Томас Мюнцер

Глава тринадцатая ПОДЖИГАТЕЛИ ПРИХОДЯТ ДО РАССВЕТА

Утром в придорожной харчевне Томас потребовал чернил. Возмущение жгло его душу. Пусть изменники, по сравнению с которыми и Иуда младенец, не рассчитывают на безнаказанность!

Он не закончил письма, принялся за второе, но и его не отправил. Какой смысл теперь давать волю своему гневу? Мысли Мюнцера обратились к Цейсу. Несмотря на паскудную должность, шоссер порядочней других. Он обязан был не выпускать Мюнцера из города, а в случае его бегства снарядить погоню и немедленно донести в Веймар. Томас уверен, что Цейс не будет особенно торопиться. Пусть оправданием его медлительности станет записка Мюнцера. Он взял себя в руки и начал писать спокойно. Своим «братьям», советникам, он послал письмо, которое просил прочесть в присутствии шоссера. Он не помышляет о бегстве. Просто дела в деревне заставляют его на время покинуть Альштедт.

Мимо харчевни проезжали телеги. Томас узнал одного из возниц. Им было по дороге. Мюнцер забрался на подводу. Доски приятно пахли хмелем.

Исполняя поручение князей, Лютер ездил по Саксонии и проверял проповедников. Он получил власть отрешать от должности всех, кого находил нужным. Как только до него дошли слухи, что Мюнцер намерен обосноваться в Мюльхаузене, он тут же взялся за перо. Крупный имперский город станет очагом заразы? Лютер охотно посетил бы Мюльхаузен, но заботы, связанные с выпуском в свет его произведений, вынуждают его спешить обратно в Виттенберг.

Берегитесь лжепророка Мюнцера, этого хищного волка в овечьей шкуре! Всюду, где он ни побывал, особенно в Цвиккау и Альштедте, прекрасно знают, каков он. В проповедях и писаниях Мюнцер призывает к мятежу и кровопролитию. Он рассылает повсюду тайных гонцов, которые тьму предпочитают свету. Если вас не убедят мои слова, то вы сами скоро поймете, сколь безумно их учение. Я хочу уберечь вас от опасности и ущерба. Не принимайте Мюнцера! Если вы ослушаетесь, то станете причиной собственных несчастий.

Как встретить Альштедтского беса, если он покажется в городе? Ведь почтенный магистрат не звал его? Мюнцера следует публично спросить, кто его прислал. Если он ответит, что прислан богом, то сразу же потребуйте доказательств. Коль он не сможет явить чуда, гоните его прочь!

Доктор Мартин бил наверняка. Хитрая бестия! Но он опоздал,

Томас не стал спрашивать, разрешат ли ему поселиться в Мюльхаузене. Он не ждал ни приглашений, ни торжественной встречи. Мюнцер знал, что власти настроены против него: связь Пфейфера с Альштедтом была им давно известна. Друзья помогли ему незаметно пробраться в город. Когда магистрат получил письмо Лютера, то не смог уже ничего сделать. Мюнцер был в Мюльхаузене, и народ предместий стоял за него горой.

С первых же дней Томас отдавал все силы проповеди своего учения. Тираны любят рассуждать о законности их власти, а сами употребляют ее лишь на то, чтобы всячески притеснять людей. Короче, один христианин не должен безжалостно, как мясник, разделывать другого. А раз важные птицы не хотят этого прекратить, остается единственный выход — отобрать у них власть!

Хотя Мюнцер и нашел, что мюльхаузенцы не столь решительны, как он предполагал, но чувствовал себя в городе прочно. Вскоре сюда перебралась и его семья.

Вокруг Мюнцера всегда были люди. Случалось, прямо на улице он подолгу говорил о том, какие перемены необходимо осуществить, чтобы устроить жизнь по слову божьему. Разве этого требует священное писание? Мюнцер тут же разбивал все сомнения. Присев на первый попавшийся камень или ступеньку, он учил истинному Евангелию. Всю жизнь следует подчинить принципу общей пользы. Нечестивые, противящиеся этому, не имеют права жить!

Когда Томас оставался один, он работал над начатым еще в Альштедте ответом Лютеру. Острый, беспощадный памфлет до конца разоблачит книжников, которые, обманывая народ ложной верой, помогают угнетателям сохранять свою власть.

Памфлет назывался «Хорошо обоснованная защитительная речь, или Ответ лишенной духа, сладко живущей Плоти виттенбергской, которая обманным образом, украдя священное писание, так гнусно осквернила несчастное христианство».

Доктор Люгнер высмеивает истинный дух веры и, словно фиговым листком, прикрывает бесстыдную ложь библией. Он, тщеславнейший из книжников, с каждым днем набирается все большего чванства. Стоило только Мюнцеру отвернуться от подхалимствующих плутов, как они тут же из бешеной зависти и злобы принялись его травить. Они не поняли настоящей веры и ведут себя, как обезьяны, которые, подражая сапожнику, берутся шить башмаки и только изводят кожу. Они хвастаются знанием библии, намарывают целые книги и твердят все упорней: «Верь! Верь!» — а сами вообще не имеют веры. Никто из них не станет проповедовать, если ему не пообещают сорок или пятьдесят гульденов, а кто поважней, тот требует и двести. Они учат только ради того, чтобы жить припеваючи и наслаждаться почестями.

Черный виттенбергский ворон напустился на Мюнцера за то, что тот презрел мирские блага — падаль, на которой Лютер с удовольствием сидит. Он боится ее потерять и поэтому так снисходителен к сильным мира сего.

Архиплут, корчащий из себя нового папу, науськивает власти на воров и разбойников, но умалчивает об источнике всякого преступления. А ведь главная причина ростовщичества, воровства и разбоя — это наши господа и князья, которые присвоили все: рыб в воде, птиц в небесах, злаки на земле. Все принадлежит только им! Они старательно повторяют беднякам божью заповедь «Не укради!». Сами же дерут три шкуры с бедных пахарей и ремесленников. Но если кто посягнет на господскую собственность, будь то хоть капля, его тут же тащат на виселицу. А доктор Люгнер благословляет палачей!

Многие сейчас радуются, что не надо платить попам налогов, и не видят, что стало в тысячу раз хуже, чем прежде: людей поганят вреднейшими учениями. Лютер низкими уловками защищает тиранов и помогает оправдывать их злодейства. Христос, мол, страдал и нам велел! Носясь со своим гнусным смирением, Лютер учит покорности властям. Он не хочет приняться за князей, хотя они заслуживают кары больше, чем остальные.

Всеми силами старается он отпугнуть людей от учения Мюнцера, говоря, что оно бунтарское. Бунтарское? Господа сами виноваты, что народ их ненавидит. Они не хотят уничтожить корень всякого возмущения. «А если я это провозглашаю, то я бунтарь! Пусть так и будет!»

Выступить против Мюнцера на широком публичном диспуте Лютер боится. Он не желает, чтобы его называли гонителем правды, и подталкивает вперед князей. Пусть они преследуют бунтаря Мюнцера!

Отче Пролаза любит твердить о своем простодушии, а поступает, как хитрый лис. Он предпочитает действовать исподтишка. Он вообще поносит только тех, кого выгодно, правителей же не трогает и пальцем. Он обманул людей ложной верой, а теперь, когда надо исправить положение, не делает этого и пресмыкается перед князьями.

Памфлет писался очень остро. Беспощадные обличения сменялись разящей насмешкой. Но через все эти гневные, грубые, язвительные и блестяще написанные страницы красной нитью проходила мысль о том, что народ, раскусив нового папу, не даст ввести себя в заблуждение, поднимется на борьбу с. тиранами и добьется свободы. А таких, как Лютер, ждет заслуженная кара.

«Тебя, доктор Люгнер, — кончал Томас «Защитительную речь», — постигнет судьба пойманного лиса. Народ станет свободным, и один лишь бог будет над ним господином!»

Стояли горячие дни. Работа над памфлетом, проповеди, сходки, подготовка решительного выступления против засилья толстосумов — всему этому Мюнцер отдавался самозабвенно.

Вместе с Пфейфером он составлял требования, чтобы предъявить их магистрату. Власть принадлежит общине. Она избирает новый, Вечный совет, который будет во всем руководствоваться божьим словом. Община следит, чтобы соблюдался принцип общей пользы. Ни один человек, запятнавший себя корыстолюбием, не допускается к власти. Никакие перемены, от кого бы они ни исходили, не будут терпимы, если они не ведут к еще более полному осуществлению принципа общей пользы. Совет вечен, но его члены могут быть в любое время сменены, коль начнут они зазнаваться и себя считать господами. Никого нельзя против воли выбрать в совет. Каждый советник, чтобы не было повода грабить город, получит жалованье. Но если он станет попирать право, то его ждет смертная казнь.

Несдобровать тем, кто попытается мешать введению новых порядков. Члены магистрата, вероятно, не согласятся с этими статьями. Как с ними поступить?

Церковь испокон веков подвергала непокорных отлучению, превращала их в отверженных, с которыми никто не должен был делить ни хлеба, ни крова. Разве народ имеет меньше права, чем церковь? Своих врагов он будет наказывать «светским отлучением»! Еще во времена «Башмака» крестьяне с презрением отворачивались от тех, кто отказывался вступить в их тайный союз. Погаснет у отступника печь — соседи не дадут ему огня, никто не придет к нему в дом на крестины, а когда он сдохнет, его не станут хоронить.

И в Мюльхаузене община не будет поддерживать никаких отношений с теми, кто не одобрит новых порядков! Магистрат доживает последние дни. Действовать надо немедленно и без колебаний!

Вести с юга наполняли сердце радостью. У границ Швейцарии начались крестьянские волнения. Ночью на полях неизвестные поджигали копны хлеба, которые как десятина предназначались церкви. Горели овины. В штюлингенских землях вспыхнул настоящий бунт. Жители нескольких деревень отказались повиноваться. За короткий срок собралось шестьсот человек. Отряд возглавил бывший ландскнехт, опытный в военном деле.

Вот они, первые зарницы!

Вальтин Эмен женил сына. В понедельник, 19 сентября, дом у Верхнего рынка наполнился гостями. Свадьбу играли весело и шумно. Хозяин не жалел ни пива, ни вина. Гуляй, честной народ! За столом было много пьяных. Одни горланили разудалую песню, другие спорили. Захмелевший Каспар, судейский писарь, привязался к бургомистру с попреками. Родеман, человек заносчивый, резко его оборвал. Возмутившись, Каспар высыпал на голову бургомистра кучу ругательств. Родеман кликнул стражу, приказал схватить обидчика и запереть его в Большой подвал.

Весть об этом мгновенно облетела Мюльхаузен. Бургомистр осмеливается, как и в прежние времена, чинить самоуправство! Дело, разумеется, не в Каспаре. Если он виноват, то будет наказан. Но никто не может быть брошен в тюрьму, если его проступок по закону карается только штрафом. Сколько сил стоило горожанам обуздать своеволие бургомистров, а теперь Родеман снова принимается за старое!

Мюнцер и Пфейфер были единодушны. Этого нельзя спускать! Пора!

Стражу оттеснили. Ахтманы потребовали ключи от подвала. На улице Каспара встретили криками торжества. Он не понимал толком, что происходит, и оторопело смотрел на окружающих. Почему ему не дали погулять на свадьбе?

Его привели в дом, где продолжалось пиршество. Родеман вспылил. Но напрасна была его ярость. Каспар остался на свадьбе, а бургомистра заставили пойти в ратушу. По дороге на него со всех сторон сыпались проклятья и угрозы. Если бы не ахтманы, не сносить бы Родеману головы.

Второй бургомистр, Веттих, был не лучше первого. Подмастерья направились к его особняку и наткнулись на закрытые двери. Веттих долго не выходил. Пусть-ка он поторопится! Дела, о которых намерены с ним говорить, касаются всей общины. Или он хочет, чтоб от его дома остались одни головешки? На Веттихе не было лица, когда он спускался со ступенек.

В ратуше бургомистры пообещали собрать завтра магистрат и все уладить.

Была уже ночь. У Фельхтских ворот и у ратуши стояли вооруженные люди — настороженные, недоверчивые.

Утром стало известно, что незадолго до рассвета оба бургомистра скрылись из города. Вот вам и клятвы! Они не хотели ни под каким видом соглашаться с домогательствами черни и терпеть рядом с собой ахтманов. Родеман и Веттих утащили с собой маленькое черное знамя с гербом Мюльхаузена, серебряную печать и несколько ключей от ворот. Кроме того, они увели принадлежавшую городу лошадь. Проклятые конокрады!

Магистрат пребывал в растерянности. А в это время в городе начали громить монастыри и церкви: разбивали статуи, рвали священные покровы, вышвыривали в грязь иконы. Впредь никто больше не будет поклоняться идолам! Толпа неистовствовала. О, если бы ее гнев был обращен только на духовенство! Сомнения продолжались недолго. Бунтовщики требовали ни больше, ни меньше, как отмены всех налогов и поборов, изгнания попов и передачи власти народу. Так вот что значит в толковании Мюнцера «жить по божьему слову»!

Советники хитрили: вправе ли они решать такой серьезный вопрос, когда оба бургомистра отсутствуют? Необходимо дождаться их возвращения или избрать новых.

Бургомистры нашли прибежище в Лангензальце. Туда спешно снарядили гонца, который был уполномочен настаивать, чтобы они приехали обратно и вернули похищенное. Родеман и Веттих отказались наотрез. От них требуют знамя и печать? Нет, они не желают, чтобы печать вольного имперского города попала в руки черни!

Боясь расправы, еще десять членов магистрата тайком бежали в Лангензальцу.

Даже самые старые ткачи не помнили такого собрания. Люди, которые обычно вершили всеми цеховыми делами, люди осмотрительные, зажиточные и добропорядочные, не могли ничего поделать с крикунами подмастерьями. Те не давали им рта раскрыть. Пусть-ка они лучше помолчат да послушают, что скажут другие. Есть еще, слава богу, люди, занятые не вытягиванием у ближних последнего гроша, а защитой правды. Брат Томас лучше остальных знает, как надо поступать. Слушайте брата Томаса!

Он говорит о беспредельной злобе властителей, которые готовы всех праведных отдать палачам на распятие. Беглые бургомистры, эти упрямые головы, плетут разные небылицы. Необходимо, чтобы происходящее в Мюльхаузене было бы понятно жителям соседних городов и крестьянам. А для этого нужно собрать воедино обвинения против магистрата, рассказать о непоправимом вреде, который причинен городу. Десятилетиями попирали общую пользу, надували, обманывали. Эти обвинения должны быть напечатаны. Тогда всем будет видно, что собой представляют изменники. Мюльхаузенцев же станут хвалить как мудрых людей. Простой народ, слава богу, выступает повсюду защитником правды!

Ограничиться жалобами, спрашивает Томас, и ждать, пока власть имущие образумятся?

Десятки людей закричали одновременно. Такого не случится и до второго пришествия. Достаточно натерпелись! Долой! Долой советников! Пусть убираются к предателям в Лангензальцу!

Подмастерья были настроены очень решительно. Пфейфер и Мюнцер предложили принять составленные ими требования о передаче власти общине и о выборах Вечного совета.

Это предложение вызвало целую бурю радостных и грозных выкриков. Когда началось голосование, почти никто не осмелился перечить большинству. Из всего цеха льноткачей, самого многочисленного в городе, только четыре голоса были поданы за старый магистрат.

Предместья настаивали на смещении магистрата. А в самом городе обстановка была иной. Лишь один из четырех кварталов, квартал, непосредственно примыкавший к той части предградья, где задавали тон сторонники Пфейфера и Мюнцера, высказался за Вечный совет. Внутри цехов тоже шла борьба. Мастера изо всех сил противились воле подмастерьев.

Отцы города, оправившись от замешательства, вызванного бегством бургомистров, отвергли предъявленные им требования. Они готовы были принять бой. Ни одна из партий не могла рассчитывать на победу собственными силами. Исход борьбы решит помощь со стороны. Магистрат обратился к своим давним союзникам. Эрфурт, Гозлар и Нордхаузен обещали поддержку. Ландграф Филипп Гессенский и герцог Георг Саксонский предлагали изгнать мятежных проповедников.

Переписка и переговоры с союзниками — дело затяжное. Очень важно, как отнесутся к событиям в Мюльхаузене крестьяне окружающих деревень. И магистрат и его противники прекрасно это понимали. Из ратуши во все стороны рассылали гонцов. Крестьяне, конечно, помогут властям навести порядок — ведь кто пострадает больше мужиков, если вспыхнет межусобица и пойдут грабежи и пожары? В деревни из предместий тоже были посланы ходоки, которые объясняли, что происходит, рассказывали о Вечном совете, читали письма и обращения Пфейфера, Мюнцера, ахтманов.

24 сентября жители нескольких сел, собравшись, порешили осудить бунт. Их всех очень тревожит, что мюльхаузенцы, затевая мятеж, поступают не по-христиански. Если они не одумаются, то жители округи вынуждены будут искать другого покровительства, ибо без законной власти всех их ждет погибель.

Эта сходка обеспокоила Мюнцера. Крестьяне высказались за старые порядки! Но тревога быстро рассеялась: на сходке были одни богатеи. Большинство же мужиков их не поддержит.

Многие еще спали, когда загудел набат. Пожар! С башен было видно, что горела деревня Больштедт в полутора часах ходьбы от города. Советники собирали людей. Больштедт нуждается в помощи!

Но что происходит? Почему вдруг закрывают ворота и никого не пускают на пожар? Люди — нет, не с баграми и ведрами, а с мечами и алебардами, — даже попытались силой захлопнуть Фельхтские ворота. Подмастерьям, стоявшим в карауле, удалось отбить внезапное нападение. Однако все остальные ворота были заперты и тщательно охранялись. Почему?

Магистрат нанес удар. Он воспользовался суматохой, вызванной пожаром, и, нарушив соглашение с ахтманами, завладел воротами. На улицах кричали: «Кто за законную власть, пусть идет к ратуше!»

«Кто за слово божье, — раздавалось еще громче, — пусть торопится к святому Николаю!»

Во что бы то ни стало магистрат хотел отогнать бунтарей от Фельхтских ворот, отрезать одно мятежное предместье от другого и усмирить их.

Первый натиск был отбит. Вдруг разнесся слух, что к городу приближаются несколько сот вооруженных людей. Это посланцы Мюнцера подняли крестьян! Но правда была горька, как дым пожара. Крестьян привел Керстен Бапст, верный слуга магистрата! Мужики двинулись к Фельхтским воротам. Они кричали, что расправятся с проклятыми поджигателями.

Неожиданность была ошеломляющей. Магистрат с помощью крестьян быстро завладел воротами. Со стен сыпались насмешки. Ловко утерли нос вздумавшим бунтовать дуракам?

В спешке магистрат провел выборы новых бургомистров. Власть полностью восстановлена. Теперь не может быть и речи о каких-то переменах. Жители предместий, объявили повсюду глашатаи, должны завтра утром, как и все остальные горожане, присягнуть на верность магистрату.

Сопротивляться? Продолжать борьбу? Но на чью поддержку рассчитывать?

Надо было иметь мужество признать поражение. 27 сентября 1524 года Мюнцер и Пфейфер покинули город. С ними ушли и многие их сторонники, все, кто не хотел мириться с победой врагов. Они были убеждены, что борьба за Мюльхаузен еще только начинается. Пусть денежные мешки не пляшут от радости: у них впереди тяжелые дни. Настоящие хозяева города вернутся — и горе коварным злодеям!

Особенно Мюнцера тревожила роль, которую сыграли во всех этих событиях крестьяне. Как магистрату удалось их опутать? Почему они пошли за Керстеном против своих братьев?

Мысли Томаса постоянно возвращались к пожару в Больштедте. Кажется, именно здесь крылась разгадка.