Тот самый сантехник 4

Глава 22 — Мокрые васильки

Любопытный глагол — лизать. В детстве он ничего не значит и дети спокойно лижут мороженное или качели на морозе, если для них существует само определение слова детства. Со временем подрастают до молодёжного возраста и начинают лизаться уже между собой. Те, у кого карьера идёт вверх, заставляют лизать уже им или просто провоцируют на лизание и облизывание их особы. А те, кому везёт меньше, часто могут лизать лишь для того, чтобы не вылететь с работы. И тут уже без разницы, что приходится лизать и как. Либо задницу в фигуральном смысле, либо вагину, делая кунилингус.

А ещё лижут те, кто не может трахать в силу разных причин. И тут снова может найтись множество причин: возраст, импотенция, отсутствие настроя и просто настроения. Язык может обмануть. Член — нет. Ты либо хочешь человека и готов это доказать, либо не хочешь и готов придумать что угодно, вплоть до определения «платонической любви».

Боря не мог бы сказать, что сразу влюбился в Киру. Это было бы не правдой. Но он точно знал, что готов сделать что угодно, лишь бы васильковые глаза горели огнём. Сейчас же они истекали влагой. И эта лазурная капель стекала по краям глаз, затекая в уши или падая на подушку.

Кира мастурбировала и никак не могла кончить, чем доводила себя до исступления.

Глобальный уже прикрыл дверь и теперь стоял у края кровати, без рубашки, с обнажённым торсом.

Лишь два вопроса вертелось на языке.

«Тебе помочь?» — этот вопрос так и не прозвучал в комнате. Задай его мужчина, и ни о каком продолжении в этот момент не было бы и речи.

«А ты не знаешь, где здесь можно взять брюки?» — а спроси подобное, сделал бы человека заикой.

Не нужно вопросов там, где нужны одни лишь действия!

И Боря взобрался на кровать. Кира открыла глаза, подтянула ноги, и попыталась прикрыться подушкой, пряча самое сокровенное — лицо.

Мужчина подушки не отбирал, но губы коснулись руки. Поцеловал между пальчиков. И подушка как снаряд улетела в бок, ударилась в стену и свалилась на пол. А по телу девушки дрожь пробежала следом.

Отбросив подушку, она приблизила руку к его лицу, коснулась гладко выбритой щеки и улыбнулась. Он накрыл ладонь своей. И без всяких эмоций на лице, снова поцеловал пальцы. Затем прикусил один из них за краешек. От чего на смену дрожи по телу волны тепла потекли. Разлились по груди и соски так набухли, что проткнуть человека насквозь могли бы, если им позволили.

Но цель их — не насилие. А лишь обозначить намеренье.

Ощутив порыв, Кира бросилась на Борю, целуя крепко в нижнюю губу. Носы встретились в полутьме. Свет больше не лился из коридора. Луна в окно светил бледно. Лунные свет не фиксирует улыбок, не видит он и оскалов.

Лишь губы изучают друг друга, и женские руки гуляют по широким плечам, а мужские руки касаются шеи, проводят пальцем по горлу. И от ощущений тех у девы дух перехватывать стало. Её словно в один миг наполнило до краёв, а затем вода или иная жидкость, которой не хватало места ни в душе, ни в сердце, через край хлынула.

Киру накрыло оргазмом. Одновременно с тем из васильковых глаз брызнули слёзы. Уже не от огорчения и отчаянья, но от великого удовольствия тел. Воспарила душа, а тело, обхватив партнёра, билось в истоме.

Мужчина замер, ощущая эту дрожь, эти рывки и резкие гортанные полурыки-полустоны. Так замерли на мгновение. А затем Кира, словно опомнившись, бросилась к его ширинке.

— Нет… не надо, — остановил он руку.

— Почему? Ты же не…

Она оборвалась. Не всё нужно договаривать. Дотошность нужна там, где тебя не понимают. А здесь… здесь она готова была поверить в единение. Если Творец когда-то разделил каждую душу пополам и велел искать половинки, подселяя в разные тела, то сегодня один пазл совпал в картине мироздания.

— Ещё успеем, — как можно мягче ответил Боря, наверное, впервые за долгое время просто кайфуя от петтинга.

Прикосновения, оказываются, могут быть нежными и ласковыми. И не всё нужно переводить в похотливую страсть. Если девушке достаточно сейчас одних его прикосновений, то так тому и быть.

Его внутренний зверь был чуток. Он не спал, но и не видел причин атаковывать, в жаркой битве полов доказывая, что он может всё.

Кому доказывать, когда в лунном свете глаза блестят, глядя на тебя с любовью?

Первый вопрос отпал сам собой. А время второго ещё не пришло. Они развалились на большой кровати, и некоторое время просто молчали, глядя в неясные силуэты на потолке. Но вскоре за окном заплясали тени. И судя по мелькнувшим фарам, к дому подъехал автомобиль.

Боря было подумал, что это Бита подъехал на разговор. Но запоздало вспомнил, что Зину тоже пригласили. А значит, пора одеваться.

Кира ленивым взглядом проводила отблеск и закинула ножку на мужчину, не спеша отпускать. Её поражало, что он не просит, не требует, а просто словно наслаждается ощущениями рядом с ней. Это многого стоит для робкой. И это бесконечно прекрасно для той, что возможно впервые коснулась ногой мужчины, не испытывая неловкости.

Позволив себе секунд десять чистого кайфа, Кира всё же отдёрнула себя и подскочила первой. Нащупав выключатель прикроватного светильника, включила свет слабой интенсивности, словно не желая до конца обрывать эту сладкую сказку.

Боря лежал на боку, подложив руку под голову. Для неё он был прекраснее любого Аполлона. Сам же мужчина больше думал о том, как скрыть трещину на жопе. Не стоило сильно сгибать ногу, когда залезал на кровать. Если одна ткань рвётся с сухим треском как эхом в пещере, то другую со слезами в ушах не очень-то и расслышишь.

А значит, пришло время для второго вопроса.

— Мне нужна одежда. Твой отец сказал взять у него. Не знаешь, где это?

— Похоже, нам обоим не помешает переодеться.

Она улыбнулась, поправляя бюстгальтер и с двоякими ощущениями посмотрела на смятый, закинутый в угол кровати монохромный пиджак. А затем с лёгким ощущением освобождения стянула и юбку в тон.

Ей впервые захотелось надеть вечернее платье. Одно из тех, что весит в гардеробе, но не было надето ни на выпускной, ни на многочисленные званные ужины в ресторанах. А ещё она поняла, что не против выпить вина и молча пожирать глазами весь остаток вечера своего мужчину, слушая, но не слыша ни одной пошлой шуточки отца.

— Боря, комната папы тут слева. Там выключатель сразу справа. На уровне твоего плеча. А ещё правее — гардероб. Ты не мог бы… сам поискать?

— Конечно, — ответил Боря и поднялся, сделав задний ход на кровати. Затем, словно любуясь шторами, то акцентируя внимание на люстре, он шаг за шагом так же сдал назад, так ни разу и не повернувшись.

И лишь выскочив в коридор, позволил себе повернуться задом, а затем и оценить размер шва на заднице. Сантиметров десять. Бесцветный, прозрачный скотч, вздумай он его найти немедленно, вряд ли выдержит остаток вечера как заплатка.

А снизу с первого этажа уже доносились весёлые голоса:

— Зина, обосри меня енот! — приветствовал гостеприимный хозяин гостью. — Щас как нахуяримся в щи!

— Да я-то не против, — донеслось в ответ почти тем же басом. Всё-таки Зина с мороза больше по звуку походила на певца гроулингом, чем Князь на певца фальцетом, вздумай он немедленно получить по яйцам за подобное обращение к даме после работы. — Только подскажи, где тут дамская комната.

— А тебе сикануть или чего посерьёзнее?

— Сикануть я и в сугроб по дороге могла! — хохотнула Зина.

И оба заржали как кони.

— Гал-я-я, — донеслось по всему дому. — Проводи человека дыню сбросить в мою комнату. Операция «аджика»!

— Аджика с тако! — поправила любезно Зина и оба снова заржали.

«Видимо не одно единение душ на этот вечер на Небе наметилось», — тут же подсказал внутренний голос Боре и посоветовал: «Ускоряйся. А то как бич-бичишка!»

Глобальный внедрился в спальню Князя и обомлел. В углу стояла надувная женщина с напяленными на неё шипастым ошейником и в наручниках. Всё бы ничего, но поводок от ошейника тянулся к другой кукле, которая не только не была надувной, но даже на женщину тянула весьма условно. Ведь между ног у неё торчал член. Если точнее, то на силиконовой кукле расположился пояс со страпоном. Смущал и ещё один момент. Кукла была чёрная, а страпон белый.

«Развидеть увиденное не получится», — прокомментировал это дело внутренний голос и тут же добавил: «но и новые глаза не вырастут, если эти выколоть. Так что давай просто сделаем вид, что это композиция никак нас не касается. И не вздрагивай при взгляде на Князя, хорошо?».

Боря кивнул и прошёл в гардеробную. По сути это была отдельная комната в комнате, просто поменьше. А там одной обуви три стеллажа. Количество рубашек стопочек не поддавалось счёту. Висели и костюмы на вешалках. Если много времени, то выбирай и ремни, что покоятся на полочке в скрутке, как мини-кучки. И галстуки.

Здесь были даже ручные часы в золотистых коробках. Но Боря решил, что это будет уже перебором.

Подхватив первую попавшуюся рубашку с подходящим судя по бирке размером, разыскал брюки, порылся в пиджаках, а затем нырнул в обувь. И тут же был сбит с толку. Там были чёрные и коричневые, белые и серые, с отливом и просто блестящие. Были из крокодиловой кожи, были блестящие, буквально с блёстками, а когда Боря нашёл пару со стразами, то вместе с кукольным свиданием в комнате, закрались подозрения, что Князю слишком скучно живётся.

Додумать не дали. Перед ним у двери в гардеробную вдруг выросла Кира в чёрном длинном платье с широким вырезом на спине и глубоким декольте. Платье словно собиралось сбежать с хозяйки и лишь тоненькие плечики держались за верх, как альпинист за край скалы.

Боря распрямился, поражённые преображением дамы. Если до этого с Кирой хотелось прилечь и полежать в обнимку, то теперь он ощутил острый порыв снять с неё это чёртово платье!

Васильковые глаза смотрели с насмешкой. На миг даже с вызовом. В них читалось что-то вроде «ну давай, самец, прояви себя! Покажи, что ты такой же, как все».

Боря не глядя напялил последнюю туфлю, распрямился и не зная куда деть руки, взял себя за пояс. После чего медленно двинулся к выходу.

Кира сделала шаг в сторону, но скорее условный. Пространства, чтобы выйти, не коснувшись её, не хватало.

«Комплимент, идиот! Сделай ей комплимент!», — подсказал внутренний голос.

Но Боря понял, что этот поезд ушёл. А вот сам сантехник уйти не мог. И едва начав просачиваться в щель-проход, замер. Замерла и Кира.

Если до этого между ними как будто собиралась невидимая потенциальная энергия, то хватило одной искры, чтобы она полыхнула и превратилась в кинетическую, энергию действия.

Боря вдруг понял, что целует желанную женщину. Да не просто касается губами осторожно, а жадно пожирает лицо. Но в ответ напора не меньше. Следом лишь одно движение и Кира запрыгнула на него с ногами, оплетая бёдрами как лиана дерево.

Он подхватил её гибкое, почти невесомое для него тело. Плечо и не думало о себе напоминать. Силы внутри столько, что сердце разорвётся! Но только от мощи и удовольствия.

Вопрос приземления долго не стоял. Аэродромом был признан ближайший траходром. Она же — кровать Князя. Боря в этот момент не думал о том, что там могло происходить под покрывалом. Мозг просто отключился и выполнялся последний посыл, самая яркая и понятная команда — трахни эту самку!

Платье словно задрало подол и пресс напрягся до предела. Он вдруг понял, что смотрит на бритые лобок, и мокрая щель отражает свет люстры.

Кира впервые в жизни была без трусиков. И это понимание просто снесло ему голову. Зарычав от великого желания, он едва не разорвал на себе ремень голыми руками. И лишь успокаивавшие юркие руки дамы помогли справиться с ситуацией.

Запах мужчины ударил Кире по обонянию. Тогда снесло башню и девушке. Это был не пот и не муторный белок, но лёгкий мускус с тонким признаком собачатины.

Собак она любила, а от этого взопревшего кобеля была в неописуемом восторге!

Одежда уже не складывалась робко на кровать. Она полетела в разные стороны по комнате. Ракета нашла цель и мгновенно была поражена. Кира ощутила, что её разрывают надвое. Но с уст не сорвалось ни звука. Она только замерла на мгновение и после чудовищной боли на входе тут же последовал крышесносный оргазм. Организм словно решил, что рожает и выдал единственное обезболивающее, которое нашёл «под рукой». Девушка рефлекторно подалась вперёд, изгибаясь дугой. Чем только глубже насадилась на ракету.

В глазах Киры стрельнули звёзды. А Боря, приняв это за удивление, начал немедленно двигаться. Тогда Киру расстреляло сразу очередью. Следом за большой волной удовольствия пришла серия маленьких волн, но длинных, протяжных. И каждая последующая волна словно накатывалась на предыдущую.

Выделяя большое количество смазки, член скользил в ней свободно, то достигая матки, то почти извлечённый, но полностью не выходил. Его плотно облегали стенки и с таким жаром слали сигналы, что мозг захламило ощущениями. То ли тело молило о помощи и пощаде, готовое умереть, то ли купалось в неге и готовилось вознести. Полный набор ощущений был настолько велик, что Кира в начале забывала дышать. А когда заставила себя проталкивать воздух в грудь, обратно вырывался уже не стон, а полноценный крик.

Крик довольной жизнью женщины, что всю жизнь жила в подвале дома, и теперь выбралась на крышу и впервые наблюдала за звёздами.

По телу Бори же словно огонь бежал. Сначала по коже, а затем проник внутрь и кровь заменилась лавой. Когда приходила лёгкая усталость и замедлялась скорость, стоило лишь посмотреть на приоткрытый рот и полные удивления глаза, где стреляли фейерверки, а не просто горели искры, он снова начинал двигаться быстро и проникать глубже.

А когда в ухо в очередной раз раздалось протяжное женское «а-а-а!», мозг послал сигнал — пора. И тестикулы поджались, ствол закачало, передавая драгоценную жидкость по «древу жизни» от истока к зароду.

Тогда Боря и понял, что лава уже не в крови. Она стекла ниже, скопилась, а теперь зарождает пожар в отдельно взятом человеке. И пожар этот настолько горяч, что хватит на двоих.

Он, конечно, ещё принесёт веток и бросит пару палок в его пламя. И все вместе это назовут — семьёй. Но семья это не трое, семья это семеро. Потому они будут пылать снова и снова, пока один из них не сгорит, пытаясь. Или не превратиться в пепел.

Дверь неожиданно открылась. На пороге возник Князь.

— Бля, Зина, отбой! Без нас начали! Возвращаемся жрать кабана… Пусть знакомятся.

— Так подвинем! — тут же донеслось в след. — Пошевелимся, потом больше влезет!

— Сдай назад, окаянная! С дочкой в кровати я ещё не лежал, — ответил отец и закрывая дверь, задумчиво добавил. — И вообще это теперь их спальня после того, что я увидел. Ну его нахуй, Зин. Мне теперь лучше исповедоваться. Неси кадило!

— Как скажешь дорогой, — зазвучало на удалении. — Но по части еды ты, конечно, пожопился. Пиццы что ли закажи следом! Чё этот твой кабан? Тощий подранок.

— Весь мир к твоим ногам, пышечка моя ненаглядная! — донеслось в ответ перед громовым. — Нина-а-а! Звони в итальянский. Эти таджики мне полляма торчат. И в мексиканский звони. Тоже что-то жопу зачесать захотелось!.. Ой, попу. Всё-таки рядом дама. Чего это я как быдло себя веду? Да, дорогая?

— Не спиздеть, не поперхнуться! Люди гнутся, тёлки прутся! Одна я стою в фате. Ожидаю фаберже! — выдала Зина стишок.

Наверняка собственного сочинения. Голоса после очередного взрыва хохота пропали, удалившись совсем.

Боря с Кирой переглянулись и тоже освобождённо рассмеялись. Пот на висках подсыхал быстро. Валятся в кровати долго не получится.

Но даже если оба никогда больше не встретятся, он навсегда запомнит эти мокрые васильковые глаза, полные влаги восторга. Не удержавшись, он слизнул слезинку с краешка кончиком языка.

Вкус счастья.

«Так, ну прекращай уже. Раз уж пришёл на званный ужин — иди и нормально поешь!», — добавил внутренний голос: «Иначе ещё и пицца остынет. С такими занятиями тебе на белковую диету переходить пора! А ещё лучше средиземноморскую! Может лучше пельменей, а?»