Томление

13

После того как уехала Сесилия, Кольгрим вновь потерял интерес к окружающим. Он снова закапризничал, начал безобразничать, и только история о Главном тролле, рассказанная Сесилией, удерживала его от того, чтобы напакостить младшему братику. Ирья жалела мальчика и пыталась по мере своих сил развеселить его, но она была не Сесилия.

— Когда она приедет снова? — не отставал Кольгрим.

— Как только сможет, малыш. Ведь ей так хочется снова встретить тебя. Может, через год или через два.

Мальчик тяжело вздыхал, а Ирья вслед за ним. Сесилия очень много помогала Ирье, оказывая положительное влияние на Кольгрима. И похоже, все ее рассказы о троллях и ведьмах и тайнах Людей Льда вовсе не повредили мальчику, даже наоборот.

Он колотил по кровати палкой. Ирья никак не могла заставить его прекратить этот шум…

А маленький Маттиас взирал на свою маму трогательным взглядом. Иногда Ирью охватывал страх при мысли о том, что Кольгрим может обидеть мальчика, что он может приревновать его. И она старалась относиться ласково к обоим, без всякого различия, скрывая, как нежно она привязана к младшему.

Она знала, что Даг и Лив удивлялись тому, что Кольгрим никогда не проявлял своих необычных способностей, которыми он должен был бы обладать, являясь потомком Людей Льда. Ирья слышала о сверхъестественном у Суль, которая могла убить одним взглядом, о Ханне, которая была одержима злым духом, о страшных приступах гнева у Тенгеля… Все внутри Ирьи содрогалось, но она понимала, что с Кольгримом ей еще повезло. Это был просто маленький, несчастный ребенок. И она прижимала Кольгрима к себе, ласково гладя его по головке.

Но сегодня произошли новые неприятности. Ее любимый Таральд сделался вдруг таким нервозным, раздражительным, погруженным в какие-то свои неведомые мысли. Он все ходил и раздумывал над чем-то. На ее вопросы он отвечал рассеянно и не сразу.

Ирья чувствовала себя потерянной и беспомощной. Может, она ему наскучила? И он раскаивается в том, что взял ее в жены? Он ушел из дома по делам, не сказав ни слова.

Пока Ирья пыталась отобрать палку у Кольгрима, в комнату вошла служанка:

— К баронессе пришла посетительница.

Несмотря на то, что и служанка, и баронесса вышли из одного социального слоя, в голосе первой не слышалось и тени презрения. Ирью за ее характер уважали в усадьбе все без исключения. Слуги даже испытывали к ней некоторую нежность, подчас гордость за то, что юный господин избрал именно ее, их Ирью.

— Посетительница ко мне? — удивленно спросила Ирья. — Это из Эйкебю?

— Нет, баронесса. Это жена священника.

— Ах да, конечно же! Не будешь ли ты так любезна и не присмотришь за детьми, пока я отлучусь?

— Разумеется.

Служанка прекрасно понимала, какую ответственность на нее возлагают. Двух братьев никак нельзя было оставить без присмотра. С непослушным Кольгримом никто не хотел возиться, но раз ее просит сама баронесса… Мальчик сразу же опрокинул стул, чтобы посмотреть, какова будет реакция служанки. Но девушка была уже вышколена и знала, как следует себя вести с Кольгримом.

Ирья спустилась в гостиную, где ждала Жюли. Она хотела было отказать посетительнице, но в последний момент передумала.

Госпожа Жюли была необычайно приветлива и элегантна в своих простых одеждах. Правда, Ирья не очень поняла, что за дело привело ее в Гростенсхольм. Она спрашивала совета о старой матушке Августине, которая жила на другом конце деревни. Почему она пришла за советом именно к Ирье? Ведь та практически ничего не знала об этой Августине.

Красивая жена священника не стала долго задерживаться. Она поблагодарила хозяйку и встала. Однако уже уходя, она бросила как бы мимоходом:

— Да, передайте привет вашему мужу, милая баронесса Мейден, и скажите, что я больше на него не сержусь. Я решительно выбросила из головы всю эту историю.

Ирья с удивлением посмотрела на нее.

— Я не понимаю вас…

— О, мы все знаем, как тяжело мужу, когда его жена находится в положении. Разумеется, отчасти это шокирует. Но я больше не сержусь на вашего мужа.

И она направилась к двери. Ирья неподвижно стояла на одном месте, опустив руки.

— Таральд? — беспомощно сказала она. — Он мог?.. Я ничего не понимаю.

Изящная Жюли, которая казалась еще миниатюрнее рядом с неуклюжей Ирьей, испуганно закрыла рот рукой.

— О, моя милочка, разве он ничего вам не сказал? Нет-нет, тогда забудьте все, что я вам рассказала… милая, дорогая… о, это ужасно! Но я думала… вы все знаете… Забудем же об этом!

Ирья в растерянности смотрела на Жюли.

— Только не говорите ничего вашему мужу, пожалуйста, — сказала жена священника совершенно убитым голосом. — Я-то простила ему, так что вовсе не следует снова ворошить прошлое. Мужчинам так трудно управлять своими эмоциями, и ему вряд ли захочется вспоминать о том, что случилось. Ведь это просто глупость, которую он однажды совершил. Так что вы уж, пожалуйста, не напоминайте ему об этом и забудьте все, что я сказала! Прощайте, госпожа Ирья, и благодарю вас за помощь!

Она застучала каблучками к выходу. И исчезла.

Что же это такое? Таральд. Ее Таральд? Такой рассеянный и раздражительный все последние дни…

Жена в положении?

Но когда? Когда же он совершил свою глупость?..

Ирья ощутила комок в горле: она была совершенно разбита и унижена этим известием. Она пошла к детям, отпустила служанку и тяжело опустилась на кровать.

— Все благополучно? — спросила ее служанка. — Госпожа выглядит такой утомленной.

— Я просто устала…

Служанка озабоченно продолжала смотреть на нее.

— Если госпожа пожелает прилечь отдохнуть, то я могу взять Кольгрима с собой. Он посидит со мной, пока я буду заниматься своими делами.

— Спасибо тебе, — вздохнула Ирья.

Так она и пролежала все время, оглушенная горем, пока не пришло время кормить Маттиаса.

Таральд вернулся домой как обычно. Вначале он не обратил внимания на несчастный вид Ирьи, снова занятый своими собственными мыслями.

И только когда дети улеглись, и Ирья тоже забралась в постель, он заметил ее состояние и спросил:

— Что с тобой, Ирья? Ты ни слова мне не сказала за весь вечер.

Ирья помедлила с ответом, а затем прошептала еле слышно:

— Я не могла. Я боюсь.

Он подошел к постели и сел возле жены.

— Боишься? Ты? Почему же?

Ирья все так же прошептала:

— У тебя все в порядке, Таральд?

Он насторожился.

— Почему ты спрашиваешь об этом?

— Ты такой рассеянный последнее время. Меня пугает это.

Он немного помолчал.

— Именно этого ты и боишься?

— Да, — сказала она медленно. — И потом, у меня была сегодня неожиданная посетительница.

Таральд поднялся. В голосе его послышалось волнение.

— Посетительница? Кто же это?

— Это… жена священника.

— Священника? Но что ей здесь нужно?

— Ты говоришь «нужно»? — выдохнула Ирья.

Он не отвечал, и она протянула к нему руки. Он обнял ее и снова сел рядом. Ей с трудом удавалось сохранить спокойствие, но в глазах у нее стояли слезы.

— Таральд, дорогой, скажи, что тебя тревожит! Я не вынесу мысли о том, что… я потеряю…

Она не сказала: «тебя», — но произнесла вместо этого — «твое расположение».

— Мое расположение ты не можешь потерять, Ирья, — тепло сказал Таральд. — Я просто хочу уберечь тебя от разных неприятностей, понимаешь.

Так значит, это правда! Ирья закрыла лицо руками.

— Я могу переехать в Эйкебю, когда ты захочешь, — сдавленно произнесла она.

— Что это ты выдумала? — прервал он ее. — Зачем же тебе переезжать в Эйкебю?

Она плакала, уже не скрываясь.

— Затем, что жена священника сказала правду!

— Да что может знать эта жена священника об Уле Ульсене!

Ирья остановилась.

— Уле Ульсен? Кто это?

Таральд удивился.

— Нет, давай разберемся со всем по порядку. Что тебе сказала жена священника?

— Я обещала ей не говорить тебе об этом. Не ранить тебя воспоминаниями.

— Только не плачь. Что это за воспоминания?

Слезы снова набежали ей на глаза. Она отвернулась от Таральда, сжавшись в комочек.

— Не знаю, Таральд. Я не поняла толком ее намеков.

— Ну, тогда просто скажи, о чем она с тобой говорила!

— Мне так тяжело говорить тебе об этом. Вся душа болит после ее посещения, Таральд! Я поняла так, что ты домогался ее в то время, пока я носила Маттиаса. Что ты не мог совладать со своими «чувствами», как она выразилась.

Таральд с изумлением уставился на свою жену. Казалось, он остолбенел от удивления. А Ирья тем временем пересказывала все, что выложила ей Жюли, и всхлипывала при этом без остановки.

Когда она закончила, он просто не находил что сказать.

— Ну и змея же она! — медленно произнес он. — Просто ведьма! Чего же она добивалась?

Он обнял свою жену.

— Ирья, любимая моя девочка, я могу поклясться тебе на Библии, что никогда не желал этой куклы и еще менее домогался ее! Она, наверное, сошла с ума! И это очень опасно, ведь она отравляет нашу совместную жизнь сомнениями и недоверием!

— Да, — тихо согласилась Ирья. Она была еще слишком взволнованна. — Ей это удалось. Но теперь я припоминаю кое-что, Таральд. Сесилия предостерегала меня от этой женщины перед своим отъездом. Как я забыла об этом!

— А что она сказала?

— Она так и сказала: «Избегай этой красотки Жюли, Ирья! Она невзлюбила нас». Я тогда ничего не поняла. Но мне следовало было прислушаться к ее словам.

— Значит, Сесилия предупреждала тебя? — в задумчивости проговорил Таральд. — Что же все это значит?

— Теперь твоя очередь, — сказала Ирья. — Кто такой Уле Ульсен?

Таральд вздохнул.

— Да, лучше все-таки будет, если я тебе расскажу, хотя мне очень не хотелось волновать тебя. Это произошло еще тогда, когда была жива Суннива, а я знаю, как ты болезненно относишься ко всем, что напоминает о ней. Именно поэтому я и не хотел говорить с тобой об этом деле. Помнишь ли ты ту неделю, когда мы с Суннивой жили в Осло?

Таральд был прав, ей всегда было тяжело вспоминать о Сунниве.

— Да, я помню это…

— Мы жили тогда как в угаре, Ирья. Разыгрывали из себя богачей, кутили и покупали массу дорогих безделушек. Мы также играли в карты, и у меня вырос невероятный карточный долг. Потом, впоследствии, я пытался заплатить его…

— Уле Ульсену?

— Да, но ты ведь знаешь, что у меня нет наличных, только недвижимость. Поэтому у меня возникла проблема. Этот человек потерял терпение и требует всю сумму целиком. А я не могу заплатить ему!

Ирья наконец поняла, что жена священника солгала ей. Правда, неясно, по какой причине. Но для нее карточный долг и Уле Ульсен казались меньшим злом, чем мужнина измена. Поэтому Ирья ощутила почти облегчение. Так созданы все женщины.

— Когда истекает срок?

— В пятницу. Если он не получит денег, то он возьмет в залог наш Гростенсхольм.

— А какова сумма?

— 500 талеров.

Сердце Ирьи упало. Это были немалые деньги! А у нее было припрятано всего восемнадцать талеров!

— Если бы я могла помочь тебе, — проговорила она. — Но мои талеры будут каплей в море. Может, попросить деньги у твоих родителей?

— Нет-нет, им не нужно рассказывать об этом. Я и так доставил им немало хлопот в свое время, так что не хочу обременять их еще и этим. Ведь теперь я стал совсем другим человеком, ты же знаешь, с тех пор, как ты вошла в мою жизнь.

Она знала об этом.

— Он пожалует сюда?

— Нет, я должен встретиться с ним на постоялом дворе. Он находится там почти каждый вечер, ведь его работа заключается в том, что он без конца разъезжает по провинции Акерсхюс.

— Я понимаю. Нам обязательно кто-нибудь поможет. Ты только не отчаивайся, Таральд! У нас еще есть несколько дней.

— Ну что ты, — благодарно улыбнулся он, услышав, как она говорит «мы». — Ты так добра, Ирья. Как же ты могла подумать, что я могу предать тебя?

— Мне было так плохо при одной мысли об этом. Но ты же понимаешь, что это сказала жена священника, как я могла ей не поверить?

Таральд снова разгневался. Теперь, когда он сказал Ирье все про карточный долг, ему стало легче на душе. Но зато он со всей ясностью вдруг понял, как глубоко уязвила эта Жюли его жену.

— Это не должно остаться безнаказанным, — сказал он решительным тоном. — Пойдем, Ирья, не дадим ей умереть в грехе!

Он быстро поднялся.

— Идем-ка к отцу с матерью. Они должны узнать об этом! Может ли кто-то посидеть пока с детьми?

— Конечно. Но…

Таральд не желал ничего слушать. Ирья быстро распорядилась насчет детей, и оба они отправились к родителям, сидящим внизу у камина: Лив шила, а Даг просматривал свои бумаги.

— О, я думала, вы уже спите, — сказала Лив. — Что-то случилось? У вас такой решительный вид!

— Вот именно, — сказал Таральд. — Вы сейчас узнаете гнусную историю!

И Ирье пришлось снова рассказать все о посещении жены священника, а также о прощальных и загадочных словах Сесилии.

— Что за бесстыдство! — сказал изумленно Даг, дослушав все до конца.

— Просто трудно поверить в это.

— Она была здесь сегодня, — никак не могла прийти в себя Лив. — Нет, нам следует поговорить с ней. Но господин Мартиниус наш друг…

— Он будет этим вечером в соседнем приходе, — сказал Даг и поднялся.

— Дети мои, поедемте сейчас же на его двор! Я не потерплю подобных вещей в моем доме. Ведь она попыталась нанести нам непоправимый вред.

Все четверо поспешно начали собираться. У Ирьи дрожали руки, но она не отставала от остальных. Ей вовсе не хотелось вновь увидеть эту Жюли.

Фру Жюли приняла их в большой гостиной. При виде посетителей она побледнела, однако продолжала держаться спокойно.

— Как приятно, что вы навестили меня сегодня вечером, — проговорила она со своей милой улыбкой, и вежливый голос ее при этом нисколько не изменился. — Чем обязана?

Первый взял слово Даг, как судья и нотариус.

— Госпожа Жюли, вы высказали моей невестке грубейшие обвинения в адрес моего сына. Будьте так любезны и объясните, что это значит!

Жюли вскочила с места. Ее собственный брак был чистейшей формальностью, и поэтому она никогда не верила, что между супругами могут существовать доверительные отношения. Она и представить себе не могла, что эта глупая, неуклюжая Ирья осмелится доложить своему мужу все то, о чем поведала ей Жюли! Хорошенькая же, должно быть, произошла между ними ссора? Эта мысль ненадолго порадовала Жюли.

— Мне неизвестно, в чем госпожа Ирья обвинила своего мужа, но могу заметить, что я просила не говорить ему о том, что я сказала, чтобы не оскорблять его. И если она меня не послушалась, то тем хуже.

Таральд не мог сдержать негодования.

— Ирья вовсе не оскорбила меня, госпожа Жюли!

Она просто не поняла всего того, что вы ей наговорили, и именно об этом сказала мне. Печально, но забавно.

Жюли почувствовала, что ей несдобровать. Такого поворота она ожидала меньше всего. Чтобы сам нотариус пожаловал! Ишь, какие они сплоченные, эти зазнайки из Гростенсхольма! Хорошо еще, что Мартина нет дома!

— И что же я на вас наговорила, господин Таральд? — ледяным тоном произнесла она.

— Что я домогался вас, пока Ирья ходила беременная. Что я не мог сдержать своих чувств и прямо-таки томился по вас. Любопытная мысль! Я люблю свою жену, а вы для меня — жена моего лучшего друга и больше ничего. Вы никогда не привлекали меня.

Даг остановил его, ибо он стал грубить. Жюли улыбнулась несколько неестественной улыбкой.

— Дорогие мои! Но вы совершенно не поняли меня. Я никогда не утверждала, что господин Таральд домогается лично меня! Нет, он преследовал одну девушку в приходе… И вам, господин Таральд, хорошо это известно. Девушка же пришла ко мне с жалобой, и я преисполнилась жалости к вашей жене.

Ирья снова начала сомневаться, но Таральда было сбить не так-то легко.

— Вы снова лжете! — выкрикнул он. — Что это за девушка?

— Нет, вот об этом я вам не скажу. Вы сами прекрасно знаете, кто она.

— Представьте себе, понятия не имею! Я ведь женился на Ирье и принадлежу своей жене. Не понимаю, что это с вами?

Лив, которая до сих пор хранила молчание, подошла к Жюли и взяла ее за руку.

— Бедная женщина, вы, наверное, больны, — нежно сказала она и отвела Жюли к дивану. — Сядьте, вы просто одинокая несчастная женщина, у которой есть свои трудности, которые нам неизвестны.

К жене священника наконец-то вернулся дар речи. Она была смертельно обижена.

— Больна? Я? Да это вы больны. Я уже сказала вам, что ко мне пришла прихожанка и… и рассказала мне эту гнусную историю. Возможно, это она была больна. Да, так оно и было!

Она снова взяла себя в руки и сделалась милой и приветливой.

— Вы можете забыть эту печальную историю, которая возникла из чистого недоразумения. Девушка, должно быть, вообразила себе невесть что…

Но Ирья не уступала.

— Нет, я могу подтвердить, что вы говорили мне, будто Таральд преследует именно вас, хотя я знаю наверняка, что он этого не делал.

— Нет, не меня, могу поклясться в этом, — отрицала Жюли. — Это была другая прихожанка.

Глаза Лив сверкнули.

— А когда это произошло?

— Это было… дайте вспомнить… Да, это было в августе!

— Вы в этом уверены?

— Дайте подумать! Ну да, девушка пришла ко мне в конце августа. Так что это происходило незадолго до ее прихода.

— Благодарю вас, — насмешливо сказала Лив. — Именно в это время Таральд болел свинкой. И провалялся в постели целый месяц. Не думаю, что у него тогда хватило сил домогаться чужих женщин.

Жюли встала, давая понять, что разговор окончен.

— Я так и говорила, что девушка все это выдумала.

Все скептически посмотрели на нее.

— Вы не верите жене самого священника? Вы верите своему ветреному сыну, который открыто лжет в лицо своей жене-уродине?

Все продолжали пристально смотреть на нее. Она поняла, что зашла слишком далеко, но было уже поздно. А посетители уже повернулись к двери.

— Ради вашего мужа мы не будем продолжать это дознание, госпожа Жюли, — холодно произнес Даг.

Лив кивнула.

— Мы давно уже знали, что священник не счастлив в браке, но не понимали, почему. Теперь мы убедились в этом сами. Бедный Мартин! И вас тоже жалко, госпожа Жюли! Грех-то лежит прежде всего на вас. Вы чересчур тщеславны и честолюбивы. И пылаете жаждой мести, только непонятно, отчего.

Они вышли из дома. Жюли высунулась во двор и закричала так, что было слышно на дворе:

— Вам-то нечем гордиться, не думайте! Я такое знаю о вашей дочери, что могу быстренько сбить с вас спесь!

И она захлопнула дверь.

Эта слащавая жена священника была доброй до тех пор, пока все ею восхищались. Как только ей указывали на ее недостатки, она тотчас же вставала на дыбы.

Но приход ничего не знал о таких переменах в ее поведении.

Четверо переглянулись. Даг хотел было вернуться назад, чтобы опровергнуть ложь в адрес Сесилии, однако Таральд удержал его.

— Нет, отец, — тихо сказал он. — Думаю, нам не следует копаться в делах Сесилии. Ведь в этом-то все дело, разве не так?

Лив согласилась с ним. А Даг только коротко кивнул в ответ.

Они сели в сани. Их досада превратилась в глубокое беспокойство.