Торговый центр

7

Джефф бродил по пещере торгового центра. Где-то играла приглушенная музыка. Детские голоса, кто-то разговаривал невдалеке. Гул материальных желаний наполнял все вокруг.

Джефф двигался вместе с толпой, как беженец на вынужденном марше. Каждый хочет быть личностью. Одеваться не так, как другие, стричься по-своему, учить особый жаргон – и все, чтобы стать личностью. Но в этой лотерее нужно угадать слишком много номеров. Чем больше каждый стремится стать личностью, тем больше все похожи друг на друга. Я это где-нибудь прочел?

И я такой же, почти ничем от них не отличаюсь. Почему бы мне это не признать? Я – обычный парень из пригорода, на пути из ничто в никуда. Хотя нет, не совсем так. Уж я-то знаю, в глубине души. Снаружи не видно, что там у меня внутри, но это мой секрет. Тайна, которую мне надо хранить. Тем более что им же все равно нет до этого дела.

Джефф был уверен, что он гений. В этом и заключался его секрет. Это он чувствовал каждой клеточкой своего тела. Однажды он станет великим писателем. Возведет из слов просторные дворцы мыслей и чувств, и мир будет смотреть на них в изумлении и восторге.

В школе Джефф учился не блестяще, но только потому, что знал, отметками измеряется лишь степень бесхребетного конформизма. И на хуй колледж. Никто из его кумиров не получил ученой степени, так какого хрена? Он как-нибудь разберется со стилем и связностью. Такие вещи приходят со временем. Техника – вопрос практики. Главное – интуиция и мудрость, которую получаешь в процессе жизни. Именно на этом и собирался сосредоточиться Джефф. Жить, любить, пробовать все, что возможно. Чтобы ни секунды не пропало впустую.

Джефф зашел в аптеку «Си-Ви-Эс» и начал бродить между рядами полок, рассматривая тальк для ног, примочки для глаз и высокоэффективные витамины. Добрел до кассы, взял «Баунти» и жвачку, потом положил обратно. Воровство – это наука.

Джефф прошел в другую часть зала. Какая-то азиатка терпеливо ждала, когда ей отпустят лекарство, а пожилой аптекарь шнырял вокруг. Джефф взял с полки бинт и большую упаковку стерильных ватных шариков. По пути обратно к кассе ухватил еще шариковую ручку и блокнотик. Постоял в очереди с бинтом и ватой, потом похлопал себя по карманам, словно забыл бумажник, оставил это все у кассы и вышел из магазина с ручкой и блокнотиком в кармане.

К вопросам морали это не имеет никакого отношения, нечего даже обсуждать. Ему нужны ручка и бумага, и вот они, пожалуйста, бери. Его бы никогда не поймали: никто из продавцов не собирался следить за тем, как он берет вещи, потом кладет их обратно, в общем, разгадывать всю эту шараду. Лампы дневного света разрушают в людях волю.

Джефф отошел от магазина и снова попал в людской поток. Двое мальчишек в классических свитерах от «Гэп» промчались мимо. Один споткнулся, его занесло, и он приложился носом о квадратную кирпичную клумбу посреди холла. Паренек был в шоке, но ничего не сказал. Из носа у него потекла кровь, а второй мальчишка закричал.

Не успел Джефф шагнуть к детям, как большой самец-родитель в бейсбольной кепке схватил обливающегося кровью мальчика за руку и резко дернул его с пола. При этом он сердито глянул на космы Джеффа.

– Я тебе сказал не бегать? Сказал? Видишь? Весь новый свитер кровью загадил. Ну-ка пошли! Твоя мать нас обоих убьет.

Джефф добавил этот случай в свою коллекцию наблюдений. А что если начать с этого главу? Замечательный пример материализма. Столько говорит о той духовной пустыне, в которой мы живем. И кровь – всегда прекрасный символ. Символ чего? Крови. Кровь – символ крови? Надо подпустить иронии. Пусть, например, отец свалится с сердечным приступом, пока будет тащить отсюда детей.

Джефф из всего пытался извлечь идею для нового текста. Гулял долго по лесу. Однажды наткнулся на заброшенную каменоломню. Там ржавело всякое оборудование, никому больше не нужное. Среди обломков подъемных кранов, конвейерных лент и лысых покрышек были разбросаны цистерны, из которых сочилось что-то коричневатое, пенящееся.

Джефф читал о резервуаре около золотого прииска: он взорвался и отравил воду в тамошней реке, убив всю рыбу, и птиц, и лягушек. В Африке и Азии гражданская война и противопехотные мины очистили гигантские пространства, где уже никогда нельзя будет возделывать землю. В тропиках ежедневно вымирают десятки акров болот и коралловых рифов. Вопрос времени: скоро границы расширяющихся отравленных сфер пересекутся, и мир станет просто большим комком мертвой грязи.

Джефф вырос под разглагольствования учителей и бормотание учебного телевидения и вынужден был участвовать в бесконечных «днях защиты природы» и «специальных проектах», все для того, чтобы хоть как-то обуздать безграничное зло, сотворенное человечеством. Тропические леса – на грани уничтожения, это общеизвестно. Будто на горизонте полыхает огонь, и все знают, что рано или поздно он доберется и до них. Как у Лоры Инглз Уайлдер в «Домике в прерии».[6]

А иногда казалось, что только одному Джеффу и виден этот пожар. Он понимал, что мир, в котором он живет, не мир людей. Он создан объединенными усилиями компьютеров и крупных корпораций. Магазины с ароматизированными свечками, магазины белья, магазины с горячей выпечкой, магазины с диснеевскими персонажами – бесчеловечная хуйня, ширпотреб. Гигантская бюрократическая система, управляемая машинами, знала, на что люди клюнут. Проводились опросы, желания респондентов сортировались, и все, что им нужно, немедленно доставлялось прямо к порогу.

Неужели никто не понимает, как это страшно? Не видит, что этого никак не избежать? Что, вообще, такое – быть человеком? Просто производить потомство, прогуливаться и покупать гномиков для лужайки?

Джефф прочел все антиутопии: «Дивный новый мир», «1984», «Заводной апельсин», «Сказку горничной»,[7] все, что написал Уильям Гибсон. Но действие всех романов разворачивалось в будущем. Они лгали. Будущее происходило здесь и сейчас.

На прошлой неделе Джефф, Терри и Беккет взяли машину у родителей Беккета и поехали в центр, в ночной клуб. Ну, не совсем ночной клуб, а старая фабрика с высокими потолками, вся выкрашенная в тусклый черный цвет. В одном конце зала находилась концертная площадка, в другом – бар, где продавались соки и напитки. Никакого алкоголя. На сцене по очереди выли скинхедские группы, совершенно неотличимые друг от друга. Тощая девица с кольцом в носу ссутулилась рядом с зеленоволосым «готом». Джефф спрашивал себя, что у него общего со всеми этими людьми.

В каждой группе были гитарист, барабанщик и парень в татуировках, который щеголял бритым черепом и орал в микрофон. Качки метались по сцене, колотили карабкавшихся к ним полуголых парней, которые мечтали поколбаситься рядом со своими кумирами. Каждые несколько минут кто-нибудь нырял в пульсирующую толпу. Джефф любил такую музыку – предельно громкую, сокрушительную. Она его цепляла, и это было хорошо. Он заметил, что у певца одной из групп на обеих руках вытатуированы свастики.

Все вокруг него выли. Хотя у заведения не было лицензии на продажу спиртного, все уже опьянели от пива, или нагрузились кетамином. Главной забавой было подойти как можно ближе к сцене, вспенить толпу слэммеров. Самые агрессивные делали вид, что рвутся в драку – глаза в землю, как у буйных психов. Джефф знал правила: не толкайся слишком сильно, а то тебя толкнут еще сильнее.

Время от времени кто-нибудь из агрессивных качков пихал другого агрессивного, и начиналась колбасня. Потом очень большие и еще более мускулистые вышибалы врывались в толпу и говорили дерущимся «ай-я-яй». Иногда кого-нибудь вообще вышвыривали из клуба. Джефф видел, как у одного парня носом шла кровь. Правила общеизвестны – никаких ножей, по лицу и по ребрам не бить. Анархисты со знанием этикета.

Тела падали друг на друга, весь пол будто шевелился. Это изматывало, но в конце концов становилось очень хорошо. Ярость, шум, кровь, выбитые зубы – все это прекрасно лечило переизбыток тестостерона. К концу вечеринки большая черная коробка комнаты воняла, как мокрый от пота суспензорий.

Терри, в зюзю пьяный, позволил Беккету и Джеффу отвезти его домой, и там его вырвало. Двое выживших забили косяк, качаясь на ржавых качелях у Терри во дворе. Они бродили по пустым улицам до половины четвертого утра и обсуждали существование причинно-следственных связей во Вселенной. Беккет назвал Джеффа суеверным, поскольку тот верил в жизненную силу. У Джеффа не было сил с ним спорить.

Потом Джефф неуклюже пробрался в дом родителей, ключи слишком громко звякнули, когда он кинул их на кухонный стол. Зажечь свет, выключить. Джефф пытался выпрямиться в ванной в полный рост, в ушах звенело, дреды разбухли от высохшего пота. Он чувствовал себя ужасно глупо. Когда вкрадчивый рассвет смягчил контуры кафельных плиток вокруг него, он начал медитировать на скрюченный тюбик зубной пасты. Он пытался представить, сколько таких тюбиков в эту минуту существует в Соединенных Штатах, во всем мире. Думает ли о них кто-нибудь? Наверняка – люди же их покупают. Выбирают именно эту марку. Они когда-нибудь замечали, насколько все это занудно?

Где-нибудь – это точно – живут какие-то очень богатые люди, которые наследуют весь доход от продажи этой зубной пасты. Вот, может, хоть эти богачи воистину свободны. Ну, то есть реально. Джефф не хотел быть богатым. Его не интересовала и собственная свобода. Он просто хотел верить, что у кого-нибудь где-нибудь эта свобода есть. И хоть одна душа существует вне этой системы координат.

Вот обо всем этом он и хотел поговорить с Адель. Она бы поняла. Умная, глубокая. Вместе они смогли бы выстоять в этом обреченном мире. Джефф ощутил прилив смелости при мысли о том, что он не одинок в своей борьбе. Он обнимет Адель, их души и тела переплетутся. Вместе можно вынести что угодно, что бы там день грядущий ни готовил.

Если б он смог быть рядом с ней, все было бы не так бессмысленно. Ему нужен человек, который его понимает, – вот и все. В одиночку он – лишь точка на листке бумаги. Связь с Адель – это линия из его точки в ее. А линия – это уже другое измерение.

Вдруг выяснилось, что глаза у него закрыты. Джефф двинул рукой, зашуршала простыня. Он лежал в постели. Он почистил зубы? Неважно. Вокруг была пустота, незаполненное пространство от чего-то до чего-то другого, но он не помнил, от чего и до чего. Адель. Адель. Адель. Любовь – сложная штука. Изменятся ли его ощущения к утру? Не факт. Он ни в чем не был уверен. Пространство между его мыслями росло, разверзалось зевающей бездной, и он отрубился.