Ты прочитаешь эти строчки сам. Ну конечно, сам!
«Сам! Сам! Сам!»
И я так говорил, когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас.
Но я тогда повторял слово «сам», а сам читать еще не умел.
И мне помогали взрослые люди — воспитательницы детского сада, потом учительница в школе.
Дома — мама, папа, бабушка и дедушка. Они делали за меня то, что я пока не умел делать сам…
Ясно, что ты знаешь слова «дедушка», «бабушка», «папа» и «мама».
Ты много раз слышал слова «комсомол», «комсомолец», «комсомолка».
Комсомол — это Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодежи.
Может быть, у тебя старшая сестра комсомолка? Или старший брат?
Но ты, слышавший эти слова не раз, наверно, удивишься:
«Комсомол, бабушка, дедушка, папа с мамой и еще Страна Комсомолия? Почему все эти слова стоят рядом?»
Почему?
Я расскажу тебе, почему.
И почему страну нашу можно назвать Страной Комсомолией.
И еще я расскажу тебе об Алешке, твоем маленьком ровеснике, который, как и ты, без конца спрашивает: «Почему?»
Алешка — обычный человек. Сейчас — октябренок. Потом пионером станет. Чуть позже — комсомольцем. Вполне взрослый, серьезный человек — Алешка.
В яслях Алешка был. В детский сад ходил. Сейчас учится. Уже в третьем классе. По арифметике — пять с минусом. По русскому — три с плюсом.
От роду Алешке десять, но тоже пока с минусом. Десять будет через несколько месяцев.
И все же Алешка странный человек, не похожий на всех других.
Во-первых, Алешка не любит ложиться спать.
Это — раз.
Два — другое.
Когда Алешку загонишь в постель, он начинает хитрить.
— Давай поговорим! — говорит Алешка. — Ну, две минутки!
— Давай поговорим, — соглашаюсь я и сажусь рядом с Алешкой на его постель в темной комнате.
И мы говорим.
Говорим о всяком — об улице нашей и о школе, о том, что Алешка видел по телевизору, и о машинах.
— А ты «Запорожец» новый видел?
— Видел, — говорю я.
— А я не видел. Зато я «Волгу» новую видел. Знаешь, как здорово! Она…
— Знаю, — соглашаюсь я. — А разве «Жигули» хуже? По-моему, «Жигули» не хуже, особенно — фургон…
— Верно!
— Еще что?
— А почему сейчас в цирке Олег Попов не выступает? — перескакивает Алешка.
— Наверно, он выступает в других городах или в других странах, — отвечаю я. — А ты знаешь, что Олег Попов очень любит книжки читать? Не как ты!..
— Ну, папочка! — восклицает Алешка. — Я тоже люблю…
Поговорили. Хватит! Все хорошо! Вроде бы и спать можно.
Но, оказывается, нет!
Алешка просит всех по очереди:
— Давай поговорим!
Нас много: дедушка, бабушка, мама, старшая сестра Клава и я.
— Что делать будем? — спросила мама. — Нельзя же так! Парень засыпает в результате этих «поговорим» в одиннадцать.
Мы собрались на тайное от Алешки семейное собрание и решили: надо как-то перехитрить хитрого Алешку.
Договорились: перехитрить! И не просто перехитрить, а с пользой для Алешки.
Алешке я сказал:
— С сегодняшнего вечера все говорят по очереди. Начнем со старших. Сначала — дедушка. Это на сегодня. Бабушка — завтра. Послезавтра — я. Послепослезавтра — мама. Ну, а Клава, как самая молодая среди нас, не считая тебя, на послепослепослезавтра тебе выделяется. Только, чур, разговор о серьезном. Согласен?
— И я хочу о серьезном, — сказал Алешка. — Ясно, согласен!
— Дедушка, давай поговорим! — попросил Алешка, когда лег в постель.
— Давай, — согласился дедушка. — Только о чем?
— О чем-нибудь…
— Вот Клаву нашу сегодня в комсомол приняли…
— Ну и что? Подумаешь, меня тоже примут, когда мне четырнадцать лет будет…
— Важное событие! А ты ее даже не поздравил…
— Я поздравил. Просто тихо — вы не слышали… Ну, давай, дедушка, поговорим!
— Тогда, хочешь, расскажу тебе, как я молодым был?
— Расскажи!
— Расскажу… Был я лет пятьдесят назад молодым, как ты, ну чуть постарше. Лет на шесть. Работал на Путиловском заводе в Петрограде, в Ленинграде по-нынешнему. В пушечной мастерской. Сначала подмастерьем, учеником, а потом настоящим рабочим. Токарем. Делали мы пушки. Ну, не такие, как сейчас, а по тем временам пушки.
Трудные это годы были. По десять четырнадцать часов работали. И еще боролись с хозяевами, капиталистами. Как раз Февральская революция наступала.
Мы, молодые, конечно, за революцию, чтобы свергнуть проклятых капиталистов вместе с царем! Бастовали…
Вот тут и вышла у меня неувязка, неприятность большая.
Мастером у нас был Христофор Васильевич. Все знали, что он хороший человек, большевик.
Однажды бросился я к нему:
«Я тоже, Христофор Васильевич, хочу против царя воевать!»
«Как?»
«Я все знаю, — говорю. — Вы против царя, и я против!»
Посмотрел на меня мастер и говорит:
«То, что против, догадываюсь, а вот стрелять ты умеешь или не умеешь, не знаю».
«Не умею», — признался я.
«Не умеючи против никак нельзя, — шепнул мне Христофор Васильевич. — Научись сначала…»
Стал я учиться стрелять. Из винтовки и нагана. Старшие ребята помогали. Тайно, чтоб никто не видел. Уезжали по воскресеньям подальше от завода, за город. Там и тренировались.
Как-то, когда мы так занимались стрельбой — на окраине это было, на свалке, — появляется вдруг Христофор Васильевич. Вроде бы поначалу и удивился:
«Чем это вы, ребята, занимаетесь?»
А потом говорит:
«Есть важная новость. Центральный Комитет Российской социал-демократической рабочей партии сообщает: твердыни русского царизма пали, по всей России поднимается красное знамя восстания!..»
Это все было в феврале, как я уже говорил.
И вот октябрь, семнадцатый год.
Штурмовали мы вместе с революционными матросами и солдатами Зимний дворец. Охраняли Смольный, откуда Ленин Владимир Ильич руководил революцией…
С Владимиром Ильичем я тогда лично беседовал.
Встретил меня Ленин у входа в Смольный, спрашивает: «Рабочий?»
«Рабочий, — говорю, — с Путиловского».
«Молодой. Сколько же лет-то, товарищ?»
«Да уж немало, товарищ Ленин, — отвечаю. — Пятнадцатый год. Два года на Путиловском».
«Революция — дело молодое, — сказал Владимир Ильич. — И вам, рабочей молодежи, надо объединяться, чтобы бороться за дело революции, защищать ее».
И верно. Один — хорошо. Два — лучше. А сотни вместе — еще лучше! Вот мы и объединились.
Создали мы у себя на заводе кружок рабочей молодежи, чтоб за революцию бороться, за новую жизнь… Таких кружков и союзов молодежи много было. И на Путиловском, у нас, и на других заводах Петрограда, и по всей России. По ночам несли мы патрульную службу на улицах Петрограда. Тогда что ни улица, что ни дом — опасность.
Из-за угла в тебя враги стреляют.
Из подъездов стреляют.
Из окон домов стреляют.
Однажды мы узнали: враги решили пробраться в Смольный. А там ведь штаб революции, там — Ленин.
Три дня и три ночи искали мы, красногвардейцы, их по всему Петрограду. Куда ни заходим, люди как люди. Там — дама какая-нибудь с мужем, здесь — студент с мамой. В другой квартире — старушка с внуком. Еще в соседней — мужчина в пиджаке телеграфиста. И жена его. Правда, когда зашли мы к этому телеграфисту, он мне сразу не понравился. Но так будто ничего подозрительного.
Вернулись. А меня все сомнение берет.
На обратном пути говорю товарищам:
«Давайте, ребята, все же опять пойдем на Литейный проспект к этому телеграфисту. Что-то не так…»
Поначалу пошутили надо мной товарищи.
Потом согласились:
«Сходим еще разок, а вдруг…»
И что ты думаешь, вернулись на Литейный, поднялись потихоньку на третий этаж, а там, в квартире телеграфиста, слышим странный разговор.
Не то чтоб он один с женой говорит, а много мужских, голосов.
Стучим в дверь — паника, шум, и вдруг все стихло.
Никто не открывает.
Еще стучим — молчание. Взломали дверь, а в нас стреляют.
Семь человек, как потом узнали, стреляли. Двоих мы убили, а пятерых живьем забрали.
Оказалось, что телеграфист никакой не телеграфист…
Меня тогда в этой квартирной переделке пуля саданула…
Это в октябре семнадцатого года было.
А через год после революции, в октябре восемнадцатого года, приехали мы, молодые рабочие-делегаты, в Москву на Первый съезд комсомола. Тогда он назывался Первый Всероссийский съезд союзов рабочей и крестьянской молодежи.
Москва, да и вся наша страна, разутая была, раздетая.
Вот мы, комсомольцы, на этом съезде и поклялись: всегда будем вместе с большевиками бороться за Советскую власть, защищать ее от всех врагов, строить счастливую жизнь для людей.
— Значит, ты был комсомольцем, дедушка? — удивился Алешка.
— Был, а как же! И горжусь, что был. Вот так и рождалась она, наша комсомолия, в которую Клава сейчас вступила… А за подвиги на фронтах гражданской войны вручили нашему комсомолу первую большую награду — орден боевого Красного Знамени.
— А бабушка?
— И бабушка. Это и ее награда, и моя, и всех нас, комсомольцев.
— Бабушка молодая была, да?
— Конечно, молодая. Как сейчас Клава.
— Здорово!
— С бабушкой твоей мы и познакомились в Москве, на первом комсомольском съезде. А на третьем — Ленин с речью выступил. Сказал: «Учиться, учиться и учиться!» Мы и учились, и работали, и воевали, а там и поженились. Только уж после гражданской войны…
— Бабушка, а мы поговорим, когда я лягу спать? — спросил Алешка в следующий вечер.
— Если мама с папой не заругают, чего ж не поговорить!
— Не заругают! Папа сам мне сказал. Только ты мне знаешь о чем расскажи?
— О чем?
— Какая ты была, когда с дедушкой встретилась. И про гражданскую войну. А я пойду скорее ложиться. Ладно?
Лег быстро, не в пример другим дням, просит:
— Бабушка, теперь поговорим?
— Поговорим. А начну я так, с чего ты просил. Со съезда нашего первого комсомольского. Ленин был у нас почетным председателем. Нас тогда на съезд пришло и приехало совсем немного. Человек сто пятьдесят, может, побольше. А комсомольцев по всей России тоже немного было — двадцать две тысячи. Но по тем временам это и не так уж мало… Боевые все ребята и девчата… Вот хоть дедушка твой тогда. Молодой, а уже с врагами сражался. Он и со съезда прямо на фронт ушел — бороться с белыми генералами. Тогда многие делегаты-комсомольцы ушли на войну…
— А ты? — перебил бабушку Алешка.
— А нас, девушек, не брали. Я на «Трехгорке» ведь работала. Ткачихой. Старались мы, комсомольцы, фронтовикам чем можно помочь. Конечно, не только комсомольцы, а и все, но комсомольцы в первую очередь. Работали на фабрике, ткани выпускали, а после работы одежду шили для красноармейцев и еще по вечерам выступали перед комсомольцами, которые на фронт уходили.
Разгромим мы всех буржуев,
Мировой пожар раздуем,—
так мы пели тогда.
И конечно, «Интернационал», наш партийный гимн:
Вставай, проклятьем заклейменный.
Весь мир голодных и рабов!..
А через год и я ушла на войну. Белые генералы воевали против нас. Враги из многих стран посылали им на помощь свои войска.
Была я сестрой милосердия. Или, как сейчас говорят, медицинской сестрой. А еще меня в нашем полку называли красной санитаркой. Это потому, что приходилось не только раненых перевязывать на поле боя, но и стрелять из пулемета, и в разведку ходить по тылам белых, и многое другое приходилось.
Раз так случилось.
Неожиданно прорвались беляки в село, где стоял наш отряд.
Бились наши ребята отчаянно, но врагов было больше. Отступили наши, а мы, восемь красноармейцев и я, санитарка, отстали. Засели в доме и стреляем. Вдруг патроны стали кончаться. У меня уже нет, и у соседа моего. Только двое продолжают стрелять по белякам. А они наседают. Почти к самому дому подходят.
«Братцы, не стрелять! — шепнул Ваня Стрехов, отчаянный командир наш, комсомолец. — Я сейчас…»
Мы поначалу даже не поняли: почему не стрелять? Лучше умрем, а в плен врагам не сдадимся.
А Ваня шмыгнул куда-то и вдруг тащит бидон.
«Давай, сестрица, спички!» — шепчет.
Плеснул он из бидона керосин прямо перед окнами, у которых мы засели. Я — за спички. Вспыхнул огонь, взметнулось пламя.
Тут даже беляки растерялись, стрелять перестали. Что, мол, такое?
А мы тем временем через сени, коровник, задними дворами — и к своим! Перехитрили белых! А наутро собрались с силами и выбили их из села…
Потом послали меня, красную санитарку, на съезд комсомола. В Москву. Это уже Третий съезд комсомола был.
Тут на съезде и я Владимира Ильича Ленина увидела. Да так близко, что и сейчас вижу его словно живого.
Ленин на съезде с речью выступал. Говорил о наших комсомольских делах и задачах. И еще тогда, хотя вокруг война шла, сказал, что надо молодым учиться. Без ученья, знаний коммунизм только пожеланием останется. Так говорил Ленин.
А съезд наш был как раз там, где сейчас Театр Ленинского комсомола находится. На улице Чехова, знаешь?
— Конечно, знаю, — сказал Алешка. — Рядом с кинотеатром «Россия» и памятником Пушкину.
— После съезда опять мы, комсомольцы, разъехались по фронтам. И воевали, пока всех врагов не разбили…
А под конец гражданской я встретилась опять с дедушкой твоим…
И как встретились! Прямо в бою. Я раненых перевязывала. Одного, другого, третьего забинтовала, а тут командир кричит мне:
«Давай скорей сюда!»
У меня еще на очереди. На траве лежат.
«Не могу, — говорю. — Подождите чуток».
«Давай сюда! Срочно! Кому говорю!» — прикрикнул он.
Подбежала я.
«Перевяжи, — говорит командир и показывает на бойца в буденовке, в длинной такой шинели. — Сейчас садануло, видишь, в плечо. Посыльный из штаба…»
В горячке и не разглядишь, а тут стала я его перевязывать — и глазам своим не поверила. Он! Дедушка твой…
Вот так и свиделись. Отлежался он у нас, поправился, а после его секретарем комсомольским избрали. В нашем полку.
А война закончилась — новые дела.
Где нас, комсомольцев, тогда не было!
Надо было восстановить страну после войны, после разрухи.
И не просто восстановить, а построить новую — новые заводы, фабрики, железные дороги, города, деревни.
В деревне мы с кулаками боролись, а потом поехали на Магнитку — там знаменитый Магнитогорский комбинат строили.
Металлургический.
Вторая Комсомольская домна.
Тут уже мы все время вместе с твоим дедушкой были, не как на войне.
С утра работаем, а вечером — концерты… Какие там концерты: кто во что горазд…
Я, конечно, в хоре.
Дедушка твой — на гармонике. Он еще в гражданскую научился…
И вот поем:
Наш паровоз, вперед лети,
В коммуне — остановка,
Иного нет у нас пути,
В руках у нас винтовка…
Любимая комсомольская песня у нас была!
Вот там-то, на Магнитке, и родилась у нас дочка — твоя мама.
Шутя, так и говорили все: «Папа — комсомолец, мама — комсомолка, место работы — Комсомольская домна. Комсомольская дочка!»
А после Магнитки — Дальний Восток.
Комсомольцы в тайге первый свой город заложили.
Назвали его Комсомольск-на-Амуре…
Сейчас это — огромный город, а начинали мы с палаток, с хибарок на берегу Амура, и работали с утра до ночи, с ночи до утра.
Всю страну, всю жизнь переделывали тогда люди. И мы, комсомольцы…
Много потрудился комсомол в те годы. Вот и получили мы вторую большую награду — орден Трудового Красного Знамени.
— И ты? — спросил Алешка.
— И я, и все комсомольцы, — сказала бабушка.
Настала папина очередь.
— Давай поговорим?
— Поговорим, — сказал папа.
— Ты мне расскажи, как все дальше было — о комсомольцах, — попросил Алешка.
— В мои годы в комсомоле уже были не сотни, не тысячи, не сотни тысяч, а миллионы людей. Если не изменяет память, почти пять миллионов молодых рабочих, пограничников, колхозников, студентов, летчиков, моряков, строителей… Это они и заводы автомобильные строили — в Москве и Горьком, и Московское метро, и Сталинградский и Харьковский тракторные заводы.
И все же я не с этого начну, а с другого, более позднего.
Двадцать второго июня сорок первого года началась война с Германией. Такой страшной войны ни у одной страны еще не было. Двадцать миллионов наших людей погибло на этой войне. Двадцать миллионов!
Меня в комсомол приняли как раз перед войной, в Красной Армии. И вот в Таллине — первая бомбежка. Немцы с самолетов обстреливают нас, бомбы бросают.
А наши ребята не только от фашистов отстреливаются, а и жителей спасают.
На железнодорожной станции мы ребятишек в эшелон грузили, когда немцы налетели.
Двадцать вагонов ребят. Женщины с ними, старики.
Под вражеской бомбежкой отправили мы эшелон в глубь страны. Спасли от фашистов.
И не только у нас, в Таллине, было так.
Четыре трудных года шла Отечественная война, и все четыре года люди наши, весь народ стоял насмерть, защищая Родину. А коммунисты и их младшие братья и сестры — комсомольцы — были первыми в боях.
Они воевали под Киевом и Москвой, Ленинградом и Одессой, Севастополем и Сталинградом, под Волховом и Курском, Харьковом и Ростовом, на Кавказе и в Крыму. Они воевали на фронте и в тылу врага — в партизанских отрядах…
Ты слышал о Зое Космодемьянской, Лизе Чайкиной, Александре Матросове, Викторе Талалихине, Тимуре Фрунзе, Марии Мельникайте, Лээн Кулльман, молодогвардейцах? Все они были комсомольцами. Молодыми людьми разных национальностей, но людьми советскими.
— Слышал, — согласился Алешка, — но не о всех.
— А ведь тебе надо знать обо всех, и даже о тех, о которых я не говорил, — сказал папа.
— Надо, — признался Алешка.
— А о Саше Чекалине слышал? — спросил папа.
— Конечно, слышал! Мама Саши Чекалина у нас в «Дружбе» работает, в кинотеатре. Она рассказывала нам про Сашу…
— Саша Чекалин жил и воевал в Тульской области. Правильно?
— Правильно, — сказал Алешка.
— Так вот там же, под Тулой, и мы воевали. И Саша помогал нам, командирам и красноармейцам. Он в разведку ходил по немецким тылам и приносил нам важные сведения: где какая их часть стоит, какие у немцев орудия, где расположены танки, где самые главные офицеры находятся. Эти сведения, которые приносил Саша, помогали нашим бойцам уничтожать врага.
А я в то время уже комсоргом был. Комсомольским организатором. А в батальоне нашем почти все комсомольцы.
Бои за Тулу трудные были. Немцы рвались к Туле, а через нее к Москве.
Ночью перед боем проводили мы комсомольское собрание.
«Не пустим немца в Москву! — говорили наши ребята. — Умрем, но не пустим».
Сто шестьдесят комсомольцев из ста восьмидесяти семи погибли у нас в боях за Тулу, за Москву. И немцы не взяли Тулу. И к Москве враг не приблизился со стороны Тулы ни на километр! Под Москвой немцы почувствовали нашу силу.
Москву мы спасли. Ленинград от фашистской блокады освободили. А под Сталинградом нанесли такой удар немцам, что они уже опомниться не могли. И потом покатились назад, к своим границам.
А в Берлине, когда враг был разбит, помню такую надпись на стене рейхстага: «Рядовой Севрюков. Член ВЛКСМ». Заметь: «Член ВЛКСМ». То есть комсомолец, член Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи…
Третий орден мы за войну получили. Орден Ленина украсил знамя комсомола. За заслуги перед Родиной в годы Отечественной войны.
— А ты ведь тоже комсомолкой была? — спросил Алешка маму.
— Была, — сказала мама. — Но только ничего особенного я не делала. Ведь и в комсомол я вступила под конец войны. Когда война началась, мне было чуть больше десяти лет. Многие комсомольцы нашей школы на фронт ушли и в партизаны, как Зоя.
Первого сентября сорок первого года, как всегда, пришли мы в школу. А через две недели слышим:
«В нашей школе госпиталь будет для раненых. А нас по другим школам распределяют…»
И верно, стала наша школа госпиталем. Девушки-комсомолки и мы, младшие, пионерки, дежурили в госпитале, помогали ухаживать за ранеными. Дежурили и днем и ночью. Много было тяжелораненых. От них не отойдешь. Но зато как было приятно, когда люди поправлялись, вставали на ноги.
«Спасибо, сестрица!» — сказал мне как-то один солдат.
А я смотрю на него и плачу: мол, какая я сестрица. А он завтра на фронт уходит опять…
Ночи особенно тревожные были. Ночью раненые беспокойно спали. И еще немецкие самолеты прорывались к Москве. Страшно было. Каждая зажигалка могла дом спалить. Наш госпиталь. И всех раненых…
Ну, и окопы рыли, когда враги подошли к городу. Сначала на окраинах Москвы, а потом и в самом городе. В каждом скверике, в каждом парке. На Садовом кольце, на бульварном. Ставили укрепления против танков, окна домов закрывали мешками с песком. Во дворах строили землянки и убежища. Чего только не делали!
В сорок третьем году я пошла на завод, ученицей слесаря. Делала детали для автоматов. «Петушки» — так мы эти детали называли. Часто по нескольку дней не уходили из цеха.
Поспишь тут же часок-другой и опять за работу. Много оружия нужно было, чтоб победить врага, вот мы и старались. Часто за смену в три-четыре, а то и в пять раз больше оружия выпускали, чем полагалось.
Работали тогда у нас на заводе такие же девчонки и мальчишки, как я. Почти все — комсомольцы. Только я не была еще комсомолкой.
Но потом и меня приняли в комсомол. Там, на заводе.
А когда война закончилась, нам медали вручили — «За оборону Москвы» и «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».
Почти все наши заводские комсомольцы получили их. Кончилась война. Думаешь, отдыхать можно? Веселились, отдыхали, гуляли, и все же…
С концом Отечественной войны передышки у нас не было.
Враг разрушил так много городов, заводов и фабрик, что надо было нам, комсомольцам, за новое дело браться: восстановить все разрушенное, построить новые города и села, школы и электростанции.
Разъехались тогда мы по всей стране — работать, строить.
Еще несколько лет прошло, и по призыву коммунистов взялись комсомольцы за новое дело — целинное.
Тысячи комсомольцев поехали в Казахстан и Сибирь, чтобы освоить новые богатые земли…
— И ты ездила на целину, — сказал Алешка.
— И мы ездили, — подтвердила мама. — Ездили, чтоб помочь целинникам строить совхозные поселки: дома, школы, детские сады, больницы.
— И потому ты получила медаль «За освоение целинных земель»? — спросил Алешка.
— Наверно, потому, — согласилась мама.
— А еще две медали и орден?
— Орден у меня просто за работу, — сказала мама, — а медали — особые, юбилейные. Одна к двадцатилетию победы в Великой Отечественной войне, а вторая в честь столетия со дня рождения Владимира Ильича Ленина.
И у папы такие есть, и у всех, кто воевал против фашистов, кто потом хорошо работал.
Ну, а комсомол наш за большой труд после войны получил еще три ордена. Так что стал комсомол шесть раз орденоносным!..
— Клава! Клавочка! Пойди, пожалуйста, сюда!
Подошла Клава к хитрому Алешке, села рядом:
— Ну что?
— Давай поговорим немножечко, — просит Алешка. — Ты ведь тоже теперь комсомолка… Расскажи!
— Что же тебе рассказать? Я как комсомолка еще ничего не сделала. Вот другие комсомольцы…
— А ты про других расскажи, — соглашается Алешка.
— Тогда давай помечтаем, — говорит Клава.
— Давай!
— Вот сейчас сидим мы с тобой, разговариваем, и вдруг у нас в комнате появился чудесный экран. И мы с тобой всю большую-пребольшую страну нашу видим. Скажу тебе по секрету: когда меня в комсомол принимали, я сама как бы видела все это…
Строятся огромные заводы, города, и все это — комсомольская работа.
В полях и садах растут хлеба, овощи, фрукты, и рядом новые села, деревни, и все это — дела комсомольцев.
В космос взлетают ракеты с космонавтами на борту, и многие из них — комсомольцы.
В морях и океанах, по Волге и Днепру, Енисею и Ангаре плывут мимо плотин белые красавцы корабли, и их ведут комсомольцы.
Из заводских ворот выходят сильные машины, тракторы и комбайны, и все это тоже комсомольцы сделали́.
На границах стоят могучие ракеты, танки, пограничники уходят в дозор, и они — комсомольцы.
А у нас в школе самый справедливый и честный человек комсорг Сеня Королев создал музей боевой славы. Красные следопыту вместе с Сеней Королевым почти пять лет создавали этот музей. И есть теперь в этом музее все о наших бывших учениках-комсомольцах, которые погибли в боях за Родину…
— Я знаю, — перебил ее Алешка, — ты дружишь с Сеней.
— Дружу. Потому что он хороший, настоящий комсомолец.
— Он правда хороший, — согласился Алешка.
— Вот и выходит, что страна наша в самом деле Страна Комсомолия, потому что те, кто живет в ней, или были комсомольцами, или сейчас комсомольцы, или будут ими, когда подрастут!
— И правда, — сказал Алешка. — Дедушка с бабушкой были. Папа с мамой были. Ты — сейчас. И я буду!
— Ну, спи! — сказали хитрому человеку Алешке. — Спокойной ночи! Счастливых снов!
— Я быстро-быстро усну! — пообещал Алешка.
Уснул Алешка.
…И вот уже комсомолец Алешка шагает по революционному Петрограду — идет громить буржуев и беляков.
…На лихом буденновском коне скачет комсомолец Алешка в бой с врагами Советской власти.
…В глухую тайгу пробивается комсомолец Алешка строить новый город.
…На танке идет комсомолец Алешка защищать Москву от фашистов.
…На огромном бульдозере врезается комсомолец Алешка в землю, где будет прорыт канал.
…На скоростной ракете взмывает Алешка в небо — к Луне и звездам.
…Стоит комсомолец Алешка под красным знаменем комсомола, а на нем шесть боевых и трудовых наград сверкают.
И пусть не все сны сбываются.
Самые хорошие сны сбываются обязательно!
1966