Тонкие грани. Том 5

Глава 226

Он открыл было рот, но потом, подумав, закрыл. Покачал головой.

— Нет. Слишком поздно сбрасывать с себя ответственность.

— Но…

— Уйди я прямо сейчас, и будет кровь, много крови. Все будут бороться за моё место. Скорее всего меня убьют, Мария: никому не нужен умный бывший босс, который может однажды предъявить права на картель и вообще, знает слишком много. Этот бизнес — игра на выживание, здесь нельзя поставить паузу и нельзя просто так уйти без последствий. Это во-первых.

— А если бы была возможность уйти без крови? Потом? Через некоторое время? Подготовив всё заранее?

Он тяжёлым взглядом посмотрел на неё.

— Боюсь… я не могу ответить на этот вопрос. Я не хочу врать вам, Мария, но и однозначно ответить не смогу. Потому что не знаю сам, как бы поступил.

— Но вы же сами говорите, что хотели начать жизнь с чистого листа. Вы можете просто сбежать с деньгами, скрыться, бросить этот бизнес, что разрушает людей…

— Людей разрушают сами люди, — перебил он её мягко. — Это доказала практика. Когда на улицах не оказалось кокаина, они переключились на дезоморфин, «крокодил» в простонародье. Не будет «крокодила», они будут колоть себе очиститель для труб, если он будет торкать. Они будут себе колоть и есть помёт, если он принесёт кайф. Люди будут убивать друг друга, травиться, опускаться на дно, грубить, насиловать и убивать. И дело не в нас, наркобаронах и торговцах оружием. Дело в самих людях. А мы лишь последствия, которые закономерно появляются после них.

— Но вы продаёте смерть.

— Я продаю наркотики, потому что есть спрос. Потому что люди готовы их покупать и готовы мне платить за это. Бартер. Обмен одного на другое. Просто вы, Мария, пытаетесь придать эмоциональный окрас моим действиям. Пытаетесь оценить их со стороны, с точки зрения морали, чтоб описать как плохие, откинув логику. И почему-то исключаете из уравнения людей, которые эти наркотики покупают и которые финансируют нас. Нас поддерживают люди. Они платят нам, чтоб мы существовали, а не наоборот. Когда есть радикальная группировка и тот, кто финансирует её, всегда садят обоих — одного за действия против государства, другого — за финансирование. Мы зло, Мария, наркотики — зло, это бесспорно, мы ломаем людей, и я не снимаю с себя вину. Но куда большее зло — те люди, что их покупают. Те люди, что сами подсаживаются на наркотики, платя нам за доставку и создавая спрос. Мы существуем лишь потому, что люди сами платят нам за это.

— Они не понимают, что делают. Многие были глупы.

— Если вам скажет то же самое тот, кто финансирует радикалов, вы ему поверите?

— Но здесь они покупают наркотики для себя, а там… там они хотят сделать плохо другим людям. Это разное.

— Дело не в том, для чего это делается, Мария, а кто это спонсирует.

— Это… ужасная логика… Вы говорите так, будто верите в это. Нет, вы… уже верите, — выдохнула она.

— Это и есть во-вторых, — пожал Нурдаулет плечами. — Я уже часть этого мира. Я сужу как они, потому что уже один из них, хотя раньше думал ровно точно так же, как и вы. И оглядываясь назад, вспоминая о своих мечтах, я думаю — а надо ли мне это теперь? Чего я хочу сейчас? И понимаю, что уже изменился. Что мне теперь не интересно стать лучше и поступить в университет, завести семью и жить своей спокойной жизнью. Мне интересно здесь, потому что… я здесь нужен и меня здесь уважают. Мне интересно развивать то, что я создал, двигаться дальше, становиться сильнее и больше.

— Даже если это губит других людей? — негромко спросила она.

— Вы знаете, что я отвечу, не так ли?

Мария внимательно смотрела ему в глаза, прислушиваясь к тому, что чувствует её сердце и подсказывает логика. И если бы её спросили, она бы сказала, что он не обманывает её.

Сколько Марии хотелось сказать Нурдаулету, сколько ей хотелось попробовать объяснить и донести до этого человека. Образумить и заставить отказаться от этой тьмы. Рассказать, какое же это зло — наркотики. Как они ломают и убивают людей, как калечат и разрушают судьбы. Сколько горя было от них, и сколько они ещё принесут, но… взглянув ему в глаза… Мария поняла, что он знал это, и, скорее всего, куда лучше неё самой. Бессмысленно было объяснять торговцу наркотиками, какой вред они несут. Это ничего не изменит, лишь пустое сотрясание воздуха.

Он понимал, какое зло они несут, но тем не менее добровольно занимался этим.

— Мне не безразличен человек передо мной, Нурдаулет. Но я ненавижу наркобарона Нижнего города, — негромко произнесла Мария, сделав шаг назад. — Простите меня.

— Что ж, — Нурдаулет негромко выдохнул, слабо улыбнувшись. — Я знал, что рано или поздно это произойдёт, Мария.

— Я узнаю правду?

— Да. И мне придётся всё рассказать. И что всё этим кончится.

И вновь они смолкли.

— Даже если отбросить наркотики, — негромко продолжила Мария, — сколько людей погибло из-за людей картеля? Да даже взять последнюю войну.

— Что вы хотите услышать от меня, Мария? Я отвечу вам как есть.

— Вам самому это не противно?

— Убийства? Странно, что это чуждо вам, Мария, — заметил Нурдаулет. — В этом мы не сильно отличаемся от вас.

— Почему? — немного удивлённо и тихо спросила она.

— Дома. Разве они поступают иначе?

— Нет, конечно, мы…

— Убиваете своих противников. Давите несогласных. Избавляетесь от неугодных. Если важным планам дома будет мешать простой человек, его, скорее всего, просто уберут. Дома не сильно в этом плане отошли от картелей, только делают это официально.

— Мы не устраиваем войн на улицах города.

— Я бы опроверг ваши слова, но пусть будет по-вашему. Просто чего стоит одна война между домами, где количество жертв порой не идёт ни в какое сравнение со смертями при криминальных войнах. Но с одним важным отличием — у нас гибнут бандиты и уголовники. У вас — достопочтенные господа и обычные люди. А про детей-наследников и говорить бессмысленно.

— Мы воюем за честь, это немного…

— Другое? — усмехнулся Нурдаулет. — Все постоянно говорят, что можно убивать с честью и благородно, будто есть какой-то правильный способ отбирать жизнь. Но как ни крути, это убийство, но лишь сдобренное моралью.

— Это убийство… — начала было Мария, но спохватилась, поняв, куда её тащат. — Любое убийство — грех.

— И в итоге получается, что картель — бесспорное зло, которое разрушает общество, но при этом ничем не отличается от домов и спонсируется самими людьми, ко всему прочему, добровольно.

— Мне плевать на картель, — неожиданно зло бросила Мария, посмотрев ему в глаза. — Не пытайтесь тут запутать меня! Когда я узнала, кто вы, я хотела прогнать вас изначально, Нурдаулет. Хотела накричала на вас, сказать что-то больное, плохое… я хотела, чтоб вы испытали душевные муки за то, кто вы, но… И сейчас вы оправдываете картель! Оправдываете это грязный чёрный бизнес, который рушит людей и их судьбы! Зачем?! Ради того, чтоб показать себя плохим?! Какой вы плохой, ой-ёй-ёй?!

— Я хоть раз сказал, что он хорош или приносит пользу?

— Нет, но… вы сравнили его… с домом! Там тоже убивают и… детей… я… Дом и картель не одно и то же! Вы сказали, что это просто бизнес!

— Сказал, что не преследую цели сделать плохо другим, для меня это бизнес. Однако это незаконно и приносит вред людям. Я так и сказал.

— Да! Вы так и сказали! — Мария поджала губы.

Они смотрели друг на друга — один спокойно, смиренно, будто уже принял положение таким, какое оно есть, другая с воинственным огнём и какой-то полыхающей на задворках её души ненавистью. И полыхал отнюдь не светлый огонёк. Марии пришлось постараться, чтоб взять себя в руки.

— Я слишком много на себя беру… Девчонка, чьи руки не по локоть, по плечи в крови, слишком много о себе возомнила и пытается учить того, кто сам прошёл путь ничуть не легче. Убийца семидесяти пяти человек пытается наставить на путь истинного наркобарона, будто сама святая и не имеет грехов за спиной. Это называется лицемерием — один из костров тьмы, расположенный между кострами тщеславия и эгоизма. Как только я узнала, кто вы, то почувствовала себя пустой. После этого пришло чувство предательства, которое вызвало ненависть к вашей личности и желание сделать вам больно в ответ за то, что разбили во мне… чувства. Я так была зла, что даже не вспомнила о том, какое имею право судить человека, не зная его ни капельки. А потом мне дали вспомнить, что я и сама была ничуть не лучше. Я даже благодарна за это — я могла сделать глупость, но не сделала её.

— У меня нет второго шанса, если вы об этом.

— Есть, — покачала упрямо Мария головой. — Я почувствовала к вам симпатию, в этой симпатии даже было немного корысти, но в конечном итоге вы были добрым и чутким человеком, в котором есть свет. Я чувствовала это. Как и я, вы погрязли в этом из-за обстоятельств и до сих пор не нашли сил выйти из них. Вы не заметили, что мы похожи?

— Навряд ли.

— Да, навряд ли, — усмехнулась она криво. — Вы не сжигали намеренно живьём сорок шесть детей. И сомневаюсь, что намеренно убивали беззащитных людей ради того, чтоб утолить свою боль. Не доросли вы до меня, мистер, — похлопала она его по плечу, хотя сама была пониже него.

Он выглядел удивлённым. Даже может чуточку ошарашенным поведением девушки перед собой.

— Вы до сих пор делаете зло другим людям и распространяете тьму, но… вы не плохой человек. Нет, вы плохой человек, но не абсолютно, так как способны увидеть до сих пор, что есть свет, а что есть тьма. Вы не заслуживаете прощения за грехи, что принесли в этот мир, но у вас есть второй шанс. Шанс начать всё заново.

— Даже если это так, случится это точно не скоро.

— Я тоже пришла к этому не сразу. Но это не значит, что теперь можно ставить крест. И я не хочу ставить на вас крест. Я слышала о наркобароне Нижнего города. В конце концов, вы жертвовали часть денег и в наш храм, хотя, возможно, даже не знали об этом. Грязные деньги, созданные на горе, но они шли на светлые и добрые дела. Словно искупали своё грязное прошлое тем, что дарили возможность другим стать светлее и чище. Это не извиняет вас, но…

— Вы хотите во мне видеть что-то хорошее?

— Я не хочу — уже вижу. И вопрос, в какую сторону вы двинетесь теперь — к свету или тьме. Возможно, из-за того, что вы мне не безразличны до сих пор, я хочу вытянуть вас из этого болота. Нет, невозможно — так оно и есть. Я хочу вытащить вас из этого болота.

— Зачем? Вы… вы девушка, которая может найти себе любого…

— Но вы не любой, — перебила его Мария. — И я, искренне надеюсь, не любая для…

— Не любая, — тут же ответил он.

— Ясно… — улыбнулась Мария, опустив голову, чтоб скрыть расплывающуюся улыбку. — Спасибо. Я… хотела услышать от вас, кто вы есть на самом деле. Услышать ваше признание. Честное признание, чтобы решить для себя волнующие вопросы.

— Откуда вы бы узнали, что я не вру?

— Мне сказали…

— Ишкуина, — тут же процедил Нурдаулет. В его голосе сразу почувствовались недобрые нотки, что не сулили той женщине ничего хорошего.

— Да, мисс Ишкуина. Хитрая женщина.

— Не думаю, что «хитрая женщина» описывает её суть даже немного.

— В любом случае, я ей верю. Не отрицаю, что она могла приукрасить некоторые факты, а некоторые исказить, но доказательства были, Нурдаулет. И я хотела услышать это же самое от вас. А потом понять вас, ваши причины стать таким, какой вы есть.

— Вряд ли это меня оправдывает в глазах тех, кому я перешёл дорогу и сделал больно.

— Как и меня. Мы не лучше друг друга, но я уже прошла свой путь, а вы, хочется мне верить, ещё пройдёте его. И я готова помочь вам.

Знала бы Мария, что в этот момент он едва не сказал: «Надеюсь, не убить сорок шесть детей», иначе кто знает, как бы обернулась ситуация.

— Чем?

— Чем угодно, — уверенно ответила она. — Я вижу, что вам кажется, будто это ваша стихия, будто вы нашли себя и больше нигде не пригодитесь, но это не так. В мире достаточно места для любого, как достаточно и занятий. Главное — верить в то, что ваши способности не заканчиваются на наркотиках.

— Мария, я вряд ли брошу это занятие. Вы должны понимать это.

— Я просто буду верить в то, что вы откажетесь от него.

— А если нет?

— Я не буду загадывать так далеко, — ответила она. — Но если действительно нет, мне будет грустно от того, что ещё одна душа переметнулась на тёмную сторону. И всё же я буду ждать и надеяться на лучшее. По крайней мере, вы полностью понимаете и принимаете свою вину, а это уже половина дела.

— Я… понял. Тогда позвольте вас спросить, — его глаза беспокойно бегали, заставляя нервничать саму Марию. — Я надеюсь, что вы ответите мне так же искренне, как и я вам.

Мария смотрела на него с нарастающим чувством беспокойства. Словно стояла на минном поле, где каждый шаг будет означать взрыв. Но этот взрыв будет не здесь, он будет где-то там, в городе, когда он выйдет из её квартиры. Когда та женщина, Ишкуина, встретилась с Марией, она сказала, что его боятся совсем не за красивые глаза. Что он очень опасен и жесток по отношению к своим врагам.

Мария не была дурой. Она была аристократкой, которую воспитывали в среде интриг и ничего не значащих слов, которые порой несли в себе куда больше смысла, чем могло показаться. И понять, что хочет спросить Нурдаулет, не составляло труда.

— Конечно, — с готовностью ответила она.

— Ишкуина, девушка, которая вам это рассказала, она… сделала вам что-то плохое? — стараясь скрыть напряжение, спросил Нурдаулет.

— Что конкретно вы подразумеваете под плохим, кроме того, что она сказала? — сделала Мария невинное лицо.

Ей было противно играть на публику и исполнять какую-то роль, но сейчас она считала это едва ли не своим долгом. Расклад был очевиден: она нравится ему, как надеялась сама Мария; ей сделала плохо та женщина, что была главной среди других; узнав это, он наверняка пойдёт ей мстить. Мария была… да не будут её слова тщеславными, единственным человеком, который мог в данный момент удержать назревающую войну. Если она скажет, что её расписали, как последнюю распутную девку, пусть и очень красиво, или… ей… полизали… он точно отправится мстить. А это значило, что будет криминальная война, которая лишь приведёт к новым жертвам. И Мария не хотела быть причиной смертей, которых точно будет немало. Она вообще не хотела смертей, не хотела, чтоб люди друг друга убивали. Маленькая ложь во спасения десятков людей.

— Она своеобразная личность, Ишкуина. Она, кроме того, что сказала вам правду, делала вам плохо? Может… трогала вас или принуждала к… к… — он покраснел, — к сексу?

— Нет! — наигранно поморщилась Мария, на мгновение напрягшись, чтоб её лицо немножко покраснело будто от смущения.

— Послушайте, Мария, это важно, — настоял он. — Она делала вам плохо, больно или какие-то извращения? Принуждала?

— Нет, — продолжая строить смущение, ответила Мария.

— Вы честно отвечаете мне, Мария?

Будь её воля, ради того, чтоб отвлечь его, попыталась бы склонить Нурдаулета к сексу. Да, она бы пошла на это, чтоб не дать ему сделать то, что могло произойти. Продержала бы столько, сколько потребовалось, чтоб миновать угрозу. Но увидь он её тело, и сразу всё будет понятно. Это будет подобно разорвавшейся бомбе.

— Я скажу вам правду, если вы поклянётесь, что не будете делать… глупостей. Что не станете убивать.

— С чего вы решили…

— С того, что я вас знаю теперь куда лучше. Поэтому прошу — поклянитесь мне в этом, и я скажу вам правду, какой бы горькой она для вас ни была. Поклянитесь, что не будет убийств, не мудет мести за то, что та женщина рассказала мне правду о вас.

Он нахмурился. Чувствовалось, что внутри идёт борьба, Мария буквально чувствовала это.

— Я… клянусь, что не трону её за то, что она вам раскрыла всю правду обо мне, Мария.

— Я поняла, — и Мария распахнула свои честные глаза, придав лицу, как её учили с самого детства, самые искренние черты, после чего мягким доверительным голосом ответила: — Она не тронула меня и пальцем. Я клянусь вам.