Тот самый парень

Глава 12

— Нет, Кэм. Это не ковбои и индейцы. Не издавай звука «пию-пию», когда показываешь пальчиковые пистолеты. Можешь только прищелкнуть языком и подмигнуть, но на этом все.

Мы на заднем сиденье лимузина. Я и Виктория — девушка Кэма — на одном сиденье, Кэм и Джейк на сиденье напротив нас.

Кэм стреляет в меня из пальчиковых пистолетов. Издает звук «пию-пию». Сдувает дым со своих «револьверов». Убирает их в кобуру. Затем приподнимает свою воображаемую шляпу.

— Вот как это делается, маленькая леди.

Я смеюсь так сильно, что у меня болит бок, и прислоняюсь к Виктории. Она съеживается и отодвигается от меня. Я смеюсь еще громче. Кэм тоже смеется. Полагаю, он уверен, что сегодня он перепихнется, что бы он ни делал, поскольку заплатил за это. Джейк же, напротив. Не смеется. На самом деле, он ни черта не сказал и не сделал с тех пор, как мы сели в машину, только трахал меня глазами.

На вечеринке он был совершенно другим человеком. Мы оба слишком много выпили. Но Джейк справился с этим лучше меня. В то время, как я все время беззаботна, харизматична и потрясающа, для того, чтобы стать таким, ему потребовалось безбожное количество дорогого алкоголя.

После выступления Эда я показала ему свой риверданс. Он показал мне несколько собственных танцевальных движений. Джейк, казалось, гордился тем, что представил меня как свою спутницу. Мы смеялись. Танцевали. Шутили. Он обнимал меня за талию, когда я стояла рядом. Я льнула к нему, просто чтобы почувствовать, как его хватка усиливается. Потом я наблюдала, как он игнорировал тех, с кем разговаривал, чтобы оглядеть меня с ног до головы и понять, все ли со мной в порядке. Удостоверившись в этом, он улыбался. Иногда подмигивал. И меня одолевало особое чувство.

Но теперь, когда он стал молчаливым, задумчивым и появился этот сексуальный взгляд, у меня возникло другое чувство. Не тепло. Жар. Опаляющий огонь. Возбуждающий и горячий. Горячий типа как «промежность-вот-вот-подпалит-сиденье».

Стряхиваю с себя это чувство и поворачиваюсь обратно к Кэму.

— Готов к следующему?

— Да. Если это хорошо, ты получишь оружие. — Он показывает мне свои пальчиковые пистолеты. — Если это отстой, получишь пальцы.

Он показывает мне оба средних пальца.

— Спрячь их, ковбой. Это считалка для пальчиковых пистолетов, если я когда-либо ее рассказывала.

— Об этом судить мне.

— Нам еще долго? У меня начинает болеть голова.

Я поворачиваюсь к Виктории и встречаюсь с ней взглядом.

— Виктория. У тебя от нас болит голова?

— Да, — невозмутимо отвечает она.

— К счастью для тебя, у меня есть кое-что, что поможет.

— О, слава Богу. — Она выпрямляется на сиденье и протягивает мне руку ладонью вверх.

Я качаю головой и цокаю. Обратная сторона того, что я напилась? Мой рот лишается фильтра.

— Виктория, лучшее лекарство — смех. — Я поднимаю руку вверх. — И прежде чем в тебя вопьются занозы от этой палки, что в твоей заднице, просто выслушай меня. Если не рассмеешься над этим, до конца поездки я не скажу больше ни слова.

Она выглядит сомневающейся.

— Правда?

— Честь скаута. — Показываю ей вулканский салют (прим.: вулканский салют — приветственный жест рукой, поднятая вперёд ладонь с разведёнными средним и безымянным пальцем и вытянутым большим, исполненный Споком, персонажем-полувулканцем телесериала конца 1960-х годов «Звёздный путь». Обычно понимается как «Живи долго и процветай», а также считается жестом согласия). Она ни хрена не понимает разницы.

— Хорошо.

— Твои пальчиковые пистолеты готовы?

Она тяжело вздыхает, поднимает пальчиковые пистолеты и саркастически дергает головой.

— Счастлива?

Я почти теряю самообладание, когда она действительно убирает их в кобуру. Кэм отворачивает голову, чтобы скрыть улыбку, и даже губы Джейка кривятся.

— Да. Спасибо. Итак… Жил-был человек из Гента. Чей член был таким длинным, что загибался. Чтобы избавить себя от лишних хлопот, он сложил его вдвое и вместо того, чтобы кончить, скончался.

Кэм «стреляет» в воздух. Джейк поднимает бокал. Я оглядываюсь через плечо на Росса, тот показывает мне большой палец. Виктория изо всех сил старается не рассмеяться. И терпит неудачу. Покорно вздохнув, она стреляет из своих пальчиковых пистолетов.

Мы с Кэмом подбадриваем друг друга. Он указывает на Викторию.

— Твои пальчиковые пистолеты такие чертовски сексуальные.

Затем Виктория бросает на него мечтательный взгляд и говорит:

— Не могу дождаться, когда проглочу твой член.

Постойте.

Чего?

Эй… откуда, черт возьми, это взялось?

Неловкое молчание.

Даже Кэм не знает, что сказать. Он даже не шевелиться. И стонет. Что усиливает неловкость, потому что теперь все в машине знают, что у него стояк.

— Мистер Суэггер. — Росс объявляет о нашем прибытии и, когда машина замедляет ход и останавливается, быстро поднимает перегородку. Бедный парень. Дорога через весь город до дома Кэма в такую погоду займет целую вечность.

— Не трахайся в моей машине, Кэм. Я серьезно, — предупреждает Джейк, как только дверца открывается. Мне кажется, я слышу, как Росс бормочет «спасибо», но не уверена.

Джейк помогает мне выйти и держит за руку, когда мы ступаем в вестибюль. Но как только мы оказываемся внутри, отпускает.

— Мы сами, Альфред. — Он салютует бокалом, и Альфред кивает.

— Приятной ночи, сэр.

— В планах, — голос Джейка звучит хрипло.

Срань господня.

Что это значит?

По пути к лифту он держится от меня на почтительном расстоянии. Оказавшись в ящике смерти, я встаю в один угол, а он остается в другом. Мурлычу свою лифтовую песню. Я ужасно фальшивлю, потому что очень отвлечена сексуальной химией, возникшей между нами, и всеми сексуальными вопросами в своей голове.

Он собирается меня трахнуть?

Будем ли мы заниматься этим всю ночь?

Например, раз шесть?

Прямо как в книгах? Даже, несмотря на то, что мы оба под мухой и никто не хочет просыпаться в четыре утра с похмельем и липкими бедрами, чтобы удовлетворить свои ненасытные желания?

Мы доходим до двери его квартиры. Он открывает ее и отступает назад, жестом приглашая меня внутрь. Мои руки теребят мех шубки. Боясь, что могу общипать чертову штуковину налысо, снимаю ее и кладу на кресло. Затем подхожу к окнам. Потому что мне нужно отвлечься. Это не помогает. Я чувствую себя так, словно нахожусь в пузыре.

Пузырь.

Жевательная резинка.

Сочный фрукт.

Зимняя свежесть.

Двойная мята.

— Заявление о двойной мяте — величайшее достижение жевательной резинки.

Делаю оборот на сто восемьдесят, оказываясь спиной к окну. У меня было отличное финальное движение, но Джейк стоит без пиджака. Галстук-бабочка снят. Первые три пуговицы рубашки расстегнуты. И спасибо вам, боги смокинга, на нем нет этой странной фиговины в виде корсета для спины.

— Судя по всему, дело было не в коридоре. Ты все время несешь странную чушь, да?

— Да. Несу. Вроде как. И много. Особенно, когда нервничаю.

Он идет ко мне. Медленно. Как хищник.

Дыши.

Сглотни.

Соберись с мыслями.

— Ты нервничаешь, Пенелопа?

Моя спина ударяется о стеклянную стену позади. Он берет меня в клетку. Одной рукой опирается на окно рядом с моей головой и смотрит на меня сверху вниз. Я чувствую в его дыхании запах виски. Мой взгляд падает на стакан, и он подносит его к моим губам. Я делаю глоток.

— Отвратительно, — говорю я, пытаясь не подавиться жидким огнем, опаляющим горло.

Его губы кривятся.

— Я спросил, нервничаешь ли ты.

— Н-нет. Нисколечко. Не-а. Нет.

— Твой пульс говорит о другом. — Он проводит пальцем по моему горлу.

— Должно быть, это из-за виски.

Сердце! Перестань так сильно биться!

— Тебе понравилось, когда я поцеловал тебя, Пенелопа?

Почему он так произносит мое имя? Будто ведет грязные разговорчики. Как будто мы в спальне, и он шепчет мне на ухо: «Сними трусики».

Я дрожу.

— Предположу, что это означает «да».

— Да. Это «да». Мне понравилось. Было приятно. Отлично… здорово. Ага.

— Хм. — Он ведет пальцем по центру моей груди. Дно стакана в его руке скользит по коже, заставляя меня извиваться. Он допивает остатки виски и ставит стакан на стол рядом с нами.

Наклоняется ко мне. Его взгляд перемещается с моих глаз на губы. Туда-сюда. Туда-сюда.

— Можно я тебя поцелую?

Я киваю так сильно, что затылком ударяюсь о стекло. Я даже не чувствую этого.

— Скажи это.

Эм. Ладно.

— Поцелуй меня, Джейк.

И он целует. Его поцелуй нежный. Сладкий. Чувственный. Эротичный. Он становится еще более насыщенным, когда виски и присущий Джейку вкус, и мой вкус, смешиваются в самый восхитительный коктейль, который я когда-либо пробовала.

Он целует меня бездумно. Небрежно. Целует так, что я улетаю в другую Вселенную. Чикаго больше не за моей спиной, а за тридевять земель отсюда.

— Моя, моя, моя Пенелопа. — Он прерывает поцелуй, чтобы прошептать эти слова мне в губы. — Какой у тебя сладкий ротик.

— Спасибо. — Прозвучало очень глупо. Почему я так сказала?

— За что? За комплимент или поцелуй? — поддразнивает он.

— За все? Хотя в основном за поцелуй. В смысле, комплимент был приятным, но поцелуй был еще более приятным.

— Рад, что тебе понравилось. — Его голос срывается. — Но это был не тот поцелуй, о котором я просил.

Ладони.

Они скользят вниз по моей талии. По бедрам. Под платье. Вверх по обнаженному бедру. Джейк опускается передо мной — опускается на одно колено самым медленным, самым соблазнительным способом, который только можно вообразить. Все время, не сводя с меня глаз, цепляет кружевную полосочку моих трусиков и спускает их вниз по ногам. Поднимает одну мою ногу, снимая с нее трусики, затем другую, и отбрасывает кусочек кружев через плечо.

Кончиками пальцев прокладывает путь обратно вверх по моим ногам. Ласкает лодыжки. Икры. Колени. Местечко под коленями. Выше. Забирает с собой ткань платья, пока оно не скомкано в этих больших ладонях на моей талии.

Ему видно все.

Кажется, вид ему нравится.

Он, конечно, пристально рассматривает меня там.

Я краснею во всех местах. Извиваясь от неуверенности, потому что его идеальное лицо находится прямо перед моей голой киской.

Спасибо тебе, цыпочка с воском. Спасибо. Спасибо. Спасибо.

Зелено-серо-голубые глаза поднимаются, затуманенные похотью и почти скрытые под длинными темными ресницами. Когда уголок его губ приподнимается в сексуальной ухмылке, мне хочется съесть его лицо.

— Скажи мне правду, Пенелопа. Тебя когда-нибудь целовали… — его взгляд на мгновение возвращается к моему лону, а затем снова ко мне. — Сюда?

О, мой бог.

Что мне делать?

Солгать?

Сказать правду?

Проверка мочевого пузыря….

Ладно, я в порядке.

Так что же мне делать?

Сказать что-нибудь язвительное?

Вообще ничего не говорить?

Сказать, чтобы он перестал тратить время впустую и просто сделал уже это сейчас?

Правду. Я собираюсь сказать ему правду. И мне не будет стыдно.

— Нет.

— Нет, что?

С трудом сглатываю. Я знаю, что здесь сказать. Я читаю книги и прочее дерьмо.

— Нет, сэр.

Он одаривает меня дьявольской ухмылкой.

— Я имел в виду, что хочу, чтобы ты произнесла эти слова, Пенелопа.

Твою мать… возможно, за той запертой дверью все-таки не игровая комната.

— Я… — Закрываю глаза и делаю вдох. Тот факт, что моя вагина все еще перед его лицом, не расслабляет и не заставляет думать яснее. — Не могли бы вы, пожалуйста, повторить вопрос, сэр?

Вот ведь гадство, я сказала это снова.

— Как почтительно. Вообще-то это никогда не было мое фишкой, но, думаю, мне нравится слышать это слово из твоих уст.

Я приоткрываю один глаз и вижу, что он смотрит на меня снизу вверх. Он явно развлекается. Я полностью унижена. А он еще даже не лизнул меня.

Его большие пальцы рисуют круг на внутренней стороне моего бедра. Я дергаюсь и издаю самый жалкий хнычущий звук. Мне стыдно. Я стесняюсь. Нервничаю. Все это мне не привычно. Должно быть, он замечает это, потому что сжаливается надо мной.

— Пенелопа, посмотри на меня. — Ухмылка исчезла. В его глазах нет ни капли веселья. Только дикое желание и грубое чувство собственности. — Мужчина когда-нибудь целовал тебя сюда? Да или нет?

Я качаю головой.

— Нет.

Его веки опускаются, и он рычит.

— Чертовски жаль.

Моя голова откидывается назад. Пальцы цепляются за стекло в поисках чего-нибудь, за что можно зацепиться. Голосовые связки раскрываются, и крик вырывается из глубины моей груди.

Его рот на моей вагине.

Его язык на моей вагине.

Облизывает щелочку.

Скользит между губ.

Исследует.

Дегустирует.

Пожирает.

Он двигается подо мной. Поднимает одну мою ногу, чтобы опустить себе на плечо. Раскрывает меня. Дает себе полный доступ ко всему. Я стону так громко, что это заглушает грохот в ушах. Что бы он ни делал с клитором, я превращаюсь в бесстыдную, возбужденную, сумасшедшую маньячку, которая эгоистично хочет больше этого… круг языком-посасывание-поцелуй-повтор.

Нащупываю его голову. Пальцами перебираю волосы. Крепко удерживаю его. Там, где он сейчас. Громко умоляю:

— Да. Так. Вот так.

Он стонет.

Я дрожу.

Колени почти подгибаются.

Его хватка усиливается.

Сжалься.

Этот мужчина стоит на коленях. Заставляя меня чувствовать то, чего я никогда не испытывала. Целует там, где меня никогда не целовали. Никаких ограничений. Никаких поддразниваний. Сосет и лижет, поднимая меня все выше, выше и выше.

Я и представить себе не могла, что это может быть так хорошо.

Никогда не знала, чего была лишена.

Но даже если бы у меня имелся опыт в этом типе поцелуев, сомневаюсь, что любой мужчина, кроме Джейка Суэггера, знал бы, как прикасаться ко мне так, как это делает он. Как дать именно то, что мне нужно. Как взять то, чего он хочет, потому что он знает, что я тоже этого хочу.

Можно представлять это красивым и называть это красивым, но есть только один верный способ описать оргазм.

Безрассудное.

Охрененное.

Освобождение.

Что я и делаю.

Я не сдерживаюсь. Не могу. Это физически невозможно. Но даже будь это так, я бы этого не сделала. Потому что Джейк Суэггер не только ожидает, что я отдамся ему вся, но этот мужчина, черт побери, заслуживает этого. Он заслужил право знать, что со мной делает. Что творит. Как увел меня от всего, что я знаю, далеко от того места, где я нахожусь, и где когда-либо находилась, и перенес туда, где единственное, что имеет значение, — это его рот.

На моей вагине.

Избавлю вас от подробностей моих криков, дрожи и пульсирующих волн изысканного удовольствия и просто скажу: я кончаю.

Он прокладывает поцелуями путь вверх по моему телу. Ладони скользят по моей спине, расстегивая молнию платья. Стягивает ткань с плеч, и та лужицей растекается у моих ног. Его рот опускается к моей груди. Он целует один сосок, одновременно теребя пальцами другой.

Я дрожу. Мурашки покрывают тело. Не от холода, а от последствий того, что я только что испытала. Я все еще пытаюсь оправиться от лучшего оргазма в своей жизни. И его прикосновения к моему сверхчувствительному телу не помогают спуститься с вершины кайфа — они заставляют меня хотеть большего.

Меня приподнимают. Мои ноги обвиваются вокруг его талии. Пальцы все еще в его волосах. А он поддерживает меня за задницу. Губы оставляют влажные следы на моей шее. Я ударяюсь спиной о диван. Большое, теплое тело Джейка накрывает меня.

— Я хотел трахнуть тебя на этом диване с того момента, как пришел домой и нашел тебя на нем.

Я киваю.

— Да, — выдыхаю я, задыхаясь. — Я тоже.

Он снимает рубашку. Кончиками пальцев скольжу по его груди. Соскам. Плечам.

— Твои прикосновения так же хороши, как и твой вкус.

Я смотрю на него. Он наблюдает за мной. На коленях между моих бедер. Поглаживая его член через штаны, исследую его руками.

— Наверное.

Он выгибает бровь.

— Ты не знаешь, какова ты на вкус?

Я качаю головой.

— Я всегда надеялась, что это похоже на солнечный свет. Или дождь. Или Skittles. Но я ела всякую нездоровую пищу. И много сегодня танцевала. Поэтому боюсь, что на вкус могу быть как дешевое пиво. Или подмышки. Или, боже упаси, морепродукты.

Он смеется.

— Клянусь, если бы твоя наивность не была такой охрененно сексуальной, или твое тело не было таким великолепным, или от того, как ты кончаешь, у меня так чертовски не твердел член, ты могла бы испортить настроение тем дерьмом, что несешь.

Хм… что ж, это самое приятное, что он когда-либо мне говорил. И, честно сказать, от этого я немного стесняюсь. Прикусываю губу, чтобы скрыть улыбку, и отвожу взгляд.

Его большой палец скользит по моему лону. Он слегка поглаживает клитор, затем погружает кончик большого пальца внутрь. Я хнычу, когда он выходит. И снова хнычу, когда он облизывает и прикусывает подушечку большого пальца.

Он наклоняется и касается носом моего носа. Делаю вдох. Глубокий. Он ухмыляется. Затем целует меня достаточно долго, чтобы наполнить мой рот моим вкусом.

— Ну?

Я хмурюсь.

— Не уверена. Я, правда, не могу дать этому описания. Но это определенно не подмышки. И не морепродукты.

— Нет, не они.

— Дешевым пивом или дождем я бы это тоже не назвала. И, к сожалению, на вкус это совсем не похоже на Skittles.

— Значит, солнечный свет?

— Не будь смешным, Джейк. — Я закатываю глаза. — Никто не знает, каков солнечный свет на вкус.

Мне очень нравится, как его смех грохочет у меня в груди. И когда он опускает голову, чтобы поцеловать меня в шею, мне это тоже нравится.

— Хочешь знать, какая ты на вкус для меня, Пенелопа? — Его губы движутся вниз по моей шее, оставляя дорожку поцелуев на моем плече.

— Л-ладно.

— Как самый сладкий вид греха.

Поцелуями он возвращается к шее.

— Как сексуальная невинность.

Покусывает мочку моего уха. Лижет ушную раковину. Затем рычит:

— Как мой чертов криптонит.

Меня обвиняли во многом. Быть чьим-то криптонитом не входило в их число. Я даже не уверена, хорошо ли это. Тем не менее, это что-то зажигает во мне.

Я притягиваю его губы к себе. Крепко целую. Вдыхаю в себя свой грех. Вкушаю собственную невинность. Использую ту недавно обнаруженную радиоактивную силу, которой обладаю, чтобы заставить его дать мне то, что я хочу. То есть его, голого. И внутри меня.

Пальцами тереблю пуговицу на его брюках. Он отталкивает мою руку и принимается за дело сам. Спускает штаны чуть ниже бедер. Вытаскивает член. Поглаживает его пару раз. Затем, пока он достает бумажник из заднего кармана, я поражаюсь большой штуковине, которая каким-то образом должна поместиться внутри меня.

Да, я знаю, что этим злоупотребляют в каждом любовном романе. Репликой «вместится ли он», за которой следует ответ: «не волнуйся, детка, вместится». Но серьезно. Как, черт возьми, он туда влезет?

Эта штуковина выглядит как чертова пол литровая банка кока-колы. Влагалище не просто растянется. Его разнесет ко всем чертям, чтобы вместить это чудовище. И этого не произойдет. Секс? Между нами? Нет, его тоже не будет.

Кстати, теперь я понимаю, что имеют в виду героини, называя пенис прекрасным. Никогда не думала, что член может быть красивым. Но он действительно красив. Ну, для члена. В смысле, он не идет ни в какое сравнение с закатом, или ясным голубым небом, или долгожданным рождением детеныша знаменитого жирафа, но по сравнению с другими пенисами, которые я видела — в реальной жизни и по телевизору — он прекрасен.

— Эй… — нежный голос Джейка вырывает меня из моих мыслей. На его лице отражается беспокойство. — Ты в порядке?

— М-м-м? О. Да. Но, эм, да. Нет. Это, — я указываю на его член, — это не войдет в это. — Моя рука скользит вверх и вниз вдоль моего торса. Я бы дошла до самого горла, но здесь я придерживаюсь реальности. Ни один пенис не бывает таким длинным.

На его лице медленно расплывается улыбка.

— Это более лестно, чем «сэр».

Я приподнимаюсь на локтях.

— В самом деле? Думала, ты разозлишься.

— Потому что ты сказала, что у меня большой член? Детка… умоляю.

Он продолжает называть меня деткой, и я позволю ему засунуть эту штуку мне в задницу.

— Я чуть не кончил, просто услышав это.

— Тогда, хочешь, повторю это еще раз? Раз ты желаешь кончить таким способом? Потому что я говорила серьезно, когда сказала, что ничего не получится. — Я снова провожу рукой по торсу.

Его голова слегка наклоняется, и он изучает меня со смесью надежды и неверия.

— Ты девственница?

— Ты серьезно только что спросил меня об этом? — Качаю головой, глядя на него.

— Значит, нет?

— Нет, не «нет». Я недоверчиво покачала головой. Таким был мой ответ.

— Значит, да?

— Джейк, это очень личный вопрос.

— Мы пересекли границу личного, когда ты, прижавшись к окнам, выкрикивала мое имя, кончая мне на лицо. Полагаю, для меня безопасно спросить, девственница ли ты.

Справедливо.

— Я не девственница. У меня был секс. Немного, но достаточно, чтобы понять, что твой член слишком для меня велик. У меня узкий канал, Джейк.

Он стонет, будто от боли, и ласкает себя.

— Твой язык убивает меня, детка.

Ладно. Пусть делает, что хочет. А если разорвет меня пополам? Оно того стоило.

Шучу.

Он этого не сделает. Слова мужчины «Я погублю тебя для любого другого мужчины на планете» предполагают, что он великолепен в постели. В этом случае Джейк погубил бы меня по совершенно другой причине. Поговорим о сардельке в коридоре.

— Я боюсь.

Признание становится для меня шоком. Почему я так сказала? Почему прошептала это голосом, в котором слышался страх? Почему, глядя на его красивое лицо со смягчившимися чертами, чувствую, что сказала именно то, что нужно?

Джейк засовывает твердый член, на котором теперь презерватив, в боксеры и натягивает штаны на бедра, не потрудившись их застегнуть. Наверное, потому, что не может. Он встает и протягивает мне руку.

— Пойдем.

Я беру его за руку и позволяю поднять меня с дивана. Он хватает плед и укутывает им мои плечи, прежде чем отвести на кухню. Там он поднимает меня, усаживая на стойку, наливает нам по бокалу вина, протягивает один мне, чокается со мной и делает большой глоток.

Я выдуваю свой до капли.

Он наливает мне еще.

— Лучше?

Я киваю.

— Да. Спасибо.

— Не такой уж он большой, Пенелопа.

Закатываю глаза. Я думала, у нас приятный момент. А он просто хочет напоить меня и трахнуть.

— Ты проводил исследования на эту тему? Сколько пенисов ты видел, Джейк?

— Вероятно, больше тебя. И сотри это выражение со своего лица. Нет. Я не гей и никогда им не был. Но я мужчина. Который мочится в общественном туалете. И смотрит порно. И, возможно, мерился или не мерился членом со всеми парнями из университетского братства.

— И кто же победил?

Он делает глоток вина.

— Так я и думала.

То, как он смотрит на меня — с любопытством, будто я загадка, но в то же время очарованный тем, что уже разгадал, — заставляет меня снова испытать это чувство. То, как он облизывает уголок губ и опускает глаза на мои ноги, заставляет меня переосмыслить всю эту ситуацию с «он не вместится». И когда он заправляет мои волосы за ухо, смотрит мне прямо в глаза и шепчет: «Ты действительно само воплощение красоты, Пенелопа Харт», клянусь, я чувствую, как мое влагалище расширяется только для него.

Какого хрена я делаю?

Действительно ли он такой большой?

Я даже не выпиваю пол литровую банку кока-колы.

Не помню, когда в последний раз такую видела.

Но что я знаю?

И помимо того факта, что я сижу голая на кухонной стойке пентхауса, принадлежащего самому завидному холостяку Чикаго, который, так уж случилось, является самым горячим мужчиной на планете, у меня есть возможность получить реальный жизненный опыт с моим Тем Самым Парнем. Это исследование. Никто не попал в список бестселлеров «Нью-Йорк Таймс» с книгой, для которой не было проведено исследования.

Вздох….

Я делаю это, чтобы стать хорошим писателем.

Допиваю вино. Забираю у него бокал и допиваю его тоже. Сбрасываю плед с плеч. Обвиваю руками его шею. Притягиваю к себе. Обхватываю ногами его талию. И стискиваю его волосы в кулаке.

— Поцелуй меня, Джейк.

Через несколько мгновений мы снова на диване. Наши движения безумны. Мои, потому что он мне нужен. Его, потому что он, вероятно, боится, что я могу передумать. Но этому не бывать. Потому что он хватает меня за запястья. Фиксирует их у меня над головой. Смотрит на меня долгим, задумчивым взглядом, а затем спрашивает:

— Детка, ты уверена?

Детка.

Ах.

Если бы я не была уверена раньше. Теперь точно уверена.

— Пожалуйста.

Его рот на моем соске. Руки обхватывают мою задницу. Бедра прижимаются ко мне. Он опускается ниже. Ниже. Ниже. Его язык находит клитор и исполняет тот танец, в котором он так хорош. Он просовывает внутрь меня палец. Я немного смущена тем, как легко он проскальзывает внутрь. К первому пальцу добавляется второй, и им тоже нет особого сопротивления.

Мне не требуется много времени, чтобы достичь той точки, когда мне все равно, сможет ли туда въехать маленький внедорожник. Я кончаю так сильно, кричу так громко, взлетаю так высоко, чувствую себя так. Охрененно. Хорошо. Я боюсь, что могу потерять сознание.

Он спрашивает меня о чем-то, и я киваю. Понятия не имею, на что только что согласилась, но это не имеет значения. Если я умру, то уйду на тот свет, зная, что искры действительно сыпятся из глаз, когда испытываешь правильный оргазм.

Знаете, сейчас мне даже стыдно смотреть Джейку в глаза. Потому что его большой член-банка, который, как я клялась, не поместится во мне, скользит в меня без каких-либо усилий, кроме медленного, настойчивого толчка. Джейк произносит свою речь «Такая чертовски тугая» с жалобным вскриком, и я знаю, что это просто для того, чтобы мне стало лучше.

— Ты должна расслабиться, красавица. Поверь мне. Я не причиню тебе вреда.

Я смотрю на него. Серьезно, засранец? Тебе обязательно было говорить это вслух? Очевидно, что он не причинит мне вреда. Потому что также очевидно, что я не такая узкая, как мне казалось.

Чтобы ублажить его, я громко выдыхаю и расслабляю каждый мускул. Словно из меня выпустили весь воздух. Полностью сдуваюсь и погружаюсь примерно на три дюйма в диванные подушки. Я и не подозревала, насколько напряжена была на самом деле.

Как и не подозревала, что Джейк даже наполовину не вошел в меня.

Ничего не могу с этим поделать. Я улыбаюсь. Широкой, коварной ухмылкой. Ну, знаете… потому что узкий канал и все такое.

— Вижу, ты очень гордишься собой.

Он толкается глубже, и моя улыбка превращается в букву «О». Он отстраняется, толкается еще немного, и я стону. В следующий раз у меня перехватывает дыхание, и он делает паузу, чтобы бездумно зацеловать меня и напомнить мне дышать, прежде чем выйти и полностью погрузиться обратно.

Ох…

Ты ж…

Бл*ть.

Он большой. Очень-очень большой. Я слышала, что подобное ощущение описывается как чувство наполненности. Я уже наполнена до краев. У меня перегрузка членом. Я чувствую ублюдка позвоночником. Одно неверное движение — и паралич обеспечен. Эта хреновина неестественна.

— Пенелопа…

Я чертовски надеюсь, что этот сдавленный крик вызван тем, что он только что кончил, и все завершилось, и он может выйти из меня, пока я все еще чувствую свои ноги.

— Если не прекратишь сжимать мой член, ты его задушишь.

— Что?

Он усмехается. Что-то бормочет. Опускает рот к моему. И я таю. В тот момент я понимаю, о чем он говорит. Он не уменьшается в размерах. Мое влагалище тоже не становится больше. Но без мертвой хватки Кегеля ощущения меняются. Все еще более чем наполненные, но совсем не неприятные. Что хорошего в больших членах? Они могут достичь таких мест, вызывая ощущения, о существовании которых большинство женщин даже не подозревают.

Но поверьте мне на слово. Они существуют.

— Ты слишком много думаешь. — Он вращает бедрами, и я ахаю. — Если я не могу заставить тебя забыть обо всем, кроме меня, значит, делаю что-то неправильно.

— Ты прав. — Я улыбаюсь ему. — Возможно, вам следует усилить свою игру, мистер Суэггер.

Его улыбка порочна.

— С удовольствием, мисс Харт.

Мне правда нужно научиться держать рот на замке.

Меня бы устроил обычный ванильный секс — я на спине. Он толкается и всхрапывает, пока я стону и цепляюсь за его предплечья. Но когда Джейк Суэггер активизирует игру, это все равно что перейти из младшей футбольной лиги в НФЛ. Просто… в одну минуту ты квотербек ростом в три фута, у тебя не хватает двух передних зубов, ты делаешь паузу на середине броска, чтобы твоя мама могла сфотокать тебя, а в следующую ты шестифутовый гигант из рекламы Nike, с «Maserati» и двумя супермоделями, одна из которых готовит тебе ужин, а другая лижет твои яйца.

Джейк Суэггер не валяет дурака.

Прежде чем успеваю осознать, что происходит, меня переворачивают на живот. Бедра приподнимают. Колени раздвигают. Задницу подтягивают вверх. Спину выгибают дугой. Волосы собирают в кулак. Голову тянут назад, чтобы я могла видеть наше отражение в окнах.

Мне нравится, как он прикасается ко мне. Как скользит рукой вверх по моей спине и ребрам, гладит грудь, вместо того, чтобы просто дотянуться и схватить ее. Это делает непристойную позу, в которой я нахожусь, чувственной. Заставляет меня ощущать себя сексуальной. И делает его хорошим любовником.

— Когда я трахаю тебя вот так… на коленях… и твоя хорошенькая маленькая попка в воздухе… ты чувствуешь меня всего. — Его рука скользит вниз по моему животу, обхватывая киску. — Эта сладкая пи*да будет ощущать меня несколько дней.

Кончик среднего пальца погружается в меня. Затем он проводит влажной подушечкой по моим складкам, по клитору.

— Мы начнем медленно и осторожно. Ты скажешь мне, когда захочешь большего. Я позволю тебе задавать темп, детка. — Его голос падает до шепота. — Но мне решать, когда ты кончишь.

Он нежно целует меня в висок, будто дорожит мной. Будто я значу для него больше, чем вздернутая вверх задница и быстрый трах. В этот момент близость противоречит всему. Именно то, чего я всегда хотела от секса. Но не знала до сих пор.

Все тело вибрирует от пульсирующей энергии, которая никогда не угаснет. Когда Джейк отпускает мои волосы, чтобы провести руками по моему позвоночнику и бедрам, я со вздохом меняю позу. Он быстро поправляет меня.

— Задницу выше, красотка. Выгни спину. Я хочу видеть каждый дюйм тебя. Смотреть, как твоя киска поглощает мой член.

Бл*ть. Черт. О, боже.

Делаю, как он говорит. Не теряя времени, Джейк толкается в меня. Я оглядываюсь через плечо и дрожу при виде этих серо-зелено-голубых глаз, затуманенных похотью. Потемневших от страсти. Губы приоткрыты, он дышит глубоко — его грудь поднимается и опускается медленно, в такт толчкам. Его вид возбуждает так же сильно, как и то, что он делает со мной.

Он глубоко — очень глубоко. Я восхитительно наполнена. Сильно растянута. Его размер вызывает ощущения, граничащие с болью, что только усиливает удовольствие. Мой ответ — непрерывная песнь громких стонов, которые подобны катарсису. Я больше их не контролирую, ими владеет то, что движется в моих глубинах. Или пот, выступающий бисеринками на моей коже, когда я борюсь с дрожью, горящей внутри меня. Или потребность в большем. Совсем немного большем. Ровно настолько, чтобы столкнуть меня с обрыва.

— Еще, Джейк.

Он движется немного жестче. Этого недостаточно.

— Еще.

Его бедра двигаются немного быстрее. Этого недостаточно.

— Еще… пожалуйста.

Его слова становятся немного грязнее.

— …мне нравится, какая жадная твоя гребаная киска…

И все же я не могу достигнуть освобождения. Он толкается в меня, безжалостно двигая бедрами. Оставляя синяки на задней поверхности моих бедер. Раздвигая меня руками. Обнажая каждую частичку меня и напоминая, как сильно это зрелище его возбуждает. Но без прикосновения его языка или пальцев к клитору я просто… не могу.

— Джейк, я…

Мой голос срывается. Неудовлетворенность нарастает. Потребность становится непреодолимой. Я подмахиваю ему. Встречаю его толчки. Я мокрая, распутная, бесстыдная дрянь. Никакого смирения. Я полна отчаяния.

— Скажи мне, детка.

Он перемещается позади меня, и от этого движения я напрягаюсь. Он не останавливается, лишь немного замедляет темп, пока я приспосабливаюсь. Через несколько секунд я снова толкаюсь в него. Надеюсь, это нужный мне ракурс. Но мое освобождение все еще вне досягаемости.

Я хнычу. Если не кончу в ближайшее время, то сгорю или, по крайней мере, мое влагалище будет безвозвратно растерзано.

— Пожалуйста, Джейк. Мне нужно… мне нужно…

— Я знаю, что тебе нужно, милая девочка. — О… то, как он говорит.

Глубоким тенором. Утешая. Давая невысказанное обещание свободы. Сейчас я готова на все ради этого мужчины. Я никогда не испытывала такого желания угодить кому-либо, как ему в этот момент.

Его ладонь обхватывает мой живот и поднимает меня. Моя спина прижата к его груди. Его губы на моей шее. Руки на моей груди. Потом… ох.

Ох.

ОХ.

— Вот оно — сладкое местечко, — бормочет он, входя в меня длинными, плавными движениями.

Ладонь скользит вниз по моему животу. Находит клитор. Ласкает самым медленным, самым мучительным способом. Удовольствие набирает обороты, но в таком темпе, на который у меня не хватает терпения.

— Расслабься. Чем меньше будешь торопить события, тем лучше будут ощущения. — Он снова целует меня в висок. — Обещаю.

Делаю, как он говорит, и расслабляюсь. Это чувство усиливается по мере того, как я поднимаюсь все выше, пока не доходит до того, что я начинаю бояться того, что ждет меня наверху. Я подавляю рыдание.

— Джейк….

— Знаю, детка.

— Я не могу…

— Ш-ш-ш….

Ногтями впиваюсь в его бедра. Все мое тело становится жестким. Дыхание покидает меня. За веками на фоне темноты вспыхивают цветные круги. В ушах звучит глухой, почти оглушающий звон.

Я рассыпаюсь вокруг него.

Удовольствие захлестывает волнами.

Снова, снова и снова, пока я безвольно не прижимаюсь к нему. У меня нет сил что-либо делать. Мои конечности вялые, и единственное, что удерживает меня от падения, — это его хватка.

Он выходит из меня и осторожно опускает на бок на диван. Плед окутывает меня теплом. С моих ног снимают туфли.

Его шаги бесшумны, когда он уходит. Наверное за теплой салфеткой, чтобы вымыть меня, как делают все хорошие Те Самые Парни. Свет гаснет. Или, возможно, этим он и был занят.

Я предвкушаю, как снова почувствую его губы на виске, получая поцелуй на ночь. Дрожу при мысли о том, как он скользит под плед и притягивает меня в свои объятия. Борюсь со сном только для того, чтобы дождаться его возвращения.

Но он так и не приходит.