Томление

10

Не успела Сесилия появиться в воротах Гростенсхольма, как все кинулись ей навстречу и засыпали вопросами.

— Позвольте мне хотя бы снять пальто? — радостно восклицала она.

На ней было чудесное пальто, подбитое мехом. Лив, которая была занята по хозяйству, тоже кинулась в объятия дочери, приехавшей столь внезапно. Сесилия сама сняла пальто, никому не позволив помочь ей! Вот еще, они могут посадить на него пятно!

— Как же хорошо вновь оказаться дома! Как здесь все хорошо! Милая мама, я должна вас всех обнять… Ой, нет, я сейчас расплачусь, я не должна плакать, я обещала себе это… О, папа, как я рада видеть тебя!

Она бросилась на шею Дагу и грустно подумала о том, что некоторых домочадцев она уже не увидит никогда. Шарлотта, Якоб, Суннива… А из Линде-аллее — самые главные, Тенгель и Силье.

Пока Сесилия обнималась с родственниками, прошло некоторое время, и только позже мать смогла поговорить с дочерью наедине.

— Кстати… как твои дела с тем дворянином? — спросила Лив, притворившись, будто она забыла его имя. На самом же деле она не раз втайне мечтала о том, чтобы Сесилия стала графиней. Судя по письмам дочери из Дании, этот дворянин был необычайно мил.

— Александр Паладин? — беспечным тоном произнесла Сесилия. — Да, мы с ним видимся иногда во дворце. Но у меня в Дании много других кавалеров.

— У тебя? — очарованно спросила Лив.

— Ну, конечно. Мне остается только выбирать. Нет, ты только посмотри, этот цветок все еще здесь? Я становлюсь сентиментальной!

Она перевела разговор на другую тему, чтобы заглушить в себе боль. И затем попросила разрешения удалиться в свою комнату, чтобы отдохнуть после долгой поездки.

Александр Паладин… Пока Сесилия распаковывала свои вещи, в мыслях она унеслась назад, в Данию. Она не могла отрицать, что увлеклась им. Большую часть времени она находилась во дворце Фредриксборг, к северу от Копенгагена, ибо там же были и королевские дети. Иногда дворец этот посещал граф, однако не часто. Время от времени они виделись при дворе в Копенгагене. Но всегда это были случайные встречи. Завидев друг друга, они останавливались поговорить, и всегда в таких случаях инициатором был граф, а не Сесилия.

И хотя сам он говорил, что «хочет позаботиться о норвежской девушке, которая столь беззащитна перед дворцовыми интригами», он тем не менее всегда держался на расстоянии. Правда, подчас он искал ее общества и просил даже быть его дамой на том или ином празднике при дворе — концерте или театральном представлении, — которые устраивал король. Она с удовольствием соглашалась на его предложения: ей нравилось бывать в его обществе. Но она не могла не заметить при этом его затравленного взгляда и тайной реакции окружающих на то, что они появлялись вместе.

Он никогда ни единым словом не обмолвился о том, что она могла бы нравиться ему. Он никогда не прикасался к ней, — только в том случае, если рядом был кто-то из посторонних. Тогда он позволял себе почему-то положить руку ей на плечо или шепнуть что-нибудь самое обычное ей на ухо. Улыбаясь при этом, словно они были влюбленными.

Но потом он неизменно останавливался у двери, провожая ее, и целовал на прощание руку, благодаря за приятное общество.

Да, им было легко общаться друг с другом. Но Сесилия прибывала в смущении и никак не могла понять его поведения.

Каждый раз, когда она думала о нем, щеки ее вспыхивали.

Сесилия заметила, что она перестала заниматься своими вещами. Вместо этого она присела на край постели, словно ноги перестали слушаться ее. То ли она устала с дороги, то ли мысли о Паладине стали ей невыносимы, и она закрыла лицо руками.

Случилось так, что она должна была сопровождать детей из Фредриксборга в монастырь Далма, где их воспитанием должна заняться бабушка Эллен Марсвин, дальняя родственница дедушки Сесилии, Йеппе Марсвина. Никто бы не подумал, что Эллен состояла в родстве с этим бездельником. Сесилия полагала, что детям пойдет на пользу путешествие, ибо госпожа Кирстен не была им хорошей матерью. У нее был необузданный темперамент и нетерпимость: она часто поколачивала малышей. Особенно сурово она вела себя по отношению к старшей, Анне, так похожей на своего отца, короля Кристиана. Именно этого и не могла стерпеть Кирстен Мунк. Сесилия без конца утешала девочку, и та безгранично привязалась к ней. Девочка радовалась и тому, что отец так любил ее, и именно маленькая Анна упросила короля, чтобы Сесилия занималась и с другими детьми тоже. Король и сам этого хотел, Александр тоже считал, что Сесилия прекрасно справляется со своими обязанностями, да и дети полюбили свою няню. Но госпожа Кирстен и ее фрейлина не могли смириться с таким положением. Они втайне ранили Сесилию то язвительной насмешкой, то злобой, то презрением.

Но то, что дети впоследствии чувствовали себя не лучше у бабушки Эллен Марсвин, — это уже другая история.

Однажды утром Сесилия, как обычно, пришла в комнату детей во дворце Фредриксборг, чтобы приступить к своим повседневным обязанностям. Она заметила, что другие дамы, находившиеся в комнате опустили головы, когда увидели ее. Они тихонько пересмеивались между собой.

Вслед за этим вошла фрейлина госпожи Кирстен.

— А вот и вы, фрекен Сесилия. Как поживает ваш сердечный друг? Граф, я имею в виду?

Слово «сердечный друг» она произнесла с явной усмешкой.

Сесилия знала, что в этот момент граф находится в Фредриксборге. И так как она не отвечала на вопрос фрейлины, то одна из женщин постарше снова спросила:

— Его еще не прогнали из дворца?

Все остальные разразились смехом.

— Я не понимаю вас, — смущенно произнесла Сесилия.

Глаза фрейлины торжествующе заблестели.

— Возможно, кто-то нашептал на графа Его величеству. О том, что из комнаты графа выходил юноша — вчера, в четыре часа утра.

Все выжидающе посмотрели на Сесилию.

Та была совершенно сбита с толку. «Как это? — хотелось ей спросить. — Я тоже часто видела этого юношу. И что же в этом особенного?»

Но по лицам окружающих она поняла, что ее вопрос неуместен и что у Александра действительно большие проблемы. Шпионаж? Заговор против короля?

То, что положение серьезно, она поняла из следующих слов фрейлины:

— Его величество не потерпит этого! Если король будет в хорошем настроении, то граф впадет в немилость и будет изгнан со двора. Ну, а если король будет сердит, то…

И она провела себя пальцем по шее.

Сесилия пыталась собраться с мыслями. Так как фрейлина говорила без остановки, то никто особенно не обращал внимание на девушку, в недоумении взирающую на окружающих.

— Совершенно верно, Александр Паладин вчера ночью действительно принимал у себя молодого человека, — произнесла Сесилия ровным голосом, ибо граф всегда был приветлив с ней. И теперь пришел ее черед выручить его из беды. — Но разве вы не знали, что у графа часто случается лихорадка? В тот вечер с ним случился очередной приступ, когда он провожал меня до дверей моей комнаты. Поэтому я и тот молодой человек довели его до его двери, а я попросила юношу вернуться ко мне в комнату и взять лекарство от лихорадки. Этот молодой человек исполнил мою просьбу и вернулся с лекарством в комнату графа. Вот и все.

Сесилия обратила внимание на то, что во время ее рассказа в залу вошел король. Она сделала реверанс, как и все остальные.

— Да, этой ночью в коридоре было многолюдно, — сухо отметил король и больше не упоминал об этих событиях.

На следующий день Сесилия получила большой букет цветов, в который была вложена записка. «Благодарю! Не поужинаете ли вы со мной сегодня вечером? Преданный вам Александр».

В его комнате был накрыт изысканный стол, слуга наливал им вино в хрустальные бокалы, и Александр был таким воодушевленным, что она заподозрила у него нервное расстройство, хотя и пыталась отвечать в самом непринужденном тоне.

Под конец, когда они выпили достаточно много вина, Александр сказал:

— Сесилия, по поводу ночного посещения и приступа лихорадки, который ты выдумала… Мы бесконечно благодарны тебе — и я, и мой друг.

— Я сделала все, что могла. Ведь вы всегда были так доброжелательны ко мне, — радостно сказала она. Но затем сделалась серьезной. — Мне не хотелось бы расспрашивать вас, но я все-таки задам один вопрос: почему король так был сердит на вас? Вы можете не отвечать. Возможно, вы состояли в заговоре против короля! Но это ужасно серьезно!

Александр от неожиданности уронил бокал на стол. Лицо его вытянулось, и он долгое время молча смотрел на нее.

— Заговор против Кристиана? Да вы с ума сошли!

Она смутилась.

— Может, вы иностранный шпион? Вы ведь сами не датчанин, разве не так?

Он просто остолбенел. Наконец он произнес:

— Нет, я не иностранец. Мои предки давно пустили корни в Дании, еще до моего рождения.

Сесилия ждала ответа.

После продолжительного молчания он застонал и закрыл лицо руками.

— Боже правый! — прошептал он. — Ты хочешь сказать, что ничего не понимаешь? Так ты не знала?

— Не знала чего?

Александр взглянул на нее. Его лицо было испуганным и затравленным.

— Сесилия! Милая, наивная Сесилия из норвежской провинции! Как же мне рассказать тебе об этом? Я думал, что ты все знала! Ты же видела этого юношу пару раз у меня дома, и я подумал, что ты все поняла. О, мое милое, невинное дитя!

На глазах у Сесилии выступили слезы.

— Что с вами, Александр? Мне очень жаль видеть вас таким опечаленным! Может… этот юноша ваш сын? — тихо прибавила она.

И снова Александр в удивлении уставился на нее, но на этот раз в нем проступило и негодование.

— Мой сын? Да как ты могла подумать? Сколько же, ты думаешь, мне лет…

— Но я больше ничего не могли придумать, что было бы столь ужасно и преступно, чтобы даже король разгневался на тебя. Я больше не буду задавать вопросов.

Он стоял и молча смотрел на нее. Просто смотрел невидящим взглядом.

— Скажи мне, Сесилия, какие ты испытываешь ко мне чувства? Нет, не говори, я не хочу знать об этом! Боже, что я сделал с тобой, бедное дитя!

— Ты? Ты всегда был добр ко мне.

— Нет! Я использовал тебя. Я использовал твою дружбу, я играл с тобой. Видит Бог, я надеялся не причинить тебе боли. Но в этой атмосфере упадка, которая нас окружает, я был уверен, что ты знаешь все обо мне. Я даже не предполагал, как ты чиста и невинна. Нет, не спрашивай меня больше ни о чем, Сесилия, мне стыдно запятнать свою чистоту. Я скажу тебе только одно: за мной водится один давний грех, и у меня при дворе много врагов. Меня подозревали, но никогда не могли уличить явно. Я был фаворитом короля, но если бы он получил доказательства моей вины, то я бы пропал. В один миг! Но теперь, Сесилия, мы должны расстаться. Навсегда. Твоя дружба спасла меня, и я очень благодарен тебе за все. Но я не хочу причинить тебе в дальнейшем неприятностей.

Сесилия встала. Вид у нее был несчастный. Она ничего не понимала, и ей не хотелось вот так расставаться со своим лучшим другом. Однако он стоял на своем.

Итак, она покинула Фредриксборг, но ее новая госпожа, Эллен Марсвин, была ненамного лучше Кирстен Мунк. Да и фрейлина, которая последовала за Сесилией, только портила все дело…

С тех пор она ни разу не встречалась с Александром Паладином, а вскоре ее отпустили домой, в Норвегию, — впервые за несколько лет. Она покидала Данию с ужасным чувством.

По дороге из Осло в Гростенсхольм она встретила Тарье, который уже дожидался ее, чтобы вместе поехать домой. Они приехали несколько раньше, поэтому на пристани их никто не встретил.

За время поездки они вдоволь наговорились о своих приключениях. Тарье, разумеется, поинтересовался, есть ли у нее кавалер. Тогда Сесилия поведала ему историю с Александром Паладином, ибо она прекрасно чувствовала себя с Тарье и всем делилась с ним, хотя он был на пять лет ее моложе.

Юноша сделался серьезным, услышав рассказ Сесилии. Он сжал губы и сначала ничего не хотел отвечать.

— Что же это было, Тарье? — в беспокойстве переспросила Сесилия.

— Ты действительно ничего не понимаешь?

— То же самое сказал мне Александр. Значит, тебе об этом известно что-то?

— Да, нетрудно догадаться. И ты была влюблена в него?

— Я не знаю. Мне он очень нравился.

— Тогда мне не хотелось бы тебя разочаровывать. Лучше, если ты останешься в неведении.

— Нет! — не отставала Сесилия. — Я хочу знать! Мне надоело блуждать в потемках. Должна же я знать, что происходит вокруг меня. Скажи мне все, иначе я больше не буду с тобой разговаривать.

— Это угроза или обещание? — усмехнулся Тарье. — Нет, если серьезно, ты никогда не слышала о подобных Александру мужчинах?

— Что ты имеешь в виду под словом «подобные»? Тарье нахмурился, все еще не желая нарушать неведение Сесилии.

— Не жди, что он может полюбить тебя, Сесилия! Девушка вся сжалась, забившись в уголок кареты, в которой они приближались к Гростенсхольму.

— Почему нет?

— Потому что подобные мужчины… Господи, неужели ты не догадываешься о том, что делал тот юноша в комнате графа ночью?

— Нет.

— Они… Ах, Сесилия, пойми, что есть мужчины, которых женщины не интересуют. Они их не любят. Они любят таких же мужчин.

В голове Сесилии эти слова никак не укладывались.

— Если я правильно заметил, твой друг имеет весьма шаткое положение при дворе! — грубо сказал Тарье. — Подобные вещи наказываются сурово. Иногда даже смертью.

— Так ты полагаешь, что он…

В голове ее было пусто. Она никак не могла заставить себя сосредоточиться.

— Да, я полагаю, — ответил Тарье. — Они оба не просто сидят, держа друг друга за руки!

— Но, — все еще колебалась Сесилия. — Как же они… Разве они могут?..

— Это их дело. Я просто знаю, что так бывает.

— Ханс, этот юноша?

Ханс — как же он выглядел? Хрупкий, красивый и очень юный.

И это ее соперник? Наконец разум начал возвращаться к ней.

— Остановите карету, — сказала Сесилия. — Я хочу выйти. Мне необходимо вдохнуть свежего воздуха.

Пока они доехали до усадьбы, она выспросила у Тарье все, что ее интересовало. Она узнала к тому же, что есть и женщины, которым не нужны мужчины. И перед наивным взором Сесилии раскрылся неизвестный ей доселе мир.

Она ни за что на свете не хотела бы снова увидеть Александра Паладина. Рыцаря, как его звали при дворе, вслед за рыцарями Карла Великого. Рыцарь Кристиана IV.

— Убирайся ты к черту! — в отчаянии воскликнула Сесилия, и Тарье понял, что опасное уже позади. Оба они улыбнулись друг другу.

Ко всеобщему удивлению, Сесилия сразу нашла дорогу к сердцу Кольгрима.

Как только она вышла утром к завтраку, она тотчас же воскликнула:

— Где мое сокровище?

Кольгрим, которому уже должно было исполниться четыре года, кубарем скатился со скамьи и кинулся к Сесилии.

— Мой дорогой, неужели у этой тележки нет никаких тормозов? — застонала она и подхватила мальчика на колени: он, сопя от счастья, вцепился ей в волосы.

— Ну-ка, прекрати сейчас же, маленький негодник! — оборвала его Сесилия, и они начали как сумасшедшие гоняться друг за другом по комнатам: Кольгрим удирал со всех ног, а Сесилия гналась за ним, осыпая его проклятиями.

В конце концов он позволил поймать себя и все время, пока она завтракала, сидел у нее на коленях.

Все остальные упрашивали Сесилию не надрываться с этим сорванцом, но она утверждала, что приобрела большой опыт в общении с королевскими детьми. Она даже отказывалась признать, что Кольгрим уродлив.

— Я не понимаю, есть ли у вас вообще глаза, чтобы видеть, — говорила она другим. — Неужели незаметно, что из него вырастет настоящий любимчик женщин? Пугающе привлекательный мужчина, перед которым не устоит ни одна женщина.

Пожалуй, Сесилия была права. Но, конечно же, нужна была проницательность, чтобы разглядеть красоту в лице Кольгрима: однако если бы Суль взглянула на него, она сразу бы признала своего внука. Со временем, возможно, Кольгрим стал бы напоминать того мужчину, которого сама Суль как-то встретила в ущелье Ансгарс Клюфта. Необычайно красивый предок с ледяными глазами. И он был столь привлекателен, что Суль просто захлебнулась от счастья — пока не заметила у него в руке отрубленную женскую голову.

Именно черты того предка проступали теперь в лице Кольгрима.

— Ты не совершил сегодня ничего скверного? — спросила мальчика Сесилия. — Ты понимаешь, что я имею в виду, говоря «скверное»? Это значит никого не обидел, ни человека, ни животное, потому что это непростительно для такого умного мальчика, как ты. И еще — не завязать гардины узлом, не спрятать дедушкины ботинки или что-либо подобное.

На следующее же утро Кольгрим завязал узлом свое постельное белье, и Ирья пришла в ужас.

— Не беспокойся о нем, — улыбнулась ей Сесилия, — мальчик пытается дать таким образом выход своим диким порывам. Это лучше, чем если бы он стал бросаться на людей. Позволь, милая Ирья, я сама развяжу эти узлы, а ты отдохни.

Ирья с благодарностью последовала ее совету. Сесилия подошла к ней и дотронулась до ее щеки.

— Я так рада, что мы теперь с тобой родственники, — шепнула она ей.

Ирья была очень тронута этим признанием.

За обедом Кольгрим бросил ложку с кашей в Лицо Сесилии, чтобы посмотреть, как ей это понравится. В ответ ему в лицо полетела такая же каша, так что он онемел от изумления. Вслед за этим он пришел в ярость, ибо чувство юмора у него отсутствовало напрочь. Но Сесилии удалось его успокоить.

Она вытерла кашу с лица и взяла его на руки.

— И ты, и я, Кольгрим, из одного теста, — сказала она ему. — Мы оба — Люди Льда.

— Сесилия, тебе не следовало бы говорить с ним о Людях Льда, — воспротивилась Лив.

— Почему же нет? Почему надо отрицать ту энергию, которая питает нас? Ты знаешь, Кольгрим, что твоя бабушка умела колдовать?

— Сесилия, перестань! — оборвал ее Даг.

Но она продолжала:

— Да-да, она умела делать это. Она была настоящая ведьма.

Мальчик слушал, открыв рот.

— Многие Люди Льда умели колдовать, мой дед тоже умел, но он предпочитал этим не заниматься.

— Ну и глупо!

— Нет, милый, это вовсе не глупо. Но тебе не следует забывать, что ты не только из рода Людей Льда, но и из рода Мейденов. Ты маленький барон.

— Мейдены — это ерунда, — возразил Кольгрим. — Я хочу колдовать.

— Твоя бабушка, которая, как говорят, была очень красива, умела передвигать взглядом вещи. Об этом рассказывали твои дедушка с бабушкой — Даг и Лив.

Глаза у Кольгрима округлились.

— Передвигать вещи? Как это?

— Ну, допустим, ты смотришь на этот стакан… И вот бабушка могла, глядя на него, передвинуть его ко мне, например. Понял?

Мальчик уставился на стакан:

— Ну, передвигайся же, глупый стакан. Он стоит на месте, — жалобно произнес он.

— А ты как думал? Твоя бабушка Суль училась этому искусству много лет.

Сесилия посмотрела на взрослых и вздохнула:

— Вы знаете, у меня такое чувство, что я это уже пережила. Пугающее и очаровывающее чувство.

Даг и Лив посмотрели друг на друга. От Аре они слышали последние слова Суль: «У меня такое чувство, будто я вернусь назад. В новом, молодом обличий».

Сесилия, разумеется, знала о том, что она очень похожа на Суль. Но ее последние слова она никогда не слышала. Даг и Лив были не очень уверены в том, что она воспримет их правильно. И потом, Сесилия хотела быть прежде всего самой собой. А не каким-то другим человеком, который «вернулся назад».

— Он двигается! — закричал Кольгрим. — Смотрите, тетя Сесилия, — стакан двигается!

— А, ты обманываешь меня, маленький хитрец!

— Я не обманываю!

— Ты думаешь, я не вижу, где твоя рука? Иди ко мне, Кольгрим! Не пойти ли нам с тобой погулять и поискать чего-нибудь по-настоящему ужасного?

— Да! — выкрикнул мальчик. — Мама, я пойду гулять!

Ирья помогла ему одеться, благодаря в душе Сесилию за то, что она уведет мальчика из дома. У Ирьи вот-вот должны были начаться роды, поэтому ей было особенно некогда возиться с Кольгримом. А Лив хлопотала по хозяйству в связи с рождественскими праздниками.

Все были заняты своим.

Повивальную бабку предполагали позвать в самый сочельник.

Сесилия упрекала своего брата:

— Что, ты не мог спланировать это событие более разумно, Таральд? У кого же перед самым Рождеством будет время принимать роды?

— Сесилия, не дергай Таральда понапрасну, — попросила Лив. — Вспомни, какие страдания он пережил в этом доме, когда появился на свет его ребенок!

— Ну, страдания-то достались не ему. И сейчас тоже предстоит мучаться Ирье, а не Таральду.

— Есть же и душевные страдания, Сесилия, не будь такой циничной.

— Вы думаете, я не понимаю всей серьезности положения? — ответила Сесилия и громко выкрикнула: — А где мое маленькое чудовище?

Из ниоткуда вынырнул Кольгрим и забрался на колени к своей обожаемой тете.

— Пойдем, погуляем вместе, малыш, — сказала ему Сесилия. — Думаю, что наша помощь здесь не понадобится. Мама Ирья скоро подарит тебе маленького брата или сестричку. Что ты скажешь на это?

Кольгрим схватил со стола нож и начал тыкать им в пространство. Глаза его загорелись от восторга.

— Нет, знаешь ли! — сурово сказала Сесилия. — Если ты будешь вести себя так с малышом, то я не возьму тебя с собой на большой праздник всех колдунов. Тебе там не посчастливится, ибо выйдет большой-пребольшой тролль — в тысячу раз больше всей усадьбы Гростенсхольм — и спросит: «Хорошо ли вы обращались с теми, кто младше вас?» Потому что это очень важно для троллей, понимаешь.

Кольгрим удивленно кивнул. Он был так очарован рассказом Сесилии, что не мог отвести от нее глаз. А Сесилия продолжала:

— И все ответят «да», — но потом главный Тролль посмотрит на тебя повнимательнее и скажет: «А вот Кольгрим плохо обращался со своим младшим братиком, или сестричкой», — он покажет на тебя пальцем и выкрикнет: «Вон отсюда! Вон! Видеть тебя не желаем, ибо ты не настоящий тролль. Ты плохо обращался с младшими, поэтому больше никогда не будешь с нами!» И все тролли прогонят тебя со своего праздника. Разве ты этого хочешь, Кольгрим?

Он затряс головой.

— Будешь плохо себя вести с малышом?

— Нет, никогда в жизни! А когда мы окажемся на празднике троллей?

— Сначала немного подрасти. Когда ты будешь доставать до вон того щита на стене, тогда я возьму тебя с собой.

Кольгрим измерил глазами расстояние от пола до щита. Потом взгляд его устремился на другие предметы в комнате. Не подставить ли ему стул, чтобы поскорее достать до щита?

— Я буду вести себя хорошо. И с малышом тоже.

— Вот и чудесно. Я очень рада за тебя, Кольгрим. Ты мой лучший друг!

Он обнял ее за шею, так что она заглянула прямо в его желтоватые глаза.

— А у тебя нет других друзей? — ревниво спросил он.

— Нет, — сказала она усталым голосом.

Даг, присутствовавший в комнате и слышавший всю эту историю с троллями, рассудительно сказал Сесилии:

— Лучше бы ты поговорила с мальчиком о христианской этике, чем…

— Но именно это я и сделала, отец! Я только вложила ее содержание в иную форму. Неужели вы не понимаете, что для мальчика большее значение имеют именно все эти образы? И именно сегодня он слушал меня особенно внимательно.

— Да, мы это поняли.

— А ведьмы тоже придут на праздник? — полюбопытствовал Кольгрим.

— Конечно же! Их будет много-много! И еще водяные, гномы, домовые, русалки…

— А колдуны?

— Их будет видимо-невидимо! Кольгрим вздохнул от счастья.

— Ну, а теперь собирайся поскорее! Мы пойдем навестить тетю Мету в Линде-аллее. Она, наверно, уже испекла хлеб к Рождеству, и тогда мы с тобой заберемся на кухню и отщипнем себе по кусочку!

— Точно! — с восторгом подхватил Кольгрим.

Даг неодобрительно покачал головой. Все эти россказни — совершенное безумие, но он никогда еще не видел Кольгрима таким сияющим от счастья. Поэтому ему оставалось лишь удивляться этим странным педагогическим методам Сесилии.

— А как ты думаешь устроить праздник троллей? — шепнул он дочери, когда они уже выходили из комнаты.

— Ну, к тому времени он уже вырастет из своих иллюзий и станет взрослым, — ответила Сесилия.

Она с ребенком покинула дом как раз в тот момент, когда у Ирьи начались схватки.