Опять погода завернула круто.
Над Шушенским ни месяца, ни звезд.
Из края в край метелями продута,
лежит Сибирь на много тысяч верст.
Еще не в светлых комнатах Истпарта,
где даты в памяти перебирай,
а только обозначенным на картах
найдешь далекий Минусинский край.
Еще пройдут десятилетья горя
до мокрого рассвета в октябре,
и пушки те, что будут на «Авроре»,
еще железною рудой лежат в горе.
Горит свеча, чуть-чуть колеблет тени.
Село до ставней вьюги замели.
Но здесь, где трудится, где мыслит Ленин,
здесь, в Шушенском, проходит ось Земли.
Уж за полночь, окно бело от снега,
а он все пишет, строчки торопя.
Сквозь вьюги девятнадцатого века,
двадцатый век, он разглядел тебя.
…Невзрачный домик затерялся в мире.
Но на стекло морозный лег узор,
и тут вся география Сибири —
от океана до Уральских гор:
Вот серебро равнин ее широких,
вот, в иглах весь, тайгу засыпал снег,
и различимы горные отроги
и, как рога оленьи, русла рек.
И на столе белеют не страницы,
а тот же русский снеговой простор,
где все губернии… Где он в таблицах
учел и тот однолошадный двор —
с косым плетнем, засыпанным метелью,
где позапрошлую неделю
осталась без отца семья,
где в эту ночь родился я…
Какое утро! Белизна какая!
И, этой белизне под стать,
хребты Саянские сверкают;
сегодня их и в Шушенском видать.
Снег на катке волнистый и горбатый.
В глазах рябит от белых снежных гряд
И, пронеся хоругвями лопаты,
ребята рядом с Лениным стоят…
Одним морозным воздухом с ним дышат,
свои следы в его вплетают след,
хоть, может, имя Ленина услышат
они впервые через много лет.
Кто ж из мальчишек первым быть не хочет,
когда, заиндевелый до бровей,
он с ними сам, как маленький, хохочет, —
и снег с лопат летит еще живей.
Необозримая лежит Россия,
до края и ветра не долетят.
Будь это шушенские, костромские —
жизнь одинаковая у ребят…