Томас Мюнцер

Глава семнадцатая «ЗАВОДИТЕ ТАНЕЦ!»

Началось! Пора, пора подниматься! Время, о котором всю жизнь мечтал Томас, настало. Он писал свое страстное «Воззвание к альштедтцам». Уж больно долго они спят! Хватит пресмыкаться перед нечестивыми, поднимайтесь! Вся Германия, Франция и Италия пришли в движение. Господь затеял славную игру, и безбожным злодеям несдобровать. В Фульде громят церкви. Крестьяне Клеттгау, Гегау, Шварцвальда восстали. Их силы насчитывают три тысячи человек, и с каждым днем число их растет. Его, Мюнцера, тяготит единственная забота: лишь бы темные люди не согласились на лживый сговор с господами.

Итак, вперед, вперед, вперед! Трое положившихся на бога не побоятся и ста тысяч. Не знайте милосердия, не верьте красивым словам! Не внимайте жалобам врагов! Они будут вас упрашивать и молить, словно дети. Не давайте себя умилостивить! Поднимайте деревни и города — и особенно горнорабочих да других добрых молодцев. Мы не должны дольше спать. Пора пробудиться!

«Я пишу вам это послание, а мне пришли вести из Лангензальцы о том, что народ хочет вытащить из замка окружного начальника, который намеревался тайно убить троих. Эйхсфельдские крестьяне взбунтовались и не хотят щадить своих господ. Повсюду много такого, что может служить вам примером».

Заводите танец! Принимайтесь за дело! Обязательно познакомьте с этим письмом рудокопов!

Пока Мюнцер должен ограничиться этим письмом, но скоро заработает печатный станок, и тогда можно по-настоящему наставлять братьев. Сердца их должны стать крепче, чем все замки и твердыни врагов!

Вперед! Вперед! Куйте — железо уже горячо. Пусть ваш меч обагрится кровью и не знает пощады! До тех пор, пока живы тираны, вы не освободитесь от страха человеческого. Не давайте себя запугать. Не страшитесь тьмы врагов. Будьте мужественны, и вы почувствуете помощь божью!

Закончив воззвание, Мюнцер бросился в ратушу. Надо немедленно послать сильный отряд восставшим лангензальцам! Но члены Вечного совета не разделяли ни его воинственности, ни его нетерпения. Все это надо хорошенько взвесить. Лангензальца принадлежит Георгу Саксонскому, и он, наверное, не будет в восторге, если они направят туда отряд. Так-то они поняли святейшую обязанность «избранных» оказывать помощь братьям, которые ее просят!

Его поддержали немногие. Большинство совета высказалось уклончиво. О долге «избранных» с Мюнцером не спорили, но и на военное выступление не соглашались. Ну, хорошо, пусть они остаются сидеть на своих скамейках — в городе хватит людей, которые по-настоящему любят свободу!

В поле, за городской стеной, шло военное учение. Мюнцер, Пфейфер и несколько ахтманов побежали туда. Говорить начали ахтманы:

— Лангензальца восстала! Издавна была она убежищем нечестивых. Там скрываются беглые бургомистры, их тоже не грех вытащить из норы и отрубить им головы!

— Разве дело в одних бургомистрах? — перебивает Томас. — Вся Германия пришла в движение. Настала пора действовать!

Здесь иначе, чем в ратуше, отнеслись к словам Мюнцера. Люди, потрясая оружием, кричали, что не пожалеют жизни ради святого дела. Томас велел развернуть знамя — огромное белое знамя с изображением радуги. Четыреста человек выступили в поход. К ним по дороге присоединялись крестьяне.

Под Лангензальцей их ждала неожиданность. Ворота были закрыты. Берлепш еще сидел в своем замке, а магистрат морочил общину переговорами. Письмо мюльхаузенского отряда с предложением помощи вызвало горячие споры. Члены магистрата попрекали сторонников Мюнцера: зря они обратились к чужим, когда самим им куда проще уладить все без кровопролития и пожаров. Им поверили. Отряду, стоявшему под стенами города, послали ответ: «Дорогие братья, мы дружески благодарим вас за ваше предложение, но желаем, если будет на то воля божья, наши дела меж собой решить миром». Отряд почтили двумя бочками пива.

Это была неудача. Возвращаться в Мюльхаузен? Томас был убежден, что община не даст слишком долго водить себя за нос и тогда снова потребуется их помощь. Было решено уничтожить лежащие в округе монастыри и поместья.

На следующий день отправились к Фолькенрода и разорили там монастырь. Особенную ненависть крестьян обычно вызывали грамоты. Вот где вся кривда — на них ссылаются господа, когда давят мужика повинностями! Книги рвали, документы втаптывали в грязь, охапки грамот тащили в хлев. Славная будет подстилочка для скотины!

Из окрестностей Лангензальцы к Томасу прибыли ходоки. Восставшие спрашивали, что им делать.

— Все замки и поместья дворян, которые не подчинятся, — отвечал Мюнцер, — разрушайте до основания. Хорошенько следите за Берлепшем, этой кровавой собакой. Если он уйдет, будет очень плохо. Следите за мостом, через который он может бежать. Лучше его убить, чем дать уйти!

В деревне Гёрмар расположились лагерем. Устроили кухню, разбили две палатки. Утром двинулись к Шлотгейму. В женском монастыре нашли много дорогих вещей, съестных припасов, вина. Монахинь разогнали.

— Нечего им здесь на чужой счет жиреть и попивать винцо! Пусть привыкают работать, время дармоедов кончилось!

Рядом находилось большое поместье. Жалуясь, прибежали мужики. Хозяин дерет с них три шкуры, его жена ходит в золоте и жемчугах, а их бедные бабы совсем отощали от голода и рады мякинному хлебу. Господский дом был действительно полной чашей. Кладовые так и ломились от всякого добра. Сам дворянин успел улизнуть. А где хозяйка с ее драгоценностями? Дверь горницы заслонила служанка: там идут роды! Люди остановились. И вдруг раздался чей-то насмешливый голос:

— Взглянем-ка, братцы, на такое чудо: на сносях не была, а рожать собирается!

Притворщицу вытрясли из ее тряпок — на пол посыпались перстни, ожерелья, деньги.

В лагере начали разбирать добычу, когда заметили, что со стороны поля к ним приближается большой, человек в четыреста, отряд. Это пришли со своим желто-зеленым знаменем крестьяне-эйхсфельдцы. Их встретили восторженно. Они как следует расправились с замками и монастырями. Девять возов были доверху нагружены церковной утварью, колоколами, салом.

Мюнцер выехал к ним верхом и держал речь. Он говорил о великих целях восстания, хвалил эйхсфельдцев за смелость, назвал братьями. Все, что изымают у монастырей или отбирают у господ, принадлежит крестьянам. Но пусть они не растаскивают добычу по домам — это достояние общины, и употребить его надо с толком. Захваченное имущество он поделил поровну между двумя отрядами. Пфейфер не отходил от эйхсфельдцев.

У него возник новый план, и он во что бы то ни стало хотел навязать его Мюнцеру. Они обязательно должны повернуть в Эйхсфельд. Он ведь знает там каждый камень. Нет деревни, в которой он раньше не проповедовал. Там богатейшие монастыри. Огромная добыча прямо просится в руки. По одному тому, что притащили сейчас крестьяне, видно, сколько там разного добра.

Переубедить Мюнцера ему не удалось. Они, как и было задумано, пойдут к Франкенхаузену. Во многих городах Тюрингии почти одновременно вспыхнуло восстание. Крестьяне будут собираться под Франкенхаузеном. И почему Генрих так упрямо твердит о добыче? Разве для них богатые монастыри важней рудников с их воинственным людом? Пфейфер вывернулся: а чем, если не золотом из церквей, он будет платить за порох?

Еще не поднялось солнце, когда Томаса разбудили. Вестник, шатаясь от усталости, передал ему письмо. Жители Франкенхаузена, опасаясь нападения со стороны мансфельдских графов, умоляли поторопиться с присылкой подмоги. Он тут же сел отвечать. «Вы просите двести воинов, но мы пришлем вам не такой маленький отряд, а значительно больший. Все мы хотим идти вам на помощь. Вы никого не должны бояться. Все будет хорошо. Только ни за что не дайте склонить себя красивыми словами к поганому милосердию!»

Всадник поскакал обратно.

Когда Мюнцер вышел из палатки, он заметил Генриха. Тот, окруженный слушателями, с жаром рассказывал о виденном сне. Ему приснился амбар. А в амбаре полным-полно мышей. Тогда он, не задумываясь, схватил палку и стал их беспощадно бить. Он истребил всех. Что это значит? Это значит, что он, Генрих Пфейфер, с товарищами должны уничтожить всех дворян и монахов! Поэтому они и пойдут в Эйхсфельд!

Томас вмешался. Отряд двинется не в Эйхсфельд, а к Франкенхаузену, Таков давний замысел, и сон тут ни при чем.

— С каких это пор, — зло огрызнулся Пфейфер, — брат Томас пренебрегает видениями и снами?

Спорить было не время. В лагерь пришли крестьяне Апеля фон Эбелебена и просили о заступничестве. Они тоже, как и другие, предложили господину заключить с ними христианский союз. Он ответил насмешками и бранью, а потом велел спустить на них собак. Неужели ему не отомстят? Ведь отсюда до его поместья рукой подать!

Они двинулись на Эбелебен. Узнав об их приближении, владетель замка предусмотрительно скрылся. Из окрестных сел сбежались крестьяне. Мюнцер обратился к ним с речью. Замки — оплот всякого гнета, вертепы разбойников, которые грабят собственную страну. Апель не захотел признать над собой власть общины. Поэтому замок его будет обращен в развалины!

Под ударами таранов затрещали крепкие ворота. Еще! Еще!.. Наконец-то они добрались до злодейского гнезда! Сколько лет терпели они Апеля и сейчас воздадут за все! Взломав двери, разбивали окованные железом сундуки, тащили вниз вороха одежды, ткани, ковры. Все это добро принадлежит мужикам: за счет их крови и пота Апель набивал свои кладовые!

Со всех сторон прибывали крестьяне. Там разнесли господские овины, здесь в поле вытащили из ям закопанное зерно.

— Разве по всей округе один Апель мучил людей? Каждый аббат или рыцарь, — повторял Томас, — который не пожелает добровольно отказаться от своих владений и не присягнет на верность общине, должен быть изгнан!

Когда замок Апеля был опустошен, отряд вместе с крестьянами направился к лежавшему неподалеку монастырю. Настоятельница, алчная и злая, ни-кому не прощала ни недоимок, ни грошового долга. Монастырь, а вслед за ним еще несколько замков были разорены дотла.

Захваченного имущества было много. Пфейфер вызвался следить за тем, чтобы обошлось без злоупотреблений. Он делил добычу, указывал, как лучше ее переписать и как вязать в узлы. Он орудовал очень умело, словно был не проповедником, а всю жизнь служил маркитантом у ландскнехтов. Долю отряда, целую цепь груженных доверху возов, решено было послать в Мюльхаузен и другие места, где нуждались в средствах для закупки оружия.

Ночь провели в Эбелебене. Сюда к Мюнцеру явились несколько дворян. Они отказались от своих титулов, клялись содействовать общей пользе, обещали выставить лошадей и кнехтов. Томас собрал сходку. Дворяне один за другим выходили на середину круга. Кто может обвинить их в чем-нибудь перед общиной? Особых грехов за ними не числилось, и их приняли в братство. Крестьяне добродушно похлопывали их по плечам: мужицкое сословие множится!

В лагерь прибывали гонцы, ходоки, посольства. Восставшие Нордхаузена прислали к Мюнцеру за указаниями и советом своих людей. Особенно приятно было Томасу увидеть среди них Ульриха Крайца, каменотеса, давнего друга, с которым в Галле они вместе создавали союз. Начатое дело Крайц продолжал в Нордхаузене. Он доволен своей работой, но не забывает о Галле и думает туда перебраться.

Послы торопились в обратный путь. Томас провожал их. При прощании он, усмехнувшись, сказал Крайцу: «А моему милостивому владыке передай, что мы намерены скоро быть у него и сами дадим ему отпущение грехов». Все дружно захохотали.

Вести из Лангензальцы злили. Там все еще не устранили полностью старый магистрат и не решили, что делать с Берлепшем; Его, правда, выкурили из замка и прибрали к рукам, но до сих пор не судили. Что они медлят? Мюнцер был очень недоволен и откровенно писал об этом. Братья из Лангензальцы вроде как бы выступили зачинщиками и еще других побуждали восставать. А теперь ведут себя так по-детски. Что они носятся с Берлепшем? Захваченного злодея надо подвергнуть пыткам. Нечего пригревать на груди змею. Берегитесь лживых проповедников, которые твердят вам о милосердии!

До слуха его донеслись радостные возгласы. Что там происходит? Еще какой-нибудь отряд прибыл в лагерь?

Десятки людей дружно разгружали возы. Генрих торжествующе улыбался. Он знал, что мюльхаузенцы не подкачают. Глядите, сколько прислали они разной снеди и пива! С тяжелым чувством смотрел Мюнцер на телеги, полные корзин и бочек. Хороши же эти бессребреники из Вечного совета! Когда надо было оказать Лангензальце помощь, они не захотели пошевельнуть и пальцем, а теперь, получив груду монастырского добра, они тут же в поощрение шлют окорока: мы, мол, помним о земляках, пусть и они нас не забывают!

Вечером разыгралось целое пиршество. Молчаливый и задумчивый, сидел Мюнцер у костра. Не веселило его доброе мюльхаузенское пиво: уж больно у него был горький привкус.

В отряде влияние Пфейфера было очень сильным. Когда Мюнцер сказал, что пора покинуть Эбелебен и идти на восток, Генрих стал решительно возражать. Спор продолжался и на военном совете. Какая нужда спешить к Франкенхаузену, когда здесь под боком богатейшие монастыри Эйхсфельда? Все доводы Генриха Мюнцер уже взвесил. Его не прельщает завидная добыча. Гонясь за временной выгодой, они упускают из виду великую цель. Добычу они возьмут, но они потеряют время, которого ничем не возместишь. Их ждут под Франкенхаузеном. Туда, следуя приказам, стягиваются отряды восставших, чтобы направиться в мансфельдские земли, соединиться с горнорабочими и общими силами ударить по врагу.

Спор становился все более острым, когда вдруг эйхсфельдцы попросили, чтобы их выслушали. Они говорили очень горячо, перебивали друг друга, волновались, шумели. Конечно, брат Томас мудрее их всех, но им-то что теперь делать?! Дворяне, которые попрятались по углам, когда они громили монастыри, оправились от неожиданности и начали нападать на деревни. Они жгут дома и измываются над бабами. Сейчас самая пора воздать им сторицей. Рыцари и их кнехты грозятся, что перебьют всех мужиков. Помощь нужна немедленная. Мюнцер не успеет вернуться из Хельдрунгена, будет слишком поздно — их уже никого не останется в живых!

Совет внял этим мольбам и высказался за поход в Эйхсфельд. Они быстро наведут там порядок и тогда смогут отправиться на восток. Пфейфер был очень доволен. Не он ли вложил в уста эйхсфельдцам, своим старым знакомым, столь пылкие речи?

То ли храбрецы рыцари испугались сильного отряда, то ли их воинственность была преувеличена, но и в Эйхсфельде до вооруженных столкновений дело не дошло.

Жители Оршеля выслали навстречу отряду своих старейшин и зазвали в гости. Они спустили воду из монастырских прудов. На кострах шипели огромные сковороды. Хороша рыбка, которой лакомились монахи! Ешьте, друзья, досыта, каждый получит вволю!

Отряд, не встречая сопротивления, двигался от одного замка к другому. Тамошние крестьяне потрудились на славу: во многих поместьях и монастырях остались лишь голые стены. Теперь их предавали огню. Пфейфер любил смотреть на пожары. С особым удовольствием сжег он замок, где прежде был поваром и ключником. Часто казалось, что он сводит какие-то личные счеты.

В том краю самым большим городом был Хейлигенштадт. За его стенами, как говорили, аббаты спрятали огромные ценности. Еще из Оршеля Мюнцер и Пфейфер направили туда послание: пусть им выдадут все имущество, принадлежащее попам и дворянам. Вместо ответа магистрат прислал послов и просил времени подумать. Что здесь раздумывать: они или защищают тиранов, или становятся на сторону народа!

Отряд обложил город. Советники заволновались. Они не хотят распри и просят предводителей с тридцатью всадниками пожаловать для переговоров. В ратуше их уже ждали накрытые столы. Мюнцер сердито отмахнулся. Он приехал не пировать, он хочет говорить с общиной. На это согласились весьма неохотно. В церковь, куда он пошел, сбежалась уйма народу.

Пфейфер и его друзья пировали. Угодливо потчуя гостей, советники уже надеялись, что сумеют повернуть все по-своему, когда вдруг в зал вошел Мюнцер. За его спиной стояли десятки возбужденных людей. Да он собрал голодранцев со всего города! Мюнцер показал на советников. Вот кто защищает тиранов! Члены магистрата не знали, как вывернуться. В церкви, оказывается, община присягнула на верность Евангелию. Кончилось дело тем, что они тоже принесли присягу и выдали скрываемое имущество.

В Лангензальце положение изменилось. Советники соглашались на разные мелкие уступки. Община подняла их на смех. Ну и ловкачи, они желают отделаться пустяками, когда пробил час великих перемен! Если они не хотят по доброй воле, как обещали, подчиниться общине, то придется снова обратиться к братьям из Мюльхаузена, благо они рядом.

Магистрат сдался, присягнул поступать согласно слову божьему. Город стал оказывать помощь крестьянским отрядам, действующим в округе. Берлепша, однако, не судили. Он на коленях выпросил прощение. Отправляясь в поход, его прихватили с собой. Отряд привлекал на сторону восставших одно местечко за другим. Берлепш от имени отряда предлагал вступать в союз или угрожал карой. Он усердно нес свою новую службу.

Поддерживая план Мюнцера, отряд из Лангензальцы повсюду призывал крестьян идти к Франкенхаузену.

Когда выяснилось, что мятежным деревням расправа, о которой говорили эйхсфельдцы, непосредственно не угрожает, Мюнцер потребовал прекращения похода. На всем своем пути они не встретили ни мстящих рыцарей, ни наемников. Два города, к которым они подходили, подчинились. Замки и монастыри разрушены. Они не могут оставаться здесь, когда в другом месте они действительно необходимы. Им уже пора быть под Франкенхаузеном.

Военный совет согласился с Мюнцером. На этот раз не возражал даже Пфейфер. Не потому ли, что эйхсфельдские монастыри, в большинстве своем уже опустошенные местными жителями, не дали столь великой добычи, как он мечтал?

Лютер понял, что ему надо убираться восвояси. Он думал, что ему удастся успокоить народ и предотвратить возмущение. Но даже здесь, вокруг Эйслебена, в родных местах, где раньше у него было столько восторженных сторонников, он ничего не достиг. Народ больше не желал его слушать. Проповеди Лютера прерывались насмешливыми выкриками. На улицах вдогонку ему неслось: «Княжий угодник!» От былого к нему уважения не осталось и следа. Дверь комнаты, в которой он остановился, вымазали дегтем.

А когда и в Тюрингии разгорелся бунт, ему пришлось совсем туго. В Нордхаузене его осыпали градом угроз. Он все чаще ловил взгляды, полные ненависти и презрения. Рудокопы наговорили ему такого, что он решил тут же уезжать. Пусть, мол, доктор Люгнер у себя в Виттенберге проповедует свое обгаженное смирение. Здесь больше дураков нет. Все знают, что над народом властвовать должен один бог. И пусть новый папа подобру-поздорову уносит ноги, пока с ним не обошлись, как с пойманным лисом!

Доктор Мартин не находил себе места от ярости. Мюнцер! На каждом шагу Мюнцер! Он своим учением развратил всех этих людей, отравил их души, подбил на непокорность. Они до мозга костей прониклись мюнцеровым духом. Чего же тогда от них ждать? Их надо давить немедленно и беспощадно!

Его поражала нерешительность князей. Можно понять курфюрста: он при смерти. Но что думают другие, здоровые и полные сил? Ослепли они, или у них в жилах не кровь, а вода? Если они будут слишком долго готовиться, они опоздают, и им, побежденным, самим придется просить милости. Какие сейчас могут быть уговоры: карать и карать, пока не поздно!

Огонь возмущения подбирался все ближе. Лютер спешно выехал из Эйслебена. Все время у него из головы не выходил последний разговор с Рюхелем, его другом и свояком, советником графа Альбрехта Мансфельдского. При расставании Рюхель сказал ему, что Альбрехт еще боится прибегать к крутым мерам. Поразительная слепота! Нет, он, Лютер, не может так этого оставить! Он должен вмешаться.

По дороге ему то и дело попадались крестьяне. Оживленно разговаривая, они куда-то шли. Многие прихватили с собой оружие. Лютер из своей повозки видел их лица. Он окончательно потерял покой. На первой же остановке, когда кучер поил лошадей, Лютер взялся за перо. Он напомнил Рюхелю об их разговоре и просил, чтобы тот всеми силами призывал графа быть твердым. Он опять писал об обязанностях правителя.

Ни в коем случае, предупреждал Лютер, нельзя верить крестьянам, когда они говорят, что не хотят никому зла. Чертовы штучки! Зачем тогда они собираются в шайки и настаивают, чтобы согласились с их требованиями? Им нельзя ни в чем уступать. Мужики походят на того разбойника с большой дороги, который сказал вознице: «Я тебе ничего не сделаю плохого, только отдай мне все, что имеешь, и поезжай, куда я хочу, или же прощайся с жизнью!»

Пусть ему, Лютеру, сто раз отрубят голову — он не признает их правыми и не одобрит того, что они делают. Крестьяне настроены по-мюнцеровски. Поэтому власти должны со спокойной совестью, без всяких колебаний карать их мечом!

Альбрехта Мансфельдского наставляли, подталкивали, раззадоривали вовсю. Он решил, наконец, проявить твердость и повел своих рейтар в поход. Он напал на крестьян, шедших к Франкенхаузену. Десятки убитых мужиков остались в поле. Деревню, лежавшую рядом, Альбрехт спалил. Он действовал, как учит доктор Мартин, в полном соответствии с волей господней. Бог и вручил рыцарю меч для того, чтобы бить им по непокорной мужицкой вые.

Альштедт опустел. Осунувшийся и постаревший бродил по своему замку шоссер Цейс. Беспомощность сковала его. Кругом все рушилось: мир, порядок, привычные представления о праве, о собственности, о долге, о власти. По проселкам двигались отряды восставших. Горели монастыри. Страшная вещь — никто не поднимает своего меча против этого, а столько в стране князей! Страх и растерянность царят повсюду. Многие города охвачены бунтом. Должностных лиц осаждают в их домах и грозятся убить. Дворяне скрываются, прячутся или, того хуже, опасаясь за свои поместья, величают крестьян братьями. Одного графа схватили на дороге. Перепуганный насмерть, он не помнил, как слез с лошади. Его заставили сесть на камень и подписать клятвенное обещание действовать с крестьянами заодно. Другой граф одолжил бунтовщикам пушку и дал провиант. Восстание ширится с каждым днем, и вот уже по всей Тюрингии народ поднимается против властей. Что-то будет дальше?

Цейс писал курфюрсту письма, полные тревоги. Альштедт объят мятежным духом. Замок укреплен очень плохо, кнехты ненадежны. Пусть курфюрст пришлет сюда более подходящего человека. Он, шоссер, не в силах что-либо сделать. Ночью половина альштедтцев убежала из города. Тем, кто оставался, пригрозили, что их, вернувшись, перебьют. И сейчас в Альштедте мужчин нет, кроме дюжины больных и слишком дряхлых. Все ушли к Мюнцеру. Окрестные деревни тоже обезлюдели, мужики последовали за подстрекателями. Лютер в мансфельдских землях, но от его увещаний мало толку. Его не хотят слушать. Рудокопы собираются в шайки. Крестьяне под Франкенхаузеном не противятся переговорам, с ними можно было бы поладить. Особенно опасен Мюнцер со своим мюльхаузенским отрядом.

Письмо за письмом слал шоссер своему повелителю. Но ответа на них не получил: Фридрих, курфюрст Саксонии, был уже мертв.

В эти дни смятения и тревоги Цейс постоянно вспоминал Мюнцера. Все чаще шоссером овладевала мысль о неминуемой победе крестьян. Видно, ни-кто из правителей и впрямь не удержится у власти, все будут повержены в прах.

Сколько раз он предостерегал: Мюнцер, этот кровавый пророк, отравляет людей своим учением и готовит мятеж! К его словам не отнеслись достаточно внимательно. И вот итог! Повсюду народом овладел мюнцеров дух. Еще совсем недавно крестьяне юга готовы были прислушаться к увещаниям Лютера, а сейчас и там царят убийства и погромы. Власть черни всегда вызывала у него отвращение, а в Тюрингии он сам убедился, что это значит. Корень всех несчастий в том архисатане, который правит в Мюльхаузене! Уговоры несвоевременны и бесполезны. Мятежников надо беспощадно истреблять!

Лютер задыхался от злости. От лукаво-примирительных фраз «Призыва к миру» не осталось и следа. Он совершенно потерял самообладание. Дикой, необузданной жестокостью были полны страницы его нового памфлета — «Против разбойных и грабительских шаек крестьян».

Десять раз заслуживают взбунтовавшиеся мужики смерть телесную и духовную! Три рода ужаснейших грехов лежат на них: как клятвопреступники и непокорные негодяи поднялись они против своих господ, которым обязаны послушанием; они как грабители и убийцы разоряют монастыри и замки; мало того, эти злейшие богохульники еще прикрывают Евангелием свои отвратительные преступления.

Каждый, кто раньше других удавит мятежника, поступит справедливо. Мятеж подобен большому пожару, который опустошает землю. Это величайшее бедствие. Поэтому всякий, кто может, должен явно или тайно убивать восставших крестьян, душить их и колоть! Нет ничего более дьявольского, более ядовитого и вредного, чем бунтарь. Его надо убивать, как бешеную собаку! Если ты его не уничтожишь, то он убьет тебя, а вместе с тобой погубит и всю страну!

Прежде Мюнцер упрекал мюльхаузенцев, что они слишком невежественны и медлительны. Но то, с чем он столкнулся, вернувшись, было еще хуже. Его противники умело играли на любви жителей к родному городу. Разве можно уходить в поход, когда дома дорог каждый человек и каждая пушка? В ратуше он спорил ожесточенно: за рассудительными речами членов Вечного совета о подготовляемом нападении князей ему так и слышался коварный шепоток толстосумов. На цеховых сходках он снова и снова говорил о единстве. Победа придет, если они будут действовать сообща с крестьянами. Если те будут разбиты войсками тиранов, то и Мюльхаузену несдобровать. Не помогут ни огромные пушки, ни мощные укрепления. С ним соглашались. Он призывал выступить из города — опять начинались колебания. Бросить жену и детей на произвол судьбы и идти за тридевять земель? О, как трудно, бесконечно трудно, наставлять братьев — уж очень они ограниченны и темны!

Ганс Бегам. Барабанщик и знаменосец восставших крестьян.

Восставшие крестьяне.

Драгоценные часы уходят на споры, убеждения, уговоры. А тем временем в лагере под Франкенхаузеном растет тревога. Где замешкался Мюнцер со своими людьми? Его просили прислать на подмогу двести воинов, он отвечал, что придет гораздо больше. Все они, как один, прибудут к ним! Пролетело больше недели, а брата Томаса все нет. Они снова пишут ему взволнованное письмо. Дела у них обстоят плохо. Не сегодня-завтра на них набросится Эрнст из Хельдрунгена. На каждом шагу предательство. Окружные начальники, обещавшие поддерживать крестьян, нарушают свои клятвы. Часть восставших Зангерхаузена обманом завлекли в замок и там обезоружили. Враги захватили весь скот. Женщины и дети, опасаясь господской мести, бежали из деревень. День и ночь они под открытым небом, в поле или лесу. В лагерь, объятые страхом, прибежали мансфельдские мужики из тех, кому удалось спастись, когда граф Альбрехт злодейски на них напал. Герцог Георг вместе с Эрнстом намерены перебить всех непокорных. Где та помощь, которую обещал Мюнцер? Если он в ближайшие два дня не явится сюда со всеми своими силами, чтобы спасти христиан от кровожадных волков, то общее дело потерпит непоправимый ущерб!

Его, ждут не только под Франкенхаузеном. Со всех сторон летят к нему призывы о помощи. Отряд, расположившийся лагерем под Эйзенахом, надеется, что он прибудет к ним. А он не может послать им ничего, кроме своих страстных писем, полных веры в победу. Он упрямо повторяет: «Мы со всеми отрядами придем к вам на помощь, нас ждут в другом месте — имейте немного терпения. Мы обязательно придем. Никого не бойтесь!»

Но сейчас нужны не обещания — нужны люди, пушки, порох. Мюнцер обращается к Вечному совету: если они еще никак не могут решиться на выступление, то пусть хотя бы выдадут ему часть военных припасов, купленных на добычу, присланную в город. Ему отвечают, что избытка в припасах нет. Чем же они занимались? Чего ради набивают сокровищницу золотом, когда пороховые погреба стоят полупустые?

Его слушают, переглядываясь и пожимая плечами. О каких огромных средствах он говорит? В казне считанные гульдены. Он настойчиво доискивается, куда же девались ценности, захваченные в монастырях и храмах. Томас поражен: самые дорогие предметы — серебряные дароносицы, парчовые покрывала, золотые чаши — в кассу общины не поступали. Их ловко похитили, неизвестно когда и неизвестно где. Это нельзя оставлять безнаказанным! Мюнцер поручает розыск надежным людям.

Пропавшие вещи находят в доме скромной, тихой старушки. Томас не хочет верить. Это родная тетка Пфейфера, Генриха Пфейфера!