Том 6. Революции и национальные войны. 1848-1870. Часть вторая

ГЛАВА X. ВОЙНА 1870–1871 ГОДОВ. ИМПЕРИЯ

Войну, вспыхнувшую между Пруссией и Францией в 1870 году, предвидели еще в 1866 году. Маршал Ниэль, назначенный министром в январе 1867 года, деятельно готовился к ней. По его приказанию были тщательно обследованы не только французские границы, но и немецкая территория. Он увеличил число батарей и вооружил нарезными орудиями главные крепости восточной Франции. Он учредил главную железнодорожную комиссию, которая должна была заранее установить порядок перевозки и концентрации войск и военных грузов. Он выработал и план кампании: две армии — эльзасская под начальством Мак-Магона и лотарингская под начальством Вазэна — должны были вести наступление и поддерживать друг друга, между тем как третья, под командой Канробера, должна была служить им резервом.

Но Ниэль умер в августе 1869 года, а все меры, принятые его преемником Лебёфом, принесли только бедствия. Он отказался увеличить количество батарей, упразднил железнодорожную комиссию и оставил всякие заботы об организации подвижной гвардии (формировавшейся из лиц, освобожденных от службы в регулярных войсках или нанявших себе заместителя), заявив, что ей следует существовать только на бумаге и что ее маневры — простой фарс. Подобно Ниэлю, он надеялся исключительно на регулярную армию, которая, по его мнению, одна могла принять или нанести первый удар, и уверял, сам не подозревая какой он хороший пророк, что это первое столкновение решит участь всей войны. Да и кто не верил тогда, что французы с их сметливостью, духом инициативы и отвагой в штыковом бою выпутаются из любого положения и непременно одолеют любого врага? Разве Итальянская война, несмотря на недостаточную подготовку, не увенчалась успехом? Австрийцы уже миновали Новару и грозили Турину, когда французские войска еще не покинули своих гарнизонных стоянок; и, однако, разве противник не был во-время остановлен, отброшен французами и припужден к славному для победителей миру?

Внезапно один инцидент в июле 1870 года вызвал взрыв. «Мы, — писал один генерал, — то воинственны, то миролюбивы. Мы никак не можем искренне и сполна примириться с тем положением, в которое нас поставили колоссальные промахи 1866 года, и в то же время никак не можем решиться на войну. Мы мечтаем о ней беспрестанно, мы готовимся к ней исподволь, иногда с порывами удвоенной энергии, но в последнюю минуту смелость нам изменяет и, ступив один шаг вперед, мы затем делаем два шага назад. Мир покоится на слишком непрочных основаниях, чтобы быть длительным. Пруссия может откладывать исполнение своих планов, но никогда не откажется от них. При подобном состоянии всеобщих перемен, смут и недоверия не ясно ли, что каждый миг какой-нибудь непредвиденный инцидент может вызвать ужасный кризис?»[190]

Принц Леопольд Гогенцоллерн-Зигмаринген выразил согласие принять корону Испании. Французская печать вознегодовала. В палату был внесен запрос. 6 июля герцог де Грамон, министр иностранных дел, в тоне необдуманного вызова сказал с трибуны Законодательного корпуса, что держава, которая возведет одного из своих принцев на трон Карла V, нарушит тем самым европейское равновесие, и в этом случае Франция исполнит свой долг без колебаний и малодушия.[191] Леопольд Гогенцоллерн отступился. Но Грамон хотел, — с целью удовлетворить общественное мнение и «смирить волнение умов», — чтобы король Вильгельм Прусский раз навсегда запретил принцу брать обратно этот отказ. Вильгельм лечился тогда в Эмсе. Французский посол Бенедетти поехал туда, и 13 июля утром на прогулке попросил короля объявить, что он (король) никогда не даст своего согласия, если принц снова выставит свою кандидатуру. Вильгельм ответил, что не может взять на себя подобного обязательства. Несколько минут спустя он получил письмо от фон Вертера, своего посланника в Париже. По словам Вертера, герцог де Грамон настаивал, чтобы Вильгельм собственноручным письмом заверил Наполеона об отсутствии у него всяких намерений нанести ущерб интересам и достоинству Франции. Король был задет за живое; и когда в конце того же дня Бенедетти попросил дать ему новую аудиенцию для беседы о том же деле, Вильгельм велел ответить через своего адъютанта, что сказал свое последнее слово. На следующий день он уехал из Эмса и на вокзале повторил Бенедетти, что ничего более не может сообщить ему; его правительство, добавил он, будет продолжать переговоры.

Итак, Бенедетти не был оскорблен, да он и не жаловался на оскорбление. Но Бисмарк получил от короля депешу, где излагалось это происшествие. Он обнародовал ее, не подделав, как утверждали некоторые, но лишь сократив и тем придав ей более точную и резкую форму. Бит ее подлинный текст: «Французский посол обратился к его величеству в Эмсе с просьбой разрешить ему телеграфировать в Париж, что его величество обязывается раз навсегда не давать своего согласия, если Гогенцоллерны снова выставят свою кандидатуру. Тогда его величество отказался принять французского посла и велел передать, что более ничего не имеет сообщить ему».

Французское министерство восприняло эту депешу как оскорбление, и Грамон воскликнул, что Пруссия дала пощечину Франции. 15 июля глава кабинета Эмиль Оливье потребовал от Законодательного корпуса кредит в 50 миллионов и сообщил о призыве резервистов «в ответ па вызов к войне». Тьер возражал на это, что главная цель достигнута, поскольку принц Гогенцоллерн отказался от короны и король Вильгельм одобрил этот отказ, и что не следует ссориться из-за слов и доводить дело до разрыва по чисто формальному поводу. Оливье отвечал, что «с легким сердцем» готов нести ответственность, отныне падающую на него, и что Франции нанесена явная обида, ибо, согласно прусскому сообщению, король отказался в последний раз выслушать Бенедетти. В результате кредит был вотирован, и 19 июля Франция официально объявила войну Пруссии.

Но что могла Франция сделать одна против всей Германии? У нее не было союзников. Россия, раздраженная тем, что Наполеон во время польского восстания принял сторону поляков, гарантировала Пруссии свой доброжелательный нейтралитет и обещала ей помощь в случае, если Австрия заключит союз с Францией. С этой минуты Австрия не решилась шевельнуть пальцем. Притом, по плану, который эрцгерцог Альбрехт изложил Наполеону в феврале 1870 года, австрийская армия должна была двинуться в поход лишь десять недель спустя после французской. Точно так же вела себя и Италия: она обязалась вторгнуться в Баварию, но лишь после 15 сентября и лишь в том случае, если французы к тому времени займут южную Германию. Таким образом, Австрия и Италия, прежде чем выступить, ждали блестящей победы, которая без их поддержки была невозможна.

И пусть бы, по крайней мере, император и Лебёф сохранили план кампании, так тщательно обдуманный Ниэлем. Кадры, штабы, выбор вождей эльзасской, лотарингской и резервной армий — все было точно определено заранее. Быть может, Мак-Магон и Базэн, вынужденные нести ответственность за успех первых операций, согласились бы сосредоточить свои силы и успели: первый — остановить кронпринца у Фрешвилера, второй — поддержать Фроссара у Шпихерна. Но император решил слить все войска в одну — рейнскую — армию под своим личным командованием и с Лебёфом в качестве начальника штаба. Пришлось переделывать весь план.

Император и Лебёф рассчитывали иметь под ружьем 450 000–500 000 человек. Но значительная часть призванных под знамена резервистов не явилась вовремя. Запасные батальоны были в то время расположены очень далеко от полков. Солдат-северянин ехал экипироваться и вооружаться на юг, чтобы затем сражаться в Эльзасе; бывший зуав, спешивший в Шалон, чтобы занять место в рядах своей части, вынужден был предварительно отправиться в запасный батальон в Алжир. Не удивительно поэтому, что в начале августа рейнская армия насчитывала всего 250 000 человек. Луи-Наполеон хотел в каждый армейский батальон влить сотню подвижных гвардейцев — превосходная мысль, но канцелярии отвергли ее, ссылаясь на закон.

Все или почти все приходилось организовать заново, и не во время мира, а в самый момент объявления войны. Бригады, дивизии и корпуса формировались в последнюю минуту. Различные канцелярии, действовавшие вразброд, заведывали перевозкой войск и провианта, так что она производилась крайне беспорядочно и с бесконечными задержками. Батальоны, предназначенные для Эльзаса, попадали на берег Мозеля. Батареи выгружались в Меце без упряжи и должны были возвращаться за нею в Дуэ. Генерал Мишель писал в Бельфор, что не нашел ни своего дивизионного генерала, ни своей бригады. 24 августа, после больших сражений, когда все думали, что боевые припасы уже израсходованы, на мецском вокзале обнаружили три миллиона патронов, и никто не мог сказать, когда и кем они присланы.

Ничего не было готово. Форты Меца и Бельфора еще далеко не были достроены; все высоты, господствующие над остальными северо-восточными крепостями, не имели укреплений; в главных лотарингских и эльзасских крепостях — Тионвиле, Меце и Страсбурге — не было крупных провиантских складов, чтобы обеспечить продовольствие армии. В Меце запас ядер был недостаточен; этот город не соединялся с Верденом прямой железной дорогой. Многие воинские части так и не получили обозных телег, положенных по штату: эти телеги уже из казематов Туля были выпущены в негодном для езды виде, так как дерево покоробилось и ободья колес не держались. Когда 4 августа дивизия Абеля Дуэ подверглась нападению у Вейсенбурга, она принуждена была оставить своих раненых в руках у неприятеля, потому что ее походный лазарет еще не прибыл, и главный врач, в самый день сражения приехавший из Страсбурга, имел под рукою только свою собственную походную сумку с хирургическими инструментами.

Личный состав генерального штаба комплектовался из числа наиболее выдающихся питомцев военных школ. Но эти офицеры в большинстве своем вынуждены были ограничиваться или бесплодной работой в канцеляриях, или выполнением блестящих адъютантских обязанностей, и не знали всех подробностей службы в военное время.

Пехота отличалась мужеством, энергией и стойкостью; она располагала таким превосходным оружием, как ружье шаспо. Но в бою она, согласно старым уставам, выстраивалась в две линии, не используя тех выгод, какие представляла местность, и, таким образом, бесполезно подвергала себя огню неприятельской артиллерии. Вместо того чтобы отводить пехоту в тыл, скрывать по рощам и оврагам или защищать окопами, ее заставляли ложиться наземь. Это, конечно, нискольконе предохраняло от гранат, и, когда солдаты шли наконец в бой, их энергия была уже наполовину растрачена..

Конница была хороша в том же смысле, как и пехота: хороши были кони, хорошо обучены люди, кавалерийские полки прекрасно исполняли общие маневры, каких никогда не бывает на войне, — но боевой службы не знали. Кавалерию посылали в атаку большими массами, и она атаковала блестяще, героически. Немецкие донесения признают, что, несмотря на постигшие ее неудачи, она может с законной гордостью называть места своих славных поражений, и под Седаном король Вильгельм, видя, как кавалерия несколько раз кидалась в бой под убийственным огнем прусских батальонов, невольно воскликнул: «Храбрые люди!» Но кавалерия не умела ни разведывать путь для армии, ни тревожить и изнурять противника. Производя разведку, она не замечала врага, который в следующую минуту внезапно громил пушками ее собственные стоянки. Иной раз, когда ей случалось зайти подальше, она просила поддержки у пехоты.

Артиллерия обнаружила замечательное хладнокровие и безусловную верность долгу, но она была снабжена не ударными, а расплавляющими трубками. Ее бронзовые пушки заряжались с дула, и немецкие стальные орудия, заряжавшиеся с казенной части, превосходили их дальнобойностью, меткостью и быстротой стрельбы. Если французские 12-фунтовые орудия еще могли выдержать сравнение с прусскими, то 4-фунтовые легкие пушки, столь дорогие Наполеону и Лебёфу, потому что они легко справились с дурной австрийской артиллерией и своей чрезвычайной подвижностью обеспечили победу при Сольферино, заведомо уступали прусским. Что касается митральез, выбрасывавших целые снопы пуль на расстоянии 1200–1800 метров, то они отнюдь не оказали тех необычайных услуг, каких ждал от них император.

Назначив императрицу регентшей, Наполеон III 28 июля прибыл в Мец. Три дня спустя его армия была разделена на следующие восемь частей: I корпус, или корпус Мак-Магона, — в Страсбурге; II корпус, Фроссара, — в Форбахе; III, Ба-зэна, — в Сент-Авольде; IV, Ладмиро, — в Булэ; V, Файльи, — в Биче; VI, Канробера, — в Шалоне; VII, Феликса Дуэ, — в Мюльгаузене; наконец, императорская гвардия, составившая под начальством Бурбаки особый корпус из двух дивизий, гренадерской и стрелковой, — в окрестностях Меца. Таким образом, армия была разбросана по линии длиною в 70 миль. Император не решился сосредоточить ее и двинуть, как он намеревался сначала, в Баден, между Максау и Гермерсгеймом, чтобы отрезать северную Германию от южной, принудить Баварию и Вюртемберг к нейтралитету и этим смелым ударом увлечь Австрию и Италию.

Наполеон был болен, бессилен, словно одержим старческой немощью. Лучше чем кто-либо он понимал военное превосходство врага, зная, хотя бы из донесений полковника Стоффеля, что прусская армия, составленная из всех классов общества, является в монархии Гогенцоллернов первым и самым уважаемым учреждением, что она гораздо более, чем французская армия, проникнута чувством долга на всех ступенях иерархии, что все ее специальные ведомства, как то: железнодорожное, телеграфное, санитарное, издавна организованы с величайшей тщательностью в виде постоянных органов и без ущерба для боевого состава; наконец, что эта армия для своего сосредоточения потребует максимум 11 дней, ибо каждый человек, в каждый час, по точному расписанию знает, что ему следует делать. Император объявил войну, следуя советам Грамона, который полагался на прочность союзов[192], и Лебёфа, верившего в выкладки министерских канцелярий, а главное — по настоянию императрицы, помышлявшей только о своем сыне и желавшей озарить царствование (будущего) Наполеона IV великими победами и реваншем за прусский триумф под Садовой. Может быть Наполеон III больше всего рассчитывал на счастье; может быть он верил, что судьба будет так же благосклонна к нему, как во время итальянской кампании. Но прибыв в Мец и увидев царящую кругом неурядицу, он с грустью решился ограничиться обороной и на следующий день по приезде приказал Мак-Магону не начинать активных действий раньше, чем через неделю.

Но еще до истечения этого срока неприятель перешел границу. Вся Германия — Саксония, Бавария, Вюртемберг и Баден — наступала заодно с Пруссией на Францию, и король Вильгельм говорил, что еще никогда не видел такого сильного и всеобщего взрыва национальных чувств. Неприятель надвигался тремя армиями: первой командовал Штейнмец, второй — принц Фридрих-Карл, третьей, в которую вошли все южные контингенты, — прусский наследный принц. Штейнмец и Фридрих-Карл шли к Сарре, один — через Трир и Сарлуи с 60 000 человек, другой — через Кайзерслаутерн и Нейнкирхен с 180 000 человек. Прусский кронпринц с 160 000 человек, сосредоточенными вокруг города Ландау, должен был вторгнуться в Эльзас. Главнокомандующим считался король Вильгельм, деятельный, энергичный, неутомимый, воин по призванию. Впрочем, он командовал лишь номинально. Его сопровождали три человека, которых он сумел выбрать и удержать при себе: Бисмарк, Мольтке и Роон. Бисмарк заведывал дипломатической частью. Мольтке с помощью превосходного генерального штаба, организованного им же, руководил боевыми действиями и диктовал общий план операций. Военный министр Роон, искусный администратор, ведал подвозом провианта и боевых припасов. Немецкие офицеры были уверены в успехе. «Мы превосходим врага, — писал один из них, — талантами полководцев, качеством артиллерии и численностью; мы идем на войну полные энтузиазма и убежденные в правоте нашего дела».

Вейсенбург. 31 июля немцы закончили сосредоточение своих сил, и небольшие отряды их кавалерии уже появлялись на французской территории, повергая в панику пограничное население своими смелыми набегами. Император, желая успокоить французов мнимым подобием наступления и дать первое боевое крещение своему сыну, наследному принцу, приказал 2 августа атаковать прусский город Саарбрюкен. Две дивизии II корпуса (Фроссара) двинулись на город; небольшой отряд из одного батальона и трех эскадронов, охранявший Саарбрюкен, отступил перед ними, и эта бесплодная операция была прославлена как победа. Но на следующий день Мольтке двинул вперед немецкую армию, и 4 августа французы понесли первое поражение при Вейсенбурге.

Одна дивизия из корпуса Мак-Магона, именно дивизия Абеля Дуэ, насчитывавшая не более 5000 человек, стояла на самой границе департамента Нижнего Рейна, в Вейсенбурге и на окрестных высотах. На нее-то утром 4 августа врасплох напали одна баварская дивизия и два прусских корпуса из третьей армии, т. е. армии кронпринца. Спасения не было. Один батальон, окруженный в самом городе, сложил оружие; 200 солдат, защищавших замок Гейсберг, капитулировали после упорного сопротивления; остальные французы отступили к Лембаху. У немцев было выведено из строя 1500 человек; но уже в первой стычке они захватили пушки и 1000 пленных и вступили в Эльзас, чтобы уже больше не выходить оттуда.

Фрешвилер. Узнав о поражении под Вейсенбургом, император понял, какую ошибку совершил он, разбросав свои войска. Теперь он назначил Базэна главнокомандующим всего левого крыла рейнской армии, т. е. корпусов II, III, IV и императорской гвардии, а Мак-Магону, командовавшему I корпусом, отдал под начальство еще V корпус (Файльи) и VII (Феликса Дуэ).

Но было уже поздно. 6 августа Мак-Магон против своего ожидания был атакован неприятелем. Он не поторопил Файльи, который должен был соединиться с ним, и единственным подкреплением, им полученным, оказалась дивизия Консейль-Дюмениля из VII корпуса. Далее, Мак-Магону следовало бы отступить в горы между Бичем и Фальсбургом для соединения с Файльи и занять гребень Вогезов, чтобы с этих неприступных твердынь помочь мецекой армии, а он вместо этого принял сражение за Вейсенбургом, на высотах, которые не позаботился даже укрепить из боязни утомить солдат.

Мак-Магон со своими 45 000 человек занимал плоскогорье, на котором расположены деревни Фрешвилер и Эльзасгаузен. Дюкро стоял на левом фланге, в Нейвилере; Рауль и Кон-сейль-Дюмениль — в центре, в Фрешвилере; Лартиг — на правом фланге, в Нидервальде.

До полудня успех был на стороне французов, и они радостными криками приветствовали Мак-Магона всюду, где он появлялся. Дюкро отразил баварцев; Рауль оттеснил пруссаков Кирхбаха и несколько раз гнал их до подошвы плоскогорья и даже на улицах Верта; Лартиг отбросил прусский корпус Бозе за Зауэр.

Но вот большой массой, как всегда во время этой кампании, выступила немецкая артиллерия. Она немедленно заставила замолчать французскую артиллерию и открыла интенсивный огонь по французской пехоте. Наконец, в час дня были введены в бой уже не только авангарды, но целые корпуса, и если Дюкро удержал свои позиции, а Рауль потерял только холм Кальвер, то Лартиг вынужден был отступить под упорным натиском Бозе. Видя, что пруссаки, опередив его, проникли в Нидервальд и укрепляются в деревне Морсброн, Лартиг призвал на помощь бригаду Мишеля, состоявшую из двух уланских эскадронов и двух кирасирских полков, 8-го и 9-го. Бригада Мишеля ворвалась в Морсброн, но здесь была встречена убийственным огнем; прусские пули забарабанили но кирасам французов, словно град[193]. Лартиг попытался перейти в наступление, но вскоре не выдержал и отступил вновь. Французская линия была прорвана на одном крыле и мало-помалу вся сломилась в результате двойной атаки, которую Возе и Кирхбах повели на ее фланг и на фронт. Беспримерное мужество, проявленное войсками Мак-Магона, было бесполезно: пришлось очистить и Нидервальд и Эльзасгаузен. В 3 часа 30 минут маршал занимал уже только окрестности Фрешвилера. Он пустил в ход свою резервную артиллерию, но она была разбита; он двинул четыре кирасирских полка дивизии Бонмэна, 1-й, 2-й, 3-й и 4-й, но их остановили рвы, виноградники и хмельники, так же как и огонь неприятельских стрелков; наконец он выслал вперед тюркосов, свой единственный еще нетронутый полк, но они отступили под дождем картечи. В 4 часа 30 минут пруссаки, вюртембержцы и баварцы вступили в Фрешвилер. Маршал отошел к Рейхсгофену и отсюда к Саверну. Его отступление прикрывала одна дивизия V корпуса (Файльи), прибынпая лишь для того, чтобы быть свидетельницей поражения. Маршал Мак-Магон потерял убитыми, ранеными и пленными 16 000 человек, и его I отборный корпус, составленный из лучших африканских войск, был почти весь выведен из строя.

Форбах. В тот же день, 6 августа, немцы, одолев французов еще в одном пункте, вторглись в Лотарингию. II корпус Фроссара, покинув Саарбрюкен, занял Форбах и плоскогорье Шпихерн. Здесь на него обрушилась первая армия Штейнмеца. Будучи обойден слева и уступая врагу в численности, он очистил высоты, потеряв около 8000 человек. Как и при Фрешвилере, где сражение было вызвано рекогносцировкой генерала Вальтера, так и при Шпихерне или Форбахе немцы были обязаны победой внезапной решимости начальника авангарда Камеке, который на собственный риск решился атаковать французов, приняв их маневр за отступление. Камеке, Штюльпнагель, Гёбен, Цастров и Штейнмец поочередно руководили сражением по мере прибытия новых войск. Но в то время как немцы смело и уверенно шли в огонь и с полнейшей солидарностью, по-товарищески спешили на помощь друг другу, французы оставались неподвижными или совершали бесполезные передвижения, не решаясь ринуться вперед.

Базэн, находившийся в Сент-Авольде, мог бы выручить Фроссара, но он предоставил ему выпутываться собственными силами. Фроссар в первую половину дня имел возможность ввиду своего численного превосходства прорвать тонкую боевую линию врага, и до трех часов дня благодаря отваге и стойкости дивизии Лавокупе он имел перевес. Но, как впоследствии все его товарищи, он только отстаивал свою позицию и не воспользовался ни одним удобным моментом, чтобы перейти в наступление. Дерзание на этот раз проявили немцы: не было уже «французской ярости», а была «ярость тевтонская» (furor teutonicus).

Борни. Под впечатлением двойной катастрофы при Фрешвилере и Форбахе главная часть рейнской армии отступила к Мецу. Император в смущении колебался, что делать. Он принужден был подчиниться голосу общественного негодования. Министерство Оливье пало, и председателем нового кабинета императрица-регентша назначила генерала Кузен-Монтобана, графа Паликао, выказавшего во время китайской экспедиции 1860 года отличные организаторские способности. Правда, ему перевалило уже за семьдесят, но он был еще бодр, пылок и изобретателен. Притом он был убежден, что своей лихорадочной деятельностью спасает и Францию и империю. Палата объявила свою сессию непрерывной, наперекор Наполеону, обвинявшему ее в нарушении конституции и в стремлении воскресить те времена, когда народные представители водили армии в бой. По просьбе регентши, Лебёф пожертвовал собой: горько пеняя на людскую несправедливость, он отказался от должности начальника штаба. 12 августа главнокомандующим был назначен Базэн, самый молодой из маршалов и наименее симпатичный императору, а потому и наиболее популярный. Оппозиция прославила его великим военачальником, так как в предыдущих кампаниях — в Крыму, в Италии, в Мексике — он обнаружил неподдельную храбрость и некоторую сообразительность.

По совету Наполеона, новый главнокомандующий решил отойти к Вердену и Шалону. 14 августа началось движение, и, за исключением одной дивизии IV корпуса, всего III корпуса и императорской гвардии, армия перешла через Мозель.

Но Мольтке угадал замысел французов и решил отрезать путь на Верден и таким образом оттеснить их к Мецу. Согласно его плану, корпус Штейнмеца остался для наблюдения за противником на правом берегу Мозеля, а тем временем армия Фридриха-Карла переходила реку у Ноьеана и Понт-а-Муссона по мостам, которые французский штаб не позаботился разрушить.

Успеху этого плана содействовала дерзкая отвага его исполнителей. Сражение завязалось так же, как при Фрешвилере и Форбахе. 14 августа после полудня один из авангардных начальников Штейнмеца, генерал-майор фон дер Гольц, будучи уверен, что французы отступают, и считая нужным несколько задержать их, на собственный риск атаковал неприятеля. Поддерживаемый смежными корпусами (I — под командой Мантейфеля и VII — под командой Цастрова), он начал дело, известное под названием битвы при Борни или при Коломбе-Нуйльи.

Базэн вернулся и пять часов подряд палил из ружей и пушек. Его стойкие батальоны дрались необыкновенно мужественно. Но здесь вновь обнаружилось превосходство немецкой артиллерии: когда Ладмиро начал одолевать Мантейфеля и уже отбросил его от Мея к Нуйльи, 90 орудий, размещенных в Нуас-виле, Сервиньи и Пуаксе, остановили обходное движение французов. Вечером часть прусской пехоты рассеялась в котловине Ловалье, другая заняла Мей, Ванту, Грижи и лес Борни. Это беспорядочное и окончившееся вничью сражение, которого Базэну следовало или не принимать вовсе, или вести со всем напряжением сил, в общем оказалось удачным для рейнской армии, но вместе с тем замедлило ее отступление.

15 августа большая часть этой армии оказалась на плоскогорьях левого берега. Но вместо того чтобы двинуться по всем трем дорогам, ведущим из Меца в Верден, — на Марс-ла-Тур, на Этэн и далее к северу на Бриэ, — войскам приказано было идти только по первым двум. Возникла отчаянная давка, потому что до равнины Гравелота, где оба пути расходятся, армии пришлось отступать по единственной дороге, именно по той, которая ведет из Меца через Лонжвиль и Мулен. Немудрено, что вечером 15 августа ни один корпус еще не достиг пункта, назначенного ему Базэном, и двум сильно отставшим дивизиям так и не пришлось участвовать в битве, разыгравшейся на следующий день[194].

Встревоженный Наполеон утром 16 августа решил обогнать врага и поспешно двинулся к Вердену но этэнской дороге. Но Вазэну отнюдь не хотелось следовать за ним и покинуть Мец. Накануне он заявлял, что намерен перейти реку. Теперь, отделавшись от императора, он приостановил все дьижение и велел ждать инструкций, которые он даст после полудня.

Но французов уже атаковали. Фридрих-Карл, воспользовавшись медлительностью Базэна, преградил ему путь, и два прусских корпуса — III под начальством Константина Аль-венслебена и X под командой Фойгтс-Ретца — в этот день, 16 августа, в новой, экспромтом начатой битве остановили почти всю французскую армию.

Резонвиль. Дорога на Верден пролегает через четыре деревни: Гравелот, Резонвиль, Вионвильи Марс-ла-Тур. 16 августа французы занимали Гравелот и Резонвиль. Но Вионвиль они принуждены были уступить врагу, а Марс-ла-Тура не достигли. Французы называют это сражение битвой при Граве-лоте или Резонвиле, немцы — битвой при Марс-ла-Туре или Вионвиле.

В 9 часов утра прусская конная артиллерия, выехав на позицию перед Вионвилем, неожиданно осыпала дождем гранат французскую кавалерию Фортона, которая бежала до здания почтовой конторы в Гравелоте; II корпус Фроссара тотчас занял Вионвиль и к юго-западу от него деревушку Флавиньи. Но Константин Альвенслебен не колеблясь атаковал Фроссара, после кровопролитных схваток вытеснил его из Флавиньи и Вионвиля, отнял у него даже Тронвильский лес, по ту сторону большой дороги, и отбросил французов к Резонвилю. VI корпус Канробера, прибывший из Шалона еще несколько дней назад, прикрывал правое крыло Фроссара и оставался в нерешительности. Тут подоспел Базэн. Если бы он, как и все его помощники, не был совершенно лишен глазомера, отваги и наступательной инициативы, он мог бы и на этот раз, как и в другие моменты кампании, охватить Альвенслебена и опрокинуть его в лощину Горз. А он занялся расстановкой своих полков и батарей, разбросал свои орудия вместо того, чтобы сосредоточить их в одном пункте, усилил свой левый фланг, боясь быть отрезанным от Меца, вместо того, чтобы усилить свой правый фланг, — и сражение пошло наудачу. IV корпусу Ладмиро он не послал ни одного приказа!

День 16 августа был днем кавалерийских атак. В 12 часов 30 минут дня, когда Фроссар начал отступать к Резонвилю, Базэн прикрыл его отход 3-м уланским полком и гвардейскими кирасирами. Огонь прусской пехоты произвел страшные опустошения в их рядах, а брауншвейгские и вестфальские гусары пустились за ними в погоню и рассеяли личный конвой Базэна. На свое несчастье, маршал при этом не был ни убит ни взят в плен.

Несколько минут спустя бригады Грютера и Рауха, составлявшие 6-ю кавалерийскую дивизию (бранденбургские кирасиры, уланы и гусары и шлезвиг-голштинские уланы и гусары), двинулись с места, чтобы довершить поражение Фроссара, но Бурбаки во главе гвардейских гренадеров отбросил их назад.

В два часа, когда Канробер решил двинуться вперед с целью отнять Вионвиль у изнуренных немцев, Альвенслебен кинул ему навстречу магдебургских кирасир и улан из Марки, два полка из бригады Бредова, героический налет которой (Todesritt) был воспет немецкой поэзией. Эта бригада опрокинула первую линию Канробера, изрубила или заколола пиками орудийную прислугу, прорвала даже вторую французскую линию, затем под ударами конницы Фортона и Вала-брега повернула вспять, снова прорубилась сквозь пехоту и вернулась во Флавиньи, потеряв половину своего состава. Таким образом, эта бригада спасла Альвенслебена. А Канробер в тот день больше не тронулся с места[195].

В три часа, когда на поле битвы, на крайнем правом крыле французов появился IV корпус Ладмиро, для скорости шедший через Бриэ, Альвенслебен атаковал бригаду Барби и опрокинул ее. В эту минуту прусская пехота начала сдавать, и французы могли бы гнать ее перед собой. Но они, как и всегда в продолжение этой войны, не воспользовались своим преимуществом: они помышляли только об обороне.

В четыре часа X корпус Фойгтс-Ретца подал помощь III корпусу Альвенслебена, и когда дивизия, предводимая генералом Сиссэ, к югу от фермы Гризьер разбила пехотную бригаду Веделя, принадлежавшую к тому же X корпусу, на французов обрушилась целая лавина кавалерийских полков, драгунских и кирасирских, которые, однако, вскоре вынуждены были ретироваться под картечным и ружейным огнем.

В пять часов Ладмиро, желая облегчить положение своего правого фланга, двинул в дело все свои эскадроны, «и тут-то — к северу от Марс-ла-Тура и к западу от Брювиля — на плоскогорье Виль-сюр-Ирон разыгрался знаменитый Резонвильский бой — самое большое кавалерийское сражение за всю кампанию и вообще одно из ожесточеннейших и величайших, какие знает военная история. Все мчится, сталкивается, перепутывается; лязг сабель, пистолетные выстрелы, стоны раненых и крики на обоих языках «Вперед! В атаку!» сливаются в оглушительный гул, а над перемешавшимися и крошащими друг друга полками поднимается густое, слепящее глаза облако пыли. Но французы втягиваются в бой лишь постепенно, частями, а не всей массой. 2-й африканский егерский полк при попытке овладеть одной из батарей отбит драгунами и пехотой. 2-й и 7-й гусарские полки опрокинуты, потому что выступили слишком поздно, и их командир, генерал Монтегю, тяжело раненный и свалившийся с лошади, остался в руках врага. К ним на выручку спешит генерал Легран с 3-м драгунским полком, но драгунам также приходится отступить, и Легран падает, сраженный насмерть. Уланы генерала Франса сметают ольденбургских драгун, но их самих опрокидывают уланы и драгуны Леграна, принявшие их по синим мундирам за пруссаков. Драгуны императрицы, перепутаыпись с африканскими егерями, через несколько минут поворачивают вспять и увлекают в водоворот своего бегства спешащую к ним на помощь конно-егерскую бригаду Брюшара. Генерал Франс приказывает трубить сбор. Но это лишь усиливает смятение. К счастью, 2-й и 4-й драгунские полки под командой генерала Мобранша развертываются в полном порядке, и Ескоре затем прусская конница вынуждена удалиться, осыпаемая огнем с трех сторон: батареей из двенадцати орудий, пехотным полком Сиссэ, засевшим на ферме Гризьер, и 2-м африканским егерским полком, скрытым в соседней роще»[196].

Наконец, в семь часов вечера бригада Грютера, бросившаяся на один линейный полк и опрокинувшая его, была отброшена кавалерийской дивизией Валабрега. Даже, в половине девятого одна бригада, состоя! шая из гусар и драгун под начальством полковника Шмидта, сделала последнее усилие и перешла большую дорогу близ Резонвиля, но немедленно устремилась обратно под огнем гвардейских зуавов.

16 000 человек с обеих сторон выбыло из строя. Благодаря повторным атакам своей конницы и ее целесообразным жертвам, благодаря также превосходству своей артиллерии, сделавшей более 20 000 выстрелов и все время сохранявшей преобладание над французским огнем, но особенно вследствие бездарности Базэна, совершенно не понявшего ситуации, немцы фактически выиграли это сражение, которое французы признавали не решающим или даже выдавали за свою победу: немцев было всего 65 000 против 125 000 французов, и, однако, они, чтобы держать неприятеля под угрозой, весь день беспрерывно возобновляли атаки. Кроме того, они перехватили обе дороги, ведущие в Верден, — через Марс-ла-Тур и через Этэн.

Сен-Прива. Немцам оставалось отрезать врагу последнюю дорогу в Верден — через Бриэ. Базэн 17 августа отступил, чтобы запастись провиантом. Атаковав немцев, еще не оправившихся от усталости, он мог бы завершить свой вчерашний успех. Принц Фридрих-Карл, подкрепления которого сильно запоздали, признавался впоследствии, что в течение всего дня очень боялся этого движения и успокоился лишь тогда, когда увидел отход французов. Маршал заявил, что, ввиду значительной убыли в артиллерийских и пехотных огнеприпасах, необходимо занять прежние позиции на плоскогорье Плаппевиль.

Фроссар расположился в Розериёле, Лебзф — на фермах Моску (Московской) и Пуэн-дю-Жур, Ладмиро — в Дманвилье, Канробер — в деревне Сен-Приьа. Как и 16 августа, левое крыло французов было сильно, хорошо снабжено резервами и, сверх того, защищено траншеями, которые оно успело построить. Но их правый фланг не имел опоры. Прибыв в рейнскую армию последним, Канробер получил меньше людей и орудий, нежели остальные корпусные командиры, и не мог воздвигнуть полевых укреплений, так как его саперные части еще отсутствовали.

18 августа, в полдень, убедившись, что французы решили не отступать к Бриэ, а держаться на высотах Розериёля и Аманвилье, Мольтке атаковал их позиции; он соединил для этого почти все силы первой и второй армий.

На левом французском крыле немцы были отброшены Фрос-саром и Лебч фом. Сен-Гюбер немцы заняли, но ферму Моску и Пуэн-дю-Жур взять не удалось. Вечером VI корпус отступил в панике, и II корпус генерала Франсецкого, устремившийся ему на помощь, потерпел неудачу во всех своих попытках.

В центре Ладмиро стойко держался в Аманвилье и не уступил ни пяди.

Но на правом крыле Канробер был обойден и разбит наголову. Правда, он разгромил королевскую гвардию на открытом склоне Сен-Прша, но с наступлением ночи он принужден был под ужасной канонадой 24 саксонских и прусских батарей, под настоящим ураганом огня и свинца, отойти к Мецу в полном расстройстве, и это поражение повлекло за собой отступление Ладмиро.

Базэн не появлялся на поле битвы. Он покинул свою стоянку на Плаппэвиле лишь для того, чтобы провести два часа на горе Сен-Кантен, наводя орудия своей артиллерии на крайнюю оконечность левого фланга, в пунктах, недоступных для неприятеля. Он не давал своим помощникам ни инструкций, ни подкреплений, и в этой великой битве, где Мольтке и король Вильгельм располагали 180 000 человек и 700 орудиями, он не ввел в дело ни общего артиллерийского резерва, ни императорской гвардии, которая, поддержав Канробера, изменила бы исход боя. Очевидно, маршал боялся рисковать своей репутацией. Поэтому он назвал это сражение не сражением, а «обороной линии Аманвилье»: это была, по его словам, очень простая операция, где приходилось лишь отстаивать свои позиции и где главнокомандующему не было надобности вмешиваться.

Сражение при Сен-Прива стоило немцам 20 ООО человек, французам — 13 000. Но Базэн был отброшен к Мецу, и Мольтке тотчас блокировал его тремя корпусами первой армии и четырьмя второй, общей численностью в 160 000 человек под начальством Фридриха-Карла. Сам он и король Вильгельм присоединились к прусскому кронпринцу, который во главе 137 000 человек шел на Париж через Нанси и Бар-ле-Дюк. Новой армии, так называемой маасской, предписано было идти к Парижу через Верден и Сент-Менегу; она насчитывала 86 000 человек под начальством саксонского наследного принца.

Шадонская армия. Побежденные при Фрешвилере, по выражению одного из их офицеров, дрались как львы и бежали как зайцы. Лишь с трудом и в беспорядке добрались они через Люнвиль, Невшато и Жуанвиль до Шалона на Марне. Здесь сформировалась так называемая Шалонская армия, в состав которой вошли четыре корпуса: I, отданный под начальство Дюкро; V, корпус Файльи, прибывший в Шампань после разных проволочек и уклонений от прямого пути через Сарбург, Люневиль, Мирекур и Шомон; VII, корпус Феликса Дуэ, прибывший в Шалон по железной дороге, частью через Дижон и Париж, частью черяз Труа и Нуази-ле-Сек; наконец, XII корпус, под командой генераяа Лебрёна. Армия насчитывала 120 000 человек, и ее главнокомандующим был Мак-Магон.

Подобно императору, маршал тоже хотел передвинуться поближе к стенам Парижа. Но императрица-регентша воспротивилась возвращению Наполеона в столицу[197], а министр Паликао настаивал, чтобы Мак-Магон быстрым и смелым маршем выручил Базэна. Перейти Аргонны, сокрушить саксонского наследного принца, прежде чем принц прусский успеет оказать ему помощь, наконец, поставить Фридриха-Карла меж двух огней — таков был, без всякого сомнения, опасный и безрассудно смелый план Паликао.

Но Мак-Магон не решился на столь рискованную авантюру. Он полагал, что истинное назначение его армии — поддержать и продлить сопротивление Парижа, и когда 21 августа он передвинулся в Реймс, то сделал это не столько для того, чтобы подать руку помощи Базэну, сколько с целью приблизиться к столице долиной Уазы. Но 22-го император получил письмо от Паликао и депешу от Базэна; министр писал, что невозможно оставить Базэна без помощи, а главнокомандующий сообщал из Меца от 19 августа, что уходит на север. Мак-Магон решил итти к Мецу через Монмеди.

Марш Мак-Магона. Столько же по причине собственных колебаний и неисправности в раздаче провианта, сколько потому, что полки, большей частью обескураженные и недисциплинированные, были лишены органической связи, маршал подвигался медленно и потерял вскоре все преимущество во времени, какое имелось на его стороне. 23 августа его армия была на Сюиппе; 24-го она сделала поворот к Ретелю; 25-го, в то гремя как Файльи и Лебрён оставались в Ретеле, Дюкро и Дуэ достигают Аттиньи и Вузьера. 26-го немецкая конница на Эре, в Марке, Апремопе и Сенюке сталкивается с французской и радостным «ура» приветствует эту встречу с врагом, которого не видела со дня Фрешьилера.

Догадавшись по сообщениям парижских газет, что противник направляется к северо-востоку, Мольтке повернул в том же направлении. 27 августа саксонцы, составлявшие XII немецкий корпус, прибыли в Дун и Стенэ на Маасе и, стало быть, преградили Мак-Магону дорогу в Мец.

Однако остальные немецкие силы были еще далеко, и маршал мог бы напасть на саксонцев и опрокинуть их. Но он помышлял лишь о той опасности, которая грозила ему самому. 27 августа из Шена он писал в Париж, что не имеет никаких известий от Базэна, что если он будет продолжать свой марш на восток, то очутится между двух неприятельских армий, и что он намерен приблизиться к Мезьеру. Паликао ответил, что возвращение императора вызовет революцию в Париже и что надо во что бы то ни стало выручить Мец; как от имени совета министров, так и от имени тайного совета он требовал, чтобы Мак-Магон оказал помощь Базэну. Чтобы преодолеть колебания маршала, он обещал прислать ему совершенно свежий, недавно сформированный XIII корпус под командой Винуа.

Мак-Магон повиновался. Он возобновил свое прерванное движение к Монмеди. Но 29 августа французы почувствовали приближение грозы. Правда, Лебрён уже перешел через Маас у Музона, а Дюкро готовился совершить переправу на следующий день, но Дуэ, преследуемый конницей противника, упустил драгоценное время, а Файльи, атакованный у Нуара и Буа-де-Дам, достиг Бомона лишь поздно ночью, с изнуренными от усталости войсками.

Бомон. 30 августа Дюкро перешел через Маас в Ремильи и прибыл в Кариньян. Точно так же и Дуэ, хотя и преследуемый по пятам баварцами, перебрался через реку. Но в тот же день около полудня, у Бомона, в котловине, с трех сторон окруженной густым лесом, Файльи, который шел, не скрываясь и не принимая никаких мер предосторожности, внезапно подвергся нападению армии Альбрехта Саксонского и правого крыла армии прусского кронпринца. Войска Файльи доблестно сопротивлялись; несмотря на замешательство и беспорядок, вызванные на первых порах этим неожиданным ударом, они в течение нескольких часов отстаивали фермы Тибодин и Гарнотери, возвышенность Ионк, опушку леса Живодо и окрестности Вильмонтри; тем не менее французы были вынуждены отступить к Музону и лишь под прикрытием артиллерии Лебрёна перебрались на другой берег Мааса.

Седан. После этой неудачи ничего больше не оставалось, как отойти назад, и 31 августа, в час ночи, Мак-Магон сухо сообщил Паликао, что он вынужден направиться к Седану.

Но, как и при Фрешвилере, маршал думал, что неприятель атакует его лишь на другой день, и остался на высотах вокруг Седана, вместо того чтобы поспешно отступать к Мезьеру. На правом фланге Лебрён занимал Базейль и Монсель, в центре Дюкро удерживал Деньи и Живон, на левом фланге Дуэ утвердился на холме Илли. V корпус, оказавшийся теперь под командой Вимпфена, которого Паликао вызвал из Алжира и назначил на место несчастного Файльи, составлял резерв.

Французы попали в мышеловку. Пока они сосредоточивались вокруг Седана, Мольтке произвел ряд передвижений, имевших целью запереть французов между Маасом и бельгийской границей: армия Альбрехта Саксонского, двигаясь по правому берегу, закрыла восточные выходы, армия прусского кронпринца, двигаясь по левому берегу, — западные. Вечером 31 августа один немецкий авангард достиг Пуррю-Сен-Реми и Франшеваля, другой — Доншери, Френуа и Ваделенкура, откуда на следующий день ядра, перелетая через Седан, стали поражать французов с тыла, а тем временем баварцы уже овладели Базейльским мостом.

1 сентября 140 000 немцев двинулись против 90 000 французов. Бой начали баварцы и саксонцы; первые ворвались в Базейль и вступили в жестокий бой с французской морской пехотой, вторые овладели Монселем и лесом Шевалье. В половине седьмого Мак-Магон, к счастью для себя, раненый и тем избавленный от ответственности за конечный разгром, передал командование Дюкро. В 8 часов Дюкро, опасаясь полного окружения, приказывает войскам собраться на плоскогорье Ил ли и отступать к Мезьеру. Отступательное движение уже началось, когда в 9 часов утра Вимпфен, считая операцию невыполнимой, достает из кармана письмо Паликао, назначающее его в случае какого-либо несчастья заместителем Мак-Магона, и отдает приказ всем корпусам сохранять свои позиции и драться, не сходя с места. Гораздо лучше было бы оставить командование в руках Дюкро, который, несомненно, спас бы часть армии, проложив ей путь на Мезьер или перебросив ее на бельгийскую территорию. К часу дня французы, несмотря на всю свою храбрость, потеряли Базейль и Балан, Деньи и Живон; баварцы, саксонцы и прусская гвардия оттеснили их к Седану[198].

В то время как армия Альбрехта Саксонского преградила французам путь на Кариньян, вюртембержцы, перейдя Маас в Дом-ле-Мениль, заняли дорогу на Мезьер, а два других корпуса армии прусского кронпринца — V и XI, переправившись через реку в Доншери и затем, свернув вправо, через проход Фализет достигли Сен-Манжа, Флейнье и Флуенга. Французы были совершенно окружены. При Седане, как и при Садовой, и еще с большим блеском, немецкие армии, пройдя свой путь порознь, соединились на самом поле битвы.

Артиллерия XI корпуса, V корпуса и прусской гвардии обрушилась на корпус Дуэ, который принужден был оставить холм Илли и укрыться в Гаренском лесу. Тщетно Дуэ, подкрепив свою пехоту, двинул ее на вершину Илли и пустил в ход резервную артиллерию. Тщетно по приказу Дюкро конная дивизия Маргерита несколько раз повторяла героическую атаку на плоскогорье Флуенг. Искусно направленный огонь прусских стрелков косил французскую конницу. Концентрированный огонь немецких орудий уничтожал французскую артиллерию. Оттесняемая пехота, мало-помалу пятилась к Седану. В конце концов вся армия, перемешавшаяся и обескураженная, скучилась в городе под защитой орудий цитадели. Цитадель, по словам одного очевидца, являлась для армии как бы притягательным магнитом.

В отчаянии Вимпфен сделал попытку проложить себе путь в Кариньян и дважды бросался на Балан с горстью храбрецов. Но в половине третьего император, желавший остановить кровопролитие, велел, ни с кем не посоветовавшись, поднять белый флаг на центральной крепостной башне Седана. Вимпфен потребовал отставки, но Наполеон отказал на том основании, что генерал по собственному почину принял командование и осуществлял его во время битвы: теперь его долг спасать армию, как знает. В 10 часов вечера Вимпфен в одном из домов Доншери Еступил в переговоры с Мольтке. «У вас нет больше ни боеьых припасов, ни провианта, — сказал ему начальник штаба немецкой армии, — всякое сопротивление тщетно, и если вы тотчас не сдадитесь, мы на заре вас раздавим».

2 сентября, собрав военный совет и убедившись, что оборона невозможна, что враг занимает уже седанские заставы и что его орудия — числом 590! — размещенные на всех окрестных высотах и наведенные на узкие улицы, ведущие к крепости, произведут во французских Еойсках, если те Ездумают еще обороняться или прорываться силой, страшную и бесполезную бойню, — Вимпфен подписал капитуляцию.

В сражении под Седаном, являющемся крупнейшим артиллерийским сражением XIX века, у немцев выбыло из строя всего 6000 человек. У французов было убито 3000 и ранено 14 000 человек; 3000 удалось перейти бельгийскую границу, а 82 000 попали в плен вместе с императором.

Меньше чем через два месяца армию Базэна постигла та же участь, что и армию Мак-Магона.

Базэн. Одаренный большой храбростью и хладнокровием, но по натуре инертный, не способный увлекать за собой и приводить в движение людские массы, лишенный энергии и твердости, интриган, лукавый проныра и крайний честолюбец, скрывавший под напускной прямотою и добродушием глубочайший эгоизм, помышлявший только о себе и постоянно приносивший в жертву собственной выгоде интересы всего отечества, — Базэн решил не идти впредь на риск сражения в открытом поле и выжидать событий под защитой пушек Меца. Он считал игру безвозвратно проигранной. Он полагал, что Мак-Магон будет разбит вторично, что немцы беспрепятственно дойдут до Парижа и мир скоро будет заключен. И кто же, думал он, гарантирует этот мир, кто подпишет его, как не он, Базэн, прославленный полководец, чья армия одна осталась в стране и которую он сохранил в общем целой и непобежденной? Так он льстил себя надеждой стать героем Франции, не предвидя, что народ восстанет против иноземного вторжения и что Париж будет сопротивляться долго, — дольше, чем осажденный Мец.

Вылазка 20 августа. На следующий день после сражения при Сен-Прива Базэн оставил линию высот и отьел свою доблестную армию — рейнскую армию, уже окруженную неприятелем и ставшую отныне вcero-навсего мецской армией, — в укрепленный лагерь. Но 23 августа он получил депешу о том, что Мак-Магон идет к Монмеди. Тогда маршал дал приказ своим войскам двинуться 26 числа к Тионьилю. Попытка эта не имела серьезного характера. В то время как солдаты переходили Мозель и плелись по грязи под проливным дождем, корпусные командиры, которых Базэн созвал на военный совет в замке Гримон, чтобы сложить на них часть ответственности, решили отсиживаться за стенами крепости. Базэн ссылался на дурную погоду, на недостаток боеьых припасов и слабость фортов Меца, но ни словом не упомянул о депеше Мак-Магона.

Вылазка 31 августа. 31 августа, получив накануне новую депешу от Мак-Магона, Базэн снова для вида предпринял вылазку по направлению к Тионвилю. Но, вместо того чтобы тайком выйти ночью или на рассвете, он дал сигнал к сражению в 4 часа дня, после того как весь день маневрировал на глазах у немцев. Он ввел в дело лишь шесть пехотных дивизий из четырнадцати бывших налицо. Они овладели несколькими деревнями, в том числе Сервиньи, что было необходимо для блокады. Но два часа спустя Сервиньи была отбита обратно немцами, войска остановились, и когда на следующий день, 1 сентября, они возобновили бой без точных инструкций от Базэна, без взаимной поддержки, ободрившиеся немцы вернули утраченные позиции; в 11 часов утра маршал велел прекратить огонь.

Фуражировка и набеги. Весь сентябрь Базэн возводил и заканчивал укрепления, которые должны были обеспечить оборону Меца и укрепленного лагеря. Но он не позаботился собрать все продовольствие, какое только можно было найти в окрестных деревнях. Вскоре обнаружился недостаток в съестных припасах. Со времени сражения при Резонвиле армия расходовала провиант, предназначенный для мецского гарнизона. С 15 сентября пришлось уменьшить хлебный паек, а с 18-го — резать ежедневно по 250 лошадей для прокормления солдат. Небольшие экспедиции, предпринимавшиеся по окрестностям, набеги на Ловалье, Гранж-о-Буа и Нуйльи, Шиёль и Вани, Пельтр и Мерси-ле-О, Макс и Бельвю (22, 23 и 27 сентября) лишь в слабой степени содействовали увеличению запасов провианта.

Политические расчеты. Чины мецской армии ставили в упрек Базэну, что он смешивает политические задачи с военными; и действительно, долг солдата отступал у маршала на задний план перед личными соображениями. Он получил известия о поражении при Седане, взятии в плен Наполеона III, отъезде императрицы-регентши, бежавшей в Англию, в Гастингс, и образовании правительства национальной обороны из парижских депутатов под председательством генерала Трошю. После некоторых колебаний он — главным образом из зависти к Трошю — стал высказываться не явно, а в интимном кругу, в беседах со своими приближенными, против нового правительства, которое называл бунтовщическим. 16 сентября он запросил у Фридриха-Карла сведений о положении дел. Принц ответил на следующий день, что республика не признана ни всей Францией, ни монархическими державами; он прибавил, что готов и уполномочен сообщить маршалу все сведения, какие пожелает последний, и вместе с тем препроводил ему заметку, напечатанную Бисмарком в газете Рейм-ский независимый (Independant remois). Эта заметка гласила, что Германия не станет вести переговоры с властью, представляющей лишь часть левых депутатов бывшей палаты, но только с Наполеоном, или регентством, или с Вазэном, получившим командование от императора. Базэн попался в ловушку. Он вступил в переговоры с неприятелем. 18 сентября Бисмарк узнал, что Базэн остался верен императорской династии, и сказал Жюлю Фавру: «Маршал — не ваш», а спустя три дня в кругу лиц, приближенных к Мольтке, уже рассказывали, что Базэн — отъявленный враг парижского правительства и что он в письме, адресованном в прусский главный штаб, оплакивает судьбу своего несчастного отечества, ставшего добычей анархии[199].

Дело Ренье. В это время некий Ренье, желавший во что бы то ни стало играть роль, предложил Бисмарку наладить заключение мира. Он тщетно пытался увидеться с императрицей в Гастингсе, но зато ухитрился достать через воспитателя наследного принца, Филона, фотографию этого замка, снабженную подписью наследника. У Бисмарка было правило испытать всякого человека хоть один раз использовать для достижения своих целей всеми средствами, хотя бы и самыми фантастическими и он дал Ренье пропуск. Вечером 23 сентября этот авантюрист в сопровождении прусского парламентера прошел через французскую линию, явился к Базэну и, показав ему фотографию Гастингса, изложил свой план, заключавшийся в том, чтобы объявить мецскую армию нейтральной и перевести ее в какой-нибудь открытый город, где должны собраться, вместе с императрицей-регентшей, Сенат и Законодательный корпус. Базэн отвечал, что материальная и моральная сила его войск с каждым днем слабеет, что он в тупике и вступит в переговоры при первой возможности — не относительно Меца, а относительно своей армии, что он согласится выйти из крепости с оружием и обозом, лишь бы сохранить порядок внутри страны. Получив от Базэна подпись под фотографией Гастингса рядом с подписью наследного принца, Ренье вернулся в главную квартиру Фридриха-Карла, но на следующий день снова приехал с известием, что Бисмарк разрешает одному из генералов отправиться к императрице-регентше. После отказа Канро-бера из Меца уехал Бурбаки. Императрица заявила ему, что не знает Ренье и не вступит ни в какие переговоры, чтобы не ставить палок в колеса «правительству национальной обороны», которое, в конце концов, может совершить чудо.

Но Базэн раскрыл свои карты, признавшись, что у него хватит продовольствия лишь до 18 октября, — и слово «капитуляция» уже было произнесено. 29 сентября Бисмарк прислал маршалу депешу, спрашивая, согласен ли он сдать мецскую армию на тех условиях, которые примет Ренье. И Базэн, вместо того чтобы с негодованием отвергнуть это предложение, ответил, что он согласен сдаться на почетных условиях, с тем чтобы крепость Мец не была включена в капитуляцию.

Сражение при Бельвю. Во время этих переговоров, парализовавших действия армии до той уже близкой и неизбежной минуты, когда она будет побеждена голодом, в лагере и городе Меце солдаты и горожане волновались. С целью смирить это брожение Базэн 7 октября дал бой при Бельвю или Ладоншане. Войска, особенно гвардейские стрелки и егеря, своей отвагой и пылом доказали, что еще способны на серьезное усилие. Но это усилие было последним; начавшийся с тех пор непрерывный дождь, непролазная грязь на бивуаках, постепенное уменьшение хлебного пайка, конина без соли, скука и уныние скоро довели их до самого жалкого состояния.

Миссия Буайэ. 10 октября Базэн созвал корпусных командиров па военный совет. Все высказались за то, чтобы держаться под Мецем до полного истощения запасов, вступить в переговоры с неприятелем и, если условия будут недостаточно почетны, пробиться сквозь блокаду. Через день в главную немецкую квартиру, в Версаль, был послан генерал Буайэ, адъютант и наперсник маршала, с тайной инструкцией от Базэна. Он сказал королю Вильгельму, что военный вопрос решен, что мецская армия не признает другого правительства, кроме регентства, что она — ядро порядка, единственная сила, способная одолеть анархию во Франции и представить те ручательства, каких потребует Пруссия.

17 октября Буайэ вернулся из Версаля, причем всю дорогу пруссаки охраняли его как парламентера. 18-го он доложил на военном совете, что Франция находится в плачевном положении, и передал условия Бисмарка: армия должна выйти из Меца и отправиться в один из неукрепленных городов, где Сенат и бывшая палата депутатов восстановят империю, но предварительно армия должна высказаться за императрицу-регентшу. 19-го корпусные командиры решили отправить Буайэ к императрице; империя, сказал Базэн, единственно законная власть, а присутствовавший на заседании генерал Шангарнье воскликнул, что необходимо спасти общество, что регентша примет прусские предложения, чтобы сохранить престол для своего сына, и войска по зову «энергичной и прекрасной женщины» последуют за ней всюду.

Буайэ увиделся с императрицей в Чизльхёрсте 22 октября. Но, прежде чем начать переговоры, регентша пожелала, чтобы мецской армии было дано двухнедельное перемирие с правом подвоза съестных припасов. Король Вильгельм отказал, и 24-го Бисмарк написал Базэну, что у него нет никаких гарантий; что французский народ и армия, по видимому, не расположены в пользу империи; что предложения, идущие из Англии, абсолютно неприемлемы и что он не видит никакой возможности достигнуть какого-нибудь результата путем переговоров.

Итак, политические комбинации Базэна не удались. «Он жестоко заблуждается, — говорили в немецком генеральном штабе, — если думает, что мы станем рассматривать его армию и Мец иначе как только с военной точки зрения». Какое дело было Бисмарку до восстановления империи? Со своей обычной проницательностью он на следующий день после сражения при Фрешвилере предсказал республику, и его мало заботилог будет ли это красная, синяя или серая республика, лишь бы он мог заключить с ней мир, выгодный для Германии[200].

Базэн капитулировал. Он тщетно просил, чтобы войска были посланы в Алжир, а Мец исключен из капитуляции. Фридрих-Карл ответил ему, что условия сдачи будут те же, что для Седана, и что крепость должна разделить участь армии.

Капитуляция была подписана вечером 27 октября. Она отдала в руки немцев, кроме крепости Меца и ее огромных боевых запасов, армию, насчитывавшую 173 000 человек.

По возвращении во Францию Базэн 10 декабря 1873 года был приговорен военным судом к смерти за то, что сдался в открытом поле, не исчерпав всех средств обороны и не сделав всего, что предписывали ему долг и честь. Мак-Магон, ставший президентом республики, смягчил кару своему товарищу по оружию, заменив казнь пожизненным заключением на острове св. Маргариты, но Базэн сумел бежать. В 1888 году он умер в Мадриде в большой бедности.

Его пример показывает, как правы были авторы Военного кодекса, воспретив всякие сношения с неприятелем. Базэн вел переговоры и интриговал, желая сыграть после войны роль Монка[201]. Но, будь он солдатом и только солдатом, он, может быть, придал бы событиям иной оборот. Он мог за месяц до капитуляции пробиться к Тионвилю или Шато-Салину; возможно, он потерял бы при этом половину своих войск, но другая половина пробилась бы и доставила бы армии национальной обороны необходимые кадры[202]. Или, если эта жертва казалась ему слишком тяжелой, он мог просто держаться крепко и стойко, тратя продовольствие крайне бережливо и собирая все припасы, какие только можно найти в окрестностях Меца, и при некоторой предусмотрительности ему удалось бы капитулировать не ранее декабря. Сдача 27 октября обеспечила немцам победу[203]. Армия Фридриха-Карла теперь освободилась; часть ее направилась на Луару, часть — на Сомму встречать и разбивать отряды, наскоро. сформированные провинциями для выручки Парижа, и Гамбетта с верным и скорбным предчувствием воскликнул, что «лавина катится из Меца».

Капитуляция Страсбурга. За месяц до Меца пал Страсбург. Немцам понадобилось всего шесть недель, чтобы овладеть этой крепостью. У нее не было отдельных фортов: устами Фроссара французское инженерное ведомство уверяло, что такие форты явятся скорее помехой, чем опорой, что неприятель не займет опасных высот, а если его артиллерия вызовет пожары, то их можно будет потушить пожарными насосами. В крепости не было казематов. Из 15 000 человек, составлявших гарнизон, едва 10 000 годились для боя, а во время вылазки 16 августа, спустя пять дней после появления врага, войска, охваченные паникой, бежали, бросив три орудия. Генерал Вердер, командовавший осаждающими, хотел сразу вынудить сдачу бомбардировкой. Но ему не удалось запугать население города; тогда он предпринял правильную осаду, не переставая, впрочем, засыпать Страсбург ядрами, — их упало в город и на наружные укрепления 193 000 штук. Оп атаковал северо-западный угол укрепленной линии со стороны Каменных ворот. Намеченные им параллели были скоро закончены. Мало-помалу его артиллерия приблизилась к стенам. Она сбила большую часть пушек осажденных и заставила последних оставить один за другим люнеты 44, 52 и 53, прикрывавшие фронт. Наконец она пробила брешь в двух бастионах, насыпь которых, отчаянно изрытая, представляла собой не что иное, как кучи земли. С часу на час ждали штурма. Но генерал Ульрих, комендант Страсбурга, капитулировал. 28 сентября немцы вступили в город, который под градом ядер и гранат, несмотря на пожары и ежедневно растущее разрушение, несмотря на все увеличивающееся количество раненых и убитых, проявил столько мужества и самоотверженности и так верно послужил своему отечеству — Франции, от которой его теперь отрывали. За неделю до этого был совершен геройский подвиг, граничащий с чудом: уроженец Страсбурга Эдмон Валантен, назначенный новым правительством на пост префекта департамента Нижнего Рейна, пробрался через неприятельские линии, переплыл приток Илля, вскарабкался под пулями французских часовых на крепостной вал и проник в город.

Другие осады и капитуляпии. Точно так же пало и большинство остальных крепостей. Они располагали для своей защиты негодными средствами: их укрепления были плохи и со всех сторон доступны обстрелу, гарнизоны лишены моральной стойкости, коменданты сплошь да рядом стары и не энергичны.

Птит-Пьер обороняли десятка три солдат под начальством фельдфебеля Бельца; 8 августа Бельц уничтожил весь боевой материал и присоединился к армии.

Другой блокгауз в Вогезах, Лиштамбер, где командовал пехотный лейтенант Арше, был подвергнут бомбардировке вюртембергским отрядом и капитулировал 9 августа; перед сдачей Арше привел в негодность все, чем мог бы воспользоваться неприятель.

Марсаль на верхнем течении Сейля сдался 14 августа II баварскому корпусу, сделав лишь один пушечный выстрел: в этом плохо укрепленном месте было 600 солдат, но ни одного артиллериста.

Гарнизон Витре-ле-Франсуа состоял приблизительно из тысячи мобилей; 26 августа они очистили крепость и в тот же день были взяты в плен 6-й кавалерийской дивизией в Эпансе на пути в Сент-Менегу.

Цитадель Лана сдалась 9 сентября без боя, едва появился неприятель; но один из смотрителей военного склада, по имени Анрио, в припадке отчаяния взорвал пороховой погреб и похоронил под развалинами около сотни немцев и триста французов.

Туль преграждал завоевателям железную дорогу из Фруара в Париж и заставил их потратить некоторое время на медленные и трудные обходы. 16 августа крепость отбила приступ, предпринятый авангардом IV корпуса; 23 августа она была бомбардирована VI корпусом, 10 сентября — артиллерией, которую немцы нашли в Марсале, 18-го — 42 полевыми орудиями; наконец, 23 сентября, она сдалась под убийственным огнем 62 орудий большого и малого калибра, установленных на горе Сен-Мишель.

Суассон сдался 16 октября 2-й ландверной дивизии после трехнедельной осады и четырехдневной бомбардировки. Он оборонялся храбро и энергично, но не мог устоять против артиллерии, поставленной на горе св. Женевьевы и горе Марион.

Шлештадт, защищенный лишь ветхими укреплениями, без прикрытий и казематов, сдался 23 октября, после недолгого сопротивления.

Нейбризах оборонялся дольше и сдался лишь после недельной бомбардировки, 10 ноября, после того как некоторые его кварталы превратились в настоящие каменоломни.

Верден вначале отбил приступ, предпринятый против него 23 августа саксонским наследным принцем. Затем в течение трех дней, с 13 по 15 октября, его обстреливали из французских пушек, вывезенных из Туля и Седана; его гарнизон, усиленный беглецами из армии Мак-Магона, сделал две удачных вылазки и энергично отвечал на артиллерийский огонь осаждающих. Наконец крепость сдалась 8 ноября, когда на холмах Сен-Бартелеми и Сен-Мишель развернулась цепь в сто с лишним орудий, обильно снабженных снарядами. Условия капитуляции были весьма почетны. Комендант крепости генерал Герен де Вальдерсбах добился того, что — в знак уважения к его доблестной обороне — весь боевой материал по заключении мира был возвращен Франции.

Тионвиль, осажденный 20 ноября и подвергнутый двухдневной бомбардировке из 76 орудий крупного калибра, выпустивших по нему 25 ООО гранат, сдался 24-го числа.

Ла Фер, осыпанный 25 ноября 3500 ядрами с вершины холмов Парка и Данизи, сдался на следующий день.

Фальсбург, атакованный 10 августа, бомбардированный 14-го войсками VI корпуса и обложенный со всех сторон 19-го, сдался лишь 12 декабря, когда не стало хлеба и треть города была разрушена бомбардировкой. Майор Тейльян исполнил все, что требует воинская честь: уничтожил орудия, боевые запасы и вообще все, что могло бы пригодиться врагу.

Монмеди, обстрелянный б сентября полевой артиллерией и обложенный 15 ноября, капитулировал 14 декабря после двухдневной бомбардировки; большей части его гарнизона удалось перебраться на бельгийскую территорию.

Мезьер, бомбардированный 31 декабря, открыл ворота 2 января 1871 года, после того как по нему было выпущено 12 000 снарядов.

Рокруа был взят 5 января совсем невзначай. Полевые орудия четыре часа обстреливали эту маленькую крепость. Не достигнув цели, немцы решили уйти, но, прежде чем удалиться, в последний раз потребовали от коменданта сдачи, на что он ответил согласием.

По Лонгви осаждающие за четыре дня выпустили 28 000 «нарядов с окрестных высот — Мекси, Ромена и горы Ша; 23 января крепость капитулировала.

Лангр, Безансоп и Оксонн не подвергались осаде. Генерал фон дер Гольц 18 декабря обложил Лангр и собирался бомбардировать город из 39 орудий крупного калибра, когда известие о движении Бурбаки заставило его уйти на восток.

Неприступный Бич был до конца военных действий охраняем двумя батареями.

Организация завоеванной страны. В самом разгаре этих осад и передвижений немцы организовали управление завоеванной страной. 16 сентября было учреждено в Реймсе генерал-губернаторство, которому должны были подчиняться Есе занятые немцами области, кроме Эльзаса и Лотарингии. Всюду были назначены префекты, супрефекты, гражданские комиссары, обязанные взимать налоги и следить за тем, чтобы способные к военной службе мужчины не шли на призыв национальной обороны. Из полевых батальонов и ландвера были сформированы этапные войска, охранявшие перевозку боевых припасов и провианта по железным дорогам, ведущим от Рейна к Сене. Строжайшими, беспощадными репрессиями войскам была гарантирована безопасность от нападений и беспрепятственное сообщение. Вольные стрелки были объявлены вне военных законов, и те селения, где ими был убит или ранен немец, несли круговую ответственность и карались с крайней строгостью. Абли, Этрепаньи, Шеризи, деревни Мезьер, Пармен, Даннемуа и Муаньи в окрестностях Манта были сожжены. В ночь с 21 на 22 января 250 Еогезских партизан, собравшихся близ Ламарша под командой майора Бернара, взорвали мост в Фонтенуа между Тулем и Нанси. Фонтенуа был сожжен, а Лотарингия обложена контрибуцией в 10 миллионов франков. Один немецкий унтер-офицер пал в схватке с вольными стрелками близ Во в Арденнах, — немцы заставили вольных жителей в числе сорока человек собраться в церкви и указать трех из своей среды, которые и были расстреляны. Немцы вообще довели систему военного террора до совершенства. Они брали заложников из среды гражданского населения и отсылали их в Германию. Они сажали на паровозы местных нотаблей — мэров, муниципальных советников, крупных землевладельцев, — чтобы удерживать больных стрелков от покушений на поезда. Нансийских рабочих заставили работать в принудительном порядке, пригрозив, в случае отказа, расстрелом всех старших мастеров[204].

Морские операции. У немцев тогда не было военного флота, и побежденные могли во вторую половину войны беспрепятственно получать из Америки оружие и боевые припасы. Зато и Франция, замышлявшая в начале войны десант на берегах Балтики, была вынуждена после первых поражений призвать своих моряков в армию. Поэтому на море разыгрались лишь незначительные операции. 24 июля французская эскадра под командой Бюэ-Вильомеза отплыла из Шербурга в присутствии императрицы и при кликах толпы; она недолго по-крейсеровала в Балтийском море и вскоре вернулась, пустив несколько ядер в прусские канонерки на высоте Рюгена. Другая эскадра, под командой адмирала Фуришона, появилась в Северном море и бросила якорь у Гельголанда, но и она не предприняла никаких серьезных действий из-за дурной погоды. В декабре флот под командой Гейдона показался в Балтике, в Северном море, в устье Эльбы и захватил несколько торговых судов. В отместку прусский корвет «Августа» в январе 1871 года потопил в устье Жиронды два торговых судна и один пароход с грузом продовольствия и после этого доблестного подвига поспешил- укрыться в испанском порту Виго. 9 ноября 1870 года в водах Гаванны произошло морское сражение между французским авизо «Ле Буве» и прусской канонеркой «Метеор». На «Буве» ядром продырявило котел, на «Метеоре» сбило грот-мачту и фок-мачту, после чего оба судна направились в нейтральный порт Гаванну исправлять свои аварии.

4 сентября, в то время, когда Законодательный корпус обсуждал положение дел, толпа ворвалась в зал заседаний. Чтобы устранить будущих вождей коммуны, Гамбетта, Фавр, Ферри и др. отправились в Ратушу и там провозгласили республику. Тотчас же организовалось правительство национальной обороны. В него вошли все парижские депутаты, за исключением Тьера, а именно: Эммануэль Араго, Кремьё, Фавр, Ферри, Гамбетта, Гарнье-Пажес, Глэ-Бизуэн, Пель-тан, Пикар, Рошфор, которого предпочли «лучше иметь внутри, чем снаружи», Жюль Симон и генерал Трошю. Назначенный недавно губернатором Парижа Трошю в целях сплочения армии потребовал для себя председательства, что и было ему дано без прений. Министром внутренних дел был назпачен Гамбетта, финансов — Пикар, юстиции — Кремьё, народного просвещения — Симон, иностранных дел— Фавр, военным— генерал Лефло, морским — адмирал Фуришон, общественных работ — Дориан и торговли — Маньин. Мэром Парижа был назначен Этьенн Араго, его товарищами — Бриссон, Флоке, Кламажеран и Дюрье. Ферри исполнял обязанности сенского префекта. Полицейская префектура последовательно находилась в руках Кератри, Эдмона Адана и Крессона.

Одним из первых действий нового правительства был созыв на 16 сентября Учредительного собрания. Но произвести выборы можно было только во время перемирия, и потому они были отсрочены после свидания Фавра с Бисмарком в Ферьере (20 сентября). Министр иностранных дел заявил, что Франция не уступит ни одной пяди своей земли и ни одного камня своих крепостей; на это Бисмарк ответил, что Германия требует Страсбург, ключ своего дома, и условиями перемирия поставил сдачу Бича, Туля и Страсбурга, продолжение войны вокруг Меца и оккупацию немцами форта Мон-Валерьен. Однако правительство национальной обороны отказалось сложить оружие. «Неприятель, — сказало оно, — предоставил нам выбирать между бесчестьем и выполнением долга; колебаний быть не может. Париж будет обороняться до последней возможности, департаменты поддержат его, и с божьей помощью Франция будет спасена».

Правительство осталось в Париже. Хотя этот город, находившийся на осадном и военном положении, не мог теперь считаться административным центром, но он был важнейшим пунктом обороны, и тогда полагали, что власть должна находиться там, где опасность всего сильнее.

Впрочем, три члена правительства — старик Кремьё, взбалмошный Глэ-Бизуэн и адмирал Фуришон, человек способный и благоразумный, но слишком осторожный и малоизвестный, — отправились в Тур, чтобы организовать силы провинции. Военным ведомством руководил Фуришон. 17 сентября, когда но распоряжению его двух товарищей генералы, командовавшие территориальными дивизиями, были подчинены гражданским комиссарам, он подал в отставку.

Артеней и первое взятие Орлеана. Тем временем в Бурже сформировался новый, XV армейский корпус, под командой генерала де ла Мотруж, насчитывавший 60 000 человек. 10 октября у Артеней его авангард попытался остановить прусские и баварские войска, которые Танн и Виттих вели на Орлеан. Де ла Мотруж потерпел поражение, и на следующий день немцы заняли Орлеан после ожесточенного боя в окрестностях и предместьях.

Шатодён. Неделю спустя (18 октября) Виттих двинулся на Шатодён, тогда как Танн остался в Орлеане. Виттих наткнулся на вольных стрелков под командой Липовского и национальную гвардию Шатодёна, которая в течение нескольких часов, до самой полуночи, упорно дралась на улицах и в домах. Доблестный город был наполовину сожжен, но его сопротивление не забыто и по сей день.

Гамбетта и Фрейсине. Оборона провинции сделалась теперь более энергичной. Ее душой стал Гамбетта — самый молодой, самый смелый, самый кипучий из членов правительства. 7 октября пылкий трибун, совершенно несведущий в военном деле, но полный энергии и патриотизма, объятый страстной жаждой реванша, покинул на воздушном шаре Париж и спустился близ Мондидье. На следующий день он был в Туре. Гамбетте принадлежал решающий голос, он сразу объединил в своих руках министерства внутренних дел и военное.

В качестве военного министра он нуждался в помощнике. Он остановил свой выбор на Шарле де Фрейсине, горном инженере, бывшем начальнике движения Южных железных дорог, назначенном тотчас после 4 сентября префектом департамента Тарн-и-Гаронны. Человек образованный, проницательный, работящий, положительный и флегматичный, умевший подчас властным тоном делать полезные указания, Фрейсине отнюдь не был стратегом; он думал, что войска могут совершать передвижения на поле битвы с такой же быстротой и точностью, с какой отдаются в кабинете распоряжения; он не сумел сообщить обороне общий импульс и направление; он не понял, что лучшей оборонительной системой является партизанская война — война, состоящая не из правильных битв и красивых маневров, а из мелких стычек, которые в конце концов утомляют и истощают врага, что нужны не крупные операции с целью освободить Париж от осады, а стычки, внезапные нападения, мелкие набеги, направленные на пути сообщения противника. Между тем Гамбетта считал его вторым Карно[205]. Как и все французы со времени поражений под Фрешвиле-ром и Седаном, он считал всех профессиональных военных людьми ограниченными, способными только осуществлять замыслы ученых стратегов. Он мечтал, «порвав с традицией, возобновить легендарные чудеса 1792 и 1793 годов. Он верил, что Франция, обновленная установлением республики, отразит иноземное нашествие могучим порывом, как в конце XVIII века, и клялся, что народ преградит путь деспоту. Оп забывал, что в свое время добровольцы навлекли много невзгод на революцию своей недисциплинированностью и трусостью, что первую республику спасла не храбрость ее ополчений, а разногласия в среде коалиции, что в 1793 году немцы, нерешительные и малочисленные, топтались на одном месте в нескольких милях от границы, а теперь, объединенные, победоносные, неисчислимые, они стояли не на Зауере и Шельде, а на Сене и Луаре — в сердце Франции»[206].

Однако Гамбетта и Фрейсине с помощью директоров министерства — Ловердо, Гака и Тума — развивали необычайную деятельность. Они спасли честь французского имени. Большинство генералов, привлеченных ими к командованию, признало, что делегация сумела путем быстрых и энергичных мероприятий подкрепить действующие корпуса и, несмотря на суровую зиму и заторы на железных дорогах, обеспечить солдат всем необходимым. Было сформировано 238 новых батарей, и 11 армейских корпусов с 600 000 человек выросли словно из-под земли, другими словами — по 2 батареи и по 5000 человек в день!

Под знамена были призваны все остатки запаса, бывшие солдаты моложе 35 лет, набор 1870 года, вся мобильная гвардия и так называемые «мобилизованные», или «старые холостяки», наконец, все национальные гвардейцы, холостые и бездетные вдовцы моложе 40 лет. Но офицеров нехватало. Новый офицерский корпус был почти столь же неопытен, как солдаты, и не умел внушить своим людям повиновение. И разве могли устоять против сметливого, ловкого в передвижениях, самоуверенного и выносливого врага, воодушевленного своими успехами, эти маршевые полки, эти батальоны мобилей, эти ополченцы — все новые, необученные, недисциплинированные войска, порывисто-отважные, но неспособные долго терпеть усталость, стойко переносить лишения и упорно добиваться решительных результатов, обескураженные, подавленные, недоверчивые и, вопреки ожиданию, не привыкшие к войне, хотя и воевавшие беспрерывно? «Как бы ни был велик патриотизм нации, — сказал Бисмарк Жюлю Фавру, — она не в силах разом создавать армии, и если бы можно было, дав гражданину в руки ружье, превратить его тем самым в солдата, глупо было бы тратить наибольшую часть народного богатства на содержание постоянных армий».

Кульмье. Гамбетта начал свою новую деятельность блестящим успехом. Покинув Орлеан, генерал де Мотруж отвел свой XV корпус в полном расстройстве в Ла Ферте Сент-Обен на левом берегу Луары. Он был смещен за то, что в бою под Артеней употребил в дело лишь часть своих сил. Его сменил д' Орелль де Паладин, человек твердый и строгий. Он собрал свои войска в Сальбрисе и, не без успеха, постарался обучить их, поднять их дух и — как выразился Фрейсине — обработать их своей суровой дисциплиной. Вскоре д'Ореллю было вверено командование, кроме XV корпуса, еще XVI корпусом, сформированным в Влуа и находившимся под начальством сперва Пурсе, потом Шанзи. Этим двум корпусам делегация поручила отбить у неприятеля Орлеан.

Они успешно выполнили свою задачу. 9 ноября луарская, или, как ее обыкновенно называли, первая луарская армия, за два дня до того участвовавшая в бою при Вальере, одержала единственную полную и неоспоримую победу, что суждена была Франции за всю эту кампанию.

Генерал Танн, предупрежденный во-время, очистил Орлеан и сосредоточил свои 15 000 человек вокруг Кульмье. Но он не мог устоять против атаки 60 000 французов, которые шли на него по этой голой и почти гладкой широкой равнине двумя линиями, в отличном порядке, словно на смотру. Воодушевленные примером своих генералов, шедших впереди, молодые французские солдаты штурмом взяли деревни, окопанные и укрепленные баварцами, — Ваккон, Кульмье, Жемини, Розьер, Шан, Ормето. В 4 часа пополудни Танн отступил к Артеней. Он был разбит, но не вполне, как надеялась турская делегация. Один кавалерийский генерал[207], получив приказание обойти немцев, попусту обстрелял их из пушек, а Мартен де Пальер, двигавшийся через Жиан, чтобы преградить путь генералу Танну, опоздал; французы думали, что враг будет дольше сопротивляться, и Мартен де Пальер получил приказание выступить лишь 10-го вечером или 11-го утром.

Д'Орелль был назначен главнокомандующим луарской армии, и люди нетерпеливые верили, что оп двинется к Парижу и прорвет линию блокады. Но благоразумный д'Орелль понял, что его войска еще недостаточно закалены в бою и слишком плохо вооружены для такого безрассудно смелого наступления, и расположился в Орлеапском лесу, устроив себе обширный укрепленный лагерь, который простирался от Шапеля до Луары через Жиди и Шевильи. К тому же он знал, что принц Фридрих-Карл, освободившись после сдачи Меца, форсированными маршами ведет три своих корпуса — III, под командой Константина Альвенслебена, IX, под командой Манштейна, и X, под командой Фойгтс-Ретца, и он хотел иметь свои войска под рукой, чтобы встретить атаку немцев на хорошо изученной и тщательно подготовленной позиции, огражденной окопами и защищенной дальнобойными морскими орудиями.

Вон-ла-Роланд. Но делегация, озабоченная прежде всего мыслью о снятии осады с Парижа, что она считала «главной целью всех операций», в своем лихорадочном нетерпении торопила д'Орелля выйти из леса. Она предоставила в его распоряжение, кроме XVI корпуса под начальством Шанзи, еще три новых корпуса — XVII, XVIII и XX, под командой Сони, Бильо и Круза. Почему же не идти вперед со всеми этими силами, уже насчитывавшими 250 000 человек? Делегация позабыла о том, что большинство этих людей — не солдаты и что эти многочисленные полки, не организованные и не обученные, плохо снаряженные, плохо одетые, плохо вооруженные и далеко не готовые к бою, не смогут устоять против немцев.

Спеша действовать или, как она сама выражалась, «сделать что-нибудь», делегация взяла на себя руководство операциями обоих крыльев армии. 24 ноября она двинула на Питивьер 1-ю дивизию XVI корпуса под командой Мартена де Пальера и два корпуса Круза и Бильо. Но Мартен де Пальер застрял на плохих дорогах из Шильёр-о-Буа, а стычки при Ладоне и Мезьере, где три бригады Фойгтс-Ретца наткнулись на войска Круза и Бильо, только заставили Фридриха-Карла держаться настороже.

Спустя четыре дня, 28 ноября, по распоряжению делегации, XVIII и XX корпуса, объединенные под начальством Круза, снова двинулись вперед, и результатом этого наступления был опять лишь ряд бесплодных и кровопролитных боев. Круза взял Сен-Лу, Нанкрэ, Батильи, но встретил под Бон-ла-Роландом очень упорное сопротивление. Бильо овладел Мезьером, Жюранвилем, Лорси, Котеллем, но лишь ночью подошел на выручку Круза, который тем временем отступил. В этом сражении, как позднее на берегах Лизэны, немцы, уверенные в своей стойкости, широко растянули свой фронт; как ни была жидка их боевая линия, она победоносно отражала натиск французов, и Фойгтс-Ретц, стоявший один со своим X корпусом, бросивший в бой все свои войска до последнего человека и совершенно не имевший резервов, отбивался на все стороны до прибытия двух кавалерийских дивизий, присланных Альвенслебеном.

Луаньи — Пупри. В это время депеша, отправленная из Парижа на воздушном шаре, возвестила, что из столицы предполагается вылазка навстречу луарской армии. Воздушный шар опустился в Норвегии, и депеша прибыла с опозданием — в тот самый день, когда уже началось наступление парижан. Делегация отдала приказ немедленно идти к Фонтенебло через Питивьер и Вон-ла-Роланд. Но войска, растянутые на протяжении 60 километров, не имели возможности поддерживать друг друга. Слева (первый — в Сен-Перави, второй — в Маршнуарском лесу) стояли XVI корпус Шанзи и XVII — Сони, в спешном порядке прибывшие из Шатодёна, куда правительство, введенное в заблуждение ложными слухами, зря направило их; в центре — перед Орлеаном — XV корпус, которым лично командовал д' Орелль и в состав которого входили дивизии Мартена де Пальера, Мартино и Пейтавена; справа, у Бельгарда, по направлению к Жиану, — XVIII и XX корпуса Бильо и Круза.

Всего дальше от предполагаемого поля сражения находился Шанзи. Он выступил первым и 1 декабря выбил баварцев генерала Танна из нескольких деревень — Гильонвиля, Гомье, Терминье, Фаверолля и Виллепиона.

Но 2 декабря перед Шанзи оказались все силы великого герцога Мекленбургского, которому Мольтке поручил прикрывать дорогу на Париж; к баварцам присоединились две пехотные и три кавалерийские дивизии. Несмотря на всю энергию свою и своих помощников, Барри и Жорегиберри, Шанзи тщетно пытался овладеть Люмо и замком Гури. Он потерял Луаньи в то самое время, когда Сонй, находившийся в резерве, прибыл из Патэ. Сонй имел в своем распоряжении только артиллерию, одну пехотную бригаду, мобильную-гвардию департамента Кот-дю-Нор и папских зуавов[208], иначе говоря — добровольцев из Западной Франции. Он установил свои батареи в Виллепионе и послал 51-й маршевый полк к Луаньи. Этот полк бежал. Вне себя, Сонй во главе трехсот папских зуавов бросился на Луаньи под градом снарядов, взял одну ферму, Виллур, но не достиг Луаньи; он сам пал, тяжело раненный, и с ним начальник его штаба Буйлье и полковник Шарет; уцелело только 60 зуавов.

Две дивизии XV корпуса, под командой Мартино и Пейтавена, прикрывавшие правое крыло Шанзи, были отброшены — одна у мельницы Мораль, другая перед деревней Пупри.

Вторичное взятие Орлеана. Неудача при Луаньи — Пунри вынудила луарскую армию к отступлению. На ее левом фланге одна из трех дивизий Шанзи, дивизия Моранди, спаслась в Гюэтр, под прикрытие Орлеанского леса, и помощники Сонй уверяли, что XVII корпус совершенно изнурен и неспособен к дальнейшим действиям. На его правом фланге войска Бильо и Круза, до сих пор остававшиеся под непосредственным руководством Фрейсине и слишком поздно переданные д'Ореллю, стояли чересчур далеко, чтобы быть сколько-нибудь полезными. Ослабленные боем при Бон-ла-Роланд, они позволили генералу фон Гартману, располагавшему всего одной конной дивизией, 4 батальонами и 6 орудиями, удерживать их на месте. Оставался центр, занятый XV корпусом, который уже значительно пострадал в сражении под Пупри. Фридрих-Карл легко опрокинул его концентрической атакой. Выбитый 3 декабря из Шильёр-о-Буа и Шевильи, этот корпус вынужден был отступить в крайнем расстройстве и не мог удержаться даже за ложементами и окопами, с таким трудом возведенными перед Орлеаном. Солдаты и офицеры были деморализованы. Они переполняли кабаки и кафе. Тщетно д'Орелль и чины его штаба пытались собрать эти рассеянные банды и снова повести их в бой. Пальер, соединив остатки трех дивизий XV корпуса, некоторое время защищал подступы к городу с помощью морской артиллерии, которой командовал флотский капитан Рибур. Но 4 декабря, в половине двенадцатого ночи, он эвакуировал Орлеан. Делегация возложила всю ответственность за катастрофу на д'Орелля: его обвиняли в том, что он не сосредоточил своих войск, «не противопоставил всю совокупность своих сил неприятельским атакам», хотя д'Орелль в своих депешах все время протестовал против дробления армии; у него отняли командование.

Жон. Первой луарской армии более не существовало. Шанзи, не имея возможности исполнить приказ д'Орелля о продвижении к Орлеану, остался с XVI и XVII корпусами на правом берегу реки. Остальные войска, т. е. XV, XVIII н XX корпуса, перешли на левый берег: XV — по Орлеанскому каменному мосту, которого за недостатком пороха он не мог взорвать, XVIII — по висячему мосту в Сюлли, XX — по мосту в Жаржо.

Правительство, которому грозила теперь непосредственная опасность, покинуло Тур и переселилось в Бордо. Но оно не пало духом. Гамбетта твердил, что он неспособен к отчаянию. Были сформированы две армии: вторая луарская под начальством Шанзи, из XVI и XVII корпусов, и будущая восточная армия под командой Бурбаки, составленная из XV, XVIII и XX корпусов, которые отвели к Буржу, чтобы дать им возможность оправиться от лишений и смертельной усталости.

Шанзи был настоящий полководец — твердый, непоколебимый, никогда не терявший надежды на успех. Мыслью о наступлении он старался воодушевить войска и придать им смелости; он твердо решил освободить Париж и, по его собственному выражению, упорно цеплялся за эту мысль.

Отступив за лес Монпипо, он загородил просеку, по которой должен был пройти неприятель, направляясь из Орлеана в Тур, и вечером 5 декабря расположился в Жоне, в неровной местности, простирающейся от Лоржа до Божанси. Левым флангом он упирался в Маршнуарский лес, а правым — в Луару. Теперь его армия состояла из трех корпусов: XVI, под командой адмирала Жорегиберри, XVII, под командой генерала Коломба, и XXI, только что сформированного в Мансе и отданного под начальство флотского капитана Жореса.

7 декабря великий герцог Мекленбургский атаковал Шанзи. Исход боя остался нерешенным: у Месса французы отступили, зато они вытеснили неприятеля из Кравана и Бомона и удержали свои линии, так что ночевали на своих прежних позициях.

8-го Танн и великий герцог начали бой, известный под именем дела при Божанси или Виллорсо. Огонь шаспо и митральез производил сильные опустошения в немецких войсках; они оставили в руках французов Бомон и Леме; одно время генерал Танн был в очень критическом положении; к концу боя у него истощились огнеприпасы, и он располагал всего двумя ротами, которые не решался бросить «в этот ад, где они испарились бы, словно капля воды на ярком пламени». Но на крайнем правом фланге армии Шанзи колонна Камо вынуждена была очистить Верной, Месса и Божанси.

Шанзи, однако, не отступил. Он отвел свое правое крыло на высоты Тавера и сопротивлялся весь день 9 декабря с прежним упорством; он очистил Вильжуан и Ориньи, но оттеснил прусские батальоны за Таверский овраг.

10-го он вновь захватил Ориньи, и если немцы вторично заняли Вильжуан, то он со своей стороны овладел замком Кудрэ.

Вандом. Говорят, этот четырехдневный бой является, быть может, славнейшим моментом в истории национальной обороны. Танн не скрывал от себя, что пехота I баварского корпуса совершенно истощена: с 1 декабря она потеряла на поле битвы треть солдат и больше половины офицеров. Но Фридрих-Карл подоспел на помощь великому герцогу. Войска его IX корпуса приближались по левому берегу Луары, взяли внезапным налетом замок Шамбор и появились под Блуа. Шанзи грозила опасность обхода, и в этом критическом положении он призвал к себе на помощь Бурбаки и поручил ему, двинувшись немедленно на Орлеан, остановить Фридриха-Карла. Но Бурбаки ответил, что не может требовать наступления от своей измученной армии. Шанзи настаивал, и правительство поддержало просьбу генерала своим приказом. Бурбаки вновь — и совершенно справедливо — возразил, указав на плачевное состояние своих солдат, терпевших нужду в одежде и продовольствии, на отощавших и сплошь ободранных лошадей, на крайнюю усталость армии, которая неминуемо распадется при первой попытке двинуть ее вперед. 11 декабря Шанзи отступил к Ванд ому и 13-го пошел вдоль Луары.

Фридрих-Карл последовал за ним со всеми своими силами. 14 декабря он занял Фретеваль, на следующий день — Бель-Эссор. Шанзи принужден был отойти еще дальше. Под непрерывным дождем, в жестокий холод он направился к Мапсу. Целые батальоны разбегались; множество солдат тащилось позади колонн или разбрелось по фермам. Иные умышленно отставали или уходили в сторону, чтобы попасть в плен к немецким уланам; другие опережали армию, торопясь добраться до Манса, где надеялись найти отдых и конец своим страданиям. Тем не менее неприятель почти не тревожил Шанзи во время этого отступления. Фридрих-Карл, обманутый диверсией Бурбаки, прогнавшего из Жиана баварский отряд, поспешил к Орлеану.

Мане. Прибыв 19 декабря в Мане, Шанзи поспешил реорганизовать свою армию, перенесшую столь тяжкие испытания. Спустя четыре дня две колонны мобилей под начальством Руссо и Жуффруа отправились: одна к Ножан-ле-Ротру, другая — к Вандому с целью разведать положение неприятеля и замаскировать движение к Парижу, которое снова задумывал настойчивый генерал. Эти две колонны сначала имели успех в нескольких мелких стычках, и колонна Жуффруа добралась до предместий Вандома; но скоро они были вынуждены отступить перед более значительными неприятельскими силами: подошли великий герцог Мекленбургский и Фридрих-Карл: первый — через Ножан-ле-Ротру и долину Гюиня, второй со своими тремя корпусами — III, IX и X — под командой Альвенслебена, Манштейяа и Фойгтс-Ретца через Сен-Калэ, Вандом и Тур. Против Шанзи сосредоточились таким образом 58 000 пехоты, 15 000 кавалерии и 300 орудий.

6 января начался ряд боев, объединяемых немцами под названием «сражения при Маисе», или «семи дней перед Мансом». Бой жарко кипел на этой волнистой, неровной местности, пересеченной изгородями и возвышенностями, удобной для оборонительной войны, а к топографическим препятствиям присоединилась еще вдобавок отвратительная погода; снежные вихри мешали глядеть вдаль, вследствие оттепели образовалась глубокая грязь, замедлявшая движение, а наступивший вслед за оттепелью мороз образовал гололедицу, вследствие чего дороги сделались скользкими и почти непроезжими. Но немцы приближались с уверенной медлительностью, и, по их собственным словам, войска, которыми они собирались сломить энергичное сопротивление Шанзи, были отборные, закаленные войска — Kerntruppen.

9 января великий герцог Мекленбургский на своем правом фланге отнял у генерала Руссо деревни Коннерре и Торинье; в центре Альвенслебен занял Арденэ, а за ним надвигался Манштейн; на левом фланге показался Фойгтс-Ретц.

10-го немцы овладели Паринье-л'Эвек и Шанже. В нескольких местах французы дрались геройски. Но их генералы единодушно уверяли, что солдаты изнемогают и способны еще разве лишь удерживать свои позиции; за наступление высказался один Шанзи.

Решительный бой разыгрался 11 января в местности, покрытой снегом, при холодной и ясной погоде. Героем этого дня, как и следующих дней, был Жорес, стойко державшийся против великого герцога Мекленбургского между Сартой и Гюинем, на возвышенности Сарже, к северу от Манса. Он удержал за собой Пон-де-Жен, и герцогу не удалось соединиться с Фридрихом-Карлом.

В центре, между Гюипем и дорогой на Сен-Калэ, Коломб боролся с Альвенслебеном и Манштейном. Он потерял деревню Шампане и — несмотря на храбрость флотского капитана Гужара — большую часть плоскогорья Овур; зато он удержал в своих руках высоты Ивре-л'Эьек.

Ввиду этих обстоятельств Шанзи не терял надежды на успех и одобрительно отзывался о поведении своей армии. Но при наступлении ночи французский правый фланг, где Жорегиберри при содействии Жуффруа и Рокебрюна до сих пор держался твердо, вдруг попал в критическое положение: авангард Фойгтс-Ретца, подходивший по Турской дороге, под прикрытием ночи внезапно напал на ополченцев департамента Нль-э-Вилэн, на холме Тюильри. Французы сделали попытку вернуть себе эту позицию, но войска рассеялись, и как в течение ночи, так и на рассвете оказалось невозможным собрать их в одно место; солдаты отказывались итти вперед и ложились на снег. Такое же смятение воцарилось повсюду. Ни один генерал не ручался за своих людей. Утром дивизия Париса, охваченная паникой, очистила плоскогорье Овур.

12 января Шанзи, за два дня до того формально запретивший думать об отступлении и объявивший, что надо держаться до последней крайности, теперь, плача от бешенства, оставил Мане. Сначала он хотел отступить к Алансону, чтобы остаться поближе к Парижу, но правительство приказало ему отойти к Лавалю, чтобы прикрыться рекой Майенной. XXI корпус Жореса еще держался твердо; он прикрывал отступление, а 13-го числа у Силле-ле-Гильом ожесточенной ружейной пальбой и залпами из митральез отбросил немецкую колонну, преследовавшую части, разбитые при Мансе. Но другая немецкая колонна, под командой генерала Шмидта, оказалась счастливее 14 и 15 января в боях при Шассилье и Сен-Жан-сюр-Эвр, где она захватила большой обоз и около тысячи пленных из состава XVI корпуса. Этот корпус, как и XVII, представлял собой теперь, по выражению Жорегиберри, лишь толпу беглецов, объятых невообразимым смятением.

Правда, и неприятель почти до конца исчерпал все свои силы. Некоторые немецкие полки потеряли две трети офицеров; иными ротами командовали фельдфебели. Немецкие солдаты до того обносились, что надевали крестьянские холстинные штаны или синие штаны мобилей, сорвав с них предварительно красную выпушку; иные шли в деревянных башмаках, у других вместо обуви остались одни полотняные обмотки. Но и луарская армия была истощена вконец, и вместе с нею пала последняя и главная опора национальной обороны. Между тем немецкое нашествие непрерывно ширилось: 17 января после короткого боя с вольными стрелками Липовского великий герцог Мекленбургский вступил в Алансон, а 19-го колонна под начальством генерала Гартмана заняла Тур.

Оборона Вогезов. Ко второй половине сентября батальоны мобилей и волонтеров сформировались в Вогезах. Генералу Камбриэлю было поручено соединить их в так называемый восточный корпус. Но XIV немецкий корпус под командой Вердера двинулся на него через Донон. Несмотря на мужество национальных гвардейцев, оборонявших Раон-л'Этап и Рамбервилье, несмотря на энергию генерала Дюпре, давшего 9 октября генералу Дегенфельду неудачный бой при Вюргонсе, и несмотря на схватки при Вровельере и Брюйере, немцы- «заняли Эпиналь, Люр и Люксейль.

Опасаясь быть окруженным в горах, Камбриэль отступил к Безансону, Вердер преследовал его, но Камбриэль занял превосходную позицию, почти неприступную с фронта и представлявшую неодолимые трудности для обхода, именно Шатильон-ле-Дюк и Оксон-Дессю, на левом берегу Оньона. При поддержке безансонского гарнизона восточный корпус 22 и 23 октября оттеснил немцев, которые устремились обратно к Дижону.

Взятие Дижона. Диясон могли защищать три армии, впрочем, едва ли заслуживавшие этого названия: восточный корпус под начальством Камбриэля, вогезская армия, формировавшаяся в Доле под начальством Гарибальди, и кот-дорская армия, которой тогда командовал полковник Фоконне. Но Камбриэль отказался идти на верное поражение. Гарибальди, располагавший тогда только двумя бригадами, не тронулся с места. Фоконне один вступил в борьбу; он был смертельно ранен, и Вердер 30 октября занял Дижон, который стал для немцев новым фуражировочным центром.

Делегация уволила Камбриэля и назначила на его место Круза; восточный корпус, числившийся теперь XX корпусом, присоединился к луарской армии. В районе Соны и Роны остались только вогезская армия и корпус, с грехом пополам формировавшийся в Лионе стараниями префекта Шальмель-Лакура и генерала Брессоля.

В вогезской армии, которую Гарибальди перевел из Доля в Отэн, в конце концов набралось 16 000 человек. Но она занималась только смотрами, а ее предводитель, больной и одряхлевший, всецело подпавший под влияние своего начальника штаба, аптекаря Бордона, действовал за свой страх и риск, совершенно не считаясь с директивами правительства и, как выражался Бордон, «без всякого постороннего вмешательства», с безусловной независимостью. Тем не менее, один из сыновей Гарибальди, Ричьотти, 27 ноября при Шатильоне-на-Сене нечаянным нападением разбил немецкий этапный отряд. Спустя неделю вогезская армия двинулась к Дижону и заняла Паск и Пренуа. Но у Отвиля она была охвачена паникой и 27 ноября поспешно вернулась в Отэн. Генерал Келлер двинулся за ней по пятам с одной бригадой; 1 декабря он смело ударил на Отэн, и если бы не мобили, мужественно выдержавшие натиск, если бы не удаль поляка Воссак-Гауке, город попал бы в руки неприятеля.

Битвы при Нюи. Эту неудачу гарибальдийцев искупил капитан генерального штаба Кремер, которому Брессоль вверил начальство над отрядом в 6000 человек. 20 ноября он при Нюи разбил отряд, высланный на разведку штабом Вердера, а 3 декабря бросился навстречу бригаде Келлера, шедшей из Отэна, и у Шатонёфа вывел у нее из строя более 200 человек.

Мольтке отдал приказ оттеснить Кремера, чтобы изолировать Безансон и прикрыть осаду Бельфора. 18 декабря ба-денская дивизия Глюмера атаковала Кремера у Нюи на плоскогорье Шо. Баденцы потеряли 900 человек; но, в то время как мобили Жиронды доблестно дрались, ронские ополченцы отказались идти вперед. Кремер отступил к Бону и оттуда к Шаньи.

Восточная кампания.[209] Тут-то и была произведена та памятная диверсия, которую принято называть Восточной экспедицией и которая оказалась разом и запоздалой и преждевременной: запоздалой — потому, что лучше было выступить из Безансона в октябре и, опираясь правым флангом в Бельфор, а левым в Лангр, вступить в Лотарицгию по долинам Мааса и Мозеля, снова занять ущелья в Вогезах, отрезать врага от Эльзаса и попытаться освободить Мец от блокады; преждевременной — потому, что не следовало выступать в поход, не дождавшись окончания самых сильных холодов и не собрав в Везансоне и на Юрском плоскогорье максимального количества войск и припасов.

Делегация решила вытеснить Вердера, стоявшего на квартирах в Дижоне, освободить осажденный Бельфор и перерезать немецкие сообщения. Выполнение этой задачи было поручено армии, насчитывавшей свыше 100 000 человек. В ее состав вошли четыре корпуса: XV — Мартино, XVIII — Бильо, XX— Кленшана и XXIV — Брессоля; кроме того, дивизия Кремера и резерв под начальством флотского капитана Паллю де ла Барьер. Главнокомандующим был Бурбаки. Но он уже утратил свой прежний пыл; он повторял, что ставить на карту последнюю ставку можно только наверняка; он не верил в свои войска и был не в силах увлечь их за собой. Оп боялся, как бы на него не пало подозрение: «Предвижу заранее, что случится, — сказал он. — Как только пойдет дождь или снег, солдаты станут вопить об измене; да и как мне не изменить, если я был адъютантом у императора!»

Начало экспедиции было испорчено невероятными проволочками. Бригады и дивизии чрезвычайно медленно прибывали по одноколейной железной дороге. Ни склады, ни обозы не были подготовлены заранее.

Виллерсексель. Однако на стороне Бурбаки был столь большой численный перевес, что он без единого выстрела заставил генерала Вердера отступить от Дижона к Везулю и 9 января разбил его у Виллерсекселя. Ожесточенный бой шел не только в Марате и Муамэ, но и в деревне Виллерсексель и особенно в громадном замке Грамон, где немцы занимали нижний этаж, а французы — бельэтаж и подвалы. Бурбаки выказал себя прежним блестящим воином. «Ко мне, пехота! — воскликнул он в разгаре боя. — Неужели французская пехота разучилась ходить в атаку?!»

Эрикур. Однако, вместо того чтобы торопиться и не медля последовать за Вердером, победитель в течение трех пли четырех дней терял время, позволяя дурачить себя ничтожными демонстрациями на аванпостах. Вердер успел сосредоточить свой отряд на линии Лизэны: левое крыло — в Монбельяре, центр — в Эрикуре, правое крыло — в Шенебье, и его позиция, под защитой орудий большого калибра, присланных из армии, осаждавшей Бельфор, сделалась весьма грозной. Быть может, он вынужден был бы оставить ее, если бы Бурбаки последовал совету, который подал ему подполковник Биго, начальник штаба безансонского коменданта, генерала Роллана. Двадцатитысячный корпус должен был спуститься с плоскогорий Вламоп и Круа, ниспадающих уступами в долину Аллэн между Монбельяром и Деллем и по приказу Биго укрепленных редутами и насыпями. Стоило этому корпусу, фланги которого были бы защищены справа швейцарской территорией, а слева долиной реки Ду (Doubs), появиться в долине Аллэн, где почти совсем не было немецких войск, и занять плоскогорье Дамбенуа на левом берегу Савурёзы, и корпус Вердера, обойденный и частично отрезанный, был бы вынужден снять осаду Бельфора. Но Бурбаки, обещавший предоставить Биго для этой операции 1-ю дивизию XV корпуса, послал ему только бригаду Мино, а когда эта бригада дошла до Пон-де-Руада и Бламона, он отозвал ее на правый берег Ду. В распоряжении Биго осталось всего 7000 человек, и он не в силах был осуществить задуманное им решительное движение в тылу у Вердера.

В течение трех дней, с 15 до 18 января, 130 000 французов на берегах Лизэяы атаковали 45 000 немцев. Немецкая артиллерия повсюду отражала французов, предпринимавших время от времени беспорядочные и слишком удаленные одна от другой атаки на фронт немецких войск, вместо того чтобы направить большую часть своих сил на один пункт, а именно — на их крайний правый фланг. Однако 16 января Кремер и адмирал Пеноа взяли деревню Шенебье, всего в 9 километрах от Бельфора, и удержали ее за собой на следующее утро, несмотря на повторные контратаки баденцев.

Слишком поздно! Силы французов были на исходе. Далеко не все участвовали в бою: шла в огонь третья часть рот, остальные отлынивали. Холода стояли жестокие, и по отвратительным дорогам провиант подвозился крайне медленно. Еще 8 января Бурбаки в письме к Шанзи предсказывал, как сильна повредит успеху операции «трудность снабжать продовольствием войска, лишь только они отдалятся от железной дороги, и дурное состояние колесных путей, ставших почти непроезжими вследствие гололедицы». Бурбаки отступил к Безансону.

Отступление к Безансону. Решение Бурбаки было обусловлено столько же опасностью, грозившей его коммуникационным линиям, сколько и изнурением войск. На помощь Вердеру шла так называемая Южная армия под командой Мантейфеля. Она состояла из двух прусских корпусов — II корпуса под командой генерала Франсецкого, и VII — под командой Цастрова, прикрывавших до сих пор блокаду Парижа в окрестностях Монтаржи и Оксерра. Гарибальдийцы могли бы задержать ее в ущельях Кот-д'Ора, но они не тронулись с места, обманутые энергичной демонстрацией бригады Кеттлера, которая четыре дня подряд, с 20 до 24 января, держала их под угрозой и дала им два удачных для себя боя при Талане и Пуйльи. Тем временем Манте йфе ль прошел почти на глазах у Гарибальди и, обогнув Дижон с севера, вышел в бассейн Ду и Оньона с целью отрезать Бурбаки дорогу на Лион и не оставить ему другого пути для отхода, кроме трудных дорог Юры.

Бурбаки отдал приказ XXIV корпусу Брессоля занять линию верхнего Ду и плоскогорья Ломона; этим он прикрыл себя против Вердера, которому зашел во фланг и приковал таким образом к месту на правом берегу Ду. Но против Мантейфеля он был бессилен. Южная немецкая армия нигде не встретила отпора, если не считать Оссельского моста и Салинского ущелья; она переправилась через Ду во Фрезане, Дампьере и Доле и Шоским лесом вышла на позиции у Би-ана и Абан-Дессю, равно как и в долину реки Лу. Она заняла шоссе и железную дорогу из Безансона в Лион.

По совету начальника своего штаба Бореля и подполковника Биго, Бурбаки теперь решил оставаться в Безансоне. Его план состоял в том, чтобы, опираясь на Швейцарию и получая провиант по железным дорогам из Понтарлье и Брене, держаться на плоскогорьях Юры, которые со своими почти повсюду неприступными склонами и удобными для обороны ущельями образуют как бы одну громадную естественную крепость. XXIV корпус Брессоля должен был расположиться в Ломоне, упершись своим правым крылом в Бламонское плоскогорье, левым — в ущелье Пон-ле-Мулен, против Бом-ле-Дам; мобили, составлявшие гарнизон Безансона, должны были стать в долине Ду, между Пон-ле-Мулен и плоскогорьем Бюзи; XV корпус Мартино — между Бюзи и Салином, на позициях, господствовавших над Лизонскими ущельями; дивизия Кремера — в ущельях между Пон-д'Эри и Андело-ан-Монтань, где пролегают шоссе и железная дорога на Понтарлье; XX корпус Кленшана — на горе Риве и в долинах Эяа и Соны; XVIII корпус Бильо и резерв — в центре плоскогорья, чтобы иметь возможность быстро появляться всюду, где понадобится, и обеспечивать сообщения. Приказы были разосланы. XV корпус Мартино уже достиг указанной ему позиции, и его вторая дивизия отразила последовательно две атаки, произведенные пруссаками на Бюзи, который загораживает вход на плоскогорье между реками Ду и Лу. Дивизия Кремера уже прибыла в долину Лу и приближалась к Салину.

Но ополченцы департамента Ду (Doubs) покинули Ломон-ские ущелья, а Брессоль не счел нужным немедленно занять их вновь. 24 января войска Вердера, наведя мосты через реку против Бом-ле-Дам, смело углубились в-ущелья и вышли на плоскогорье на левом берегу реки Ду, перед оврагом Пон-ле-Мулен. Держа в своих руках высоты, немцев можно было уничтожить, поставив между двух огней. Брессоль получил приказ снова занять Ломон и двинуться левым флангом XXIV корпуса к оврагу Пон-ле-Мулен, чтобы атаковать пруссаков с тыла. Бильо со своим XVIII корпусом, уже два дня отдыхавшим на стоянках, должен был пройти через Безансон, вечером того же 25 января занять плоскогорье позади города и 26-го утром атаковать пруссаков. При этом его правому крылу приказано было занять командную высоту Кот-Брюн, откуда оно могло обстреливать насквозь всю неприятельскую позицию, а левому — занять, продвинувшись к Даннемари, Силлэ над ущельем Пон-ле-Мулен и тем отрезать немцам всякое отступление.

К несчастью, Бильо прошел через Безансон лишь 26-го, в 3 часа утра, и Бурбаки, рассчитывавший ранним утром застать войска XVIII корпуса в схватке с неприятелем, встретил их в Монфоконе, Женне, Соне и Напкрэ, за три мили от позиций, которые они должны были бы занимать. Огорченный, встревоженный, недовольный, он вернулся вечером в Безансон. Здесь он получил одну за другой три депеши, повергшие его в полное отчаяние: одна — от Фрейсине — упрекала его в медлительности и обвиняла в том, что он готовит второй Мец или Седан; другая доносила, что XXIV корпус Брессоля окончательно покинул Ломон и отступил к Морто и Понтарлье; третья депеша сообщала, что Кремер, вместо того чтобы защищать Салинские ущелья, также отступает к Понтарлье, так как услышал канонаду с фортов. Генерал сделал попытку застрелиться, но револьверная пуля, отклонившись в сторону, повредила только височную кость.

Мартино, Кленшан, Борель, Роллан и Биго собрались на военный совет, чтобы обсудить положение дел. Мартино и Борель отказались принять командование, Кленшан согласился, но с тем условием, чтобы отступить к Понтарлье и затем двинуться на юг.

Отход к Понтарлье. Две дивизии остались в окрестностях Безансона. Остальная часть восточной армии беспрепятственно достигла первого плоскогорья между Безансоном и долиной реки Лу; но при переходе через второе и затем через третье плоскогорье ее движение приняло катастрофический характер. Пушки и обозы больше не могли следовать за колоннами. Люди и лошади падали от изнурения, холода и голода. Пруссаки, наступая от Арбуа по дорогам, которые Кремер должен был бы защищать, обошли форт Салип и за-тородили все выходы; 29 января французская дивизия в составе 4000 человек сдалась в плен у Сомбакура вместе с двумя генералами и всеми орудиями. Кленшан счел себя спасенным, когда услышал о перемирии. Но перемирие не касалось его. Тогда он подписал в Верьере соглашение с командующим войсками Швейцарского союза Гансом Герцогом и 1 февраля, вступил на швейцарскую территорию, где его армия, еще насчитывавшая 80 000 человек, была интернирована. Энергичное сопротивление в Клюзском ущелье пехотного арьергарда под начальством Паллю де ла Барьер и канонада фортов Жу и Лармон прикрывали ее отход.

Вторичное взятие Дпзкона. Дижон и Бельфор пали одновременно. При вести о том, что перемирие не распространяется па департамент Кот-д'Ор, Гарибальди отступил к Лиону, и 1 февраля генерал Ганн фон Вейхерн, только что присоединившийся к Кеттлеру с двумя баденскими бригадами, без боя вступил в Дижон.

Осада Бельфора. Крепость Бельфор, обложенная еще с 3 ноября, долго не поддавалась усилиям осаждающих и выдержала 73-дневную бомбардировку. Между тем ее гарнизон отнюдь не был многочислен: он насчитывал 16 000 человек, из которых только 3000 представляли собой серьезную боевую силу. Но крепость имела время приготовиться к предстоявшим ей испытаниям и возвести превосходные оборонительные укрепления. Выдающиеся начальники воодушевляли войска своей энергией. Капитан Тьер командовал фортом Бельвю, капитан Ла Лоранси заведывал батареями в Замке, полковник Данфер[210] сначала командовал инженерной частью, а потом стал комендантом города и сумел подчинить своей непреклонной воле горожан и солдат. Между тем немцы под командой Трескова с каждым днем подвигались вперед; мало-помалу они заняли все окрестные деревни; потом начали вести трапшею против Верхних и Нижних Першей. 8 февраля Данфер принужден был очистить эти две возвышенности, и пять дней спустя Тресков на расстоянии одной тысячи метров навел на Бельфорский замок около сотни орудий. Но 15 февраля перемирие было распространено на весь восточпый район. 18-го Данфер выступил из Бельфора с оружием и обозами, сделав последний пушечный выстрел, — с гордым сознанием, что спас для Франции единственный город, остававшийся у нее в Эльзасе.

В Нормандии и на севере борьба организовывалась так же, как на Соне и Луаре.

В Нормандии, где немецкий корпус под начальством графа Липпе занял Жизор и Гурнэ, собралась небольшая армия Под командой генерала Бриана. Она делала разведки, отбросила 28 октября у Формери отряд из войск графа Липпе и в конце ноября захватила врасплох в местечке Этрепаньи другой отряд.

Более серьезные операции были предприняты на севере, где в крепостях были собраны большие запасы военных материалов и куда направилось большинство пленных, бежавших из-под Седана и Меца. Правительственный комиссар Тестелен, при содействии генерала Фарра и подполковника Виль-нуази, сформировал здесь XXII корпус из четырех бригад и семи артиллерийских батарей.

Но скоро немцы двинулись с места. Сперва они учинили два набега на Сен-Кантея. Первый раз, 8 октября, они явились в небольшом числе — всего три драгунских эскадрона и полторы роты ландвера — и отступили перед баррикадой, воздвигнутой в предместье, и перед ружейным огнем национальных гвардейцев и вольных стрелков, воодушевляемых энским префектом Анатолем де ла Форжем. Во второй раз, 21 октября, явились более значительные силы: три батальона ландвера и одна батарея поддержали драгун; город был обложен контрибуцией.

Вилле-Бретоннё. После взятия Меца армия, составленная из I и VIII корпусов, двинулась под начальством Мантейфеля на Амьен; взятие этого города должно было обеспечить немцам переход через Сомму и отдать в их руки головную станцию железной дороги на Руан. 27 ноября они разбили французскую армию, поставленную генералом Фарром в Вилле-Бретоннё, между Соммой и Авром, для прикрытия одновременно Амьена и Корби. На следующий день они вступили в Амьен. В городе имелась цитадель, комендант которой, храбрый капитан Фожель, хотел обороняться до последней крайности; но он был убит на валу, и 30 ноября, после двукратного предупреждения и однодневной бомбардировки, цитадель открыла свои ворота.

Из Амьена армия Мантейфеля двинулась к Невшателю и Форж-Лезо. Опрокинув 5 декабря у Бюши левое крыло генерала Бриана, поспешно отступившего к Гонфлёру, она на следующий день заняла Руан.

Теперь немецкие войска образовали в этом районе две группы, соединенные, впрочем, железной дорогой: одна, под начальством Вентгейма, занимала Руан и наблюдала за Гавром; другая, под начальством Гёбена, занимала Амьен и берега Соммы.

Война продолжалась именно на Сомме. Северная армия увеличилась: она заключала в себе теперь два корпуса — XXII корпус, наиболее сильный, под начальством Лекуэнта, и XXIII корпус, под командой Польз-д Ивуа, далеко уступавший первому качественно, ибо в его состав, наряду с морскими стрелками, проявлявшими незаурядное мужество, входила дивизия ополченцев, отступавшая в каждом бою и приносившая больше вреда, чем пользы. Главнокомандующим этой армии был Федэрб, бывший инженерный полковник и губернатор Сенегала, командовавший перед войной дивизией в Константине; человек осторожный, вдумчивый, очень опытный, настойчивый и вместе с тем ловкий, он ничего не делал на-авось, давал только однодневные сражения, без устали производил диверсии, беспокоил врага и обучал свои неопытные войска, опираясь на крепости Артуа и Фландрии.

Пон-Нуайэль. Снова заняв замок Гам, небольшой гарнизон которого сдался 9 декабря, и отбросив к Ла Феру пехотный разведочный отряд, Федэрб с 78 орудиями и 35 000 человек расположился у Галлю в Пон-Нуайэле и окрестных деревнях. 23 декабря Мантейфель атаковал его с 25 000 солдат и 108 орудиями. Сражение, в сущности, кончилось вничью; но вечером XXIII корпус более не мог держаться в деревне Дауре. Утомленные боем и особенно морозной ночью, проведенной на поле битвы, опасаясь, кроме того, быть обойденными, французы на следующий день отступили в полном порядке.

Бапом. Французы снова появились 2 января, чтобы освободить осажденный Перон, и если XXIII корпус потерпел неудачу перед Беаньи и Сапиньи, зато XXII корпус занял Ашие-ле-ГраниБеюкур; 3-го числа они смело двинулись к Бапому. Стоял сильный мороз, иней покрывал волосы солдат, и затвердевший снег скрипел у них под ногами. На этот раз победа осталась за французами. Генерал Куммер потерял почти все наружные верки своей позиции и был оттеснен за старинную крепостную стену Бапома. Правда, немцы удержали в своих руках деревню Линьи и деревушку Сент-Обен, отбросили бригаду Форстера, атаковавшую их, не имея на то приказа Федэрба, в предместье Арра, и отразили атаки Федэрба па Кальверский почтовый тракт и железную дорогу, но на еледующий день вынуждены были очистить Вапом и уйти за Сомму. Федэрбу следовало бы преследовать их и освободить Перон. Но и он в свой черед предпочел удалиться: неизменно осторожный, нимало не уверенный в завтрашнем дне, он считал возможным полагаться лишь на одну треть своих войск, из которой и формировал авангард каждой колонны. Боясь ослабить достигнутый им успех и считая силы пруссаков менее разбитыми, чем это было на самом деле, он ушел в Буалё, чтобы дать отдых своей армии и снабдить ее провиантом.

Сен-Кантен. Спустя несколько дней, 10 января, Федэрб снова двинулся вперед и вступил в Бапом. Но здесь он узнал, что Перон в ту самую ночь сдался на капитуляцию: немцы захватили 47 орудий и 3000 пленных, а главное — их правое крыло приобрело драгоценный опорный пункт на Сомме. Федэрб, твердо решивший подать помощь Парижу и, по его собственному выражению, «принести себя в жертву», устремился к востоку, чтобы двинуться к Сен-Кантену, Гаму и Компьеню. У него было 40 000 человек, и перед этой массой кавалерийская дивизия генерала фон Липпе поспешила 16 января эвакуировать Сен-Кантен. Но Гёбену, сменившему Мантейфеля в звании главнокомандующего немецких сил на Сомме, было приказано нанести врагу решительный удар. Собрав 30 000 человек, он двинулся против Федэрба. 18 января его левое крыло наткнулось на французов у Трефкона, Коленкура и Пуйльи и захватило 500 человек в плен. 19-го Гёбен вступил в бой с Федэрбом, поджидавшим его на высотах к западу и к югу от Сен-Кантена.

Подойти к врагу вплотную и опрокинуть его — таков был приказ, данный Гёбеном его помощникам Барнекову и Куммеру. Барнеков, наступавший по Парижской и Лаферской дорогам, после семичасового боя отбросил XXII корпус Лекуэнта к предместью Иль и к вокзалу. Куммер, подошедший по Перонской и Гамской дорогам, лишь после полудня успел загнать XXIII корпус Польз-д'Ивуа в предместье Сен-Мартен. Но Лекуэнт, атакованный с правого фланга, отступил через город на полчаса ранее, и пруссаки, ворвавшись по его следам в Сен-Кантен, обошли левое крыло Польз-д'Ивуа, которое укрепилось в предместье Сен-Мартен за баррикадой, сложенной из тюков шерсти. Многие солдаты XXIII корпуса, окруженные с тыла, вынуждены были положить оружие.

Польз-д'Ивуа отошел к Камбрэ, Лекуэнт — к Като. Как пи была утомлена северная армия, она, к удивлению и радости Федэрба, могла сняться с места и отступить, избежав таким образом участи, которую ей готовил Гё'бен. Она обманула надежды врага, рассчитывавшего окружить ее и нанести ей поражение, подобное седанскому. Но она оставила в руках победителя 9000 пленных и 6 орудий. Битва при Сен-Кан-тене деморализовала и сломила ее. Отряды немецкой кавалерии потребовали сдачи Камбрэ и безнаказанно появлялись под самыми валами Ландреси. Федэрб свидетельствовал впоследствии, что, вторгнись тогда неприятель во Фландрию, любой комендант крепости, если бы захотел обороняться до последней крайности, встретил бы сопротивление со стороны буржуазии, национальной гвардии и мобилизованных.

В то время как провинции боролись с целью снять осаду со столицы, Париж, снабженный припасами на четыре месяца, снабжаемый оружием и пушками благодаря своей собственной промышленности, защищенный своей крепостной оградой и своими фортами[211], оказывал долгое и поистине изумительное сопротивление. 16 сентября седанские победители появились к северу от Парижа и, перебравшись через Сену в Вильнёв-Сен-Жорж и Жювизи, разместили свои главные силы на левом берегу реки. 19 сентября имел место первый бой — сражение при Шатильоне. Его дал Дюкро. Ускользнув от немцев, смелый генерал отправился в Париж, где его товарищ и друг Трошю предоставил ему верховное начальство над обоими корпусами, составлявшими теперь действующую армию: XIII корпусом, который Винуа вел на помощь Мак-Магону и затем пе без труда, но искусно провел из Мезьера в Париж, и XIV корпусом, едва успевшим сформироваться, под руководством генерала Рено.

Шатильон. Дюкро намеревался атаковать немцев в то время, когда они будут проходить долину речки Бьевр. Но только что набранные зуавы были охвачены паникой, и их бегство привело в полное расстройство две дивизии, — которые очистили Кламар и Баньё; пришлось оставить Шатильон-ское плоскогорье, и Трошю тотчас приказал взорвать все мосты, за исключением мостов Нейи и Аньера. Это была непоправимая потеря. Немцы заняли высоты Шатильона, Кла-мара и Мёдона, господствовавшие над южными фортами. Они блокировали Париж. Подобно Мецу, столица должна была пасть рано или поздно вследствие голода. Армия прусского кронпринца разместилась от Буживаля до Шуази-ле-Руа, вюртембергская дивизия — между Сеной и Марной, армия саксонского наследного принца — от Марны до Сен-Жер-мена. Главная квартира короля Вильгельма находилась в Версале.

Осаждающие до самого конца сосредоточивали вокруг Парижа не более 235 000 человек. Но в то время как немецкие корпуса на севере, на западе и на востоке страны обрушивались на каждый вновь формируемый французский отряд, прежде чем он успевал приобрести хотя бы некоторый военный опыт, — немцы мало-помалу также улучшали свои осадные линии и в конце концов сделали их почти неприступными. Они баррикадировали деревни, снабжали зубцами стены парков и вилл, использовали малейшие неровности почвы, соединили свои позиции искусной системой аванпостов.

У осажденных собралось в конце концов под оружием до 500 ООО человек. Но единственными стойкими в огне и надежными войсками были 14 000 моряков, которые несли в нескольких фортах[212] такую же службу, как на борту своих кораблей, и два пехотных полка, приведенных Винуа, 35-й и 42-й, которые, можно сказать, вынесли на своих плечах все вылазки. Остальные части оставляли многого желать. Это были маршевые полки, 90 батальонов мобилей, 283 батальона национальной гвардии и множество добровольческих отрядов. Лишь четвертая часть маршевых полков была до некоторой степени обучена. Мобили департамента Сены были недисциплинированы, а провинциальные, хотя и более серьезные, испортились в результате общения с парижским населением.

Национальная гвардия насчитывала в своем составе, наряду с мужественными людьми, готовыми на самопожертвование, бывших преступников, и две трети ее батальонов не призпавали никакой дисциплины, не имели ни малейшей привычки к службе и ни малейшего желания сражаться. Вольные стрелки, за немногими исключениями, все свое время проводили в мародерстве.

И, однако, можно было с толком использовать эту нестройную массу. Для этого следовало без промедления в первый же день извлечь из нее самые послушные и самые выносливые элементы, смешать их с регулярными войсками, дисциплинировать и сообщить им воинский дух. Но Трошю с недоверием относился ко всему, что не принадлежало к составу регулярной армии. Этот человек, которого Наполеон III называл самым талантливым из своих генералов, пе обладал энергией, необходимой для разрешения взятой им на себя задачи. Краснобай, гордившийся своим ораторским талантом, любивший ослеплять красноречием своих коллег по правительству, больше адвокат, чем все окружавшие его адвокаты, он считал себя «моральной силой». Он не верил в успех, считал оборону героическим безумием, сопротивлялся лишь во имя чести и долга, сопротивлялся пассивно, с вялой покорностью судьбе, не используя как следует все неисчерпаемые средства необъятного Парижа. Почему он не тревожил немцев ежедневными схватками, не задирал их беспрестанно, не мучил их, как он сам говорил, постоянными уколами шилом?[213] Почему он не мешал им, не разорял их полевых укреплений и бивуаков? Почему не осаждал осаждающих, не предпринимал траншейной войны, почему не двинулся на какую-нибудь неприятельскую позицию, прикрываясь насыпями и окопами?

Он делал вылазки, но лишь для формы, не ставя своим войскам определенной цели, пе пуская в ход достаточных сил, не стараясь обеспечить себе все шансы успеха, и в большинстве этих дел канонада с фортов не столько прикрывала наступление французов, сколько предостерегала немцев.

22 сентября Винуа снова занял местечки Вильжюиф н Витри, равно как и редуты От-Брюйер и Мулен-Саке.

Шевильи и Баньё. 30 сентября, при атаке Шевильи, Гэ и Тиэ, Трошю запретил Винуа ввести в бой резервы, и 13 октября, получив донесение, что Винуа овладел нижней частью Шатильона и Баньё, он не отдал приказа удержать взятые позиции.

Мальмезон. 21 октября произошло сражение при Мальмезоне, где зуавы, воодушевленные героем майором Жако и горевшие желанием смыть пятно, лежавшее на них с 19 сентября, дрались с неудержимой яростью. Если эта наступательная разведка, вопреки общераспространенному мнению, и не вызвала паники среди немецкого главного штаба в Версале, то она, но крайней мере, помешала неприятелю разместить свои орудия на окраине Буживаля и продвинуться к Рюейлю и Нантерру.

Бурже. Но 30 октября Трошю допустил прусскую гвардию занять Бурже, который вольные стрелки Ла Пресса взяли за два дня до того по приказанию Каррэ де Бельмара. Трошю рассудил, что Бурже лежит на отлете и имеет ничтожное значение, не входя в общую систему обороны. Каррэ попросил у него артиллерии, но орудия прибыли уже после боя, и, предоставленный собственным силам, гарнизон Бурже был побежден. Гарнизон этот состоял из 1900 человек вольных стрелков Ла Пресса, сенских мобилей (12-й и 14-й батальоны) и солдат 28-го маршевого яолка. Воодушевленные майорами Барошем и Брассёром, они оказали ожесточенное, героическое сопротивление. Все они погибли или были взяты в плен.

31 октября. Это злополучное сражение при Бурже возмутило Париж. Население разом узнало о капитуляции Меца и приезде Тьера, явившегося с предложением перемирия. 31 октября произошли выступления национальной гвардии. Правительство, заседавшее в одной из зал Ратуши, было арестовано стрелками агитатора Флуранса и объявлено низложенным. Но Пикару удалось бежать, и батальон национальной гвардии Сен-Жерменского предместья освободил Трошю и Ферри. Щепетильный Трошю не хотел опираться ни на какую вооруженную силу, кроме национальной гвардии. Пикар велел пробить сбор, и Ферри привел батальон бретонских мобилей. Восставшие удерживали Фавра и Симона в качестве заложников; затем их отпустили целыми и невредимыми. 3 ноября состоялся плебисцит; 559 000 голосами против 62 000 было решено, что правительство национальной обороны должно остаться на своем посту.

Миссия Тьера. Тьер покинул Париж 12 сентября[214]. Объехав Европу в надежде склонить державы к вмешательству, он явился в Париж за полномочием от правительства и 4 ноября в Версале начал переговоры с Бисмарком о перемирии, которое позволило бы Франции избрать национальное собрание; соответственное предложение, сделанное Пруссии Англией, было поддержано Австрией, Италией и Россией.

Бисмарк в принципе соглашался на перемирие; но он не хотел, чтобы Париж во время перемирия запасся продовольствием, или, по крайней мере, требовал «военного эквивалента», например, одного или двух парижских фортов. Тьер ответил, что это равносильно требованию сдачи Парижа. Однако 5 ноября на совещании с Фавром и Дюкро у Севрского моста он посоветовал заключить пемедленно мир, хотя бы ценою Эльзаса. Дюкро в мужественных и полных достоинства выражениях отвечал ему, что Франция еще должна защищаться: «Она оправится от материального разорения, но никогда не оправится от нравственного разгрома. Наше поколение пострадает, зато следующее будет сильно той честью, которую мы спасем!»

Правительство заявило, что может согласиться на перемирие лишь в том случае, если Париясу позволено будет запастись провиантом. Оно сформировало три армии: первая, под начальством Клемана Тома, была сформирована из парижских полков или боевых батальонов, постепенно, хотя и слишком поздно, составленных из частей национальной гвардии; вторая, под начальством Дюкро, насчитывала 100 000 человек, разделенных на три корпуса, которыми командовали Бланшар, Рено и Эксеа; третья, под командой Винуа, насчитывала 70 000 человек. Одна дивизия в 30 000 человек стояла в Сен-Дени под начальством вице-адмирала Ла Ронсьера ле Нури.

План Трошю. Эти силы должны были сообща осуществить план, составленный Дюкро и одобренный Трошю. С 15 по 18 ноября предполагалось вывести из Парижа 50 000 отборных солдат, которые должны были собраться на полуострове Женневильер, перейти Сепу под защитой многочисленной артиллерии и, поднявшись после сплошного непрерывного боя на высоту Кормейля и перейдя Уазу, достигнуть Руана. Отсюда они могли двинуться к Гавру и, опираясь на море, превращенное как бы в операционную базу, соединиться с главной частью луарской армии и отдельными отрядами северной, после чего вернуться, чтобы снабдить проьиаптом Париж и освободить его. Вот почему Дюкро и Трошю 21 октября атаковали Мальмезон: они хотели вытеснить осаждающих с полуострова Женневильер, т. е. удалить их с арены задуманной операции в Нормандии.

Битва под Кульмье расстроила этот план. Преходилось итти не к Руапу, а к Орлеану и Жьену, навстречу луарской армии, и перебросить воинские части и орудия с запада па юго-восток, на берега Марны — из Шарантона в Аврон.

Бои на Марне. Исполнение этого плана было поручено Дюкро, которого Трошю называл своим лучшим сотрудником. Он решил перейти через Марну в том месте, где она образует между Жуанвилем и Ври излучину, взять Вилье и Кейльи, развернуться длинной боевой линией между Гурнэ и Шенневьером и итти на Ланьи, а затем двинуться с востока на юг, оставив справа грозные позиции Вильнёв-Сен-Жорж и Буасси-Сен-Леже.

28 ноября Дюкро в пламенном воззвании, которое весь Париж читал с патриотическим волнением, дал клятву или вернуться победителем, или умереть. Но на следующее утро обнаружилось неожиданное препятствие, заставившее его потерять напрасно целый день. Понтонный парк, который пароходы буксировали из Шарантонского канала в Марну, встретил несколько выше Жуанвильского моста столь быстрое течение, что ему удалось прибыть на место лишь к часу ночи. Начинать дело было уже поздно. Тем не менее были предприняты все намеченные демонстрации в Эпинэ, Гэ и у Гар-о-Вёф; войска овладели Аьронским плоскогорьем — выгодной позицией, господствующей над равниной Марны и клином входившей в немецкие линии, а 30 ноября вторая армия перешла через реку.

Вланшар и Рено должны были с фронта приблизиться к возвышенностям Вилье и Кейльи, а генералу Эксеа было поручено обойти их с тыла через Нуази-ле-Гран. Но войска Блан-шара отступили под упорным огнем вюртембержцев, засевших в парке Кейльи. Батальоны Рено также попятились перед парком Вилье, который, подобно кейльискому, представлял собой нечто вроде крепости или укрепленного лагеря. Что касается Эксеа, то он пришел на место слишком поздно, — притом не через Нуазиле-Гран, а через Бри, — и его атака на Вилье кончилась неудачей. Как во всю эту войну, усилия французов были беспорядочны и оставались незавершенными; как всегда, их движения были энергичны, но им не хватало точности и взаимной связи.

Армия заночевала на своих позициях. Однако она была расстроена и утомлена, а жестокий холод этой ночи окончательно обескуражил и изнурил ее. Эксеа перешел обратно Марну, заявив, что его части больше не в силах драться, и Трошю вынужден был отдать ему приказ вернуться на левый берег.

2 декабря, после однодневного перемирия, в продолжение которого обе стороны не только хоронили убитых, но и успели отдохнуть и придти в себя, сражение возобновилось. Второй прусский корпус, предводимый генералом Франсецким (этот корпус должен был служить авангардом для всех немецких войск между Сеной и Марной), подкрепил вюртембергский и саксонцев. Французы были застигнуты врасплох в Бри и Шампиньи; скоро они, однако, оправились от замешательства, дрались очень упорно, вернули себе утраченные раньше позиции, отняли обратно Бри и половину Шампиньи и к концу боя сумели даже занять выгодное для наступления положение, но не подвинулись вперед ни на пядь и не взяли ни Кейльи, ни Вилье, бывших ключами позиции. Таким образом, бои 30 ноября и 2 декабря остались бесплодными. По признанию Трошю, они стоили второй армии, являвшейся главным нервом обороны, 10 000 человек, в том числе большинства офицеров и большей части кадрового состава. Да, впрочем, если бы французы даже и остались победителями, какую пользу это могло принести им, поскольку в конце третьего перехода они были бы атакованы в открытом поле свежими войсками и неизбежно раздавлены?

Войска перешли обратно Марну, и Дюкро, доблестный Дюкро, оставивший половину клинка своей шпаги в теле одного саксонца, советовал заключить почетное соглашение, которое спасло бы город от голода и армию от сдачи без всяких условий. Но Париж отказался от каких бы то ни было сделок с врагом. 5 декабря Мольтке сообщил Трошю, что немцы снова заняли Орлеан, и обещал свободный пропуск французскому офицеру, который будет послан, чтобы лично убедиться во взятии немцами этого города. Трошю не пожелал воспользоваться этим предложением; он расписался в получении письма и велел расклеить его на стенах Парижа с добавлением, что оно нисколько не повлияет на правительство, долг и решение которого — продолжать борьбу.

Точно так же, когда Россия заявила, что она более не считает себя связанной договором 1856 года, правительство формально отказалось командировать Жюля Фаьра представителем Франции на Лондонскую конференцию. Тщетно Гамбетта требовал, чтобы Фавр съездил побеседовать о войне с представителями великих держав. Тщетно делегат по иностранным делам, Шодорди, просил Фавра отправиться в Лондон, чтобы превратить конференцию в конгресс, поставить на нем вопрос о мире и, может быть, добиться более выгодных условий. Правительство боялось раздразнить Париж[215].

Вторичная неудача под Бурже. Трошю снова сорганизовал армию. 21 декабря он сделал новую попытку: он вывел свои войска на равнину Сен-Дени, чтобы вызвать пехотный бой. Винуа взял Виль-Эврар и Мезон-Бланш, но не мог помешать саксонцам к вечеру того же дня вновь занять эти два пункта. Две бригады Ла Ронсьера, бригады Ламот-Тене и Лавуанье, должны были атаковать Бурже. Но немцы укрепили эту деревню, так как она служила для них аванпостом и прикрыгала их как против лобовой атаки, так и против обхода укреплений, воздвигнутых на ручье Море. Бригада Лавуанье была остановлена сильным огнем с баррикад и зубчатых стен, а бригада Ламот-Тене, овладев западной частью Бурже, отступила, когда в нее стали попадать французские ядра с Обервилье и Дранси. Дюкро, со своей стороны, овладел фермою Гролэ, но, видя, что Бурже остается в руках пруссаков, не решился идти вперед, боясь вызвать катастрофу. Эта вылазка привела лишь к ожесточенной и бесполезной канонаде. Париж думал, что началась решительная битва, а все дело ограничилось простой стычкой.

Главнокомандующий жаловался, что не мог добраться до врага, который противопоставил ему артиллерию, скрыв свою пехоту за реками. Трошю расположил армию в виду Бурже. Но в первую же ночь температура упала до минус 14°; почва промерзла, что о возведении окопов нечего было и думать; ежедневно отмечалось множество случаев обмораживания. 26 декабря равнина Сен-Дени, которую солдаты прозвали лагерем стужи, была оставлена.

Бомбардировка. На следующий день началась бомбардировка. Осадный парк немцев был наконец готов. Немцы еще в самом начале осады хотели по всем правилам атаковать северозападный фронт крепости и одновременно с крупной демонстрацией против Монружа направить свой основной удар на Исси и Ванв. Но для этого были нужны осадные орудия и достаточное количество боеприпасов. Дело представляло необычайные трудности: надо было сосредоточить орудия в парке Виллакублэ; надо было непрерывно подвозить ежедневную порцию снарядов сначала по железной дороге до Нантейля, затем от Нантейля до Виллакублэ на лошадях, в четырехколесных повозках; надо было разместить батареи в парках Медона и Сен-Клу, на Шатильонской возвышенности, в Фон-тенэ, в Гэ.

27 декабря, в сильную метель, немецкая артиллерия, демаскировав 60 орудий большого калибра, принялась громить восточные форты — Ножан, Рони, Нуази и особенно гору Аврон, которая два дня спустя была очищена под градом снарядов.

Затем бомбардировка усилилась и сосредоточилась на южном и северном фронтах. В последний день осады ПО орудий громили форты Исси, Ванв и Монруж, 130 орудий — форты Восточный, Двойной Короны и Вриш.

Меяеду тем оборона была лишена единства, так как не имела общего руководства. Форты, из которых одни принадлежали морскому, а другие военному ведомству, и промежуточные батареи не оказывали друг другу взаимной поддержки. Если в фортах морского ведомства действительно сказывалась единая воля главного начальника, то в командовании военными фортами царил хаос, И, наконец, французская артиллерия, превосходившая неприятельскую числом орудий, уступала ей в дальнобойности и меткости, так как ей приходилось вести навесную стрельбу.

На северном фронте местечко Сен-Дени, обстреливаемое из 80 орудий, жестоко пострадало и было опустошено пожаром. 26 января форт Бриш пострадал особенно сильно и в результате беспрестанных повреждений, причиняемых его артиллерии, располагал уже только 10 орудиями, способными отвечать осаждающим; в форте Двойная Корона опасность грозила пороховым погребам, а в Восточном форте блиндажи из набитых землею мешков были сильно попорчены.

На южном фронте Исси, Ванв и особенно Монруж, поражаемые чрезвычайно точной и все более меткой стрельбой, мужественно боролись. Несмотря на крайнюю усталость, моряки Монружа обслуживали орудия и каждую ночь убирали обломки разбитых стен, заделывали бреши и поправляли траверсы, разрушенные немецкими снарядами. Но мало-помалу положение форта ухудшалось; своды его казематов осели, так как почва парапетов лишилась устойчивости; команда, принужденная покидать один блиндаж за другим, с каждым днем сбивалась во все более тесную кучу.

Бомбардировке подвергся и самый город Париж. В Отейль, в Пасси, в кварталы левого берега ежедневно падало от 300 до 400 снарядов.

Монтрету. При таких условиях сам собою напрашивался какой-нибудь отчаянный шаг, какая-нибудь последняя попытка, и Трошю, повторяя изречение Сюффрена и Наполеона, говорил, что цока в пушке еще есть последнее ядро, его надо выпустить: может быть, как раз оно-то и поразит врага. Губернатор хотел атаковать Шатильонское плато (плоскогорье), прорваться сквозь неприятельские линии и подступить к Версалю с юга. Но все генералы отвергли его план и согласились итти на Версаль лишь под тем условием, чтобы исходной точкой и операционной базой был избран форт Мон-Валерьен.

19 января 1871 года, одновременно с боем при Сен-Кан-тене, произошло сражение при Монтрету или Вюзанвале, которое немцы называют битвой при Мон-Валерьене. Более 100 000 французов напали на 20 000 пруссаков V корпуса, защищавших плоскогорье Гарш.

Дело началось плохо. Три колонны, составлявшие французскую армию, явились на место не сразу, а постепенно, в разные часы, и в операциях по обыкновению не было единства.

Винуа овладел редутом Монтрету и соседними домами — Беарна и Арманго — и виллами Поццо ди Борго и Циммермана, представлявшими собою лишь передовые посты.

Каррэ де Бельмар занял первые дома Гарша, так называемый дом кюре, парк и замок Бюзенваль. Но, поднявшись на плоскогорье, он оказался не в силах овладеть фермой Бержери и домом Краона.

Пылкий Дюкро тоже неудачно, хотя и многократно, атаковал стену парка Лонгбуайо. «Невозможно одолеть препятствия, которые воздвиг против нас неприятель», сказал он. Пруссаки, хладнокровно целясь из-за засек, траншей и амбразур, повсюду отражали приступы французов необычайно сильным огнем.

Но при попытке перейти в наступление они в свою очередь были отбиты. Между тем наступила ночь. Тут возникла паника среди батальонов национальной гвардии, которые Кле-ман Тома предложил испытать в бою и которые Трошю смешал с линейными войсками.

22 января. Париж, побежденный и оставленный провинциальными армиями, которые являлись его единственной надеждой и которые, будучи разбиты на всех пунктах, давно уже потеряли всякую возможность идти к нему на выручку, — Париж должен был пасть. Уже несколько недель давал себя чувствовать голод: 20 ноября кончились говядина и баранина, 15 декабря паек из конины был установлен в 30 граммов, 15 января паек хлеба — неудобоваримого, черного, с примесью овса, ячменя или риса — уменьшен с 500 до 300 граммов, и все знали, что после 31 января городу совсем нечего будет есть. Близился конец. Трошю, со времени боев на Марне, обвиненный в неспособности, остался председателем правительства, но был отстранен от должности главнокомандующего парижской армии. Его преемник, Бинуа, закрыл клубы, запретил две особенно резкие газеты Пробуждение (he Be'veil) и Бой (Combat), энергично подавил вспышку 22 января, когда толпа напала на Ратушу.

Капитуляция. 23 января Жюль Фавр отправился в Версаль и пять дней спустя заключил перемирие на следующих условиях: 8 февраля должно быть избрано и на 12-е число созвано учредительное собрание, в которое будут допущены депутаты от завоеванных областей; парижские форты и Есе боеьые припасы должны быть сданы немцам; гарнизон остается в городе на положении военнопленных, кроме дивизии в 12 000 человек, которой вверяется охрана порядка; национальная гвардия сохраняет свое оружие. Но Фавр был более чем неосторожен: он согласился на выгодное для немцев размежевание по всей линии аванпостов, дал согласие на исключение из перемирия Бельфора и восточной армии, плачевное состояние которой было ему неизвестно, и в своей депеше к Гамбетте забыл упомянуть об этом изъятии!

Гамбетта возмутился. Он объявил, что война будет продолжаться ожесточенно и беспощадно, и издал декрет, в силу которого из будущего собрания исключались все высшие чиновники и официальные кандидаты империи. Но Бисмарк телеграфировал ему, что выборы должны быть свободны, и Жюль Симон, присланный с неограниченными полномочиями от парижского правительства, отменил декрет. Гамбетта, вне себя от гнева, подал в отставку. Ободренный манифестациями жителей Бордо, поддерживаемый всем Югом, он собирался было отвергнуть перемирие, отменит! выборы, принять диктатуру и продолжать борьбу со всем напряжением сил, до полного истощения, до последнего человека, последовательно перенеся ее на центральное плоскогорье, в Бретань, в Котантен и на линию Шербурга, но генералы Гака и Тума доказали ему, что дальнейшее сопротивление немыслимо.

Мир. Учредительное собрание открылось 12 февраля в Бордо. 1 марта, на том полном драматизма заседании, где было утверждено низложение Наполеона III и император признан ответственным за разгром Франции, собрание приняло предварительные условия мира, выработанные 26 февраля Бисмарком и Тьером в качестве главы исполнительной власти.

Окончательно мир был подписан во Франкфурте 10 мая 1871 года. Не считая контрибуции в 5 миллиардов франков, Германия получила Эльзас, за исключением Бельфора, и так называемую немецкую Лотарингию с Тионвилем и Мецем. Да и то немцы отказались от Бельфора лишь под условием вступления в Париж, где в продолжение двух дней — 1 и 2 марта — они занимали Елисейские поля и пространство, лежащее между правым берегом Сены и улицей предместья Сент-Оноре вплоть до площади Согласия.

Так кончилась эта война, которая, по словам Гамбетты, должна была решить спор о преобладании между Германией и Францией. Германское единство было скреплено на полях битв железом и кровью. И французская кровь послужила цементом для фундамента этого здания.