Пусть мы так и не поняли, побывал ли Енсен в оперном театре, после почтамта решили отправиться именно туда. Не на спектакль, конечно, а просто посмотреть само здание, которому недавно стукнуло четыреста лет, и галерею с портретами самых известных исполнителей. Несложно было догадаться, чей портрет висел на самом видном месте.
– Ингрид Акерман, – вздохнул Енсен, останавливаясь рядом с ним. – Кисти Франца Рекло.
– Это только копия, – сообщила я тихонько.
– Думаешь?
– Уверена. Потому что оригинал висит у меня дома. Ингрид Акерман – моя прабабушка.
– Правда? – Енсен неподдельно удивился. – Надо же…
Он снова глянул на портрет, но уже внимательным оценивающим взглядом. Посмотрел на меня, словно сравнивая, задумчиво хмыкнул и вдруг признался:
– А ведь я когда-то бредил историей Ингрид.
– Вы? – Настала моя очередь удивляться.
– Точнее, не Ингрид, а ее парюры. Настоящее произведение искусства. Сапфиры редкой красоты, платиновое кружево, крошечные бриллианты, похожие на искры. Король Бернард очень любил свою фаворитку.
– Дороговизна украшений – не показатель любви, – пожала я плечами.
Енсен взял меня под руку и повел по галерее, делая вид, что рассматривает картины.
– Парюра сгинула вместе с Ингрид? – спросил он как бы невзначай.
– Да, – ответила я. – Вместе с Ингрид, кораблем и всем, что там находилось.
– В молодости я увлекался кладоискательством. Хотел даже найти место крушения «Белой чайки». Но нигде не сохранилось точных сведений об этом, а океан в том месте слишком глубок, чтобы можно было просто искать.
– Наша семья знает ровно столько же, сколько и остальные, – хмыкнула я понимающе.
– И вам никогда не хотелось ее отыскать?
– Нет. Океан стал могилой для Ингрид. И не нужно тревожить ее покой. Даже ради шедевра ювелирного искусства.
– Справедливо.
– Лучше смотрите по сторонам и пытайтесь вспомнить, – посоветовала я. – Нам очень нужна ваша память.
На самом деле, я не ждала мгновенного озарения, слишком уж странным был блок в голове у мужчины. Сейчас мне просто нужно было заставить мозг пережить те события, которые он уже переживал когда-то и которые могут быть связаны с дневником. Тоже своего рода стимуляция, похожая на ту, что я проводила вчера и еще проведу сегодня. Мне хотелось надеяться: постепенно все заработает так, как нужно.
Закончив с театром, мы отправились в Ользенский дворец. Енсен не проявил особого интереса ни к его архитектуре, ни к засыпанному снегом саду, ни к картинам в музее. Мельком осмотревшись, он заявил, что проголодался, и потянул нас обедать в один из тех ресторанов, где уже побывал. Я не возражала, хотя не удержалась и все же напомнила, что с его желчным не стоит налегать на пиво, жареные колбаски и сырные гренки.
После обеда нам осталось посетить только Ратушу, которая располагалась на центральной площади. Сейчас все службы мэрии обитали в здании напротив, бывшем поновее и побольше, а в ратуше остался только музей, зал приемов, архив и башня со смотровой площадкой. Побродив по музею, я повела всех в башню. Наверх убегала винтовая лестница, крутая и узкая. Завидев ее, Енсен душераздирающе вздохнул, но все же принялся забираться. Мы длинной цепочкой выстроились за ним.
– Хорошо, что у меня голова не кружится, – пробубнил мужчина, тяжело переставляя ноги.
– Закружится, когда будем спускаться, – обрадовал тактичный, как бревно, Кристофер.
– Терпи, дядя Людвиг, – подала голос Юсса, шедшая за мной. – Каждый уважающий себя турист должен подняться на башню.
– Тем более, мы уже пришли, – сообщила я. – Остался последний пролет.
– Последний, да. А потом… Бризы!
Послышался глухой стук, и Енсен замер. Я вытянула шею, чтобы посмотреть, что случилось, и увидела, как он трет лоб. Кажется, притолока двери, выходившей на смотровую площадку, оказалась слишком низкой для мощного мужчины.
– Все в порядке?
– В порядке, – бросил он и шагнул вперед. – Второй раз на те же грабли.
– Второй раз? – подобралась я. – Вы вспомнили, что были здесь?
Мужчина медленно моргнул, потом посмотрел на меня и ответил:
– Вспомнил. Я поднимался сюда и точно так же ударился головой. Пришлось отрывать с крыши сосульку и прикладывать, чтобы не было синяка.
– Вот он – способ разбудить вашу память, – хихикнула Юсса. – Нужно как следует врезать вам по голове.
Енсен бросил на мою кузину подозрительный взгляд, но я поспешила успокоить его:
– Никаких ударов. Будем обходиться щадящими средствами.
Мы рассредоточились по площадке и замерли у перил. Отсюда открывался отличный вид на старый Ользен. Квадратная площадь, где когда-то располагался рынок. Яркие цветные дома с узкими фасадами, стоявшие вплотную друг к другу. Узкие улочки, похожие на затейливый лабиринт. Блестевшая за ними серо-стальная лента реки.
Старый Ользен был полностью закрыт для машин. На каждом свободном углу стояли киоски, где продавилась сувениры, праздничные украшения и горячее вино с рогаликами. Витрины магазинов выглядели ровно так же, как сто и двести лет назад, а специальный указ мэрии запрещал менять их вид. Как запрещал и делать ремонты, которые могли повредить историческому облику местных домов. И это явно стоило того. Старый центр был очень красивым и атмосферным районом, где лучше всего ощущался дух старины.
Насмотревшись на дома, я глянула вниз, туда, где ходили люди. Неожиданно мой взгляд зацепился за женщину, которая стояла на крыльце букинистической лавки. Элегантное пальто, небрежно рассыпавшиеся по плечам каштановые волосы, осанка королевы. Кажется, это была та самая Марлен Гойярд. И сейчас она явно кого-то ждала.
– Хейден, – тихо позвала я. – Посмотри.
– Марлен? – змей сразу узнал ее и нахмурился.
– Интересно, кого она ждет?
– Проследим? – заговорщицким шепотом предложил Крис, не знающий, кто такая Марлен, но безошибочно учуявший приключение.
– Не мешай специалистам работать, – тихо сказала Лотта.