Том 2. Лошадь Паллада

Борис Бета (Борис Васильевич Буткевич)

Биография Бориса Васильевича Буткевича (Б. Беты) восстанавливается с чрезвычайным трудом. Так, практически не имеется сведений о его детских и юношеских годах, участии в Первой мировой и Гражданской войнах, мало известна и его жизнь в Китае и Франции; свидетельства современников обрывочны и зачастую противоречивы.

Б. В. Буткевич родился 10 июля 1895 г. в имении «Надеждино» Уфимской губернии[1] в дворянской семье. По окончании Николаевского кавалерийского училища (Петербург) служил в 5-м Александрийском гусарском полку, получил звание штабс-ротмистра. Дальнейшее покрыто туманом. Если проза Б. Буткевича-Беты может послужить каким-то указанием, он имел отношение к Народной армии Комитета членов учредительного собрания (КОМУЧ), действовавшей в 1918 г. под Самарой, воевал на бронепоезде и в бронедивизионе. В его рассказах упоминаются боевые действия под Бирском (У фимской губернии), где в мае-июне 1919 г. крупные красные силы столкнулись с белой армией в ходе т. наз. «Бирской операции». Затем Буткевич, очевидно, оказался в Уфе, откуда направился на восток. По сведениям А. Несмелова[2], «окончил офицерскую – казачью – школу» у атамана Уссурийского казачьего войска И. П. Калмыкова в Хабаровске.

З. Гиппиус в письме к Н. Берберовой упоминает о «контузии»[3], затронувшей правый глаз Б. Буткевича; о «больном после контузии глазе» говорится в «Музе странствий», в других рассказах – о ранении в плечо или в ноги. Впрочем, степень автобиографичности ранних рассказов Беты-Буткевича далеко не ясна. Побывал ли он в плену у красных, как герой «Родного дыма»? Участвовал ли в «предприятиях с оружием, с кокаином, с опиумом», как рассказчик в «Тумане с моря»? Ответами на эти вопросы мы не располагаем.

Летом 1920 г. Б. Буткевич прибыл во Владивосток, где завязал дружбу с А. Несмеловым, редактировавшим газету японского командования «Владиво-Ниппо». В первой или одной из первых его публикаций – подборке стихов в журнале «Восток» (1921) – настоящее имя «Б. Буткевич» еще соседствует с псевдонимом «Бета»; позднее он публиковался и был известен во Владивостоке и Китае как «Борис Бета» или просто «Бета».

Б. Бета печатался во владивостокских газетах «Голос Родины», «Наша речь», «Вечерняя газета», «Русский край», «Владиво-Ниппо», «Новая вечерняя газета», «Серебряный голубь», журналах «Юнь» и «Восток». Как вспоминают друзья и приятели владивостокских лет, стихи и проза Б. Беты пользовались большой популярностью; однако, несмотря на относительно приличные литературные заработки, он вел подчеркнуто богемный образ жизни, не имел своего угла и то гостил у знакомых, то ночевал на редакционных столах.

Многие его начинания остались незавершенными: например, начатый по инициативе редактора «Голоса Родины» М. Вознесенского роман «Муза странствий» превратился в «отрывок из романа»[4].

Незавершенность, торопливость, неотделанность, единодушно отмечавшиеся всеми мемуаристами, стали характерными чертами практически всех сочинений Беты, будь то проза или стихи; но, возможно, именно это и придает им такое исключительное очарование.

В апреле 1922 г. Б. Бета опубликовал в нашумевшем альманахе поэтов «Парнас между сопок» свою «Фокстротную поэму» (помимо Б. Беты, в издании участвовали Вс. Иванов, А. Несмелов и Л. Тяжелов), в конце сентября выступал с Л. Тяжеловым в Никольск-Уссурийске на «вечере богемы» с лекцией о владивостокских поэтах[5]. В октябре 1922 г. Б. Бета вошел в новообразованный «Союз поэтов» – литературно-художественный кружок, объединивший поэтов П. Далецкого, Л. Ещина, Вс. Иванова, А. Несмелова, М. Щербакова и др. и устраивавший во Владивостоке «вечера интимной поэзии»[6].

В декабре 1922 г. газета «Голос Родины» сообщила, что Литературно-художественной секцией Примгубкомпомгола в пользу голодающих было подготовлено издание детской книжки-сказки Б. Беты «Поездка на елку в Советскую Россию» с иллюстрациями А. Степанова. Сказку предполагалось издать в количестве 3000 экземпляров по 20 копеек за книжку[7]. Видимо, издание так и не вышло в свет: в библиографиях и крупнейших библиотечных собраниях оно не отражено, но видел его и такой собиратель, как А. Ревоненко, сохранивший некоторые письма Б. Беты из Китая и Сербии[8].

Тем временем обстановка во Владивостоке с ликвидацией в середине ноября ДВР становилась все более удушающей; под «красной» властью демократические издания закрывались одно за другим. В январе-феврале 1923 г. «Новая вечерняя газета» затеяла было публикацию коллективного приключенческого романа «Тайна Безымянной батареи». Среди авторов были редактор газеты С. Наумов, А. Несмелов, поэт Г. Травин и Б. Бета, написавший значительную часть текста (всего газета успела опубликовать пролог и 10 глав). Той же зимой 1923 г. Бета нелегально перешел китайскую границу; история его побега из Советской России отражена в рассказе «Переход границы».

В Китае Бета вел прежнюю богемную жизнь: публиковался в журналах «Маяк», «Гонг» и др., жил в Харбине и Шанхае, у знакомых на курорте Ракатан под Дайреном. В письмах к В. М. Штемпель он описывал свои китайские приключения и приступы тоски:

«Ехал из Мук.<дена> чрезвычайно интересно, еще интереснее (сплошь какой-то К. Гамсун) провожу время здесь. Достаточно сказать, что в первый же день рикши привезли нас вместо „Hotel-Paris“ в… полицию!»

«Я вернулся в Харбин в минувшую пятницу с твердым намерением уехать – „по линии наибольшего сопротивления“ (лбом!..). И уехал. Имея Ваше письмо и бесплатный билет до Чаньчуня и пять долларов (находка в кармане после проводов). С этой суммой я мог доехать до Дайрена <…> И, хотя у меня была бутылка наливки и штук 30 домаш. пирож.<ков>, – нас потянуло в dining car. И… в Чаньчуне довелось продать с себя кое-какую амуницию – с грехом пополам добрался до Мукдена (28 иен наличности); сейчас (в полдень) сижу на вокзале, боюсь идти в гостиницу (2 иены за номер), знакомых нет, города не знаю – не заплакать ли?»

«Здесь в тишине, думаю обдумать все, оглянуться на самого себя. Все-таки тяжело временами носить с утра до вечера одиночество, тяжеловато ремесло бродяги <…>»

«Я еду отсюда в Шанхай. Но возможно, что уеду отсюда матросом на пароходе Hamburg-America line, – агент этой линии обещал нас устроить. Хорошо бы побывать в Европе, потом в Америке. А потом можно и застрелиться – моя заветная мечта. Самоубийство от счастья, от головокружительной прелести видимого, как Вы это находите?»

«После Ракатана я, угрюмый бездельник, болтался в Дайрене и в Шанхае и в ноябре мес. выехал отсюда в Европу <…>»[9]

Владивостокские, а затем китайские знакомые Беты позднее сетовали, подобно А. Несмелову: «И зачем, зачем только он уехал от нас в этот подлый, проклятый Марсель?[10]» Действительно, в Китае Б. Бете жилось бы, вероятно, комфортней. Но он не мог поступить иначе. Уход, отъезд, перечеркивающий всякую возможность оседлости и даже любовной привязанности – доминирующий жест буквально всех его героев. Для этих людей, влекомых по жизни, как и Бета, случайным сплетением обстоятельств, основной и самодовлеющей идеей становится странствование. «Обречены и будем странствовать…» – так написал Бета в стихотворении «Жена», созданном незадолго до отъезда из Шанхая.

Бета выехал из Шанхая с кадетами Хабаровского и 1-го Сибирского кадетского корпусов, отправленными по настоянию китайских властей в КСХС (будущую Югославию); кадеты старших классов отплыли 6 ноября и 9 декабря прибыли в Сплит.

Вскоре в одной из газет «русского» Китая появилась бравурная корреспонденция-письмо, которую мы приведем целиком:

Знакомый Харбину молодой беллетрист и поэт Борис Бета, подвизавшийся здесь и во Владивостоке, недавно приехал в Сербию, в Белград.

Перебравшись из Харбина в Шанхай, он «экспромтом» предпринял путешествие на далекие Балканы.

В только что полученном здесь письме Б. Бета делится своими путевыми впечатлениями.

«Ехал морем из Шанхая в Сполату <Сплит>, – пишет он, – тридцать три дня.

В Гонконге путешествовал на паланкине.

В Сайгоне гладил слонов и пил „сон-сон“ (отличный аннамитский напиток). В Коломбо любовался цейлонскими рубинами и пробовал „граку“ (напиток сингалезцев).

В Джибути созерцал страусовые перья, пустыню (прекрасная мать-пустыня!) и негуса.

Между Джибути и Суэцем у меня украли пальто и… продолжение синего пиджака.

Одним словом, в Сполату я приехал угрюмым, но этот город с пальмами, узкими улицами, фонтанами, где берут воду похожие на итальянок далматинки, высокими балконами и развешанным повсюду бельем, с развалинами дворца Диоклетиана и каменными иконами Мадонн, с узорными фонарями и далматинским вином в темных тратториях – опьянил меня на целые пять дней.

Одни названия улиц чего стоят!

Перистель, улица Архиепископа, Римская улица, улица Преторианцев.

А потом я ехал на маленьком пароходишке вдоль берега, гор с виноградниками и курортными отелями и приехал в город Метковичи, где летом страшная малярия, а зимой скука, несмотря на всю итальянскую красоту.

И, наконец, поездом через Мостар – Сараево – Броды попал в Белград, где нахожусь сейчас, а через месяц предполагаю быть в Париже.

Теперь готовлю лекцию о дальневосточных поэтах Алымове, Баженовой, Ещине, Несмелове и др.

Нашел себе издателя…

Кланяюсь всем.

Нехорошо, что мне никто не пишет, – заканчивает Б. Бета свое письмо, – прочтите это по всем ротам, эскадронам и батареям»[11]

Поистине, только странствуя, Бета был в своей стихии, но воодушевление быстро уступило место тоске и сомнениям.

«С одной стороны будто все удается, а с другой, если хорошо подумать, тоска безысходная, бессилие и бездомность, сомнения и, право, замуроваться бы в монастырь какой-нибудь католических отцов, опоясавшись веревкой, рисовать киноварью и жидким золотом заголовки к книге, которая никогда не будет написана» – это письмо от 27 декабря из Белграда.

Видимо, в начале 1925 г. Борис Бета перебрался в Марсель[12]. Начались годы французских скитаний. Бета (во Франции он – в знак ли расставания с прошлым? – все чаще стал вновь стал подписываться «Буткевич») не имел паспорта, страшился ареста, высылки. Согласно его письмам к Н. Берберовой[13], он плавал как пароходный кочегар по Средиземному морю, побывал на Ближнем Востоке (сохранилась открытка со стихами, датированными «Бейрут, май <1>926»), у африканских берегов и в Малой Азии, работал портовым грузчиком, пастухом в Нижних Альпах; судя по явно автобиографическим рассказам – чернорабочим и сборщиком винограда на фермах южной Франции. Письма З. Гиппиус свидетельствуют, что во второй половине 1920-х гг. Буткевич предпринимал какие-то попытки найти работу в Париже, затем в Каннах, получить паспорт.

В декабре 1926 г. в парижском журнале «Новый дом» был напечатан рассказ Буткевича «О любви к жизни», вызвавший большой интерес к автору. Последовали публикации прозы в журналах «Новый корабль», газете «Возрождение». О Бете положительно отзывались И. Бунин, В. Ходасевич, Д. Философов, знакомства с ним с нетерпением и любопытством ждали Н. Берберова, З. Гиппиус, В. Злобин. Но несмотря на все это, присылаемые им в Париж «повести, стихотворения <…> пропадали где-то в редакционных столах, в редакционных корзинах» (Н. Берберова). Бесследно исчез и «Голубой павлин» – не то роман, не то повесть.

Последней прижизненной публикацией Буткевича стал рассказ «Возвращение Люсьена», напечатанный в № 5 журнала «Числа». Номер поступил в продажу 2 июля 1931 г., а 8 августа того же года Борис Бета-Буткевич умер от туберкулеза на больничной койке марсельского госпиталя Консепсион[14]. В этой же больнице за 40 лет до него умер другой поэт-бродяга – Артюр Рембо. Как свидетельствовали современники, Буткевич еще при жизни продал свое тело в анатомический театр.

Посмертная судьба Б. Буткевича сложилась так же несчастливо, как жизнь. В 1934–1935 гг. шанхайские друзья поэта напечатали в двух выпусках альманаха «Врата» рассказы «Лель» и «Пепел» и стихотворения «Лошадь Паллада», «Голос», «Маньчжурские ямбы» и «Вестник». Спустя 65 лет первые три стихотворения были перепечатаны в антологии «Русская поэзия Китая» (М., 2001). Наконец, в первый том хрестоматии «Литература русского зарубежья: Восточная ветвь» (Благовещенск: Изд. АмГУ, 2013) были включены шесть рассказов – единственная сколько-нибудь солидная посмертная подборка творений Бориса Беты.

К сожалению, никто из так или иначе писавших о Бете современных авторов и университетских исследователей – располагающих к тому же широкими возможностями, включая доступ в архивы – не задумался о необходимости хотя бы с относительной полнотой представить читателям творческое наследие этого бесспорно незаурядного поэта и писателя. Лишь с появлением в 2018 г. первого издания настоящего собрания появились основания говорить о возвращении произведений Б. Буткевича-Беты к читателям.

Об «относительной полноте» мы упомянули выше не случайно, поскольку рассказы и стихотворения Буткевича-Беты рассеяны по мало-, а порой и вовсе недоступным или не сохранившимся владивостокским и китайским периодическим изданиям 1920-х гг. Для независимого исследователя трудности становятся подчас непреодолимыми: это и отсутствие полных подборок дальневосточной и китайской периодики в крупнейших библиотеках и архивах России и зарубежья, и физическая невозможность сплошного просмотра наличествующих в книгохранилищах Дальнего Востока и Китая экземпляров либо получения консультаций по ним, и отсутствие библиографий, и бюрократические препоны, не говоря уже о немалых и «безвозвратных» финансовых затратах.

По указанным причинам, при подготовке нашего издания, к примеру, не удалось обнаружить некоторые заведомо опубликованные рассказы и стихотворения владивостокского и китайского периодов; не выяснена судьба ряда рассказов, поэм и баллад, упоминаемых в письмах Б. Беты (вероятно, многие из них следует считать утраченными). Поэтому предлагаемое в данном издании собрание, конечно, нельзя охарактеризовать как максимально полное или близящееся к полноте. Вместе с тем, настоящее собрание, выходящее сейчас вторым и существенно дополненным изданием, можно смело назвать представительным, и в этом смысле поставленную составителем и издательством перед собой задачу можно считать выполненной.

М. Фоменко