Топ и Гарри

Мальчики продолжали занятия. Они учились одновременно поворачивать коней так, чтобы едущие друг за другом всадники в одно мгновение образовывали ряд. И

это не всем одинаково хорошо удавалось, но девочки уже вели себя потише, и только Насмешливая Синица не могла ни на минуточку закрыть рта.

– Да замолчи же ты, несчастная Синица! – крикнул

Сильный Как Олень, который не любил эту болтушку. –

Ложись на берег и лежи! Носом в песок! Берегись!

Сильный Как Олень и Харка – Твердый как Камень, поскакали в сторону девочек. Те бросились врассыпную.

Только Ситопанаки и Насмешливая Синица не сошли с места. В последний момент, однако, и Насмешливая Синица согнулась, присела, а Ситопанаки осталась стоять, как одинокое деревце. Мальчики ударили пятками по бокам мустангов, и кони взмыли вверх. Сильный Как Олень перескочил сжавшуюся Насмешливую Синицу, Харка – Ситопанаки. Девушка увидела над собой копыта и брюхо коня. Она инстинктивно подняла руки, защищая голову.

Она почувствовала удар, пошатнулась, но все же устояла на ногах. Мустанги позади нее плюхнулись в воду, обдав брызгами спину, и совсем залили водой согнувшуюся

Насмешливую Синицу.

Мальчишки хохотали над мокрой Синицей.

Ситопанаки уже сняла руки с головы и спрятала за спину. Никому не следовало видеть, что левая, задетая копытом, рука покраснела.

Харка – Твердый Как Камень, вместе с Сильным Как

Олень направился к остальным мальчикам, и, насколько могла видеть Ситопанаки, он даже ни разу не взглянул на нее. Однако Харка успел заметить, что у девушки ушиблена рука, а она даже не подает вида. Мальчик остался доволен таким поведением.

Ситопанаки резко повернулась и покинула берег ручья… Она пошла в палатку помогать матери. Девушка не могла разобраться в своих мыслях и чувствах. Раньше каждый человек для нее был ясен, каждому находилось определенное место в ее мыслях. Но вот появились двое незнакомцев из враждебного племени, говорящие на чужом языке. Вождь Горящая Вода принял их и даже проявил уважение, наделив подарками, значит, и Ситопанаки должна относиться к ним со вниманием. Ее любимый брат заключил дружеский союз с чужим юношей. Ситопанаки часто незаметно наблюдала за Харкой. Как хотела она первое время, чтобы Сильный Как Олень во всех состязаниях побеждал чужака! А потом ей этого уже не хотелось, и Ситопанаки, не сознаваясь самой себе, с нетерпением ждала исхода каждой игры, каждого состязания. Иногда ей удавалось услышать в палатке разговор юношей. Харка –

Твердый Как Камень, рассказывал удивительные вещи о белых людях. Она знала, что иногда Харку вместе с его отцом Матотаупой вызывает жрец, чтобы узнать что-нибудь о белых людях. Значит, познания Харки очень важны?! Ситопанаки хотелось бы также узнать и о жизни дакота, но об этом Харка не говорил никогда, а Сильный

Как Олень его не спрашивал.

Около полудня мальчики закончили игру и отвели своих коней в табун.

Вождь Горящая Вода вышел из палатки в сопровождении Матотаупы. Видимо, они договорились. Харка знал,

о чем отец советовался с вождем: Матотаупа собирался отомстить Тачунке Витко за оскорбление и привезти к сиксикам из палаток дакота от Лошадиного ручья Уинону.

У Матотаупы был еще младший сын Харбстена, но о нем

Матотаупа не говорил ни с вождем сиксиков, ни со своим сыном. И отцу и Харке казалось, что тот не захочет покинуть род Большой Медведицы.

Вечером Харка и Сильный Как Олень обнаружили вдалеке что-то необычное. Это «что-то» двигалось, и, хотя оно казалось еще не больше хвоинки, оба мальчика разом воскликнули: «Всадники!»

К мальчикам подошли Горящая Вода, Матотаупа и

Мудрый Змей.

– Два всадника и две вьючные лошади с кладью, – сообщил Харка отцу.

– Томас и Тео, охотники? – предположил Сильный Как

Олень.

– Они, – подтвердил Горящая Вода. – Поезжайте им навстречу, – сказал он мальчикам.

Охотники перешли на рысь, мальчики поскакали навстречу галопом, и расстояние между ними быстро сокращалось.

– Хэ-э, хо-о! – крикнул Сильный Как Олень.

– Хий, йе-е! – крикнул Харка.

И вот они встретились. Охотники остановились, а друзья, приветствуя их, подняли коней на дыбы.

– Мальчики! Вы нас встречаете! – обрадовался Томас. –

Вот это мне нравится! Тебе, Тео, не мешает с них брать пример! Хоть и молоды, а как внимательны!

– Ты прав, мой мудрый старший брат, – с усмешкой ответил Тео.

Охотники снова перешли на рысь. Мальчики взяли вьючных коней, на которых были капканы и две большие связки бобровых шкур.

– Почему же вы не выбросили капканы? – спросил

Харка у Томаса. – Ты же собирался это сделать?

– Потом я, малыш, передумал. Я всегда был справедлив, и если меховая компания обманывает меня, то я не хочу платить ей той же монетой. Честно жить – не тужить. Это значит, что честным путем идти всегда лучше, хоть это и самый длинный путь к богатству. А может быть, этот путь и никуда не ведет. Все возможно, малыш! Мы сдадим капканы на ближайшей фактории, сдадим шкуры бобров, разделаемся с долгом и будем свободны. Тогда мы поедем к Адамсу, сыну Адамса, и поможем ему на ферме. Летом он нам всегда рад, надеюсь, что и зимой не выгонит. У нас богатая добыча. Самый подходящий момент рассчитаться с долгом.

– И ты подаришь там все эти шкуры? – спросил Харка.

– Примерно так, мой мальчик. Да, белые люди или мошенники, или ослы. А иногда и то и другое. И ничего не поделаешь. Держись подальше от них и наслаждайся своей жизнью в прериях. Вас, мальчики, заедят вши, если вы будете ехать так медленно. Скачите галопом да приготовьте нам квартиру! В последний раз мы жили у Мудрого

Змея. Это было как в раю.

Мальчиков не надо было упрашивать. Они отдали поводья вьючных лошадей и понеслись к палаткам выполнять просьбу бородатых близнецов.

– Пусть живут в моей палатке, – предложил Матотаупа. – Я собираюсь мстить Тачунке Витко и хочу привезти свою дочь. Но сначала мне надо съездить на факторию, достать патронов и, быть может, купить своему сыну ружье. Томас и Тео помогут мне. Если Томас и Тео хотят пожить как в местах вечной охоты, – сказал улыбаясь Матотаупа, – они должны жить в моей палатке. Будут есть и спать сколько хотят. Да еще и подарки получат.

Харка – Ночной Глаз, Охотник На Медведя, очень обрадовался тому, что может пригласить в палатку отца этих двух веселых и справедливых людей. Женщина, как только ей сказали, что будут гости, разожгла очаг и насадила на вертел бизонью грудинку.

– О, какой приятный запах щекочет мне ноздри! – сказал Томас, входя в палатку и усаживаясь вместе с Тео у очага.

Женщина и Харка сразу же ушли в глубину палатки.

Матотаупа, как того требовали правила вежливости, сам принялся ухаживать за гостями.

– Тео! – воскликнул Томас. – Послушай! Тут ведь нежнейшая грудинка молодой коровы, выросшей на лугах этой благодатной страны. О, какое наслаждение доставит она нашим голодным взыскательным желудкам! Ты сам поразил ее в сердце, вождь?

– Нет, не я. Мой сын Харка, Преследователь Бизона.

Стрелой из лука.

– Ну и малый! Так он должен сесть рядом с нами, чтобы видеть, как мы, словно жадные коршуны, будем пожирать его добычу. Нет, вождь Топотаупа, плохой это у вас обычай! Позволь мне, вождь, позвать твоего сына сюда.

– Как ты хочешь, мой белый брат.

– Так иди же сюда, парень!

Харка медленно поднялся: нарушать обычай претило ему, и, только когда отец подал ему знак глазами, он сел с мужчинами у очага.

– Ого! – воскликнул Томас. – Бедовый парень. Ведь это же он спер у меня ружье! Молодец! Да тебе бы пора уж иметь его.

– У меня есть двустволка, – сказал Харка.

– У тебя есть? Где же она? Эх, молодой человек, такое не выпускают из рук. Или у тебя ее тоже кто-нибудь спер?

– Да…

– И ты знаешь, кто этот негодяй?

– Тачунка Витко.

– О! Ну, это весьма опасный субъект. Тогда не видать тебе больше своего ружья. Тачунку и сам черт не проймет.

– Мой сын получит назад это ружье, – сказал Матотаупа.

– Твое слово свято, вождь, но если бы я мог дать тебе добрый совет… Позволь, позволь, Тео, так не пойдет. Я тут говорю за двоих, а ты ешь за троих. Этот аппетитный кусок грудинки просится в мой желудок. Хоть я и на целый час старше тебя, но мои кишки еще не так стары и справятся с отличной едой не хуже твоих. Извини, вождь Топотаупа, но тут я должен вмешаться. Кому еще воспитывать Тео, как не мне? Тео!

– Да?

– Ты опять ешь?

– Конечно. Грудинка превосходная!.

– На большее у тебя не хватает ума. Здесь речь о другом: о двустволке, о вождях, а ты жрешь, как голодный койот.

– Ну, ну?..

– А, оставайся ты невоспитанным, жуй свою грудинку.

Я отказываюсь пробуждать в тебе высокие чувства… Да, что я хотел тебе сказать, вождь Топотаупа, подумай, прежде чем связываться с Тачункой, лучше оставь ему ружье, а мы попробуем добыть для твоего сына новое. В

фактории бывают ружья, хоть и дорогие, очень дорогие.

Все торговцы – мерзавцы.

– А где эта фактория?

– Пять дней пути на восток.

– Вы едете туда?

– Самым коротким путем. Мы хотим сдать там капканы и шкурки бобров. Капканы! Капканы! Трудно только понять, кто в эти капканы попадает, бобры или мы. Ты что-то хочешь сказать, парень?

– И бобры и вы

– В самую точку! И мы и они. Все сидим в ловушке. И

хитрые бобры и мы оба, так называемая компания «Те энд те» Ну, все, хватит с нас этих капканов. А ты не хочешь поехать с нами на факторию, вождь Топотаупа?

– Я поеду с вами.

– А твой сын? Может быть, нам повезет – и мы найдем ему хорошее ружье?

– Пожалуй. С нами поедет еще и Мудрый Змей. С ним

Харка вернется назад. Я поеду мстить Тачунке Витко и привезу свою дочь в эту палатку. Так я договорился с вождем Горящая Вода. Хау.

– Мы хотим отправиться утром.

– Это и мое желание.

– Итак, Гарри поедет на факторию. Правильно, кто умеет обращаться с ружьем, должен сам его выбрать.

С наступлением вечера в палатке Матотаупы собралось много гостей вождь Горящая Вода, Мудрый Змей, Хромой

Волк и Темный Дым, сломанная нога которого отлично зажила, и, наконец, жрец. Но о предстоящей поездке уже не говорили. Все необходимое было сказано. Мужчины рассказывали охотничьи истории и много смеялись. Харке казалось, будто он снова в своей родной палатке на Лошадином ручье, где отец был великим вождем и великим охотником, где еще год тому назад в палатке Матотаупы чуть не каждый день собирались гости.

Потом к Харке пришел его друг – Сильный Как Олень, и они сидели в глубине палатки, слушая воинов. Добродушные шутки Томаса еще больше оживляли беседу.

Сильному Как Олень было немного жаль, что он не может ехать на факторию вместе с Харкой, но он был рад и тому, что, вернувшись, Харка расскажет много интересного.

Угощение длилось недолго. Сытые и довольные гости скоро разошлись, и мальчики рано смогли лечь спать.

Сильный Как Олень в эту ночь, перед поездкой Матотаупы, снова остался ночевать у Харки в палатке. Оба завернулись в одеяло и легли рядом.

Харка закрыл глаза. Светлые надежды овладели им.

После удачной охоты отца на бизонов они были хорошо обеспечены едой. Отец, хоть и считался только гостем сиксиков, показал, что его умение и смелость совсем не лишние для оказавших гостеприимство. Во всем поселке царило согласие и взаимное доверие. И к жрецу, вылечившему Темного Дыма и сейчас лечащему четырех раненных Тачункой Витко воинов, Харка испытывал истинное расположение. Таких раздоров, какие возникли в палатках рода Большой Медведицы после первой встречи с белыми, у сиксиков не было.

Полными хозяевами были черноногие в их родной глуши. Здесь не строилась железная дорога, здесь еще не были нарушены пути бизоньих стад. Здесь оставалось все таким, каким было при отцах, при отцах отцов, во времена предков. И потому все было определенно и понятно. И

тайны были только древними тайнами, и никто не ломал себе голову над новыми тайнами. Возможно, что и в первобытные прерии сиксиков нагрянет новое, неизведанное, ведь белых становится все больше и больше и они неспокойны, как ветер, который веет повсюду и проникает куда ему заблагорассудится. Но до этого было еще далеко.

Сильный Как Олень даже считал, что белые так и не доберутся до них. Харке тоже хотелось бы верить в это. Он провел среди белых целую зиму и не нашел там для себя ничего хорошего.

Харка думал о предстоящей мести отца Тачунке Витко за оскорбление на глазах у сиксиков. Харка был уверен в превосходстве отца и не опасался за него, хотя Тачунка и был сильнейшим противником. Юноша даже снова видел себя обладателем двустволки. Но что-то тревожило его, когда он задумывался о вражде между Матотаупой и Тачункой Витко. Где-то в потаенных уголках мозга теплилось желание, чтобы Матотаупа не убивал уважаемого вождя дакота, чтобы сумел доказать ему свою невиновность. Не должны краснокожие вожди убивать друг друга. Над этим только посмеются уайтчичуны – белые.

Это были совершенно новые для него и очень смелые мысли, и Харка постарался их подавить в себе или по крайней мере спрятать подальше, скрыть ото всех, как орел прикрывает своего птенца крыльями, чтобы тот слишком рано не бросился в жизнь. Харка вспомнил все, что рассказывали ему в долгие зимние вечера отец и Хавандшита –

жрец рода Медведицы – об истории индейцев. Когда жрец

Хавандшита, которого теперь мальчик ненавидел, был еще молод, он по зову Текумзе – великого вождя, собиравшего всех краснокожих для борьбы с белыми, – пошел за ним.

Потом Харка вспомнил Уинону, сестру, которая в это время в палатке у Лошадиного ручья, наверное, тоже завернулась в одеяло и засыпала. Возможно, и она думала о

Харке и об отце. Как она будет рада, если однажды ночью появится Матотаупа и возьмет ее с собой!

Так ли это просто? В палатке живет Шешока, вторая мать Харки. Там живет Шонка, сын Шешоки, которого она привела с собой, там Унчида – мать Матотаупы. О ней

Харка вспоминал с большой любовью и уважением. Но

Матотаупа не говорил, что хочет взять свою мать, и это было больно Харке. О своем брате Харбстене он почему-то думал мало.

Харка слышал ровное дыхание людей: все, кроме него, спали. Он закрыл глаза, отбросил все думы и забылся в глубоком сне.

ЧЕРНАЯ БОРОДА

На следующее утро из поселка выехала группа всадников. Из-за двух вьючных лошадей они двигались сравнительно медленно, и прошло пять дней, прежде чем всадники достигли фактории. У Матотаупы и Харки именно на такой фактории произошли неприятные события, и они решили быть осторожными. Близнецы выехали вперед. Они брали здесь в аренду капканы и хотели сдать их. Матотаупа, Горящая Вода и Харка остались сзади. Они выбрали небольшую возвышенность. Поднявшись на нее, они спешились и присели, чтобы издалека понаблюдать здешнюю жизнь.

Фактория состояла из трех больших домов – блокгаузов, широко обнесенных палисадом. Один из блокгаузов стоял на берегу небольшого озера, видимо питаемого подземным источником. Из озера вытекал ручеек. Ворота в палисаде были со стороны озера. Индейцы наблюдали, как через них входили и выходили люди. Это были главным образом белые охотники. Они били зимой пушного зверя, ловили капканами и сейчас, по весне, сдавали ценные меха чтобы закупить боеприпасы и все, что необходимо в прериях и лесах. У озера расположились индейцы. Из какого племени, пока трудно было сказать, но несомненно, что настроены они были мирно. Мудрый Змей, Матотаупа и

Харка провожали взглядами Томаса и Тео. Вот те достигли со своими вьючными лошадьми ворот и въехали. С возвышенности было видно, что делается внутри палисада.

Харка вместе со спутниками наблюдал, как близнецы спешились, привязали коней и вошли в ближайший к воротам блокгауз.

За прибытием Томаса и Тео наблюдали не только с высотки. Молодой охотник, находящийся в блокгаузе, острым взглядом разведчика давно следил за ними через бойницу в стене. Когда Томас и Тео собрались войти в дом,

он поспешил уйти во вторую, заднюю половину блокгауза.

Там хозяин фактории, седой житель пограничья, бывший охотник, был занят пересчетом цветных ситцевых рубах и тканых одеял. Бойницы пропускали мало света, он поставил на стол зажженную керосиновую лампу.

– Что случилось? – довольно недружелюбно спросил старик вошедшего; он сбился со счета и снова стал считать вслух: – Одна, две, три, четыре…

Молодой охотник ничего не ответил, набил короткую трубку и раскурил ее. При этом он прислушивался к происходящему в передней части дома. Бревенчатая стена, разделявшая дом, и дубовая дверь заглушали звуки, но у молодого охотника был отличный слух.

В помещении, служащем приемной и магазином, раздались дружеские приветствия: «Томас?. Тео!.. Адамсон!.

Как ты попал сюда?. Давно уж вас жду!.. Вот это встреча!..

Лучше и не придумаешь!»

Молодой охотник, уловивший эти возгласы, отошел от стола, на котором стояла керосиновая лампа, и стал поближе к двери, чтобы лучше подслушивать. Хозяин, просчитав три стопы ситцевых рубашек, взглянул на него.

– Ты что, знаком с ними?

– Вроде бы…

Старик принялся потихоньку считать байковые одеяла.

Молодой продолжал подслушивать.

– Все отлично, – слышался глухой голос. – Начал хозяйничать. Встречусь теперь с обоими вождями… Принесут подписанный договор. Заплачу честно, и они не обманут меня…

– Превосходно, Адамсон, превосходно. Мы идем к тебе.

У тебя хватит скота для Томаса и Тео?

– Скота хватит, хватит и пахотной земли. Можете приходить.

Хозяин, считая одеяла, прислушался.

– Проклятье! Томас и Тео! А я-то думал, что они с нашими капканами охотятся в прериях. И чего этим идиотам взбрело в голову стать ковбоями? Надо посмотреть.

Старик пошел, но молодой охотник стоял на пути, и хозяину было не открыть дверь. Парень был крепким, широкоплечим. Его волосы и борода были чернильно-черными, и, может быть, поэтому зеленовато-голубые глаза особенно выделялись. Ему можно было дать года двадцать четыре.

– Да, Томас и Тео, – сказал он старику, не позволяя открыть дверь. – Компания «Те энд те». Беспечно шатаются здесь, в глуши. Не боятся, что в одно прекрасное утро стрела, вонзившись меж ребер, отправит их в места вечной охоты.

– Что за ерунду ты болтаешь, – недовольно ответил старик и попробовал отстранить охотника от двери, но это ему не удалось. – С индейцами мы тут на дружеской ноге.

Все тихо. И торговля идет отлично. Том и Тео уже лет семь у черноногих. Там они и отлавливают бобров. Что ж тут может случиться. А теперь пусти-ка меня.

– Иди, – чернобородый отошел от двери, – только…

Старик взялся было за ручку двери, но вдруг помедлил.

– Что «только»?

– Ты видел, что они притащили с собой индейцев?

Индейцы не поехали сюда, а спрятались где-то неподалеку.

– Что за ерунда, Фред. Сюда любой может приходить, когда захочет.

– Тогда спроси-ка ты этих, с кем они пришли. А я пока подожду здесь.

– Потешный ты парень, Фред. Ну ладно, я сделаю, как ты хочешь.

– Давай-ка. Я буду здесь.

– Дело твое.

Торговец пошел в соседнее помещение. Тот, кого старик называл Фредом, отошел в тень и встал так, чтобы, когда откроется дверь, его не было видно.

– Абрахам! – одновременно воскликнули все трое, как только к ним вышел старый торговец.

– Абрахам, прародитель знаменитой фактории! – не унимался Томас. – Где ты так долго прятался? Опять пересчитывал деньги, чтобы их стало больше?

– Зачем вы явились сюда с капканами?

– Чтобы сдать их.

– Сдать? Да что, у вас медведь последние мозги повытряс? Чем заплатите?

– Кипой бобровых шкурок, старый торгаш! Горой бобрового меха!

– Сначала посмотрим. Виски хотите?

– Даром?

– Для вас даром! По глотку!

– Пошли, Тео, выпьем. Запах спиртного неплох!

– Ничего себе запах!

Наступила пауза. Видно, выпивали. Чернобородый подошел вплотную к двери, чтобы лучше слышать. По деревянному столу стукнули кружки.

– Где вы оставили ваших индсменов? – Это был голос старого Абрахама.

– Наших индсменов? Там, в прерии, ваша вонючая конура не для них, да и продаешь ты только дрянные ситцевые рубашки да одеяла, словно половые тряпки.

– О, не хули мои товары! За паршивые шкуры, что тащат сюда краснокожие, и мой ситец слишком хорош.

– Для тех, кому он нужен. Нашим индсменам не нужны твои рубахи. Куртки из лосевой шкуры – получше. А

больше у тебя ничего нет?

– Чего ж больше? Чем могут твои голодранцы заплатить?

– Спроси сам. Дай-ка своим старым друзьям еще по глоточку.

– Не набивай цену, Томас! Держи, но это последняя, которую получаешь бесплатно. Ну, а теперь не темни. Говори ясно и коротко, кого ты притащил к моей фактории.

– Не ори так громко. Если мои краснокожие друзья услышат твои оскорбления, то как бы они не пощекотали тебя между ребер.

– Томас, я знаю индсменов лучше, чем ты. Я имею дело с людьми разного сорта и разного сорта заключаю сделки.

Итак, кого ты притащил? Что они хотят купить? Чем будут платить?

– Не споткнись на тысяче вопросов, старый Абрахам, как молодой жеребенок, который путается в своих четырех ногах. Прежде всего – кто они: великий воин сиксиков, его зовут Мудрый Змей, а с ним – Топотаупа и Гарри.

– Вот так имена! Чем они платят?

– Спроси у них. Сначала скажи-ка: нет ли у тебя хорошего ружья на продажу?

– Ружья? Я не продаю дряни. Мои ружья не купить индейцам, да и тебе, горе-охотнику, они не по карману.

– Ну, об этом – потом. У нас есть время. Можно переночевать у тебя?

– Мой дом – большой. Вы мои друзья. Складывайте здесь капканы и шкуры, а утром мы еще поговорим о вашей дурацкой затее. Располагайтесь в соседнем доме, а мне надо заняться своими делами.

Чернобородый в соседней комнате проворно отбежал от двери, и, когда старик вошел, он безразлично стоял у стола с керосиновой лампой.

Абрахам плотно прикрыл за собой дверь.

– Ты ведь все слышал, Фред, – сказал он и пошел к полке.

– Верно, я все слышал. Дурацкая история.

– Мало сказать – дураки. Надо их взять в руки. Притащили обратно капканы! Да их в сумасшедший дом упрятать надо!

– Уж вечер. Не выпить ли с ними?

– Я не возражаю, если ты платишь. Ты, кажется, при деньгах?

– Ну, ну… посмотрим…

Фред подошел к двери, прислушался, потом открыл ее и вошел в помещение. Близнецы и тот, кого они называли

Адамсоном, в это время направлялись к выходу. Видимо, они хотели взглянуть на коней, прежде чем уйти в соседний дом на ночлег.

– М-м-м! – произнес Фред, и это должно было означать что-то вроде приветствия. Он вышел вместе с ними во двор, обнесенный палисадом, и, украдкой разглядывая всех троих, пришел к выводу, что легче всего, пожалуй, завести знакомство с Томасом. Лицо Томаса было необыкновенно подвижным, он непрестанно ворочал глазами, и даже кончик его носа шевелился, когда он говорил.

– Добрый вечер, – сказал Фред после того, как его нечленораздельное приветствие не встретило возражений. –

Можно вопросец?

– Разведчики, лесные бродяги, охотники и прочий честной люд ко всему готовы, – ответил Томас.

– Не выпьем ли мы вместе? Только и всего!

– Виски дорого. Старый Абрахам, конечно, душа-человек, однако и живоглот порядочный.

– Он мне кое-что должен. На четыре кружки хватит.

– Иди ты один, Томас, – предложил Адамсон, – тогда каждому достанется по паре. Мы с Тео останемся у лошадей.

– Ты правильно решил, Адамсон. Конечно, это самое лучшее. Присмотри за Тео и за моей лошадью. Я пойду выпью с черной бородой. Я объясню этому юнцу, чем отличаются прерии от Нью-Йорка, бобер – от бизона и индеец – от мерзавца.

– Но не напивайся, – предупредил Тео.

– Две кружки меня не свалят с ног, малыш, – подмигнул он. Томас пошел за Фредом через темный по вечернему двор к третьему блокгаузу, в котором находился бар.

Свободных мест тут хватало, и Фред с Томом заняли стол в уголке.

Когда выпили по кружке и закурили трубки, Томас заговорил:

– Ну, молодой человек, что у тебя за заботы? Тебе повезло, что ты пригласил опытного и честного охотника, который много знает и не обманет тебя!

Фред чуть опустил веки и молча смотрел в свою пустую кружку. Его ироническую улыбку скрывала густая борода.

– Мне повезло… мне повезло… Один вопрос!

– Давай же.

– Сначала наполним кружки. Э-э!

Подошел высокий парень, наполнил им кружки и мелом поставил на столе еще две черты.

Томас давно не пил спиртного и скоро почувствовал себя словно в покачивающейся колыбели. Он добродушно посматривал на своего соседа.

– Итак, мой вопрос, – снова сказал чернобородый. –

Топотаупа или Матотаупа, с которым ты сюда приехал, хочет купить ружье?

– Абрахам рассказал?

– Да.

– Уж не хочешь ли ты его опередить?

– Отчего бы нет.

– Пожалуй, мы с тобой поладим. Ты кажешься мне настоящим парнем. С Топотаупой или… как ты сказал?

– Матотаупа.

– Да, да, так всегда его называет Гарри, но я ломаю язык на этом имени. Скажем просто – Топ. Итак, с Топом ты можешь совершить любую сделку, он джентльмен, гран-сеньор.

– Что?

– Гран-сеньор! Не сомневайся. Как тебя зовут-то?

– Фред.

– Не сомневайся, Фред. А слово это я слышал в Канаде, и оно означает: высокий человек, стоящий. Но ты же ничего не соображаешь, совсем как Тео. Ты пойми, что можешь хорошо продать свое ружье Топу. Оно у тебя выглядит совсем неплохо.

– Посмотрю. А что это Топ притащил сюда своего мальчишку? Я-то думал, он оставил его у сиксиков.

– Ха! Да ты знаешь обоих! Это же превосходно. Да, они живут у черноногих. А мальчишку он притащил, чтобы купить ему ружье. У него еще есть деньги, у Топа. Может быть, зимой заработал или сумасшедший художник ему подарил. Как только купим ружье, Гарри уедет с Мудрым

Змеем обратно.

– А Топ – нет?

Когда чернобородый спросил об этом, ему стоило огромного усилия не выдать своего волнения и спокойно продолжать разговор. Его трясло, как на холодном ветру, но Том ничего не замечал.

– Нет, Топ не поедет назад к черноногим. Он хочет

Таченку взять за горло.

– Таченку? А не Тачунку Витко?

– Вот, вот, именно его.

– Топ многого захотел.

– Это я тоже ему говорил. Но Топ – твердолобый. Вопит все время, что Таченка его оскорбил и он должен отомстить ему.

– Жаль.

– Почему жаль?

– Сегодня надо уезжать. А когда вернусь, Топа уже не застану.

– Почему не застанешь? Мудрый Змей и Гарри уедут к черноногим, как только купим ружье. А Топ решил сначала переодеться, чтобы его не узнали, а потом поедет с нами на ферму к Адамсону. Мы с Тео хотим помочь Топу, потому что он нас, бедных бродяг, замечательно принимал у себя.

Фред сухо засмеялся.

– Хм, и переодетым оказаться на земле дакота?. Здорово придумано. Ты мне нравишься. Орлиный Нос. Я поговорю со старым Абрахамом. Утром у вас будет ружье.

Оно должно быть недорогим?

– Наверное. По мне, так лучше бы подешевле. Топ все равно отберет у Тачунки двустволку, которую тот уволок у

Гарри.

Фред с силой стукнул кулаком по столу.

– Вот простофиля Гарри, не сумел сохранить такую вещь, снова остался без ружья!

– Что значит снова?

– Старая история, расскажу потом.

– Ха! Да вы давно знакомы? То-то обрадуются Топ и

Гарри. Вот так случай!

– Что значит случай? Известно же, что они собирались жить у сиксиков, а это недалеко. Но с Гарри мне не придется повидаться, надо уезжать. Топа я увижу, когда вернусь. А вернусь скоро.

– Я им расскажу…

– Нет, не расскажешь. Ты будешь молчать! Понятно?!

– Совсем ничего не понимаю. Чего ты кипятишься?

Фред вытер рот и дернул себя за бороду. Потом рассмеялся.

– Хочу удивить Топа! Вот глаза-то раскроет, когда увидит меня. Ты не должен мешать, Томас.

– Ах так, ах так, ну понимаю. Значит, старые друзья. Но ты поговоришь с Абрахамом о ружье?

– Сделаю.

– Ну ладно, я не помешаю вашей дружеской встрече.

– Я вижу, ты, Орлиный Нос, полюбил Топа и Гарри.

– Замечательные ребята, замечательные ребята.

– Если ты действительно их хороший друг…

– Ну, конечно же, конечно. Что у тебя еще на сердце, молодой человек?

– И ты будешь нем, как снежная пустыня?

– Как Северный полюс.

– И Адамсону ничего не скажешь об этом?

– Ничего.

– Собственно, это глупая история.

– Могу себе представить. Топ и Гарри – дакота, и они –

злейшие враги дакота, видно в этом дело?!

– Это еще ничего.

– Что-нибудь с Тачункой. Это тоже плохо.

– Да, но…

– Говори же ты наконец! Нельзя ли еще по кружечке?

– Давай.

Кружки были снова наполнены, и парень добавил еще две черточки на столе. Томас, как и Фред, выпил виски залпом.

– Итак?.. – Томас был падок на новости.

– Матотаупа прикончил тут одного, и теперь его ищут.

Но держи язык за зубами, говорю я тебе.

– Топ?. Укокошил? Когда же? Такой джентльмен и…

Нет, тут была причина, если он так поступил.

– Белого он убил. Уважаемого человека. В Миннеаполисе. Больше я тебе не могу ничего сказать. По следам Топа рыщут.

– Больше ничего не скажешь? Эх Топ, Топ! Бедный чертяка!. Такой гран-сеньор и джентльмен! Но Топ не родился убийцей!

– А кто говорит. Но полиция!..

– Бог мой! Вот дуралей. Хорошо, что мы Топа переоденем.

– Верно. Но держи язык за зубами, говорю я тебе. Иначе ты мне больше не друг.

– Я молчу, молчу. Кто же хочет несчастья таким людям, как Топ и Гарри. – Томас стукнул своей кружкой по столу. – Нет, нет. И этакое случилось! Бедный мальчик! Но не повесят же они его отца?! Мир плох, скажу я тебе, плох мир…

– Я тоже так думаю. Все дерьмо, чертовщина.

– Это так, мой юный друг, это так.

– Ну, не поддавайся отчаянию, Орлиный Нос. Иди-ка спать, пока еще стоишь на ногах. А мне надо уезжать. Но

Абрахаму о ружье я скажу.

Фред поднялся, заплатил за шесть кружек и пошел.

Парень стер пометки. Томас печально посмотрел вслед уходящему охотнику.

– Вот чертяка! – пробормотал он и поплелся к коням, которые были привязаны у другого блокгауза.

Тео спал у коней.

– Тео!

– Да.

– Мир плох!

– А ты пьян.

– Я пьян.

– Идем спать.

– Да, пошли. Адамсон уже храпит.

Бородатые близнецы побрели к дому. Большое помещение служило спальней. Близнецы завернулись в свои одеяла, и Томас, перегруженный тяжкими раздумьями, тут же заснул.

Индейцы всю ночь оставались у коней в прерии. Они заметили, что ночью одинокий всадник покинул факторию и направился на восток. Но у них не было причин тревожиться из-за этого.

Едва наступило утро, как Матотаупа, Харка и Мудрый

Змей проснулись. Они позавтракали. С наступлением рассвета они продолжали наблюдать за факторией и за индейцами, расположившимися у озера. Теперь они хорошо различили, что большинство было из племени ассинибойнов – врагов сиксиков. Впрочем, ассинибойны не были друзьями и своих ближайших родственников – дакота. Но с последними были в мире. Несколько в стороне, ниже по течению ручья, расположились четверо дакота, из них двое

– вожди.

Прошло немного времени, и из палисада вышел Томас.

Он помахал рукой. Индейцы поняли, что надо ехать к блокгаузу. Они сели на коней и подъехали к воротам.

– Доброе утро! – крикнул Томас. – Итак, вы здесь. Ружье тоже здесь. Но старая железка… Возможно, сам Адам стрелял из него в яблоко еще в раю, когда Ева что-то там сделала… Проклятье, я вечно путаю все истории. Во всяком случае, эта штука стреляет. Можете взглянуть.

Индейцы приветствовали Тео, с достоинством познакомились с Адамсоном. Потом все вместе отправились в первый блокгауз и подошли к прилавку. Только Тео остался снаружи у мустангов индейцев.

Старый Абрахам их ждал.

– Вот вам ружье! – крикнул он и положил на прилавок. – Это, я вам скажу, ружье! Оно по вашим деньгам. Вот этому мальчишке?

Харка посмотрел на ружье, не подходя близко.

– Шомпольное ружье, – презрительно заметил он. –

Заряжается с дула.

– Но зато дешевое.

– Слишком дешевое.

– Ты уж, парень, очень требовательный. Оно же стреляет.

– Мой лук лучше.

Мудрый Змей подошел ближе и попросил старого Абрахама и Томаса объяснить устройство ружья. Потом он попросил, чтобы кто-нибудь сделал пробный выстрел.

Абрахам вышел с ружьем во двор и выстрелил в указанный

Харкой сучок, в одном из бревен палисада.

Цель была поражена.

Матотаупа заметил, что сиксику очень хочется заполучить ружье. Он открыл мешочек, висящий на поясе, и заплатил указанную небольшую цену монетами. Потом кивнул Абрахаму и пошел с ним в блокгауз. Там он взял некоторое количество боеприпасов, заплатил за них и после этого передал ружье Мудрому Змею.

– Это твое. Ты тот, кто первым приветствовал нас, и тот, кто пригласил нас в палатки сиксиков.

Мудрый Змей принял подарок. По глазам было видно, что он доволен. Он попросил еще раз объяснить, как нужно обращаться с ружьем, и во дворе сделал первый выстрел.

Отдача в плечо его несколько испугала, и цель была поражена не очень хорошо, но с ружьем он освоился.

Остального можно было достичь тренировкой.

– Парень, парень, – обратился Томас к Харке, – ты все же сглупил, что не взял ружья. Но с другой стороны, это хорошо: Мудрый Змей меня и Тео принял у себя в палатке, и там было как в раю. Он заслужил это ружье. Матотаупа, ты – джентльмен. Это я говорил и буду говорить всегда, пока я жив.

Вмешался Абрахам:

– Купите ситцевые рубахи. Купите отличные одеяла.

Подходите, господа. Товары прима!

Абрахам ушел в заднее помещение, чтобы вынести вещи, которые, по его мнению, могли подойти индейцам.

Когда прибывшие остались одни, они заговорили.

– Не покупайте у него этой дряни, – энергично сказал

Адамсон. – Для чего в лесу и в прериях ситцевые рубашки?

И разве согревают эти тряпичные одеяла? Во время дождя промокнешь до костей, зимой не согреешься и при первом случае разорвешь. Ни жителям прерий, ни индейцам такие вещи ни к чему. Эти новомодные товары изобрели для того, чтобы торговцы обманывали индейцев и наживались.

Мудрый Змей согласился. Но Томас, зная, что Матотаупа хочет переодеться, возразил:

– Нет необходимости расставаться с кожаными вещами, но свежая зеленая рубашка…

В это время появился Абрахам.

– … зеленая рубашка, черные брюки и это красивейшее одеяло. Ну как, Топ?

Матотаупа был не очень доволен.

– Вот эту. Эта рубашка лучше, – сказал он. – Коричневая, зеленая, белая… человек будет, как пятнистая лошадь, и его издалека трудно увидеть. Штаны должны быть коричневые, а одеяло вот это – черное, белое, зеленое.

После долгих пререканий между Томасом и Абрахамом

Матотаупа по достаточно умеренной цене получил желаемое.

Как только покупка состоялась, Мудрый Змей посмотрел на Матотаупу и решительно сказал:

– Я еду к нашим палаткам.

Харка поднял голову и взглянул на отца. Он знал, что ему предстоит разлука с Матотаупой, и, несмотря на то, что все было заранее предусмотрено, момент расставания был нелегким.

За время изгнания они с отцом очень привыкли друг к другу. Но Харка давно приучился стойко переносить всякую боль. Теперь, не выказывая беспокойства, он стоял перед мужчинами и ждал окончательного решения отца.

– Мой сын Харка пойдет с тобой к палаткам, – сказал отец сиксику.

Этим было сказано все, что должно было быть сказано.

Матотаупа и Харка распрощались только взглядами.

Мальчик подошел к Тео, взял у него своего мустанга и мустанга Мудрого Змея. Они сели на коней и, миновав ворота, подняли их в галоп.

Оставшиеся провожали их взглядами, но всадники не обернулись. Они исчезли в холмистой прерии. Стук копыт стих вдали.

Все направились к блокгаузу, чтобы продолжать свои дела. Матотаупа последним вошел в дом. Он дольше всех смотрел вслед уезжающим и теперь, хоть и оставался среди людей, почувствовал вокруг себя пустоту. Он очень хорошо понял, что Харка – единственный человек, с которым они были как бы одним целым. Они принадлежали друг другу. Матотаупа пытался подавить в себе чувство одиночества, и внешне ему удалось казаться невозмутимым.

Войдя в блокгауз, он не слышал начала разговора трех белых и ухватил только середину фразы.

– … надо заканчивать, Томас, с капканами и мехами, –

говорил обычно молчаливый Тео. – Абрахам становится невыносимым.

– Добрейший был человек, но с тех пор, как стал хозяином фактории, превратился в настоящего живоглота. Я

ему это дело растолкую. Пошли. Мы это сразу сделаем. А

куда ты всю эту дрянь сложил?

– Там, в лавке, в углу.

– Пошли.

Томас и Тео направились в первый блокгауз. Матотаупа с Адамсоном остались снаружи. Фермер Матотаупе понравился. Он был еще не стар, но, видимо, много работал и немало пережил. Его продубленная непогодами кожа была коричневой, руки тощие, но мускулистые; шевелюра и борода – с проседью, хотя Матотаупа давал фермеру не больше тридцати пяти лет. Но и Адамсон, наверное, заметил в косах Матотаупы пряди седых волос. Они были ровесники. Индеец, однако, был почти на голову выше довольно рослого белого.

Оба молча стояли рядом и прислушивались к спору в лавке, который шел на все более и более высоких тонах.

Старый Абрахам на чем свет стоит поносил бобровые шкуры, доставленные Томасом и Тео; близнецы же на все лады корили алчность старого Абрахама, да еще в пользу меховой компании.

– Тут не до смеха, – громко ворчал Абрахам. – Я знаю ваши повадки. Вы нежитесь в прериях, как бизоны на солнце. Жарите себе грудинку и так, между прочим, ловите бобров. Вот это жизнь! Потом тащите сюда капканы. Это от лени! В сумасшедший дом вас! В сумасшедший дом!

– Кто это стал бесчестным плутом – ты или мы? Мы невинны, как ангелы. Индейцы нас не душат процентами и процентами с процентов, а угощают по-королевски – жареным мясом. Разве мы не приносили много раз тебе отличные бобровые шкуры? За что же ты хочешь отправить нас в сумасшедший дом?

Адамсон, который вместе с Матотаупой все слышал, сделал нетерпеливый жест рукой.

– Болтовня продлится не меньше двух часов – и потом они сойдутся. Земледельцу нельзя тратить на пустяки столько времени, как торговцам и охотникам. Мне надо беречь время. Послушай, у меня к тебе просьба.

– Мой белый брат может говорить.

– Я тут заключил договор с двумя вождями дакота на землю, которую уже обрабатываю. Мы с ними во всем сошлись. Эти двое здесь. Они там, на берегу озера. Я должен получить тотем или как там это у вас называют. Хорошо, если бы ты взглянул на договор о продаже и купле.

Ты же письмо индейцев лучше разберешь, чем я.

– Я посмотрю тотем. Как зовут людей, с которыми мой белый брат здесь встречается? К какому костру советов дакота они принадлежат?

– Тетон-дакота. А вот имя… имя… я позабыл. И я обещал им, что выступлю против всякого, кто вторгнется на их землю. Я иду к ним. Пойдем со мной?

– Я останусь у коней. Ты принеси тотем, чтобы я мог его посмотреть.

– Жди. Я скоро вернусь.

Адамсон вышел через ворота и направился по берегу озера к южной его оконечности, туда, где из него вытекал ручей. Матотаупа следил за ним, пока он не скрылся среди зелени. Уже через несколько минут Адамсон снова появился и поспешил назад к блокгаузу. Он подошел к Матотаупе, держа в руках свернутую в трубку кожу, которую передал ему. Матотаупа стал рассматривать картинное письмо. На лбу индейца залегли глубокие складки. Наконец он вернул договор.

– Хорошо.

– Итак, ты думаешь, что с этим я могу начинать?

– Хау. В глазах всех дакота это будет охранять тебя, твою жену, детей, землю, на которой ты живешь, и твой скот. Ты будешь стоять на стороне дакота, они будут стоять на твоей стороне.

– Верно. Те двое сказали, что договор утвердил их очень большой вождь. Имя его я не помню, но, кажется, Та… Ту… Ты… Не можешь сказать его мне по тотемному знаку?

– Хау. Тачунка Витко?

– Да, да. Так его и называли. Тачунка Витко, Тачунка

Витко. А он пользуется влиянием?

– Хау.

– Ну, значит, все в порядке. На слово индейцев можно положиться, как и на мое слово. – Адамсон совершенно успокоился. – Наконец-то под ногами земля. Моя земля!

Но ее нужно не раз и не два вспахать. У меня есть сын. Он года на два моложе твоего Гарри, но уже помощник. Его зовут Адамс, Адамсон, как и моего отца, и отца моего отца, и его деда. Наверное, нас так зовут с тех пор, как библейского Адама изгнали из рая и он стал обрабатывать землю.

Теперь можно сына с бабушкой взять сюда. Работа нелегка, но Адамсоны всегда были трудолюбивы. У меня хорошая жена, работает, как мужчина. – Адамсон легко вздохнул. –

Да, снова собственная земля.

– Ты потерял свою землю?

– Из-за ростовщиков, которые отняли ее у меня на родине. Но тут совсем другая земля, первозданная земля!

Здесь выгодно работать. И мы снова добьемся успеха. Что ты думаешь о Томасе и Тео?

– Хорошие парни.

– Да, это верно. Только Томас много болтает. От этого ему надо отучиться. Вечером за кружкой пива и мне по душе веселое слово, но на работе мужчине не следует зря разевать рот.

В блокгаузе все еще продолжалась словесная перепалка.

– Пошли, – сказал Адамсон Матотаупе. – Пойдем к нашим коням и позавтракаем. Мне придется подождать, пока завершится эта сделка с мехами. А там снимемся и поедем. Торговля – это потеря времени и обман. Не для земледельца.

Индеец присел вместе с Адамсоном в палисаде у коней.

Фермер достал шпик и отрезал большой кусок. Индеец не стал есть свинину и, поблагодарив, достал свои запасы.

– Томас говорил, что ты поедешь с нами на ферму. Так ведь? – спросил Адамсон, проглатывая последний кусок.

– Нет, я не поеду с вами.

– Нет? Я думал, что ты тоже едешь через Миссури.

– Хау. Но я еду один.

– Как хочешь. Одному в глуши худо. Поехал бы с нами, я был бы рад тебе.

– Я не хочу оскорбить своего белого брата, но ехать с вами на ферму не могу. Тачунка Витко взял тебя под защиту, Адам, Адамсон. Тебя, твою жену и детей, твою землю. Тебе же будет нехорошо, если ты, приняв тотем

Тачунки Витко, пригласишь к себе его смертельного врага.

– Эх, черт возьми, щекотливый вопрос! Это что ж, вражда действительно так сильна?

– Хау.

– Очень жаль. Но ты прав. Благодарю тебя за заботу обо мне. Адамсон кончил завтракать, и как раз в это время из лавки вышли Томас и Тео. У них были довольные лица, а сзади показался старый Абрахам.

– Непутевые олухи, – кричал он. – Притащили мне капканы! Да еще груду дрянных шкурок, а я теперь сиди в дураках. Больше никаких с вами дел! Никогда! Прощайте!

– До свидания, старикан!

Оба подошли к Адамсону и Матотаупе.

– Что скажете? Не прошло и пяти минут, а дело сделано. А меха, что мы принесли, все же первоклассные.

– Ну, теперь-то мы можем ехать? – проворчал Адамсон.

– Как угодно. Но Топ еще не одет.

– Он не едет с нами.

– Почему?

Матотаупа ответил сам.

– Наши пути расходятся, но мы остаемся друзьями, –

сказал он так решительно, что у Томаса застрял в горле следующий вопрос. – Прощайте.

Адамсон и близнецы сели на коней, а Томас все покачивал головой. Фермер еще раз кивнул индейцу.

Матотаупа смотрел на отъезжающих через открытые ворота; они поехали берегом озера и скоро растворились в утренней дымке прерий. Он остался совсем один.

Пока Матотаупа решил ничего не предпринимать. Он шагом направился к холму, на котором ночевал вместе с

Харкой и Мудрым Змеем. Там он стреножил Пегого и лег на вершине в траву. Отсюда было хорошо видно факторию и индейцев, расположившихся на берегу озера. Он решил дожидаться отъезда дакота, с которыми вел переговоры

Адамс.

Пока он лежал на холме, его мысли текли, как поток, по которому ветер гнал против течения волны. Он хотел бы не сомневаться в своем решении, но события последнего времени и то, что он слышал вокруг, заставили его задуматься. Ведь он собрался взять Харку в дорогу отмщения

Тачунке Витко. Ему казалось естественным, что Харка поедет с ним, Харка, который делил с отцом все превратности жизни в изгнании. Но когда Горящая Вода бросил на

Матотаупу удивленный взгляд, отец впервые засомневался, имеет ли он право согласиться с желанием сына участвовать в этом опасном предприятии. Ведь Тачунка Витко уже однажды похитил мальчика и намерен был воспитать его у верховных вождей и великих жрецов дакота… А попав на земли дакота, Матотаупа мог в любой момент расстаться с жизнью. Горящая Вода был прав. Задуманное

Матотаупой предприятие совсем не подходило для мальчика. В палатках сиксиков мальчик будет в безопасности, и, даже если Матотаупу убьют, он и без отца вырастет, станет великим воином и вождем.

Эта уверенность успокоила Матотаупу. Из видений, проносящихся перед ним, исчезла картина расставания, такая тяжелая для отца и сына. Матотаупа уже думал о предстоящей осени, о встрече с Харкой, о дне, когда он принесет в палатки сиксиков скальп Тачунки Витко, двустволку, приведет свою дочь Уинону. Матотаупа подумал о том, с какой радостью встретит его сын – Харка – Твердый

Как Камень.

Солнце стояло уже высоко на небе, когда на востоке показался одинокий всадник. Это было необычно: в этих местах редко кто разъезжал в одиночестве. Приближающаяся фигура становилась все отчетливее. Интерес Матотаупы рос. Это оказался белый. Шляпа с полями скрывала его лицо, и была хорошо видна только черная борода.

Рослый, ладный парень, он остановился, достигнув ворот фактории, и посмотрел по сторонам. Матотаупа продолжал следить за ним. Казалось, всадник раздумывал, въезжать ли ему. Облик чернобородого все больше и больше привлекал внимание Матотаупы. Он пытался припомнить, где же видел этого охотника или ковбоя. О, если бы услышать его голос, вот тогда бы он вспомнил! Матотаупа сел на Пегого и шагом направился к открытым воротам.

Бородатый всадник в широкополой шляпе оглянулся на подъезжавшего Матотаупу. Казалось, он на мгновение замер от неожиданности, затем дал шпоры своему серому коню и галопом поскакал навстречу индейцу. Он остановил коня рядом с Матотаупой, скинул шляпу и крикнул таким знакомым индейцу голосом:

– Мой краснокожий брат!

Матотаупа был рад, что всадник не назвал его по имени: это могли услышать дакота, расположившиеся у озера. И

Матотаупа обошелся без имени. Он только воскликнул:

– Мой белый брат!

– Да, это я. И меня зовут Фред. Понял ты, Фред!

– Мой брат Фред.

– Мой брат Топ! Поехали. Остановимся ненадолго тут, на фактории.

Они въехали во двор и у второго блокгауза привязали коней. Фред сразу же вошел в дом для приезжих. Матотаупа за ним. Сейчас, утром, здесь было пусто. Пахло потом и табаком. Вещи ночлежников фактории лежали у постелей. Фред уселся посреди помещения лицом к двери.

– Топ! Топ, – тихо сказал он. – Какое счастье, что я тебя встретил. Куда держишь путь?

– Я убью Тачунку Витко, который меня оскорбил и украл ружье у Харки. Потом приведу мою дочь Уинону в палатки сиксиков, где я живу с Харкой.

– Я так и думал, что вы у них найдете приют. Не надо бы только в Миннеаполисе говорить, что вы отправились к сиксикам.

– Это знал только ты, мой белый брат.

– К сожалению, не только я. Черт знает, когда и где вы с

Харкой проговорились. Возможно, Харка сказал старику

Бобу, с которым работал в цирке. Во всяком случае, на твой след напали, и я хочу тебя об этом предупредить.

– Кто меня ищет, почему?

– Ты должен сам понять, Топ, наш последний парадный спектакль с ковбоями и индейцами в цирке Миннеаполиса не остался незамеченным. Вспомни-ка… кто стрелял в мерзавца Эллиса?. А меня оклеветали. Эта алчная блондинка, кассирша, которая была с нами в цирке еще в Омахе.

Забрала из кассы деньги, а полиции заявила, будто бы я их украл. Меня схватили, только я, как видишь, сбежал. Думаю, что пройдет лето… осень – и они успокоятся. Но вот ты, мой краснокожий брат… С тобой похуже. Убийство так скоро не забудется.

– Да. Я его застрелил…

– Это было презренное существо. Рональда, дрессировщика, он чуть не довел до самоубийства только потому, что тот кое-что умел. Тигрицу он хотел отравить, Харку он хотел наказать, потому что мальчишка помогал Рональду.

Вот какой мерзавец. Он заслужил пули. И все было бы хорошо, если б полиция не пронюхала, что вы направились к сиксикам. Теперь они напали на твой след. Для полицейских человек есть человек, убийство есть убийство. Им не докажешь, что это не убийство, а возмездие.

– Хау.

Матотаупа опустил голову.

Матотаупа молчал.

Чернобородый ждал.

– Что собираются сделать белые? – спросил наконец сдавленным голосом индеец.

– Белые послали вождю сиксиков приказ, чтобы он выдал тебя полиции, иначе они жестоко накажут сиксиков.

Матотаупа едва сдержал стон.

– Меня там нет. Нет меня среди сиксиков, – сказал он с трудом. – Вождь скажет правду, что меня там уже нет.

– А если ты вернешься к сиксикам, что тогда?

Матотаупа поднялся медленно, очень медленно. Он встал во весь рост в этом полутемном душном помещении, недвижимый и гордый. Он смотрел на белого, все еще сидящего на полу.

– Я не вернусь, – тихо, но отчетливо проговорил Матотаупа. – Никогда сиксики, которые приняли к себе меня и моего сына, из-за меня не пострадают. Я сказал. Хау!

Белый пожал плечами и молча поиграл своей трубкой.

Матотаупа все еще стоял, оцепенев.

– Топ, ты благородный человек, – наконец заговорил охотник. – Проклятье и тысячу раз проклятье! Я долго думал, хотя это меня не касается. Но теперь все это снова тревожит мое сердце. Еще счастье, что по крайней мере парень в безопасности у сиксиков. Но ты, Топ… у тебя, Топ, теперь все совершенно так, как и у меня. Изгнание, презрение, преследование, война со всеми. Это нелегкая жизнь. Но ее можно перенести, если ее надо перенести.

Умирать нам обоим рано. У нас есть еще дороги и на этом свете.

Индеец несколько минут не двигался.

– Да, – сказал он. – Есть еще дороги… Моя месть!

Харка никогда не сможет сказать, что его отец не отомстил за оскорбление.

– Пусть так. Но приди в себя, Матотаупа. Ты не один.

Мы до гроба принадлежим друг другу.

– Мой белый брат.

– Мой краснокожий брат.

УТРО МЕРТВЫХ РЫБ

Прерия между истоками реки Платт была иссушена летним солнцем. Голые песчаные гряды перемежались с участками, едва покрытыми пучками травы и кустарником.

Ложа многих ручьев были сухи. В других еще чуть сочилась вода. Стада бизонов перекочевали либо на север, либо восточнее, к более сочным лугам. Олени и лоси ушли в предгорья запада, в леса.

Пустынной, заброшенной, бесплодной выглядела эта земля, встречающая новый день, снова несущий жару, ветры и ни капли воды.

В небольшом лагере экспедиции, прокладывающей трассу железной дороги, проснулись. Люди из палаток потянулись к ручью. Полусонные, они уныло окликали друг друга. На завтрак их ждали те же консервы, что и вчера, однако все были довольны, что работу стали начинать пораньше, ведь каждый мечтал поскорее закончить изыскания и побыстрее убраться из этой коварной пустыни. От палаток к ручью мужчины ходили раздетые до пояса, но после завтрака они спешили надеть куртки, которые хоть как-то могли защитить от стрел индейцев. Все, от инженера до последнего грузчика, носили на поясном ремне револьверы. Бородатые лица и руки изыскателей были опалены солнцем.

Начальник экспедиции стоял перед палаткой. Он ждал трех человек из ночного дозора. Двое с ружьями в руках уже приближались к нему. Он хорошо знал обоих, как и всех своих подчиненных.

Один, по имени Билл, был неуклюж, грубоват, с лица его не сходила глупая улыбка. Второй – чуть не двухметрового роста, со щегольской бородкой, которую он не ленился ежедневно подстригать клинышком. Его стремление быть красивым вызывало шутки товарищей. Парня звали

Чарльз, но за гигантский рост и тщеславие где-то кто-то из французов окрестил его Шарлеманем – Карлом Великим.

Это имя так за ним и осталось. Большинство его спутников говорили по-английски и не понимали смысла забавного французского прозвища.

Дозорные спешили к руководителю экспедиции. Подойдя поближе, они посмотрели на него, как собачонки, ожидающие взбучки.

– Ну что? – сердито спросил тот, едва взглянув на их лица. – Где Том?

В ответ Билл и Чарльз только пожали плечами.

– Куда девался Том, хочу я знать!

– Сейчас его там нет.

– Сейчас нет! Сейчас его там нет! Ничего себе ответ бывалых разведчиков. Мертвый или живой, но он должен быть там.

– Его нет.

– Люди, не задерживайте меня понапрасну. Что произошло?

И опять оба пожали плечами.

– Вчера Том ушел в дозор. Это ясно. Ну, и?..

– Его нет.

Руководитель экспедиции пошевелил губами, заставил себя сделать спокойный глубокий вдох и не произнес тех громких ненужных слов, на которые часто не скупится начальство.

– Когда вы заметили, что его нет?

– Утром мы его окликнули. Хотели вместе вернуться.

– И что же там, где его нет? Труп?

– Нет, только шляпа и сапоги.

– Шляпа и сапоги? Так! И вы не обнаружили никаких следов?

– Нет, сэр.

– Когда вы в последний раз окликали Тома?

– За два часа до рассвета.

– Так. Значит, тогда он был. А потом? Что же, он испарился, как дым? Или провалился сквозь землю? Или улетел по воздуху, оставив в наследство шляпу и сапоги?

Ну, что вы об этом думаете?

– Возможно, он захотел домой. Некоторые сходят с ума и удирают.

– Значит, так сказать, дезертировал? Причина?

– Ему уже давно здесь надоело. Маленькая лавочка в пограничном городке – это его давняя мечта. Он хотел торговать, хотел жить спокойно. Еще прошлым летом после песчаной бури он сильно подумывал об этом. Но денег не хватало, не было товаров для начала.

– Может быть, ночью ему с неба свалилось. А? И сразу столько, что он откроет лавочку?

– Кто знает. Бывает, кто очень долго о чем-нибудь думает, и еще солнце припекает ему мозги, ветер продувает, да еще индейцы… сходит с ума…

– А лошадь Тома, где она?

– Здесь.

– Здесь? И Том без шляпы и сапог пешком отправился по прерии? Ну, это вы можете рассказывать кому-нибудь другому, но не мне. Пошли. Я сам посмотрю. Сапоги и шляпу вы оставили лежать так как нашли?

– Да, сэр.

– Хэлло. Пошли, взглянем.

Инженер направился вместе с ними к возвышенности севернее ручья, где ночью Том был в дозоре. Когда они оказались на гребне, инженер увидел широкополую шляпу и лежащие в траве высокие сапоги. Шляпа лежала там, где должна бы находиться голова лежащего человека, а сапоги

– там, где его ноги.

– Как точно и в каком замечательном порядке, – зло сказал инженер. – Итак, он, видимо, снял сапоги, чтобы легче было бежать. Сумасшествие, полное сумасшествие.

Ни на кого нельзя положиться в этих прериях! – Инженер направился к шляпе и сапогам.

Он поднимал эти предметы по очереди и рассматривал со всех сторон.

– Крови не видно. Следов борьбы – тоже. Значит, просто удрал? Слыхано ли что-нибудь подобное?!

Едва инженер произнес эти слова, как в воздухе раздался легкий свист. Шляпа слетела с головы инженера на склон холма. В ней торчала стрела.

Все бросились на землю и отползли по склону назад.

– Богом проклятые индсмены! Краснокожие бандиты! – крикнул инженер.

Из лагеря наблюдали за происходящим. Тотчас же люди с оружием в руках бросились на помощь и залегли на холме, дали на всякий случай несколько выстрелов.

Наступила тишина.

– Может быть, индсмены попытаются подкрасться по южному склону холма, – сказал Шарлемань инженеру. –

Нам надо бы занять этот склон.

– Конечно, они могут попытаться подползти с юга.

Почему бы нет? Они вообще не дают нам покоя. Каждое утро они доставляют себе удовольствие тревожить нас. Но я не могу снова терять целый рабочий день. Впереди выгодный контракт с правительством. Наша компания не может упускать такого случая… Вы двое останьтесь здесь и стреляйте, как только где-нибудь появится черная шевелюра или хотя бы нос краснокожего. Двое – на южный склон. Остальные на работу. Живо!

Мужчины поворчали, но подчинились и последовали за инженером, который пошел вниз по склону. Он поднял свою шляпу и стал рассматривать стрелу. Она была окрашена и имела зарубки.

– Это мы сохраним. Визитная карточка бандита.

Люди приступили к топографической съемке в долине ручья. На высотах с юга и с севера дозоры продолжали наблюдение.

Лежащие на вершине холма к северу от ручья Билл и

Шарлемань были недовольны. Всю ночь они несли дозор и теперь не могли поспать.

– Надо было нанять еще пару разведчиков-скаутов, –

заметил Билл. – Интересно, многие ли из нас доживут до осени? И что же произошло с Томом?..

Шарлемань не ответил. Жара усиливалась; обоим хотелось пить. Ветер улегся, раскаленный воздух дрожал. И

вдруг в долине ручья раздался крик. Дозорные оглянулись и увидели, что один из рабочих упал. Стрела проткнула ему шею.

Билл и Шарлемань не сказали ни слова. Уже несколько дней следовали одно за другим эти безмолвные нападения индейцев. Каждый раз прилетала всего одна-единственная стрела, но она поражала цель. И ни разу никто не видел индейца.

Люди в долине покинули работу. Многие из них бросились на землю, ища за кустиками и выступами берега хоть какое-нибудь прикрытие. Некоторые побежали к палаткам.

– Какое свинство! – прервал молчание Билл.

– Попробуй что-нибудь изменить, хоть ты и победил в двадцати шести поединках.

– Если бы только краснокожие трусы предстали передо мной, я бы им показал!

– Рано или поздно тебе придется это сделать.

Один смельчак отважился подобраться к убитому. Он не смог вытащить стрелу и отломал ее конец. Крохотный кусочек кожи с какими-то знаками был прикреплен к стреле.

Человек рассматривал этот кусочек.

– Опять голова лошади! – крикнул он тем, кто лежал на холме.

– Что это означает, Билл? – спросил Шарлемань. –

Красные полосы и голова коня? Все время этот знак.

– Осел, ты рассуждаешь так, точно проткнули тебя!

Стрела так и есть стрела.

– А ты сидишь тут и ждешь, пока прилетит еще одна и проткнет тебя!

– Что же делать? Эх, были бы с нами индейцы, вот бы они подрались с этими… Против собак нужно натравливать собак, против краснокожих – краснокожих…

– А против краснокожих собак – краснокожих собак, хочешь сказать ты. Да только кто сунется в такую кутерьму? В прошлое лето с нами были пауни. Теперь их тоже не видно.

– Мы обманули их. Они хотели получить оружие, а мы не дали и сотой доли того, на что они рассчитывали.

– Кто же хочет брать на себя ответственность за снабжение краснокожих оружием.

– Во всяком случае, мы преданы и проданы. Скоро я оставлю вам мою шляпу – и до свидания. Не хочу больше торчать в этих проклятых местах. Но как отсюда смыться?

Эх, глупцы мы, глупцы…

– Еще бы не знать, что означает голова лошади!

– Оставь меня в покое. Еще хорошо, что голова лошади, а не томагавк!

– А что означает томагавк?

– То, что ты свою башку носишь на плечах, пока не наткнешься на томагавк. Соображать надо, а еще считаешь себя скаутом!

– Тихо, слушай!.

Оба прислушались. На северо-востоке стреляли. Несколько выстрелов последовали один за другим.

– Билл, что это?

Снова с разных сторон прозвучали выстрелы.

У Билла не было времени отвечать. Он слушал…

Перестрелка затихла. Оба дозорных приложили уши к земле. Через некоторое время донесся топот копыт и опять раздались выстрелы. За высоткой даже расплылись дымки.

Послышался далекий крик.

– Теперь меня уже интересует, Билл, кто за кем гоняется, кто кому хочет состричь клок волос.

– Видно, на этот раз волосы не наши.

Послышался еще выстрел, довольно далеко, но в настороженной тишине и он был хорошо слышен. Конский топот тоже стих где-то на северо-востоке от лагеря.

– За работу, люди! – раздался голос младшего инженера. – Наши коварные враги теперь заняты другим.

Мужчины поднялись неохотно, но ни один из них не ослушался приказа. Молодой коренастый младший инженер был точно заряжен энергией, которая излучалась на всех. Легкий загар выдавал, что он сравнительно недавно в экспедиции, он больше других заботился о поддержании порядка. Джо Браун, руководитель, слегка улыбался, наблюдая рвение молодого человека. Этот зеленый юноша был очень кстати, но ему еще предстояло пройти все стадии зрелости. Прежде всего надо было осознать опасность, которая над ним нависла, затем – научиться хладнокровно преодолевать ее. Пока же юнец поддавался первому порыву.

Билл и Чарльз думали, как бы заснуть. Выстрелы больше не повторялись, и стука копыт даже их тонкий слух не улавливал. Все, кто хоть чем-нибудь мог помочь в разбивке трассы, находились в долине ручья.

– Засни хоть ты часок, – сказал Билл Чарльзу. – Потом я посплю. Вечером нас сменят. Сегодня, пожалуй, господам инженерам, окончив работу, придется поглазеть отсюда на окружающую местность. А с полночи мы их отпустим.

– Ну если так… – и Шарлемань, положив голову на руки, закрыл глаза и тут же громко захрапел.

Билл толкнул его в бок: нельзя же, чтобы в долине слышали храп. Шарлемань повернулся, закрыл рот и замолчал.

День прошел без происшествий. А когда солнце, коснувшись вершин Скалистых гор, закатилось, Джо дал свисток, и люди побросали работу. Была роздана еда. Солонина стала уже невыносима, но охотиться было некогда, да и небезопасно, и они ели то, что давали. Вода в ручье была затхлой и очень невкусной, вот почему все время спорили, не рыть ли на стоянках колодцы. С каждым днем ручей мельчал и назревала опасность остаться без воды.

– Что делают индейцы, когда иссякает вода? – спросил юный инженер.

– Разбирают палатки и едут туда, где есть вода, – ответил Джо Браун.

– Но это же дико!

Мужчины раскурили трубки, протянули ноги к огню: днем стояла жара, однако ночью в прерии было свежо.

Наступило время сменять Билла и Шарлеманя. Молодой инженер, которого звали Генри, попросил послать в дозор его. Никто больше не горел желанием нести охрану, и Джо решил, что он с Генри сам подежурит до полуночи.

– Будьте осторожны, сэр, – предупредил Шарлемань.

– Я побольше вашего имел дело с индейцами. – Джо был в скверном расположении духа, может быть, именно поэтому он и пошел в дозор с Генри.

Поднявшись на вершину холма, Джо Браун стал терпеливо объяснять молодому инженеру, как лучше найти укрытие, как важно обращать внимание и на шевеление травы, и на тени в долине.

Под влиянием наставлений Генри некоторое время с особым усердием прислушивался и наблюдал. Но скоро им овладели новые мысли. Он оглянулся.

– Что? – спросил Джо.

– Я думаю об исчезновении Тома. Как в авантюрном романе!.

– Который лучше читать у камина, чем принимать в нем участие!

– Поймите меня правильно, сэр…

– Пожалуйста, просто Джо.

– Я думаю: не пойти ли на розыски?

– А ты, пожалуй, не можешь пожаловаться на недостаток мужества, скорее оно у тебя в избытке.

– Надо поискать Тома. Он хороший парень. Он лучший из этих удивительных скаутов.

– Да, один из лучших, но слишком сентиментален. Такие, увы, и гибнут. Где же его искать?

– Ну, а если я завтра порыскаю по округе?

– Ах ты… блаженный. Не сходи с ума. Здесь кругом такие люди, такие люди… Эх, если бы я знал какие…

– Это те, что стреляли в прерии? Возможно, у Тома и была стычка, ружье ведь у него с собой…

– Да, но не лошадь. А те, что осыпали друг друга пулями, были на хороших конях. Может быть, впрочем, это не самое страшное. Хуже, когда индейцы применяют лук и стрелы. Стрелы – бесшумны. Ни звука, ни вспышки, ни дымка, а она уже сидит у тебя в шее. Ты делаешь последний вздох и – конец.

– Неужели нельзя договориться с индейцами? Мой отец…

– Твой отец, Генри… Я знаю, знаю. Но это было совсем другое поколение. Были индейцы – друзья на жизнь и на смерть. Таких теперь не сыщешь. Индсмены превратились в босяков и торгашей. Ты слышал, как поступают пауни?

Давай им оружие, или они оставят нас подыхать! А с дакота тут уж вообще никакой дружбы. Им бы только выгнать нас отсюда. Ну, хватит. Ночь. Если дакота услышит наш шепот, нам уже не нужно будет укрытия.

Джо замолчал, и Генри больше не начинал разговора.

Ночь была тихой. Ветер бесшумно клонил травы, от палаток доносился храп Шарлеманя. Все вокруг казалось вымершим. Пожар прерий в конце прошлого лета и песчаная буря, видно, выгнали отсюда животных. Сейчас, по весне нежная трава пробилась сквозь золу и песок.

Наступила полночь. Билл и Шарлемань, хорошо поспавшие несколько часов, были точны и пришли на смену.

Джо и Генри сползли по склону холма и направились к палатке, в которой они жили. С ними жил и старый верный слуга Джо Брауна. Этот старик уже давно повсюду сопровождал его, носил вещи, заботился о куреве, еде, палатке, знал все привычки Джо. У старика был спокойный характер, и он неплохо стрелял. Джо привязался к нему.

Когда Джо и Генри вошли в палатку, очаг еще теплился.

Этот очаг старик сделал по примеру индейцев в углублении земляного пола и огонь на ночь покрывал золой. Старик спал. Как верный пес он лежал поперек входа. Едва вошли

Джо и Генри, он проснулся и доложил:

– Все в порядке.

Джо перешагнул через старика, но тут же отпрянул и замер, удерживая Генри левой рукой. Правой он схватился за револьвер. Но раньше, чем он выхватил оружие, перед ним выросли две темные фигуры.

– Руки вверх!

Инженеру ничего не оставалось, как поднять руки.

Генри последовал его примеру: он стоял позади, но ничего не предпринял, опасаясь за жизнь Джо. Верный слуга, старик тоже лежал неподвижно: повернись он, и выстрелят в его господина.

– Что это значит? – крикнул Джо; он надеялся разбудить людей в соседней палатке, привлечь внимание дозорных.

Одновременно он пытался рассмотреть незнакомцев.

Оба были большого роста. На одном – широкополая шляпа, другой – без головного убора. Несмотря на то, что на нем была пестрая рубашка, Джо определил, что это индеец.

– Хотим переговорить. Ничего больше, – ответил в полный голос незнакомец в широкополой шляпе: видно, он не боялся разбудить людей в палатках. – Мы устали и позволили себе здесь подремать. Опустите спокойно руки.

Но не вздумайте нападать, ведь мы проворнее.

Джо и Генри опустили руки. Незнакомцы убрали револьверы.

– Дуфф! Огня! – крикнул Джо слуге.

Старик быстро поднялся и разжег огонь. Джо убедился, что не ошибся. У незнакомца без шляпы волосы были расчесаны на пробор и заплетены в косы. Это был индеец.

– Вы появились довольно неожиданно, – тихо сказал

Джо, досадуя, что незнакомцам удалось пробраться, как раз когда он нес дозор; Джо даже не мог обругать своего верного слугу, так как и сам был в смешном положении. – И

вы решили спать в моей палатке, что же вам нужно еще?

– Если разрешите, то остаться здесь до утра. Тогда и поговорим о дальнейшем.

– Где ваши кони?

– Где-то там и, к сожалению, убиты. Вы, должно быть, слышали вчера перестрелку?

– Да. Кто же вас собирался отправить на тот свет?

– Точно мы не знаем, но ясно, что это был дакота.

– Из какого рода дакота твой спутник?

– Теперь уже никакого. Был дакота.

– То есть как?

– Теперь он их смертельный враг.

– Хм… Интересно… Но об этом потом. Ну, если твой спутник что-то знает о дакота… у меня здесь две стрелы.

Он мог бы посмотреть, что за знаки на них.

Джо кивнул Дуффу, и тот принес стрелу, которая воткнулась в шляпу, а также обломок стрелы с кусочком кожи. Все это Джо передал молчаливому индейцу, который взяв осторожно стрелы, стал их рассматривать со всех сторон.

– Ну? – настаивал Браун.

Индеец не торопился с ответом. Он еще и еще раз осмотрел стрелу и кусочек кожи. Потом обратился к своему юному спутнику:

– Союз Красных Оленей из рода Большой Медведицы.

Голова коня – тотемный знак Тачунки Витко.

– Черт возьми! – воскликнул белый. – Вот видишь Топ, я был прав. Вот где он. Значит, мы у цели.

Джо с недоверием прислушивался к разговору и вдруг спросил:

– Отчего же вы у цели?

– Оттого, что хотим иметь дело с тем, кто является и вашим и нашим врагом.

– Но у нас нет никакого намерения уходить отсюда и тем более заниматься преследованием. Нам нужно работать.

Индеец сделал легкое движение рукой, прося слова.

Возможно, это также был знак для его спутника в широкополой шляпе.

– Говори.

– Мой брат Фред и я, – индеец говорил тихо, но отчетливо, – мы не хотим навлекать опасность на белых людей. Доброй ночи.

Едва прозвучали эти слова, он и человек в широкополой шляпе, миновав обоих инженеров и Дуффа, выскользнули из палатки и исчезли, как щуки в омуте. Прежде чем оставшиеся собрались с мыслями, снаружи раздался топот копыт.

– Проклятье! Украли коней! – одновременно крикнули

Джо и Дуфф и выскочили наружу, Генри – за ними.

Они подошли к коням и нашли лежащего в траве сторожа. Топот был уже едва слышен.

– Мерзавцы! Преступники! Сброд! Вот такие и болтаются вокруг.

Джо, Генри и Дуфф наклонились над пострадавшим.

– Нет, он только потерял сознание.

– Что случилось? – крикнул Билл с вершины холма,

– Башка у тебя дырявая, вот что, – огрызнулся в ответ

Дуфф.

– Кто это ускакал?

– Черт и его бабушка!

Шарлемань спустился с холма и подошел к ним.

– Стрелять по всадникам?

– Если ты за пять миль попадешь в цель. Иди назад к

Биллу и следи лучше. Двух коней, во всяком случае, у нас нет! И кажется… – Джо осмотрел табун, – как раз моего. Я

это чувствовал. И нет коня Билла. Конокрады знают толк в лошадях.

Генри и Дуфф подняли оглушенного и понесли его в палатку. Пришел человек, который был кем-то вроде санитара.

В лагере поднялась тревога. Люди спросонья выскакивали из палаток и спрашивали друг друга, что же произошло. Санитар и Дуфф осмотрели сторожа. Они установили, что его ударили по голове, вероятно рукояткой револьвера.

Дуфф сказал, что он скоро придет в себя. Джо и Генри стало как-то легче.

Снаружи шумели. Палатка инженера распахнулась, и влетел разъяренный Билл.

– Мой конь исчез! Как назло – именно мой! Сатанинское наваждение! Откуда они взялись?

– Из моей палатки, – с железным спокойствием сказал

Джо.

– Из палатки?. Инженер! Да что это, у вас в палатке яйца, из которых вылупляются конокрады!

– Кто знает… Успокойся и поговорим. Ты знаком с

Западом. Ты не слышал таких имен – Фред и Топ?

– Имя Фред я, конечно, слышал не раз, – насмешливо ответил Билл. – Мне что-то кажется, что некоторые получали его при крещении. Кажется, это даже христианское имя, сэр. А вот Топ? Откуда вы взяли этого Топа, позвольте полюбопытствовать, сэр?

– Не я его взял, а он сам ко мне пришел.

– Это… что-то… где-то… А как он выглядит?

– Метра два ростом. Пробор. Косы. Без раскраски.

Клетчатая ситцевая рубашка, коричневые штаны и мокасины.

– Нет, Топ, которого я припоминаю, не носит ситцевых рубашек. А жаль, что это не он… А может быть, и хорошо.

– О ком, о ком это ты говоришь?

– Э-э, тот был вождем.

– Сейчас много бывших вождей. Вероятно, больше, чем правящих.

– Но не таких! Такие попадаются не часто. Такие, как он и Джим…

– Фред!

– А по мне все равно, пусть Фред Возможно, у него и десять имен. Оставим это, я иду обратно в дозор. Доброй ночи!

Билл вышел из палатки.

Санитар и Дуфф тем временем привели оглушенного в чувство. Он смотрел вокруг и никак не мог вспомнить, кто же ударил его по голове.

Билл снова лежал рядом с Шарлеманем на гребне холма.

– Какая-то неразбериха, – ответил Билл на вопрос напарника о том, что произошло в палатках. – Но о Топе и

Фреде я завтра же утром узнаю поподробнее.

К концу ночи поднялся страшный ветер. Люди потуже затянули ремешки шляп на подбородках. Билл и Шарлемань с рассветом еще раз оглядели прерии, раскурили по трубке и, как только их сменили, отправились к инженеру.

Он закончил распределение людей на работы, и дозорные надеялись поговорить с ним, но ошиблись. Инженер сказал, что у него нет времени, и направил их к Генри.

Генри рассказал о событиях ночи. Он все еще был полон доверия к старым охотникам прерий. Они узнали от него и что сказал Фред. Узнали, что индеец был дакота, но порвавший со своим родом.

– Так это все-таки он! – воскликнул Билл так громко, что привлек внимание Джо и тот подошел к группе.

– Так кто же это «он»? – спросил инженер.

– О, это очень опасный парень. Я познакомился с ним в блокгаузе Беззубого Бена на Найобрэре. Он пытался убить и ограбить художника Морриса.

– Всевышний! – воскликнул Генри.

– Удивительно, – сухо бросил Джо. – Что за ценности были у Морриса, что его захотел убить индеец. Да и вообще такие штуки не приняты у индейцев.

Билл разозлился, так как тут у него самого было рыльце в пушку

– Удивительно! – заорал он. – Мало вам еще неприятностей от этого сброда, сэр. А Топ очень опасный преступник. Не лучше и его друг Фред или Джим, как его зовут на самом деле. У художника был мешочек с долларами.

Это, знаете ли, привлекает бродяг. А они хотели купить себе оружие.

– Возможно. И что ты разволновался?

– А то, что мы еще легко отделались, лишившись двух лошадей. Могло случиться похуже. Это опасные пройдохи.

– Да, но они же враги дакота

– Конечно, дакота такие негодяи не нужны. Нет, не нужны, сэр, это точно. Остается только радоваться, что оба исчезли и что наши потери не так велики.

– Ты, может быть, и прав, Билл. Я их не знаю, и все же мне не хотелось давать им приют. А вообще-то было бы неплохо заполучить двух хороших парней.

Билл и Шарлемань пошли к ручью. Они уселись на берегу и стали доедать остатки солонины. Потом Шарлемань достал кусочек зеркала и принялся бритвой приводить в порядок свою козлиную бородку. При этом он делал страшные гримасы, и Билл с усмешкой посматривал на него.

Завершив не без успеха эту процедуру, Шарлемань, в свою очередь, прищурил глаза, молча уставился на Билла.

Билл заерзал под этим взглядом, поправил шейный платок и наконец спросил:

– Ну что ты? Мукой, что ли, меня посыпали, в перьях обваляли?

– Да вот… припоминаю… а может быть, мне это просто приснилось…

– С тобой все может быть.

– Так вот, будто попал я в блокгауз Беззубого Бена…

этой весной. Снег уже начал таять – и мы сидели с тобой вечерком под смоляными факелами. Ты помнишь? Сидели с тобой в углу?

– Ну, ну, как же.

– Было так уютно, тепло, а Бен подносил нам виски, и мы ели жареную медвежатину. Парни подвыпили и начали плести всякие небылицы.

– Да, да, так оно и было. Всякую чушь. – Билл вдруг смолк и помрачнел. – И отчего все это взбрело тебе в голову?

– Ты же сам заговорил о блокгаузе… Так вот, была глубокая ночь. Кто-то рассказывал об индейском вожде, который знал пещеру с золотом. Вождь по пьянке разболтал о золоте – и его прогнали из племени. И случилось же, что вождь этот оказался тут же в блокгаузе, вместе с нами.

Несколько крепких парней сразу навалились на него, связали. Хотели выпытать у него тайну пещеры. Но вскоре явился Джим и освободил краснокожего. Ясно, что Джиму улыбалось стать монополистом золотой пещеры. Только, видишь ли, индеец не собирался грабить художника Морриса. Он хотел защитить его от бандитов, но…

– Тебе так кажется?. Глупости. Индеец хотел убить и ограбить художника.

– Эх Билл, Билл! В твоей голове, голове петушиного бойца – петушиные бои, хоть ты и не пил еще виски. Зачем индейцу грабить, если он – хозяин золотой пещеры?

Билл так и вылупил глаза на Шарлеманя.

– А может быть, он ничего и не знает о пещере… может быть, люди все выдумали… понимаешь ты?

– Понимаю, понимаю. Ну, а если знает?

– Тогда, пожалуй, нужно бы приютить его. В благодарность этот краснокожий, возможно…

– Помолчал бы ты уж лучше со своими проектами. Нам этот сброд ни к чему. – Шарлемань потеребил свою козлиную бородку. – Понимаю, понимаю, отчего это ты на него наворотил. Понимаю и молчу, потому что я твой друг.

Молчу!

– Вот это-то я тебе и хотел посоветовать, Шарлемаиь, иначе ты можешь стать моим бывшим другом.

Билл поднялся. Шарлемань его раздражал. После беспокойной ночи хотелось спать, но не следовало попадаться на глаза Джо, а то получишь какую-нибудь работу, а это совсем ни к чему. Наконец Билл нашел солнечное местечко, достал свое одеяло и растянулся, чтобы заслуженно, по его мнению, отдохнуть.

День прошел без новых происшествий. Но люди так привыкли к неожиданностям, что в самом спокойствии для них таилась тревога. Озираясь, они обменивались соображениями по поводу затишья, уверяли друг друга, что идет подготовка к новому налету на лагерь. Только вот – кто?.. С

какой стороны засвистят стрелы?.

Один Джо оставался безразличным ко всяким такого рода предположениям. С прежним фанатизмом он требовал работы и работы. Он считал, что трасса, которую он прокладывал, лучшая, что это единственно возможная трасса для трансамериканской железной дороги. Скоро должно было начаться ее строительство. Честь инженера не позволяла ему из-за каких-то индейцев сворачивать работу.

К вечеру они настолько продвинулись, что инженер отдал приказ на следующий день разобрать лагерь и перенести его дальше на запад. В предвкушении перемен люди почувствовали себя увереннее и бодрее. Вечером у очагов уже рассуждали о преимуществах трансамериканской железной дороги.

Ночь прошла тихо. Когда наступил рассвет и подул свежий ветер, все вышли из палаток. Направились к ручью.

Вода в последние жаркие дни текла еще медленней.

Билл стоял на берегу со стаканом в руках.

– Ну что ты там задумался? – спросил Шарлемань. –

Поторопись. Надо поскорей разобрать палатку. Нам же выезжать на разведку!

– Знаю.

– Ну и что ж ты стоишь, точно тебя стукнули по башке.

– Посмотри на рыб.

– Каких рыб?

– Вон. Уже вторая дохлая рыба.

Шарлемань насторожился.

– Верно! Ну и смех!

– Нет, это плохой смех… Плохой смех, я тебе говорю.

– А что… неужели ты думаешь…

– Думаешь?.. Люди! – заорал Билл. – Не пейте! Не пейте больше! Вода отравлена! Рыба дохнет, плывут мертвые рыбы.

Все отпрянули от ручья.

– Проклятье! – крикнул Джо.

Генри рыгнул – и его от ужаса вырвало.

– Заканчивайте мытье! – приказал инженер. – Сейчас же сниматься. Посмотрим, далеко ли протянулся район мертвых рыб.

Хорошее настроение пропало. Люди поспешили разобрать палатки. Инструмент был еще с вечера упакован, поэтому лагерь свернули быстро, и через полчаса экспедиция пришла в движение.

Всадники направились вверх по течению. Высокие берега позволяли отряду двигаться скрытно, однако они же и ограничивали видимость.

Билл и Шарлемань, едущие впереди, поднялись на высокий, опаленный солнцем берег. Перед ними простиралась покрытая песком и золой прерия. Билл, лишившийся своего коня, ехал на одной из вьючных лошадей.

Животные едва переступали ногами, точно уже с самого утра устали.

В долине ручья, где двигалась экспедиция, поднялся шум. Доносились проклятия. Билл и Чарльз направили своих спотыкающихся коней вниз, в долину.

Лошади одна за другой ложились на землю и корчились в судорогах. То же происходило и с людьми. Это было признаком опасного отравления. Санитар, который чувствовал себя не лучше других, ходил от человека к человеку и давал рвотное. Никто не имел понятия, что это был за яд.

Продвигаться дальше было невозможно. Хорошо себя чувствовали только Билл, Шарлемань, Генри, которого вовремя вырвало, и Джо. Тот, услышав предупреждение

Билла, даже не подходил к воде.

Джо раздумывал, не послать ли ему нарочного назад, в главный лагерь за подкреплением. Но только четверо были на ногах. Пришлось бы оставить без помощи пострадавших. Нет, не в его характере было покидать место происшествия. Билл и Шарлемань согласились с ним, что большой переход пешком тоже таил много опасностей.

Проклятия стихли, так как они не приносили облегчения. Лучше никому не стало. Билл и Шарлемань сидели рядом, покуривая трубки.

– Если не отравился, так умрешь от жажды. Неужели нельзя вырыть колодца? – сказал Билл.

– В песке-то? А где найдешь бревна для сруба? Безнадежно. Нет, мы не будем рыть колодец, мы направимся вверх по течению. Чтобы отравить ручей, даже такой маленький, нужно немало яда. Они, вероятно, отравили только небольшой участок, около лагеря.

– Да, о таком дакота раньше никогда не помышляли.

– Они научились этому, Билл.

– Возможно, Чарльз. Старый жрец из рода Медведицы, без которого тут, видно, не обошлось, весной, год тому назад, был у нас…

– Жрец здесь, жрец – там. Попробуем-ка мы с тобой пробраться вверх по течению и посмотрим, где же кончается участок мертвых рыб.

– Сейчас?

– Лучше сейчас. Скажем Джо. Может быть, это и не так далеко.

Инженер согласился, Билл и Шарлемань отправились в путь. Им обоим, да и Джо с Генри, тоже было нелегко, хоть они и не пили отравленной воды. Все четверо знали, что индейцы нападут если не днем, то ночью.

МАТЬ ВОЖДЯ

Матотаупа и Фред на чужих конях неслись галопом по ночной прерии. Каждую минуту они могли ждать встречи с врагами, от которых с трудом спаслись. Когда они отъехали достаточно далеко, стало ясно, что из лагеря их никто не преследует. Они остановились на возвышенности, оставили в низинке стреноженных коней, сами же спрятались в траве. Их глаза были острее, а уши более чуткие, чем у Билла и Шарлеманя, и никому не удалось бы подобраться к ним на расстояние выстрела даже в ночной тьме.

Стало светать. Фред посмотрел на Матотаупу. «Что дальше?» – говорил его взгляд.

– Тачунка Витко вероятнее всего в палатках рода

Медведицы, – прошептал Матотаупа. – Я проберусь к палаткам, может быть, мой томагавк и найдет Тачунку Витко, как в прошлое лето моя стрела настигла Старую Антилопу.

– Топ, но ведь это же безумство.

– Я должен отомстить, а не ты.

– Если ты хочешь сказать, что мне не надо идти с тобой, – хорошо. Я буду ждать тебя в блокгаузе Беззубого

Бена.

– Неужели нет другого места?

– Бен – подлец, это я знаю, однако ни тебе, ни мне он ничего не сделает. Но там болтаются люди, у которых можно узнать кое-какие новости.

– Как хочешь.

– Договорились. Я сейчас же отправляюсь.

– Возьми и моего коня.

Фред сполз по склону, взял коней и быстрой рысью поскакал на северо-восток. Матотаупа продолжал вести наблюдение. Оружие было при нем – обоюдоострый нож, стальной томагавк, револьвер, двустволка. Костяной лук –

подарок вождя сиксиков – он не взял с собой, когда поехал на факторию старого Абрахама. Лук остался в палатках черноногих. Кожаное одеяло и кожаную индейскую одежду Матотаупа потерял вместе с конем. Из провианта у него был только небольшой мешочек с пеммиканом7, немного табака. Полотняная рубашка его раздражала. Враги из племени дакота узнали его и в рубашке, – значит, и для маскировки она не годилась. Он с юности привык бороться обнаженным и бросил рубашку.

Целый день Матотаупа провел на высотке; он съел

7 Пеммикан – сушеное, растертое в порошок мясо, смешанное с жиром.

щепотку пеммикана, пожевал зернышки трав. С наступлением вечера он поднялся.

Днем не было видно ничего подозрительного, и он без особой осторожности бегом направился к знакомому ему летнему лагерю рода Медведицы у Лошадиного ручья.

Уже к полуночи Матотаупа рассчитывал достичь палаток рода. Там наконец-то он встретит Тачунку Витко!

Хотелось ему, конечно, увидеть мать и свою дочь. Но этому чувству он не позволял разрастаться, ведь возвращение к сиксикам было теперь невозможно, и ему некуда было брать Уинону. Выношенный когда-то план рухнул.

Все время прислушиваясь и наблюдая, Матотаупа бежал, петляя между холмами. Солнце закатилось. Взошла луна. И он стал избегать мест, освещенных луной.

Дакота был, как и все его соплеменники, хорошим бегуном на большие расстояния. Он бежал равномерно, без остановок, дыхание его не сбивалось. Метнулась мимо сова. Стайка индюшек кучкой лежала на его пути – Матотаупа обошел их, чтобы не вспугнуть: встрепенувшиеся среди ночи петухи могли предупредить врага.

Вскоре он узнал очертания небольших холмов у Лошадиного ручья. А вот и долина. Бесшумно струились воды ручья, поблескивая в свете луны. Матотаупа остановился.

Пахло водой. Темной лощинкой он скользнул к самому берегу, измученный жаждой, лег на песок и длинными глотками потянул в себя воду. Потом погрузил в нее руки, и ему стало так хорошо, как будто эта вода – близкое живое существо, приветствующее его на родине. Наступила полночь, когда он под прикрытием прибрежного кустарника прополз к окраине лагеря.

Палатки стояли здесь, как и ожидал Матотаупа, но, увидев их перед собой, он даже вздрогнул, точно от страха.

Типи – круглые кожаные палатки – были бесцветны в свете луны. От них тянулись длинные тени. Матотаупе казалось, что он различает трофейные шесты перед палатками, видит на них знаки военных и охотничьих подвигов.

И только свою собственную палатку, палатку, в которой он, военный вождь, жил со своей матерью, с детьми и женой, он еще не мог различить. Она обычно стояла посреди лагеря, и, видимо, ее скрывали другие палатки.

Матотаупа знал, где должны располагаться дозорные.

Еще будучи вождем, он установил определенный порядок и был уверен, что при соблюдении некоторой осторожности можно пробраться в лагерь незамеченным.

Матотаупа медленно, как змея, пробрался по заросшей травой земле, и вот он уже на месте, откуда можно спокойно вести наблюдение.

Он залег, так как услышал с юга топот копыт. Матотаупа приник ухом к земле и понял, что скачет всего один всадник. Топот быстро приближался. Человек не таясь подъехал к поселку. Матотаупа оставался в своем укрытии.

Скоро всадник оказался неподалеку от Матотаупы, и его озарил слабый свет луны. Это был индеец, дакота, худощавый, как любой молодой воин. Он что-то крикнул, и с высотки к западу от поселка, а также от табуна крикнули в ответ. Значит, выставлено двое дозорных, а на холме, у подножия которого находился Матотаупа, – никого.

Как можно быстрее он стал продвигаться по лощинке на высотку. Дозорные, ответившие на крик, все внимание обращали сейчас на всадника. Это был удобный момент для Матотаупы. С возвышенности лагерь был хорошо виден, и можно было рассмотреть все, что там происходит.

Всадник направил коня к табуну и только там спрыгнул с него; дозорный позаботился о животном. Молодой всадник поспешил к палаткам. Теперь Матотаупа узнал юношу –

это был Четан, друг Харки, вожак союза Красных Перьев.

Открылась палатка жреца, стоящая посередине поселка между большой палаткой совета и палаткой вождя, в которой когда-то жил Матотаупа. Да, да, несмотря на слабый свет, Матотаупа различил на соседней палатке большой четырехугольник – символ четырех стран света. Значит, это его палатка. В этой палатке он родился, с этой палаткой он странствовал, перед этой палаткой по-прежнему стоял шест с его охотничьими и военными трофеями.

Из палатки жреца появилась тощая фигура старого

Хавандшиты. Это он обвинил Матотаупу в предательстве и добился изгнания вождя! Матотаупа справедливо считал его виновником всех своих бед и несчастий, но никогда в его мозгу не возникало мысли отомстить жрецу.

Четан почтительно приветствовал жреца. В это время открылась другая палатка, стоящая несколько в стороне, и вышел мужчина, вид которого удивил Матотаупу. Мужчина был среднего роста. Длинные волосы закрывали уши.

У него была большая борода. А одежда – кожаные штаны, как у белого охотника прерий, и мокасины, как у индейцев.

Видно, он только что оделся и на ходу затягивал ремень.

Быстрыми шагами он прошел через лагерь и остановился перед Хавандшитой и Четаном.

По-видимому, больше мужчин в лагере не было. Ведь если сообщение Четана очень важно, а это было именно так, потому что сам жрец вышел среди ночи из своей палатки, то, конечно, вышли бы все воины, если бы они были дома.

Человек с бородой говорил в тишине ночи так громко, что Матотаупа без труда мог его слышать.

– Отравлены? – с ужасом воскликнул бородатый. – Но дети мои, как можно быть такими варварами, такими бессердечными! Люди ведь только выполняли договор, хотели что-то заработать. О, несчастные!

Четан ответил ему громче, чем говорил до сих пор:

– Том Без Шляпы И Сапог должен сначала подумать, а потом говорить. Эти люди пришли на нашу землю, не спросив нас. Они прогнали бизонов, которыми мы живем, а если мы требуем своего, они стреляют в нас. Если они говорят о нас, то называют нас «проклятыми собаками». Их не беспокоит то, что голод ждет наших женщин и детей.

Они хотят нас изгнать, уничтожить. Вот почему мы боремся против них, вот почему убиваем их, не дожидаясь, пока они убьют нас. Том живет в наших палатках, и он должен научиться думать и поступать, как краснокожие люди. Или он снова хочет быть нашим пленником?

– Боже спаси! Вы ко мне хорошо относитесь. Я хочу помогать вам в охоте, я хочу, чтобы трудолюбивая вдова

Шешока была моей женой. Я даже взял в свою палатку ее сына Шонку. Я хочу оставаться вашим верным другом. Но я же христианин, я молюсь на крест, и если происходит умерщвление людей при помощи яда!. О, вы должны понять… Я не могу даже сдержать слез. Я всех их знал: и

Джо, и Генри, и Билла, и Шарлеманя… Боже мой! Впрочем, петушиный боец Билл – исключение, он лучшего не заслужил. Но юный Генри!..

– Ты христианин, Том Без Шляпы И Сапог. Почему ты держишь у себя в палатке изображение человека, распятого на кресте? Зачем ты каждый день стоишь перед этим изображением и разговариваешь с ним? Зачем вы, белые люди, празднуете свою победу над этим человеком на кресте? Что он вам сделал? Он убил ваших воинов? Он заставил голодать ваших женщин и детей?

– О всевышний! Нет, нет! Он…

– Что же он? – раздался голос Хавандшиты.

– Он проповедовал мир и любовь. Он благословил хлеб наш!..

– И за это его убили?

– Но это не мы.

– Кто тогда? Может быть, мы?

– Ну что вы, нет! Все это очень сложно. Я так быстро не могу объяснить. Он принес себя нам в жертву, а что такое жертва – вы знаете.

– И что же? Вы хотите сохранять любовь и мир? Или нет? – спросил Четан.

– Я, конечно, хочу. И, несмотря на это, все время стреляют. Я не могу понять, почему это происходит. Это просто проклятье…

– Итак, вы будете продолжать убивать, а мы не должны защищаться?

– О боже! Я знаю, что вы правы, конечно, вы правы.

– Ну, если ты так думаешь, то я могу тебя успокоить.

Джо, Генри, Билл и Шарлемань остались живы. Мы только отняли у них оружие, сняли с них одежды и сказали, чтобы они убирались туда, откуда пришли.

– О всемогущий!. Да это замечательно! Ну а остальные?

– Остальных мы застрелили, чтобы они не мучились.

Том закрыл лицо руками. Он покинул площадку и вошел в свою типи. Скоро он появился снова и, видимо, пошел сменять дозорного у коней.

Старый жрец кивнул Четану и направился с ним к себе.

Вероятно, он хотел услышать более подробное сообщение.

Пока они шли, он задал юноше еще несколько вопросов, которых Матотаупа не расслышал, но ответ Четана, который говорил громче, чем обычно, он разобрал:

– Тачунка Витко и другие воины, – объяснил юноша, –

вернутся только к рассвету. Тачунка сразу же направится к своим палаткам, на север, так как борьба с белыми здесь закончена.

Хавандшита и Четан скрылись в палатке жреца.

Из этого разговора Матотаупа понял, что Шешока и ее сын Шонка, которые жили в палатке Матотаупы после гибели его жены, теперь живут в палатке Тома, Тачунка

Витко вернется только к утру и сейчас же уедет.

Кто же опекает палатку Матотаупы, кто обеспечивает пищей его семью: мать Унчиду, его дочь Уинону, малыша

Харбстену? Об этом никто не говорил. Но перед палаткой

Матотаупы все еще стоит шест с его трофеями, и, значит, другой воин туда не вошел. Вероятно, разные семьи заботятся о матери Матотаупы и его детях.

И Матотаупа решил пробраться в палатку матери.

Это было безумством, но для изгнанника жизнь потеряла цену. Она была для него не более чем пустяковая ставка в игре ради встречи с матерью. А Унчида была необыкновенной женщиной. Спокойная, умная, владеющая тайнами врачевания, – словом, самая уважаемая женщина поселка. И с тех пор как его изгнали старейшины, Матотаупа не смог с ней перемолвиться ни словом.

Унчида – это его совесть! Что думает она о нем, своем сыне?

Он решил побывать у матери, а утром снова спрятаться и тайно последовать за Тачункой Витко, чтобы заставить навсегда замолчать оскорбивший его язык.

Незамеченным он перешел ручей, миновав крайние типи, выпрямился во весь рост и спокойно пошел через площадь к своей палатке, так, как если бы она ему по-прежнему принадлежала.

Он открыл ее и вошел.

Внутри палатки было темно, слышалось дыхание спящих. Привыкшие к темноте глаза при слабом свете прикрытого очага различили детей и мать.

Дети продолжали спать, но мать Матотаупы, сон которой был чуток, проснулась. Она встала, не торопясь набросила на себя кожаное одеяло, спокойно подошла к очагу и слегка пошевелила уголья. Когда она подняла глаза, перед ней стоял Матотаупа.

При слабых отблесках огня сын смотрел на мать. Волосы ее стали совсем седыми, хотя она еще не видела и пятидесяти солнц. Она была худа, ее щеки провалились, глаза, казалось, стали еще больше, и в неподвижном взгляде ее виделось глубочайшее горе.

– Мать.

– Мой сын.

Матотаупа не находил слов, хотя знал, что долго оставаться здесь не может. Горло схватила спазма, и мать это почувствовала.

– Матотаупа, кого ты искал?

– Тебя.

– Меня?

– Да тебя.

– Что ты хотел мне сказать?

Только теперь изгнанник сумел найти нужные слова.

– Мать, я невиновен. Я никогда и никого не предавал. Я

хочу это доказать. Что нужно сделать, чтобы мне поверили? Женщина плотно закуталась в кожаное одеяло. Теперь, видимо, ей было трудно произнести ответ. Ее губы пересохли. Она приоткрыла было рот и снова закрыла. Наконец к ней вернулся голос.

– Матотаупа, есть один путь, один-единственный.

– Мать, есть путь?!

– Один-единственный.

– Говори! Говори!

– Убей того, кто тебя обманул. Принеси нам скальп

Рэда Джима.

Матотаупа ужаснулся. Он молчал.

– Мой сын, убей! Принеси скальп на собрание старейшин!

– Мать! – почти беззвучно, словно выдохнул Матотаупа, но в тишине это прозвучало для женщины воплем отчаяния. – Только не это. Он так же невиновен, как и я, и он стал моим братом.

Женщина опустила веки.

– Он твой враг, Матотаупа, и он будет твоим убийцей!

Убей его и возвращайся!

– Я никогда не был предателем, мать! Я не буду предателем и моего белого брата, Рэда Джима.

Женщина больше не отвечала. По ее телу прошла дрожь: так дрожит дерево под ударами топора.

– Мать…

Женщина молчала. Ее руки похолодели, как в ту ночь, когда Матотаупа покинул палатку и Харка последовал за ним.

– Где Харка?

– У сиксиков. Там он станет великим воином.

– Врагом дакота!

– Да! – крикнул Матотаупа так, что дети зашевелились в постелях.

Уинона открыла глаза.

Мать и сын стояли друг против друга.

– Это твой единственный путь, – прошептала женщина. – Возвращайся к нам…

– Замолчи! Не смей повторять! Вы хотите сделать меня койотом, предателем! Я никогда не был и не буду им!

Мать сникла. Она ничего больше не слышала и не видела – ни сына, ни вспышек пламени в очаге. И она, и

Матотаупа словно отгородились от мира и не слышали, что происходит вокруг них, они вслушивались только в самих себя, видели только друг друга. Они не слышали топота коней, негромких голосов, и оба вздрогнули, когда откинулся полог палатки. Молодой стройный воин вошел, выпрямился и встал у очага. Это был Тачунка Витко.

Матотаупа повернулся, и они впились глазами друг в друга.

Мать неподвижно стояла у очага. Угли светились ровным огнем. Уинона не двигалась на своем ложе, но ее широко открытые глаза были устремлены на отца.

– Не здесь, – наконец сказал Тачунка Витко. – Выйди вон! Матотаупа даже не сразу уловил значение этих слов.

Кровь стучала у него в висках, сбивала мысли, притупляла слух. И он уловил только последнее слово, дошедшее до его сознания: «Вон!»

«Вон» из своей собственной палатки!

«Вон» от матери!

«Вон» от детей!

«Вон» из поселка!

«Вон» из памяти друзей!

Отчаяние овладело им. Матотаупа схватил двустволку и размахнулся, чтобы раздробить череп Тачунки Витко.

Приклад просвистел, но Тачунка успел уклониться, а сам

Матотаупа потерял равновесие и покачнулся. И в то же время сильные руки Тачунки Витко обхватили его ноги.

Матотаупа упал, как дерево, глухо ударившись о землю. Он тут же был скручен лассо и рванулся было в безумном порыве, но поздно…

Молча и не шевелясь лежал он вниз лицом. Глаза Матотаупы были закрыты, вокруг него было темно. Его голова болела, а члены, перетянутые лассо, постепенно немели.

Его уши не хотели слышать, а глаза видеть. Он сам не знал, как долго он лежал, и вдруг что-то произошло. Были произнесены тихие слова, легкие ноги прошуршали по шкуре, лежащей на земле…

Вода освежила его лоб. Рука, которую он ощутил на лице, была легкой и мягкой. Матотаупа думал, что все это сон. Он думал о своей дочери Уиноне, которую он так хотел видеть рядом с собой и которую он не мог увезти. Он продолжал лежать с закрытыми глазами, не желая спугнуть эти мысли. Но вот ослабло лассо, и он смог пошевелить руками. Он поднял голову и увидел свое дитя.

– Отец, скорее! Тачунка и Унчида вызваны в палатку жреца. Но долго они там не пробудут. Харбстену я выслала из палатки. Беги скорей, иначе тебя убьют.

Матотаупа поднялся. Он искал глазами свое ружье, но его не было. Тачунка забрал его. Угловатым движением точно рука его была парализована, он погладил по волосам

Уинону.

– Бедная девочка, – сказал он сдавленным голосом. –

Харка думает о тебе. Когда я буду мертв, он может взять тебя к сиксикам. Ты знаешь, что он у сиксиков?..

– Отец, скорее! Беги!

Матотаупа сжался.

– А ты?

– Меня охраняет Унчида.

Матотаупа схватил лассо, которым был связан, и хотел свернуть его в клубок, но руки не подчинялись ему… Он поймал полный страха взгляд Уиноны.

Матотаупа выскользнул из палатки, и ноги понесли его к коням. Даже в темноте он сразу различил своего лучшего мустанга. Не было ножа, чтобы перерезать путы на ногах коня, а пальцы не повиновались. Тогда он опустился на землю и зубами попытался развязать путы. И тут к нему спокойно подошел дозорный. Это был бородатый Том, который теперь стоял у коней. Он, видимо, не знал того, что произошло в палатке Матотаупы, и принял его за одного из воинов, который приехал вместе с Тачункой Витко.

– Снова уезжаешь? – безразлично спросил он. – Подожди, я помогу тебе, – и он снял путы с коня.

– Хау, – ответил Матотаупа, – снова уезжаю. – И его собственные слова кололи сердце.

Он вспрыгнул на коня и галопом понесся в прерию. Его беспомощные руки не мешали скакать, так как индейцы управляют конем шенкелями. И пока Матотаупа гнал коня по тому же пути, которым пришел в лагерь пешком, все еще было темно.

Спустя какое-то время он услышал топот. Это, видимо, были преследователи. Он стал поторапливать коня ласковыми словами и горячить его громкими криками. Он ударял коня пятками по бокам. Мустанг любил своего хозяина, который поймал его и заставил служить себе. Он несся, точно за ним горели прерии, бежал, словно спасая собственную жизнь. Топот преследователей не становился громче и скоро начал даже стихать. Мустанг Тачунки

Витко не был плох, но конь, на котором ехал Матотаупа, давно отдыхал и был свежее. Так без труда была выиграна скачка за жизнь.

Когда вспотевшее, с ходящими боками животное перешло на шаг, преследователей было не слышно.

Скоро Матотаупа соскочил с коня и оставил его в долине – он знал, что животное никуда не уйдет, – сам же поднялся на высотку, ту самую, с которой вместе с Рэдом он недавно вел наблюдение. Лучи восходящего солнца заиграли над прерией. Было тихо.

Матотаупа опустился на землю и прижался к ней лицом. Он не хотел больше видеть света, не хотел видеть бесконечной прерии, потому что ему снова пришлось покинуть родину. И он ушел не понятый своей матерью, побежденный тем, кому хотел отомстить, освобожденный маленькой девочкой. Имеет ли право такой человек жить на свете? Человек, который достоин насмешки и презрения каждого! Сердце Матотаупы едва билось, усталость овладела им, и он заснул.

Что разбудило его, он понял не сразу. Что-то едва тронуло его слух. Потом мустанг ткнул его мордой, сначала слабо, потом сильнее. Матотаупа открыл глаза, и его ослепило высоко поднявшееся солнце. И тут он понял, что слышит голоса, слабые голоса изможденных людей. Их было четверо, бородатых, лохматых, совершенно нагих.

Они обступили его следы и о чем-то спорили.

Матотаупа поднялся из травы и закричал:

– Хи-йе-хе! Хи-йе-хе!

Люди воспрянули, подтянулись, замахали тощими руками. Продолжая кричать, они, спотыкаясь, направились к холму, на котором их ждал Матотаупа. Он поднял руку, чтобы люди лучше видели его. Их шатало из стороны в сторону, они смеялись и выли, словно сошли с ума.

Наконец они добрались до подножия холма. Один из них тут же попытался схватить мустанга, но не рассчитал.

Животное начало кусаться и бить копытами. Человек, который и вообще-то, видно, никогда не имел дела с лошадьми, от страха и слабости упал на траву.

Матотаупа спустился с высотки навстречу людям, а они бросились к нему и пытались, перебивая друг друга, о чем-то его расспрашивать, как будто они и на самом деле потеряли рассудок.

– Джо, Генри, Билл и Шарлемань! – сказал индеец. – Я

проведу вас к блокгаузу Беззубого Бена. Вы будете подчиняться мне. Я сказал, хау!

– Он знает наши имена! Дьявольское счастье! Он знает нас! Человек! Индсмен! Э-э!

– Я Топ. Теперь замолчи, Петушиный боец – Билл. Я

однажды тебя и твоих людей уже вывел из пустыни. А вы –

связали меня. Поберегись, кровавый Билл!

– Но брат… Мой дорогой…

– Заткни глотку!

Индеец подошел к Генри, силы которого были на исходе, взвалил его на мустанга, сел на коня и повел обессиленных людей.

Пять человек, напрягая все силы, пытались добраться до Найобрэры, а в это время в блокгаузе Беззубого Бена шли разговоры о гибели экспедиции, прокладывающей трассу железной дороги. Никто толком ничего не слышал, но если встречались охотники, разведчики или торговцы, сейчас же начинался разговор об экспедиции.

Блокгауз Беззубого Бена был на южном берегу

Найобрэры, в стороне от тех мест, где предстояла постройка трансамериканской магистрали. Здесь было сравнительно безопасно, но сенсационные новости, несмотря на расстояния, стекались сюда со всех сторон. Торговля виски в темном, освещенном лишь смоляными факелами помещении блокгауза шла вовсю. Бен – хозяин – жадно прислушивался к речам гостей и тут же пересказывал новости другим, с новыми подробностями, сообразуясь с предполагаемыми вкусами слушателя.

И вот вечер в блокгаузе. Запах сивухи, табачный дым, бесконечные разговоры. За столом в левом углу, за тем самым столом, о котором вспоминал в дозоре Шарлемань, сидел небольшой человечек. Черные растрепанные волосы его падали на лоб. Он уже порядочно выпил. Его руки дрожали, и, хватая очередную кружку, он расплескивал виски. Однако мысли его были ясны.

– Где же пропадает Рэд Джим? – крикнул он хозяину.

– Вечер длинный, придет, – буркнул Беззубый Бен; года два назад, во время восстания дакота на Миннесоте, ему выбили чуть не все зубы, с тех пор его называли Беззубый.

Прошло с полчаса, прежде чем появился тот, кого ждали Он громко хлопнул за собой тяжелой дубовой дверью, осмотрелся, нетерпеливо оттолкнул попытавшегося подойти к нему пьяного неряху и направился к Бену.

– Топа все еще нет? – спросил Джим, он же Фред.

– И сам не слепой, ищи!

– А я и не знал, спасибо за совет.

Джим вышел из дому, подошел к загону с лошадьми, осмотрелся. Он еще не решил, что ему предпринять. Найти в прерии индейца – все равно что поймать какого-нибудь комаришку, который по крайней мере жужжит и не прячется. Джим решил, что лучше всего ждать там, где они договорились.

Перед тем как появиться в блокгаузе, Джим расстался со своей черной крашеной бородой и ходил бритым, каким его здесь и знали. Он не боялся в глуши Небраски полиции из Миннесоты, да и совершенное им в Миннеаполисе преступление было не так уж и велико. Шевелюра у Джима была потешная: черные его волосы ближе к корням становились ярко-рыжими. Однако в зеленовато-серых глазах проглядывала злоба. Ожесточали выражение его лица и узкие губы, и приросшие мочки ушей. Его энергия и сила, которым соответствовали и резкие движения, многим были не по нутру.

Джиму не хотелось спать, не было и желания выпить.

Он шатался по берегу реки, рассматривал звезды, подставляя ветру непокрытую голову. Не устроиться ли в железнодорожную компанию возглавить разведчиков изыскательской партии?. Теперь, когда ушедший на запад отряд уничтожен, можно заработать лучше, чем обычно…

Большими прыжками он взбежал на песчаный холм, который вдавался в долину Найобрэры южнее блокгауза.

Там он улегся и стал обозревать окрестности. Лето было очень жаркое, земля так прогрелась, что утомленному человеку приятнее было провести ночь на лоне природы, чем в душном блокгаузе.

Итак, он лежал на холме с ружьем в руках, хотя вблизи блокгауза не было оснований ждать нападения. Он раскурил трубку. Задуманная Матотаупой месть в его глазах была не более чем сентиментальность, к которой так склонны индейцы. Глупости все это, и из-за них Топ может погибнуть, прежде чем… Злость настолько овладела

Джимом, что отпало всякое желание спать.

Вскоре внимание Джима привлекли какие-то звуки. Он не мог еще точно определить – какие и даже подумал, не игра ли это воображения, вызванная размышлениями о

Матотаупе. Но Джим обычно не ошибался, а по чуткости, наверное, не уступал диким зверям. Сирота, выросший в лесу у дровосеков, он с детства был окружен врагами и опасностями. Приемные родители были для него немногим лучше врагов. Его били и унижали до тех пор, пока он сам не стал таким большим и сильным, что смог бить и унижать других.

Нет, он уже не сомневался – стук лошадиных копыт. И

все ближе и ближе. А вот доносится разговор, какие-то выкрики. «Там белые, – сказал себе Джим. – Конечно, белые. Такого идиотского шума индейцы не поднимут. И

они чем-то возбуждены. Посмотрим…»

Он спустился с холма. В темноте уже можно было различить людей. Они приближались. Три тощих человека еле переставляли ноги, спотыкались. Четвертый сидел на отличном мустанге, которого вел индеец.

Джим даже попятился: он узнал индейца.

– Топ! То-о-оп! – крикнул он во весь голос.

Люди остановились. Индеец повернул голову и крикнул в ответ:

– Джим! Мой белый брат!

Джим с ружьем в руках побежал навстречу. Он с удивлением увидел, что отощавшие спутники Матотаупы к тому же совершенно голы.

– Что за привидения ты отыскал?

– Экспедицию, – сказал индеец.

– Это все, что осталось? И ты – в роли спасителя! Великолепно!

Джим увидел, что и у его друга нет оружия. Но мустанг был отличный. Джиму даже показалось, что он уже где-то видел этого коня. Да, с ними случилось что-то потрясающее. Но Джим не стал расспрашивать: он знал обычаи индейцев, надо было считаться с Топом. Не говоря ни слова, он повел всех к блокгаузу.

У палисада юного Генри с трудом сняли с коня и поставили у забора, чтобы не упал. Затем Матотаупа завел мустанга в загон и вместе с Джимом повел четверых изможденных людей в блокгауз.

Едва они показались в помещении, наступила мертвая тишина. Бен был первым, к кому вернулся дар речи:

– Люди! Дети!. Нет… Сейчас же виски! Ты платишь, Джим?

– Как и всегда, старый мошенник!

– Кровосос ты, рыжий черт! Ну все равно я запишу на тебя и твоих гостей.

– Вот на это я согласен.

Джо осмотрелся и обнаружил, что на его обычном месте, за столом налево от входа, в углу, все еще сидел, положив голову на руки, неряшливый человечек.