Стража оставит открытыми маленькие ворота, ведущие на лестницу, и уйдет. Тогда Наста и жрецы войдут во дворец и убьют королеву!

— Пойдем со мной! — сказал я, приказав штаб-офицеру принять на себя командование отрядом, и галопом поскакал, ведя за собой лошадь Альфонса, туда, где я думал найти Куртиса. Наши лошади топтали тела убитых, шлепали по лужам крови, пока мы не увидали сэра Генри, верхом на белой лошади, окруженного генералами.

Как только мы приблизились к нему, войска двинулись. Голова Куртиса была обвязана окровавленной тряпкой, но взор его был ясен, как всегда. Около него находился Умслопогас, с окровавленным топором в руках, свежий и довольный.

— Что случилось, Квотермейн? — крикнул он.

— Скверная вещь! Открыт заговор — убить королеву завтра на заре! Альфонс здесь, он убежал от Зорайи и подслушал разговор Насты со жрецами!

Я повторил ему слова Альфонса.

Куртис побледнел как смерть, и челюсть его затряслась.

— На рассвете! — пробормотал он. — Сейчас вечер. Светает раньше четырех часов, а мы находимся за сотню миль от Милозиса. Что делать?

Меня осенила внезапная мысль.

— Ваша лошадь не устала? — спросил я.

— Нет, я сел на нее недавно, когда первую лошадь убили подо мной.

— Моя тоже. Сойдите с лошади, пусть Умслопогас сядет на нее! Он отлично ездит верхом. Мы должны быть в Милозисе до рассвета, а если не будем… ну ладно, попытаемся! Нет, нет, вам нельзя бросать сражения! Увидят, что вы уехали, и это решит судьбу сражения! Победа еще не одержана. Останьтесь здесь!

Он сейчас же слез с коня, и Умслопогас вскочил в седло.

— Прощайте! — сказал я. — Пошлите тысячу верховых вслед за нами, через час, если будет возможно! Постойте, отправьте кого-нибудь из ваших генералов на левый фланг, чтобы принять командование войском и объяснить людям мое отсутствие!

— Вы сделаете все возможное, чтобы спасти ее, Квотермейн? — спросил он разбитым голосом.

— Да, будьте уверены в этом. Поезжайте с Богом!

Он бросил последний взгляд на нас и, сопровождаемый штабом, галопом поскакал вперед, к войску.

Мы с Умслопогасом оставили поле сражения и, как стрелы, пущенные из лука, полетели по равнине и через несколько минут были уже далеко от зрелища убийств и запаха крови. Шум сражения, крики и рев долетали до наших ушей, как звуки отдаленной бури.