Тонкие грани. Том 5

Глава 229

— Не понял вопроса, — нахмурился я. — В каком плане?

— Что ты знаешь о людях? — её улыбка была от уха до уха. Ряд акульих зубов выглядел сейчас куда более противоестественно, чем обычно. Мне даже стало не по себе, будто очутился в аквариуме с акулой. Рука как-то сама собой сжала пистолет крепче.

— Что ты хочешь услышать от меня, Ишкуина?

— Да ничего особого, если честно. Но в одном мы скорее всего сойдёмся — они очень… любознательны и жадны. Всегда им что-то нужно, всегда всё хотят узнать, везде лезут, всё захватывают. А если что-то происходит, спешат кричать, какие же они бедные и несчастные. Их главный порок — они хотят всё захапать. Отсюда и вытекающие.

— И? Какое это имеет отношение ко мне? — спросил я.

— Они не могут остановиться, когда надо, — Ишкуина словно не слышала меня. — Они лезут, лезут и лезут. Как тараканы. Если они что-то не могут получить, то стараются это захватить. Если не могут захватить — пытаются уничтожить. Достаточно дать им почувствовать силу, и их поток будет неистребим. Бесконечные тараканы. Только представь себе это! Они прут, прут и прут! Как саранча!

— Но ты тоже человек, — напомнил я.

— Все мы по-своему люди, — отмахнулась она, ответив так, будто слова «человек» и «люди» были оскорблением. — Знаешь, откуда появился импульс?

— Генетическая ошибка, рецессивный ген. Небольшая часть мозга, которая может создавать волны. Появилась из-за возможных перенесённых заболеваний у приматов, — я буквально процитировал то, что когда-то читал о нём.

— Какой ты умный… — наигранно восхитилась Ишкуина. — Такой, что мне аж стыдно стало за свои знания. Приматы… рецессивный ген… заболевания… Но что с меня взять, я глупая шлюха, мне можно. Однако я знаю другую историю появления импульса. Рассказать?

— Легенда?

— Сказка. Ты любишь сказки, не так ли? Про любовь, про семейные ценности, про то, что добро побеждает и так далее. Не знаю, кто заложил в тебя это дерьмо, колокольчик, но тебе она тоже понравится, — подмигнула Ишкуина. — Она рассказывает о великих делах, когда тараканы знали своё место на этой планете и подчинялись законам, которые были созданы для всех животных. Даже для таких грязных, подлых и мерзких, как люди, которым слишком свойственно пожирать как всё вокруг, так и самих себя. Но их тогда держали в узде, и жили они как положено.

— Я… кажется, знаю эту историю… — пробормотал я, пытаясь вспомнить, где же это мог слышать.

— Не пытайся вспомнить, дружок, — посоветовала Ишкуина. — Ты не сможешь вспомнить, откуда её знаешь.

— Тебе откуда знать? — прищурился я.

— Вернёмся к истории, Томас, — улыбнулась Ишкуина дразняще. — Жили-были боги, которые хранили мир. Добрые, плохие, злые, подлые, пошлые, наивные, великодушные, жадные… разные. Они хранили этот мир и направляли всякий сброд туда, куда нужно. Была гармония и процветание, мир и вообще всё отлично. Живи — не хочу. Но боги просчитались — где есть люди, там всегда будут проблемы, потому что они не могут сидеть на месте, когда есть что захапать себе. Это как долбаные попаданцы — дай людям возможность путешествовать между мирами, и они засрут своими попаданцами все миры. Ну и здесь люди, естественно, решили проявить свою натуру, высказать богам своё фи и отвоевать свободу. Боги не согласились, давай воевать с людьми. Но как известно, паршивая овца везде найдётся. Один из богов решил, что может воспользоваться ситуацией, и хоп! Наделил определённую часть людей великой силой! Ну люди же тараканы — такие же тупые и жадные. Получив силу, они начали воевать с богами. Многие погибли, но боги были свержены. И всё бы ничего, но тот бог, что принял сторону людей, предъявил свои права. Говорит, я вам, скоты, силу дал, теперь вы извольте отплатить мне той же монетой. Выбирайте — или пиздюлей огребаете великих, или будете моими рабами, но при этом главными над остальными своими собратьями. Угадаешь, что выбрала человеческая природа?

— Набросились на бога? — предположил я.

— Не-а, — оскалилась она. — У людей один порок, который часто губит все их начинания. Они хотят власти. Даже если это означает стать рабом, они выберут быть им, но только если при этом будут начальником над всеми. Дай возможность поугнетать своих же собратьев по разуму и показать свою власть, и они с радостью согласятся. Вот и эти людишки согласились быть над всеми своими бывшими братьями и сёстрами, но под богом. Лишь бы получить власть над остальными. Знаешь, к чему это привело?

— К чему?

— Ни к чему, — пожала она плечами и отпила кофе. — Так они и жили чёрт знает сколько, трахаясь с теми, кого сами выбирали. Сколотили вокруг себя свою одну большую семью. Сила же начала расходиться и между обычных людей, попутно слабея. Эти люди начали между собой объединяться, сколачивать новые семьи с импульсом. Собственно, так и появились дома. Из этой сказки следует вывод, что где-то есть дома, которые ведут своё начало с самих приемников силы бога.

— Зачем ты мне это рассказала? Как это вообще со мной связано?

— Да просто так, небольшая вставочка, легенда, — ответила Ишкуина. — Это не связано с тобой, колокольчик, но думаю, тебе было бы интересно узнать эту легенду. Что касается самого импульса, не всем приятно, когда все мы равны, но кто-то равнее. Это мешает главной человеческой черте — захапать побольше. И здесь приходит очень важное понимание у некоторых людей, что хотят власти. Практически открываются глаза на истину: их сородичи импульсники диктуют свои условия, навязывают свою волю и вообще, правят балом. Даже страны зависят от их решений, так как те способны создать кучу проблем. И вот тут ретивые люди понимают, что их держат под колпаком, и единственный способ стать свободными и отдаваться своему основному инстинкту «захапать побольше» — сломать колпак.

— И этот колпак…

— Импульсники и дома. Но импульсники — опасные твари, не чета тараканам. Они хищники, настоящие охотники, убийцы. Обычные люди — не хищники. У них есть деньги, но нет силы. У домов есть и то, и другое.

Я понял суть проблемы — некоторые власть имущие понимают, что реальная власть у домов, которые имеют силу. И им это не нравится. Только…

— Как это связано со мной? — повторил я с нажимом, пытаясь надавить на эту сволочь, но она лишь ехидно улыбнулась, вызывая желание засадить ей прямо промеж глаз пулю.

— Напрямую. Как ты смотришь на то, чтоб обернуться и взять позади себя небольшую папочку? Тебе будет интересно.

— Если это какой-то фокус… — целясь в неё, я быстро бросил взгляд за спину. Там на кухонном столе действительно лежала папка, хотя я мог поклясться, что когда входил сюда вслед за Ишкуиной, её не было. Я бы точно заметил. Честно говоря, это меня напугало. Такое ощущение, что вокруг меня вообще не реальность, а чёрт знает что.

Осторожно взяв папку и положив её перед собой, я посмотрел на улыбающуюся Ишкуину.

— Что это?

— Открой, — кивнула она. — Узнаешь.

Я нахмурился. Интуиция почему-то подсказывала мне, что там ничего хорошего я не найду. И всё же интерес, да и банальная логика заставали меня посмотреть, что внутри. Зря, что ли, здесь нахожусь.

С замиранием сердца я раскрыл её и…

Едва не выругался.

Ничего! Вообще ничего! Пустая папка!

— Ишкуина, с… — я осёкся.

Ишкуина, которая сидела буквально секунду назад передо мной, исчезла. Просто исчезла, словно всё это время я сидел сам с собой.

Возможно, в этот момент я должен был почувствовать страх или испуг, но меня захлестнула злость. Я буквально опустил взгляд на секунду, а эта мразь уже смоталась! Чёрт, она не просто смоталась, исчезла!

Это было последней каплей. Плевать, кто Ишкуина и что она там хочет — эта стерва меня уже в конец довела! Она везде! Сука не даёт мне жить, лезет в мои личные дела и просто третирует! Я мог закрыть глаза на ту хрень только из-за того, что Мария попросила и сама ещё подставила себя, идиотка, внеся немного грязи в наши только-только возникшие отношения. Но сейчас Ишкуина в открытую издевалась, показывая своё отношение ко мне. Типа вот так запросто она может меня кинуть, будто я пустое место.

В следующую раз, когда я её встречу… плевать, какие у меня планы, но она точно получит пулю.

Я быстро огляделся. Вряд ли Ишкуина ушла пешком. Здесь, скорее всего, нечто как у Сины из школы. Но это значит, что и сама Ишкуина где-то здесь. Наблюдает за мной, строит козни, выжидает.

— Я знаю, мразь, что ты меня слышишь, — произнёс я в пустую комнату. — Я действительно мог закрыть глаза на то, что ты сделала с Марией, так как она попросила. Но сейчас ты меня уже достала. Это было последней каплей.

— Ты злишься? — раздался неожиданно её голос из коридора. Откуда-то из-за поворота.

— Ты пересекла черту наших отношений, — процедил я, прицелившись в коридор и медленно двинувшись туда.

— Черту отношений? Чьих? Твоих с той блядью? Той, которая убила семьдесят пять человек? В любом случае, скажи, каково понимать, что ты у неё не первый? — она открыто провоцировала меня. — Ты хочешь знать правду, но это будет слишком просто. Я хочу, чтоб ты прочувствовал эту правду.

— Ишкуина… — тихим голос произнёс я. — Ты уже покойница.

— Она была той ещё сукой, не так ли? Так что вряд ли на такую прожжённую блядь я смогла как-то подействовать. Мария хладнокровна, жестока и целеустремлённа. Потому что в крови она аристократка. Даже вера не скроет этого. Мария использует тебя. Хочет тебя, но хочет тебя таким, каким видит. Другим. Ты настоящий ей нахер на сдался, — она смеялась, а я всё сильнее выходил из себя.

Медленно дойдя до угла, я остановился. Быстро выглянул, проверяя обстановку за ним. За поворотом была ещё одна комната, но совершенно не та, что до этого. Не подвальное помещение, а какой-то небольшой зал квартиры. Дойдя до него, я огляделся. Не сказать, что большой, пять на пять примерно, и выглядящий, как и остальная часть… квартиры, если это место можно было так назвать. Грязный просиженный диван, такие же стены, потолок в плесени, шкаф, который покосился, треснувшее зеркало.

Но что меня сразу заинтересовало, так это стена, на которой были развешаны фотографии, снятые будто на полароид. Со стороны стена напоминала те, где развешивают фотографии пропавших детей. Не хватало лишь слов «missing», как это показывают в фильмах, и которые я иногда встречаю на столбах и стенах в городе.

Подойдя ближе, я ещё раз окинул взглядом комнату. Нет, никого. Хотя это не значит, что никто не появится в ближайшее время. И всё же я хотел посмотреть на фотографии. Их явно для меня развесили.

Только оказавшись перед ними, я понял, что на фото изображены дети. Но это были не простые фотографии. Глядя на них, я не мог избавиться от неприятного ощущения, что смотрю на заключённых или жертв какого-нибудь концлагеря. Уставшие, ожесточённые, с синяками под глазами, какие-то бледные и худые. Они смотрели в камеру с каким-то обречённым видом, без той искры жизни, что должна быть у каждого ребёнка. Не так должны выглядеть дети, не такими… старыми. И таких были десятки, хотя я практически сразу заметил, что половина из них повторяется между собой. А ещё на каждых были цифры и буквы, которые между собой повторялись, словно каждого из них помечали для чего-то.

«Г», «Д», «Н» и «П».

Я взглядом пробегал по фото, разным и одинаковым, словно на них были близнецы, пока не увидел одну из фотографий, что мгновенно прояснила ситуацию.

Я быстро сорвал со стены фото, на котором была изображена моя Соня. Сверху маркером была написана буква «Г» и код «М-И-30016». И всё бы ничего, но выглядела она совершенно не так, какой была и даже когда её достали из капсулы. Совершенно иначе. Если бы я не видел мою Соню каждый день, то мог бы и не узнать, так как здесь была какая-то оболочка. Ничего общего со стеснительной, тупящей глазки любознательной девочкой. На фотографии она выглядела уставшей, словно постаревшей, видавшей дерьмо, с матёрым взглядом какой-то убийцы, что без раздумий сделает нечто-то плохое, дай только возможность. Будто… ребёнок-уголовник.

— Охренеть… — пробормотал я.

— Знакомая? — раздался ехидный голос Ишкуины.

Можно было не оборачиваться — я знал, что она не в этой комнате.

— Нет, — поспешил я отбросить фотографию.

— Пиздёж, — радостно, даже немного глумливо ответила она. — Не находишь в них что-то общее?

— Они словно дети-заключённые, — нахмурился я. — Замученные дети-клоны.

— Они как скот, — ответила более цинично Ишкуина. — Замученный скот, к которому отнеслись как к скоту, вещи, машине для убийств. По сути, они и есть скот и просто пустая машина без души.

— Неправда, — сразу вспомнил я жизнерадостные глаза Сони. — Они дети. Настоящие.

— Скот.

— Да пошла ты.

— Скот. Тупой скот, которому место только на бойне, — упрямо повторила она, словно дразнящийся ребёнок. Это меня нереально начало злить, так как её оценка казалась того, кто был мне действительно дорог. И за которого я мог убить, не задумываясь.

— Заткнись, — поднял я голос.

— Куклы. Машины для убийств. Мусор. Они все мусор, который выбросили. И это ведь правда.

— Да закрой рот! — неожиданно для себя рявкнул я, обернувшись.

— Почему тебя злит то, что они куклы? Неживые куклы, которые симулируют только эмоции? Почему ты не признаешь, что они просто скот?

— Да закрой рот, тупая ты блядь! — заорал я, чувствуя, как пульсирует от ярости лицо. Как бешено бьётся сердце из-за неожиданно вспыхнувшей ненависти к этой уже мёртвой суке. — Да кто ты вообще такая?!

— Я? — захихикала Ишкуина и не ответила.

Я был вне себя. И при этом был поражён собственной ярости, которая неожиданно вспыхнула во мне.

Почему?

Я посмотрел на лежавшую на полу фотографию, в душе всё перекосило. Это лицо… замученное, озлобленное и какое-то… другое… Неужели это та самая Соня? Или это другая девчушка, которой повезло меньше? Я не знал, но глядя на совсем ещё детские лица, чувствовал, как внутри всё сдавливает. Сколько… детей… Охренеть… И я прекрасно знаю, что постигло большинство из них. Когда-то давно я смотрел программу про этих детей-клонов, про то, что с ними делали и как использовали — от трансплантаций до рабства.

Однако это было там, в телевизоре, словно в другом мире, но сейчас я видел множество этих фотографий, которые были словно безымянные могилы каждого, от которых остались лишь… фото на стене…

Я пробегал по ним взглядом, пока не наткнулся ещё на две, от которых у меня, кажется, остановилось сердце.

— Господи… — выдохнул я, протянув руки к двум фотографиям. С них таким же потухшим озлобленным взглядом смотрели две маленькие и похожие на друг друга, как две капли воды, девчонки, которые, казалось, не знали такого слова, как улыбка. Не такими я их знал, и точно не такими они были в детстве.

Это были мои сёстры. Мои родимые… сестрёнки…

Господи…

Я не мог отвести взгляда от этих лиц, таких опустошённых и в свои шесть лет постаревших девчонок, которые мне заменяли иногда мать. Которые были моей семьёй и ради которой я был готов убивать.

— Вновь знакомые сучки? А? Красотки, да?

— Да пошла ты… — прохрипел я. — Пошла ты нахуй, Ишкуина.

— Тебе не плевать? Подумаешь, куклы, ну что же ты молчишь? Согласен же, скот должен вести себя как скот. Этих двух сук тоже, наверное…

— ЗАТКНИСЬ!!! — рявкнул я вне себя от злости. Казалось, что ещё немного, и сорвусь. Глядя на эти фотографии, меня буквально драло на части и заставляло гореть всё внутри от негодования, а Ишкуина была как бензин, который подливали, заставляя меня потихоньку терять контроль.

Это мои сёстры… один взгляд на их измученные детские лица… вывел меня из равновесия. Казалось, что это выбило меня из колеи ещё больше, чем, собственно, тот факт, что они клоны. Что они прошли, прежде чем… их взяли в семью? Или это другие девочки? Такие же, как они, но другие?

На одной из фотографий стояла буква «Г», на другой «Д», да только что это значит, я понять не мог.

Это значит «Годен» и «Доработать». «Н» — «Не годен», «П» — «Прекращён». Обозначения на каждом объекте о его дальнейшей или текущей судьбе. Но есть и ещё одна буква.

Какая?

Я не удивился, когда голос преподал информацию, которую не мог знать. Я вообще, кажется, уже ничему не мог удивиться. И ошибся.

Обернись.

Я обернулся и увидел ещё одно фото, которое было приклеено к зеркалу, хотя раньше его там не было. Медленно подошёл и оторвал от зеркальной поверхности, после чего присмотрелся. На меня смотрело лицо озлобленного парня. Он глядел в объектив, но, в отличие от всех остальных, не выглядел сломленным. Уставшим, побитым, голодным и потрёпанным, но не сломленным, с каким-то упорством во взгляде. Виднелась в нём какая-то уверенность и ненависть.

«В-Д-00004» «Л» — вот что было на фотографии.

А мой взгляд сам собой перебегал с лица на фотографии на лицо в отражении, и в голове рос какой-то эмоциональный вакуум. Шок, который всё сильнее и сильнее охватывал сознание, от чего, казалось, я лишался возможности хоть как-то адекватно реагировать на безумное происходящее.

Ещё одна буква:

«Л». Значит «Ликвидирован».